Выбор смерти

— Да, удивлен и дьявольски рад! Я тут даже заснул у передатчика. Или нет, мое тело заснуло, предатель. Как ты там?

Теор объяснил.

— Когда я выберусь на берег, — закончил он, — я, возможно, найду воинов Валфиво. Они должно быть, пересекли степи Джоннери, которые сейчас находятся где-то к северу от меня.

Хотя это большая, дикая, почти неизвестная страна. Старики говорят, что в тех непроходимых горах живет скрытый народ, отрезанный горами от моря.

— Что ж, я до обидного беспомощен, Теор. Я даже не смогу больше сидеть возле радио. За то время, что тебя, полуспящего, носило море, я уже был на совещании и… ух, мне надо кое-кого повидать. Она говорит — это важно. Не знаю, что будет, и будет ли у меня доступ к приемопередатчику.

— Вызови меня, когда сможешь. Счастливо тебе, собрат по разуму.

Над ним опять сомкнулось одиночество.

Днем стало немного светлее, но Теор все еще плыл в бесформенном мерцании. Туман разошелся только к полудню; ветер порвал его в клочья и разогнал подвижными клубами. Увидев землю, он вскрикнул.

Теор и правда забрался далеко. Укромный архипелаг Орговер остался позади, и Теор дрейфовал в двух милях от целых утесов черного льда. Их вершины скрывала моросящая дымка, и можно было только догадываться, насколько они высоки. Увлекаемый самыми большими из лун, прилив разбивался у их подножия смертоносными бурунами вдоль узкой полосы побережья. Грохот доносился до него сквозь плеск волн и, наконец, стал отдаваться в костях. Не будь Теор так избит и голоден, он усомнился бы в том, что сможет проплыть через эту мясорубку и выжить.

Тем не менее, он открепил распорку и принялся грести. Та медлительность, с которой он продвигался к берегу, свела бы человека с ума. Теор вполне сознавал ноющие мышцы и жжение в дыхательных щелях. Много времени он потерял в лихорадочной дремоте. Когда наконец, скалы распахнулись и показали узкий фьорд, он остановился, задумавшись над значением увиденного.

Но… «Уллоала! Силы все еще благосклонны». Бею оставшуюся энергию он вложил в последнее изнуряющее усилие. При каждом гребке назад устремлялся целый поток аммиака, а обломки неуклюже продвигались вперед. Перед ним разворачивалась спокойная на вид бухта.

Вдруг все остановилось. Он не мог сдвинуться ни на шаг. Когда мышцы отказали и он без сил свалился на доски. Фьорд начал медленно отдаляться. Теор не мог войти в него.

Теор рискнул встать во весь рост, чтобы лучше осмотреться. Волны облизывали относительно плоский участок, находившийся примерно в миле от входа в фьорд; затем начиналась обычная полоса прибоя. Внутри бухты он заметил серое сияние, спускавшееся со склона и исчезавшее в море.

Его квазилодка накренилась и почти опрокинулась. Теор с трудом опустился вниз и оценил ситуацию. Казалось, его череп полон песка, но дюйм за дюймом ему удалось приблизиться к объяснению.

Поверхность Ио редко охлаждалась настолько, что аммиак замерзал. Но это случалось тогда, когда возвышенности подвергались воздействию воздушных масс, наступавших с полюсов. Возникший, таким образом, ледник движется быстрее под влиянием сильной гравитации, чем его земной аналог. Достигнув моря, он не образует айсбергов, потому что твердая фаза аммиака плотнее жидкой. Большие глыбы отламываются и идут на дно. Но если глубина невелика, они довольно быстро тают. Из фьорда выходило сильное течение. Возможно, судно с гребным колесом и могло преодолеть его, но Теор — едва ли.

«Ух», — подумал он, — «остается надеяться, что следующий вход будет более гостеприимен».

Но долго обманываться ему не пришлось. Он видел карты, нарисованные теми, кто плавал на север. Хотя изображение было довольно грубым, однако содержало достаточно информации, чтобы убить всякую надежду. Течением его вскоре должно было отнести в Котлы, где оно встречалось с длинным мысом, окруженным рифами. Вода вокруг них просто кипела водоворотами, и это убило бы его с не меньшим успехом, чем здешний прибой. Стоило попытаться сойти на берег здесь.

