Помоги проекту - поделись книгой:
В конце 1990-х гг. даже кружки художественной самодеятельности и народного творчества в большинстве своем уже не функционировали. Предприятия, на балансе которых числились дома культуры, не имели государственных заказов, а значит и не имели денег для оплаты работы кружков, в которых проходили занятия, связанные с традиционной культурой. Так было практически повсеместно. Создававшиеся в 90-е гг. XX в. этнографические и культурные центры, на базе полностью развалившихся в перестройку Домов культуры, невольно продолжали уже устаревшую к концу века схему работы фольклорных коллективов и кружков самодеятельного народного творчества.
Рассматривая события, относящиеся к историческому прошлому, становится ясно, что они не всегда способствовали сохранению промысловых традиций, постепенно развивавшихся у различных народов, населявших эту огромную по площади территорию. Многие из прошлых событий имели для промыслов катастрофический характер. Со времени раннего средневековья на этой территории складывающиеся традиции постоянно прерывались. Уникальность ситуации заключалась в том, что огромное разнообразие промысловой деятельности было органично привязано к ландшафту. Перемещение традиций от одних этнических групп к другим происходило естественным образом и только обогащало население разнообразными знаниями.
В современной ситуации занятия промыслом, конечно, исполняют иные функции, нежели в прошлом. Поэтому сегодня главные цели поддержки ремесленных промыслов заключаются в том, чтобы дать населению ремесленные знания, которые увеличат возможность иметь постоянный заработок; организовать рабочие места; поднять интерес к насыщенному историческими событиями региону; организовать новую инфраструктуру городов и сельских поселений; воспитать подрастающее поколение на лучших традициях культуры. Промысел предполагает не только факт изготовления каких-то вещей, но их выход на рынок, продажу. Если когда-то ремесло было единственным каналом насыщения рынка какими-либо бытовыми изделиями или инвентарем, то современный рынок перенасыщен. Изделие ремесленного промысла сегодня лишь тогда найдет спрос, если оно будет отличаться высокими художественными качествами, будет конкурентоспособно. Важно также, что изделия промыслов – это не сувенир, а функциональная вещь. Сувенирная продукция, не предполагающая функционального использования, это лишь суррогат промысла.
Сегодня, в большей степени, чем прежде, занятия промыслом являются не только и не столько формой творческого досуга. Они не отменяют их рыночного функционирования. А конкурентоспособность подобных изделий теснейшим образом зависит от их уникальных характеристик, в первую очередь, от того, насколько изделия промыслов способны демонстрировать конкретную региональную ремесленную традицию.
И еще одно важное замечание. По словам А. С. Каргина, «деревня на самом деле давно уже не является оазисом, землей обетованной, где рождается и сохраняется фольклор» [189] . Сегодня знатоком традиции ремесленного промысла чаще выступает эксперт, обладающий профессиональным художественным образованием, представляющий себе историю промыслов региона, наложение взаимовлияний, природные ресурсы региона, служившие сырьем для промыслов. Задача эксперта – не только вынесение оценки изделию и включение мастера или предприятия в соответствующий реестр, а культивирование традиционных промыслов путем просветительства, обучения, восстановления определенных ремесленных навыков и умений.
Надо заметить, что и сама картина исторического развития и современного состояния промыслов тоже есть результат деятельности экспертного совета, который в силу возложенных на него функций должен оценивать не абстрактно художественный уровень изделий, а их традиционность. А для этого необходимо представлять, при каких обстоятельствах, когда и кем были «принесены» в регион те или иные промыслы и ремесла, как и почему они исчезли, во что трансформировались. Так, например, исчезновение на территории региона ряда промыслов связано с депортацией немцев Поволжья перед Второй мировой войной, с «расказачиванием», с огромными миграционными волнами после 50-х гг. XX в., когда многие ремёсла не успели «укорениться» и перейти в разряд традиционных для этих земель. Появляются и новые промыслы на территории, Нижнего Поволжья, но должно пройти время для их закрепления и развития. Пока ни для администрации, которая ответственна за поддержку промыслов, ни для самих мастеров вся эта картина неочевидна.
Сегодня, наблюдая за процессом развития ремёсел в Волгоградской области, можно заметить, что в сельской и городской местности они развиваются по двум направлениям:
Наблюдая в качестве эксперта за происходящими в настоящее время выставками, в которых принимают участие люди, занимающиеся производством товаров широкого потребления и использующие знания местных традиций, невольно замечаешь разброс – от явной безвкусицы до высокого художественного мастерства.
Работа членов художественно-экспертного совета с самого начала включала принцип культурологического исследования, который совмещал единство логического и исторического подхода к проблеме восстановления забытой традиции. Такое единство помогло созданию общего взгляда на региональную культуру, дало возможность сравнивать ее с другими или аналогичными традициями в различных регионах России. Исследовательский компонент работы постоянен. Нас интересует не только, как возник данный промысел, но и какие этапы в своем развитии проходил, как трансформировался в данной местности, чем стал в своем «зрелом» виде.
За время, прошедшее с первых заседаний членами художественно-экспертного совета, а он начал работать с 1999 г., экспертами выработана собственная методика оценки изделий, создаваемых ремесленно-промысловым способом. Она основывается на историческом, археологическом, искусствоведческом, этнографическом, социологическом, экономическом подходе к изучению проблематики.
Критерии, по которым производится оценка изделий и отнесение их к традиционным ремесленным промыслам:
1. Связь с ландшафтом и природными ресурсами (обязательное или желательное использование местного сырья);
2. Этнический компонент и традиционные занятия;
3. Влияние извне (кто соседи);
4. Откуда и когда появилась ремесленная традиция;
5. Традиционные составляющие: форма, орнамент, цвет и композиционные приемы;
6. Использование ручного труда не менее 50 % от общего количества;
7. Назначение предмета;
8. Принадлежность полу и возрасту;
9. На какую социальную группу ориентировано;
10. Потребность в этом изделии в настоящее время;
11. Проявление современной моды в изделии как одного из важных факторов, влияющих на развитие и сохранение традиций в промысле (ведь традиция тоже когда-то была современна);
12. Вариативность, собственные технические приемы и технологический принцип работы;
13. Использование старинных (традиционных) рецептов изготовления и приемов работы.
Определяя ремесленный промысел как народный традиционный художественный, все вышеперечисленные критерии являются обязательными. Дополнительно учитываются уникальность, неповторимость, мастерство, техничность, чистота исполнения мастером изделий и существование данной традиции в регионе не менее 70 лет.
Не только исследовательская и не только оценочная деятельность ведется художественно-экспертным советом, но и консультационная. Представляя свою продукцию, ремесленник вправе рассчитывать на исчерпывающую консультационную помощь, на тщательный разбор своего изделия с полным описанием ошибок, на знакомство с образцами высококачественных изделий. После выездных семинаров художественно-экспертного совета в муниципальные образования в исследования ремесленных традиций региона часто включаются и сами мастера, отправляющиеся за информацией в культурный (фольклорный) центр, краеведческий областной или муниципальный музей.
Мастеру важна помощь в распознавании «ширпотреба», в умении отличить его от традиционного промысла. Главное в изделии, отнесенном к традиционным художественным ремесленным промыслам, – в обнаружении закрепившейся традиции. Бывает, что человек, вдохновленный интересом к своему делу, любовью к родному краю, может заняться поиском старинных рецептов сырья или приемов работы, характерных для региона. Примеры такие в регионе есть, особенно среди казачества. Такие мастера с готовностью воспринимают информацию, идущую и от стариков, и от работников музеев, и от мастеров из других регионов.
В последние два года процесс обращения к традиции и поиска этой традиции захватывает в большей мере тех, кто хочет найти и уже нашел свою нишу в промысле. На всесоюзных выставках-ярмарках изделия наших мастеров отличаются не только качественным сырьем, но и мастерством. Проблем сбыта у мастеров Волгоградской области, особенно работающих с пухом, лозой, деревом, кожей, практически нет.
По прошествии 12 лет интенсивной работы по поддержке, воссозданию и восстановлению забытых традиций появились конкретные результаты, которые позитивно влияют и на имидж региона, и на качество жизни населения.
За это время организовалось несколько ремесленных центров и объединений, в которых развиваются такие характерные для области ремёсла, как вязание изделий из козьего пуха и овечьей шерсти, лозоплетение, изготовление изделий из дерева, кожи, производство традиционной и авторской тряпичной куклы и деревянной игрушки, точеной посуды из дерева.