— Марк, — позвал он. Ему ответило только море, и он вспомнил, что Фрэзер ушел. Ну… ничего… было бы нелегко и дальше полагаться лишь на советы землянина.

Или… погоди. Подожди немного. Не говорил ли Фрэзер однажды, очень давно? Теор пытался разобраться в своем затемненном сознании. Он вспоминал что-то… движущиеся картины в Доме Оракула… плавание на досках, серфинг, так он его назвал. Если бы у вас была доска и вам удалось бы поймать самый гребень волны, вас могло бы в целости и сохранности вынести на берег.

И… аутригер был плоским сверху и имел фальшкиль. Он был достаточно велик, чтобы нести вес Теора в одиночку.

Из какого-то последнего внутреннего источника он почерпнул силу. Теор вновь принялся грести.

Подойдя достаточно близко, он услышал первые удары волн о берег и кипение их под утесами, он достал нож и взялся за работу. Она продвигалась медленно и напряженно. Ему пришлось плыть, держась одной рукой за доску, а другой обрезать веревки, Теор обрел спокойствие, утратив и страх, и надежду. Ему важен был только успех каждого движения, даже их конечную цель он почти забыл.

Наконец, аутригер освободился. Он влез на него, трижды по-черепашьи соскользнув обратно. Лежа на животе и обвив ногами доску, Теор начал грести.

Волна подхватила его. Он почувствовал, как поднимается вверх и набирает скорость. Он вспомнил, что должен взобраться на гребень и удержаться там, иначе разобьется. Теор яростно греб вперед. Его неуклюжее плавсредство лишь чуть-чуть опережало волну, но он оказался там, где рассчитывал. Теор встал на колени, и прибой понес его к берегу.

Вдруг наступила сверхъестественная тишина, лишь легкое шипение и подземный гул отдавались в его слуховых щелях. С той высоты, на которую вознесла его волна, Теор взглянул на ее изогнутый откос и с потрясающей ясностью увидел кружево пены и переплетение отдельных струй в ее толще. Под ним лежала почти черная подошва волны, а берег надвигался с невероятной скоростью. Он бросил весло, теперь бесполезное; ему оставалось лишь сохранять принятую позу, балансируя на неустойчивой опоре. Возможно, непривычному человеку не выжить бы в этой гонке. Но чувства Теора не были человеческими, и он принадлежал к роду, поколениями имевшему дело с силами стихий. Он оседлал волну.

Волна вздыбилась и разбилась. Теор взлетел в воздух и ударился с такой силой, что из любого бы вышибло дух, если бы он дышал легкими. Изо всех сил Теор пробивался к поверхности, а вокруг него кипело море. Его бросало, как щепку, и он было уж совсем распрощался с жизнью. И пусть гром поглотит меня. Его ноги шаркнули по дну, подогнулись. Теор перестал плыть, нырнул, вцепился в песок и пополз вперед.

Отмели… бег на заплетающихся ногах… сухой берег — и падение. Над ним сомкнулась ночь.

Когда Теор пришел в себя, солнце опустилось за клубы тумана на западе. В последнем сумеречном свете ревел и бился прибой. Гигантские утесы вздымали свои изломанные склоны, на одном из которые он и лежал. Он подумал, что уже знает, как на них взобраться. Но там его ждала дикая страна. Он был один, вооруженный только кинжалом.

11

Некоторое время Фрэзер сидел, уставившись на приемопередатчик. Потом сжал кулаки и хватил ими по панели. Удар оглушительно прозвучал в тишине и полумраке помещения. В передний иллюминатор пробился солнечный луч, беспощадно обрисовывая вены и узловатые костяшки пальцев на его руках. Заметив это, он вспомнил о нестерпимой боли переутомления во всем теле. Чушь! Сорок лет — еще не старость. Ио, наверняка, старость именно так и ощущается. Ну, кончай нытье. Прими пристойный вид. Ты смердишь, как дохлый козел.

Фрэзер скованно встал и прошел в корму «кошки». Ему уступил ее Денни Мендоса, когда Фрэзер рассказал о необходимости связаться с Юпитером. Там у него было оборудование для связи, и комната, где можно было отдохнуть между вызовами. Он разделся, налил в ванну немного воды и протер кожу губкой. Особо чисто отмываться не было смысла. Ему предстояла всего лишь встреча с предавшей их женщиной, — ах, эта мораль, — а она была по-своему привлекательной.

Его память вернулась в тот час, когда она передала ему записку. Переговоры велись на Авроре, а не в военном штабе Свейна — без сомнения, чтобы исключить попытку диверсии. Фрэзер сопровождал Сэма Хоши. Там была и Лоррейн, вместе с двумя старшими офицерами Флота. Она, предположительно, представляла город. Все сидели на краешках стульев в унылой тесной комнате, кроме Свейна. Он восседал за столом и доминировал в этой сцене. Не то, чтобы он кричал или ругался, но у него было самообладание победителя.

Его рука рассекала воздух.

— Давайте прекратим взаимные оскорбления, с моей точки зрения, вы — бунтовщики. Бы убили и ранили многих лояльных граждан. Бы заслуживаете, еще худшего обращения.

Хоши открыл рот, вновь закрыл его и сплел пальцы. Двое из его сыновей лежали снаружи мертвыми.

Свейн изобразил улыбку, но в глазах его она не отразилась.

— Бы, конечно, смотрите на все иначе, — продолжал он. — Здесь и сейчас, очевидно, ничье мнение не изменится. Что ж, я профессиональный боец. Хочу верить в вашу искренность, которая завела вас не в ту сторону. Проблема не в эмоциональном отношении к ситуации, а в том, что с ней делать. Я больше заинтересован в продолжении работ, чем в соблюдении немедленного правосудия.

— Однако, как будет обстоять дело с правосудием позже, когда прибудет политическая полиция? — спросил Фрэзер. — Почему мы должны сдаваться, если нам в течение года предстоит жить под арестом, взаперти, а затем быть расстрелянными или подвергнуться промыванию мозгов?

Густые светлые брови Лоррейн нахмурились.

— Марк, твое последнее замечание звучит отвратительно.

— Ну, назови это перевоспитанием. Я лучше умру стоя.

— Не могу дать вам никаких абсолютных гарантий, — признался Свейн. — Однако подумайте немного. Когда прежнее правительство восстановит свою власть, в его руках надолго окажется Земля со всеми внутренними планетами. Зачем ему тратить силы на изолированную группу колонистов, особенно, если я замолвлю за вас словечко? Работайте со мной, и будете иметь мое слово офицера космических сил Соединенных Штатов.

Фрэзер взглянул на жесткое лицо и поверил. Что касается полиции и суда, конечно, существовал реальный шанс, что все обернется в их пользу, это и Свейн признавал. Тем не менее, их нынешнее поражение не так-то легко было проглотить.

Хоши наклонился вперед.

— В системе Ио — пять тысяч человек. Гораздо меньше, чем каждый ваш служащий убьет на Земле. Не говоря уже обо всех, кого расстреляют не здесь, так там. В противовес мы должны были рискнуть жизнью колонии, чтобы остановить вас.

— Однако вам не удалось, — ответил Свейн. — Конечно, вы задержали бы исполнение наших планов, но «Вега» все же оказалась бы на высоте положения. Есть другие места, куда мы могли бы отправиться, некоторые астероиды, например. Но в любом случае я не верю, что вам удастся помешать мне.

Он сплел пальцы и наклонился вперед, сверля глазами присутствующих.

— Признайте очевидные факты. Бы побеждены. Все, что вам осталось, это ваш долг перед женами и детьми. Повторяю мое предложение: возвращайтесь домой и более не причиняйте нам беспокойства. Мы, в свою очередь, не побеспокоим вас.

— Бы даже можете взять с собой всех, кто желает покинуть Аврору, — добавила Лоррейн. — А остальные горожане будут и дальше снабжать вас всем необходимым.

— Прекрасная уловка, — проворчал Хоши. — Избавиться от потенциальных смутьянов и саботажников, а?

— Конечно, — ответил Свейн. — Но неужели вы бесчеловечно откажетесь принять их?

Он говорит о бесчеловечности! — подумал Фрэзер. — Никогда не пойму Гомо Сапиенс.

Может, поэтому мне так по душе Теор. — Он забеспокоился. — Надо вернуться в машину. Может он вызывай меня.

Бессмысленный и бесконечный разговор продолжался.

— Мы не можем уехать тотчас же, — возражал Хоши. — Нам надо позаботиться о раненых.

— Я вышлю к вам передвижной госпиталь, пообещала Лоррейн.

— Я хочу, чтобы вы убрались как можно скорее, — настаивал Свейн, и вся морока началась по новой.