Инновационный характер работы, связанной с возрождением и становлением традиций в ремесленных промыслах, основанной на серьезном и целенаправленном подходе к традиционной культуре, заключается в учете многих особенностей региона, использовании потенциала каждого муниципального образования, выявлении новых возможностей его исторических традиций и рассмотрении этого уникального социокультурного феномена.
Особенности экспертизы проекта культурного события
Жизнь современного общества наполнена многочисленными культурными событиями: праздниками, фестивалями, выставками, творческими встречами. Роль подобных мероприятий в жизни каждого города постоянно растет. В подготовке и проведении культурного события проявляется стремление городского, регионального, локального, корпоративного сообщества к развитию. Такой множественный эффект позволяет рассматривать культурное событие как один из важнейших и интереснейших феноменов культурного пространства.
Поводом и содержанием праздников, творческих форумов нередко становятся события далекого или недавнего прошлого, среди которых можно выделить следующие:
1.
2.
3.
4.
Часто символической основой культурного события являются значимые культурные или природные особенности местности, что отражается и в их названии. Например, в Петербурге: Международный фестиваль искусств «Звезды белых ночей», Международный фестиваль камерной музыки «Северные цветы», Международный фольклорный блюзовый фестиваль «Дельта Невы», фестиваль «Арт-пляж», представление «Праздник фонтанов», Международный фестиваль-конкурс «Императорские сады России», фестиваль современной православной духовной песни «Невские купола». Такие названия становятся, своего рода, брэндами культурных событий, служат для привлечения гостей города, а также способствуют ассоциативному выделению событий в календаре общероссийских культурных мероприятий.
Каждое культурное событие несет в себе (в той или иной степени) черты праздника. Разворачиваясь в пространстве и времени, праздник сообразуется с национальным характером и нюансами окружающей природы, хранит многовековые традиции и воплощает модные тенденции, что делает его уникальным и притягательным. Праздник часто становится символом города, страны или эпохи. Пространство праздника на всем протяжении истории человечества служит уникальным механизмом передачи социальных образцов, транслятором культурных норм. Современный российский праздничный календарь, к которому с неизбежностью привязаны многие культурные события, представляет собой коллаж из православных, советских, искусственно сконструированных государственных праздников, исторических дат. Традиционно в Петербурге максимальное количество событий приходится на новогодние праздники и на период белых ночей. Культурные проекты последних лет становятся все более синтетическими, они включают разнообразные мероприятия, объединяют разные виды искусств, их организаторы постоянно ищут необычные площадки и новые формы работы со зрителями и участниками.
Эпоха Постмодерна существенно меняет прежние представления о празднике как таковом и наше отношение к нему. Отличительной чертой современной культурной ситуации является, с одной стороны, глобализация, интенсивный диалог культур, направленный на интеграцию различных процессов и феноменов, формирование единой мировой культурной общности, а с другой – усиливаются процессы, способствующие поддержанию культурной идентичности, установлению культурной автономии на основе принципа уникальности.
Проблема плюрализма, характерная для постмодернизма, обращает на себя особое внимание в ситуации анализа феномена праздника. Личность обретает свободу выбора праздника, разделяя его с той или иной частью общества. Современный человек пользуется возможностью самостоятельного установления праздничных «отметин» в ткани повседневного бытия. Принцип плюрализма проявляется и в поле самого праздника, создавая на основе коллажа, как универсального приема художественной культуры постмодерна, причудливую смесь элементов, трансплантированных из различных праздничных пространств. Все эти факты требуют от организаторов культурных событий и экспертов высокого профессионализма, опыта культурологического анализа и специальных навыков.
Подготовка и проведение события выполняют ряд важнейших функций в пространстве культуры. Культурное событие выступает:
• основой проектной деятельности;
• средством привлечения внимания к городу (региону);
• формой объединения деятельности различных субъектов культурного пространства;
• стимулом для развития партнерства, сотрудничества;
• катализатором развития профессиональной коммуникации;
• средством привлечения внимания СМИ к сфере культуры;
• экспериментальной площадкой для новых форм в искусстве.