Наконец, была заключена небольшая сделка. Люди с Ганимеда поднялись.

— Доброго вам дня, — попрощался с ними Свейн и принялся изучать какие-то бумаги.

Лоррейн подошла к Фрэзеру. Он уже был в дверях, мучительно желая выйти.

— Марк, — позвала она.

Он одарил ее самым холодным из взглядов.

— Марк, мне так жаль.

— И неудивительно, — он открыл дверь.

— Неужели ты не понимаешь? Я должна поступать правильно, так же, как и ты. А откуда нам знать, что правильно? Это нельзя взвесить или измерить. Нет, — ее взгляд ушел в сторону, она закусила губу. — Ведь так душа разорвется.

Для такого случая она надела платье строгого покроя, но хорошо подчеркивавшее длинные ноги и высокую грудь. В ее изумрудных глазах стояли слезы. Он вспомнил, как они вместе работали и смеялись, и не нашел в себе ненависти к ней.

— Ты подал бы мне руку? — прошептала она.

Хоши не смотрел в их сторону. Рука Фрэзера протянулась вперед. Она схватила ее судорожным движением. Другая ее ладонь накрыла рукопожатие, сжимая его пальцы. Он почувствовал в них небольшой твердый предмет. Она чуть заметно покачала головой. Его сердце подпрыгнуло. Он положил предмет в карман; казалось, на них смотрит весь космос.

— Пока, Марк, — попрощалась Лоррейн. Она повернулась и вышла в другую дверь.

Фрэзер последовал за Хоши к ближайшему люку. За ними топали два вооруженных охранника. В коридорах было пусто. Большинство населения Авроры, следуя приказу, сидели дома во время чрезвычайного положения. Хоши передвигался, сгорбившись, не говоря ни слова. Голова Марка шла кругом, поэтому ему тоже было нечего сказать.

И что мог сказать побежденный?

Оставшись вновь один в «кошке» Мендосы, он вынул записку. На ней было нацарапано: «Жди меня за лунолетами в 08.00 следующего цикла. Никому не говори.

День на Ганимеде равнялся 7.15 земного. Коло-листы отсчитывали время двадцатью четырьмя единицами Альфа-цикла, Браво-цикла и по Гейблу, с сокращенными дополнениями Гарри. На остальных лунах население было слишком малочисленным, чтобы изобретать для себя отдельную систему. Свидание предстояло очень скоро.

Но какого дьявола ей нужно? Еще раз объяснить свое решение? Предложить мне… — он отверг эту возможность, криво усмехнувшись. Если взглянуть в лицо фактам, он был уродливым, старым женатым мужчиной. Однако случайные мысли все же скользнули в его сознании… Но для них сейчас был не совсем подходящий момент. Ева ждала его за горами, Хоши готовился к возвращению домой, а мальчики Сэма лежали на лаве двумя глыбами льда вместе с Патом Махоуни и еще многими другими.

Фрэзер домылся, выжал губку в ванну и опорожнил ее в утилизатор; обработал депилятором свое заросшее лицо и причесался. «Длинный Джон», скафандр, выход в люк — все это Фрэзер проделал как заведенная кукла. Колониальный флот отсвечивал рядами, осененный чудовищной массой кратера Апачей. Там и сям среди машин суетились люди, входя внутрь и выходя на свет солнца, склонявшегося к западу. Но их было немного. Большинство уже сидели в машинах, ожидая сигнала тронуться в путь.

Фрэзер крался в тени, пока не обогнул кратер, затем срезал к востоку, потеряв Аврору из виду. Отметки на земле повеяли чем-то родным. Они показывали как приблизиться к полю с севера и не быть замеченному. Но у Фрэзера возникло иррациональное ощущение, что они — в том же безгласном оцепенении, как и его мертвые друзья.

Перед ним возвышалась группа кораблей. Из-за них выступил силуэт, взял его за руку и отвел в свое укрытие. В темноте шлем ударился о шлем.

— О, Марк! — она обхватила его обеими руками.

— Я не знала, сможешь ли ты доверять мне, придешь ли. Спасибо, спасибо!

Он неловко переминался с ноги на ногу.

— Ну, почему бы мне не прийти?