Анализ динамики современной культурной жизни позволяет сделать вывод о постоянном увеличении роли культурного события. В настоящее время учреждение культуры движется от рутинного функционирования к созданию неординарных событий. Современный потребитель культурных услуг, имея возможность пользоваться большим набором альтернативных способов проведения досуга, может быть привлечен к культурному досугу благодаря уникальному проекту. Яркие единичные события привлекают не только посетителей, но и спонсоров, формируют интерес у СМИ. Ежедневная работа учреждения культуры не содержит информационного повода, а новый проект способен привлечь внимание и к учреждению культуры, и к общим культурологическим проблемам. Организация культурных событий способствует активизации профессионального взаимодействия, стирая грани между учреждениями и образуя творческие проектные команды, состоящие из различных специалистов. Все чаще «локусом» культурного пространства становится не учреждение культуры, а культурный проект – профессиональное партнерство с целью воплощения какой-либо творческой идеи.
Важно отметить, что проектная деятельность организации эффективно способствует развитию кадрового потенциала: участие в подготовке события помогает сотрудникам получить новый опыт, расширить деловые контакты, проявить лидерские и организационные качества, воплотить собственные творческие идеи. Ценности материальной, духовной и художественной культуры вечны, но быстро меняющееся общество требует разработки и применения новых подходов к их сохранению и трансляции.
Современные стратегии культурной политики связаны с переходом к новому этапу функционирования, который характеризуется следующими тенденциями:
• внедрением бюджетирования, ориентированного на результат;
• развитием многомерного партнерства в ходе реализации культурных проектов;
• поиском механизмов оценки результатов культурных событий;
• развитием событийного культурного туризма.
Данные черты свидетельствуют о значительных изменениях в финансировании, управлении, привлечении потребителей и оценке результатов деятельности в сфере культуры.
В связи с этим, развитие технологии и навыков комплексной экспертизы проектов культурных событий становится крайне актуальным. Указанные навыки необходимы, прежде всего, профильным органам власти, осуществляющим культурную политику в регионе, разработчикам проектов, а также организациям, осуществляющим финансирование проектов на конкурсной основе и контролирующим результаты бюджетирования культурного события.
В настоящее время в России в данной сфере, как правило, применяется зарубежный опыт грантодающих организаций, российская методика культурологической экспертизы развивается крайне медленно.
Согласно мировой практике проектные заявки на получение финансирования на реализацию проектов культурных событий проходят обязательную многостороннюю внутреннюю и внешнюю (независимую) экспертизу. Основная задача данного процесса заключается в предотвращении возможных рисков при реализации проекта.
В основе независимой экспертизы проекта культурного мероприятия лежит необходимость прогнозирования будущей успешности события. Основной функцией данной экспертной оценки является установление потенциальных недостатков в организации события и разработка рекомендаций по их эффективному устранению.
Проекты культурных событий, как правило, проходят два вида экспертизы: экономическую и культурологическую. Важно подчеркнуть, что и в том, и в другом случае эксперт оценивает проект целостно, но с разной степенью подробностей.
Культурологическая экспертиза проекта культурного события имеет свою специфику, которая основана на функциях культурного события и характеристиках его эффективности. Главная особенность культурного события заключена в его глубокой эмоциональности. Задача данного мероприятия – произвести необходимое впечатление на зрителя, передать с помощью различных видов искусства определенную идею, создать и поддерживать в течение всего события соответствующую эмоциональную атмосферу. Вместе с тем, необходимо обратить особое внимание на детали, которые могут либо усилить, либо резко ослабить эмоциональное воздействие. Недостаточное внимание к деталям, в том числе к комфорту зрителя – основная проблема многих культурных проектов. Организаторы часто не думают о транспорте, туалетах, мусорных бачках, кондиционерах и прочих материальных вещах, воплощая некую интересную и важную идею.
Задача эксперта оценить целостную картину будущего события, обнаружить основные риски и предложить пути их устранения.
Структура экспертизы проекта культурного события состоит из следующих основных элементов:
Культурное событие должно иметь какую-либо ценностную доминанту; просто увеселительное действие или надуманный праздник редко становится успешным, поскольку не несет в себе никакого скрытого смысла и объединяющей идеи.