— Это могла быть ловушка. Вспомни, ваш побег был единственной удачей. Свейн обезумел от ярости — насколько мог, при его-то хладнокровии. Он говорил, что с тебя надо содрать шкуру. Не знаю, так ли трудно было ему схватить вас, когда вы пришли в прошлый цикл — несмотря ни на что. И все же, когда мы стали планировать переговоры, я должна была предложить твое имя, просить тебя прийти. Хотя не была уверена, не воспользуется ли Свейн возможностью убить тебя. — Это слово упало с ее губ, прерванное сбившимся дыханием. — Я говорила ему, что ты был… что ты — один из самых влиятельных людей в колонии и мог бы лучше выступить от имени вашей стороны, чем даже Хоши.

— Это не так. Ну, ты же знаешь, я никогда не был кем-нибудь вроде политика или вождя. Я недостаточно силен в отношениях между людьми. Я почти отказался.

— Этого я не опасалась. В тебе слишком сильно чувство долга.

— Да? Нет, это смешно. Но, в любом случае, ну его к бесу. Итак, ты подвергла мою жизнь риску, вытащив меня на это свидание. Зачем?

— Я рисковала и своей тоже, — защищаясь, сказала она.

— Ты? — он усмехнулся. — Беловолосая девушка славной контрреволюции?

— Марк, я на твоей стороне!

Ему стало чуть-чуть неловко.

— Я не одобряла действий Сэма Холла и его людей, — произнес торопливый приглушенный голос. — Я думала — они честны, но заблуждаются. Может, я сейчас так думаю, не знаю. Бее так перепуталось. Но я не могу идти за человеком, который… который способен такое сотворить… направить ядерное оружие против собственной страны. Да против любой страны, если она первой не сделала этого! Я сидела одна и плакала, о Боже, я боялась, мне было плохо…

— Но ты же стала с ними сотрудничать, — тупо настаивал он.

— Да. Разве ты не видишь? По интеркому вызвали добровольцев. Я должна была что-то делать. Что мне оставалось? Только устроиться так, чтобы иметь возможность как-нибудь саботировать их планы… Они уже интересовались многими из нас. У них нет оборудования для психоконтроля, иначе мне бы их никогда не обмануть, но у них есть пара крепких политофицеров, умеющих допрашивать. Они знали, что все подумают, будто я — за них. Поэтому, когда я вызвалась… Не то чтобы они мне поверили на слово. Те двое все еще снятся мне, рявкают вопрос за вопросом, вопрос за вопросом… Но я прошла через это. Не спрашивай, как, но я это сделала. Теперь я — главная. Я отвечаю за город и служу посредником. Они, люди, подчиняются, но я знаю, как я отвратительна большинству из них. Я почти слышу, как они думают: «Если бы нам только избавиться от корабля, эта сука пожалела бы, что родилась на свет — больше, чем мы сейчас!»

Лоррейн всхлипнула и замолчала.

— Я смиренно прошу у тебя прощения, Лори, — сказал Фрэзер.

Когда она не ответила, он спросил:

— Каково сейчас положение в городе?

— Странное, — ответила она озадаченно. — Я и не представляла себе, как странно это может быть. Ты думаешь, что оккупация — это так, будто все в тюрьме. Но нет, жизнь продолжается, хотя все вкривь и вкось. Люди должны выполнять свою работу. Они также возвращаются домой в конце дня, готовят обед, играют в карты, разговаривают… да что угодно. Охраняются только некоторые жизненно важные точки. А охранники, — ну, они совсем не похожи на тюремщиков. Людям удается поговорить с ними, слово, за слово, и вот уже выясняется, что этот парень с Иова и, ты спрашиваешь, не знаком ли он с твоим кузеном Джо, и как выглядит новый ракетный порт Де-Муэн. Или выглядел. Может, он тоже разрушен сражение — ни ты, ни он не знаете… Некоторые, оказавшие открытое неподчинение, находятся под арестом, но с ними хорошо обращаются, и в определенные часы их можно навещать. Даже у самых отъявленных коллаборационистов есть нечто человеческое. Они остаются теми людьми, с кем ты привык работать, болтать, кого приглашал на вечеринки. Ты ищешь, что в них изменилось? — и ничего не находишь. Только то, что вокруг них стена, она невидима и звукопроницаема, но что-то натянуто между вами… — Она издала потерянный смешок. — Я так говорю, будто сама — обычная колонистка. На самом деле я, конечно, сама являюсь коллаборационисткой.

— Кто-нибудь еще притворяется, как ты? — спросил Фрэзер.