Такие культурные мероприятия, как, например, фестивали, как правило, являются результатом объединения представителей различных стран или регионов, художественных направлений и творческих объединений. Таким образом, подготовка успешного культурного события должна начинаться с уникальной идеи, умелое воплощение которой в будущем позволит каждому зрителю ее воспринять.
Для уличных праздничных мероприятий, например, размер аудитории имеет решающее значение в выборе форм воздействия. В городах с населением в несколько миллионов человек, например, карнавал в виде красочного шествия по центральной улице, не принесет желаемого результата – из-за чужих спин зрители вряд ли смогут увидеть зрелище, а толкучка и теснота на обочине шествия значительно снижает возможные положительные впечатления. Здесь яркие эмоции получают только непосредственные участники данного действия.
То же касается и военных парадов, впечатление от которых возможно получить только благодаря телевизионной трансляции. Чем более узкой является аудитория, тем легче на нее воздействовать, в связи с наличием объединяющих ее характеристик. Так, например, уличные праздничные мероприятия являются наиболее сложными в организации событиями, так как потенциальная аудитория имеет огромные различия по возрасту, уровню образования и интересам.
Особенное внимание следует уделять временным рамкам, как всего мероприятия, так и его отдельных элементов, чтобы эмоциональное воздействие на зрителя удерживалось на высоком уровне. Сценарий мероприятия, чаще всего, строится на основе классических правил, с применением традиционных режиссерских приемов, в связи с чем важно обращать внимание на сбалансированное сочетание всех основных элементов сценария с учетом специфики аудитории, активное использование интерактивных элементов.
В перечень таких элементов комфорта, которые рассчитываются, исходя из предполагаемого количества посетителей, входят: наличие туалетов, емкостей для мусора; доступ воздуха, комфортность температуры и влажности (для помещений); наличие навесов от дождя и ветра (для мероприятий, проводимых на улице); обеспечение питьевой водой и легким питанием. Желаемый уровень комфорта включает также информационное обслуживание (устройство указателей, информационных стендов, программ), наличие справочной службы, касс и т. д.
Важным элементом комфорта является продуманная логистика всего события (доставка и развозка участников, регулирование потоков на многолюдных мероприятиях, достаточные размеры помещений, раздача бесплатных программок при входе и т. д.). Если мероприятие платное и предполагает приобретение билетов, то уровень комфорта резко повышает включение в данную стоимость всех необходимых услуг (например, единый билет на фестиваль позволяет посещать все мероприятия данного фестиваля, включает его программку, брошюру с информацией об истории мероприятия и участниках, доставку зрителя до места проведения мероприятия от станции метро и т. д.). Комплексная забота о посетителе способствует формированию у него искренней приверженности к событию и превращению в постоянного зрителя, что особенно важно для ежегодных культурных мероприятий.
Оценка всех перечисленных разделов проекта культурного события позволит вынести эксперту комплексное суждение о качестве проекта и степени существующих рисков. Основным результатом экспертизы является перечень рекомендаций по корректировке проекта с целью снижения возможных рисков и повышения качества мероприятия, исходя из необходимости достижения обозначенных показателей.
В основе методики экспертизы проектов культурных событий лежит ряд принципов:
– комплексный подход;
– объективность;
– оптимизация затрат с соблюдением высокого уровня качества;
– приоритет интересов посетителя культурного события;
– идейное единство мероприятия.
Исходя из соблюдения обозначенных принципов, эксперт рассматривает успех мероприятия в целом, а не отдельных его частей. Событие – это комплекс взаимосвязанных элементов, совокупность которых оказывает воздействие на человека, что и необходимо учитывать в ходе экспертизы. Объективность эксперта крайне важна, и она может быть обеспечена только участием профессионалов высокого уровня, искренне преданных культуре и ее ценностям.
Объективная оценка сметы расходов на реализацию проектов должна основываться на реальной стоимости услуг на данном рынке, с учетом стремления к оптимизации затрат с соблюдением высокого качества. При подготовке проекта часто разработке детальной сметы уделяется недостаточно внимания: стоимость многих услуг обозначается весьма приблизительно; затраты мало детализированы, что при реализации проекта влечет за собой дополнительные расходы.
Экспертизу проекта культурного события целесообразно проводить с точки зрения интересов потребителя. Это один из важнейших принципов, позволяющих объективно оценить, получит ли посетитель уникальную, интересную и полезную культурную услугу. Очевидно, что культурное событие часто становится товаром, который его организаторы стремятся продать как можно дороже, не всегда думая об интересах потребителя, особенно, если это единичное событие. Эксперт в этом случае должен обратить особое внимание на соблюдение баланса интересов, сможет ли потребитель, уплатив обозначенную сумму, получить качественную культурную услугу, соответствующую заявленной цене и оказанную с соблюдением необходимого комфорта.
Подводя итог, отметим, что навыки экспертной оценки культурных событий разного масштаба становятся с каждым годом все более актуальными. Развитие сферы культуры движется от текущего функционирования к организации ярких событий, чтобы привлечь и удержать посетителя, победить в конкуренции с другими способами проведения досуга. И главным результатом труда эксперта и организатора мероприятия должно стать интересное и уникальное событие, успех которого будет намного превосходить ожидаемый.
Современный государственный праздник. Экспресс-исследование в формате культурологической экспертизы
Креативным форматом культурологической экспертизы является совместное обсуждение проблем и выработка по отношению к ним нового подхода, причем креативность исследователя понимается как способность «увидеть предмет экспертизы в новом возможном контексте, “обыграть” его, выявляя его некоторые неочевидные свойства, параметры и тенденции развития» [190] . Способность креативно мыслить очень важна для эксперта-культуролога, благодаря чему можно найти нестандартные решения тех или иных проблем. Не только форматы мозгового штурма или деловой игры имеют эвристический характер, аналогичным потенциалом обладают сами культурологические концепции, которые необходимо включать в материал интерактивных форм выработки решений [191] .
Выработка технологий интерактивной культурологической экспертизы дело непростое, в качестве возможного подхода хотелось бы предложить методические наброски, выполненные в рамках освоения одного из разделов курса «История культур и цивилизаций», посвященного культуре России XV–XVII вв. (для студентов, обучающихся по специальности «культурология»). В дальнейшем такие обсуждения проводились в рамках курса «Культурология» на разных факультетах Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. Тема – «Государственные праздники в современной культуре России: рецепция исторического наследия».
Первоначальная задача занятия заключалась в актуализации исторического материала, в желании дать почувствовать студенту «дыхание истории» в современной жизни, а также в том, чтобы внести в занятие элементы интерактивности. Государственный праздник оказался для этой задачи чрезвычайно благодатным материалом, поскольку сегодня мы переживаем кардинальную смену системы государственных праздников, и вместе с тем появление новых праздников строится как апелляция к историческому прошлому. Коллективное обсуждение на занятии ориентировано как на теоретический результат (освоение ряда трудов, идей, концепций), так и на практический – выработку новых идей и актуальных предложений в области современного праздничного календаря, форм и способов проведения государственных праздников.
В качестве праздников, обсуждение которых становилось темой занятия, были выбраны День Народного Единства (4 ноября), день Любви, семьи и верности (8 июля), а также (если занятие не было «привязано» к изучению конкретного исторического периода) День Победы (9 мая) и День Независимости (12 июня).
Среди современных концепций праздника, с которыми должен быть знаком модератор обсуждения, наиболее значимыми представляются концепции государственного праздника как практики коммеморации, «места» коллективной памяти и механизма коллективной (национальной) идентичности (П. Нора, Ф. Артог, М. Озуф). Важно понимать активную роль власти (и конкретных лиц) в формировании государственного праздничного календаря Нового времени, а также такие способы легитимации власти в празднике, как перекодирование привычного праздничного календаря, реинтерпретация исторических событий (Е. Погосян, Р. Уортман). Особый круг проблем при изучении праздника в рамках нового исторического подхода связан с формами сакрализации и мифологизации прецедентных исторических событий, положенных в основу праздничной даты. Эти идеи меняют представления об историческом процессе как о переходе от религиозных праздников к светским, гражданским, поскольку историческая память, актуализируемая в празднике, вне сакральной или квазисакральной ауры утрачивает способность консолидировать большое сообщество. Требуется понимать роль ритуально-обрядовой составляющей праздника и формы трансформации праздничной ритуальности в процессах модернизации культуры (В. Тернер, В. М. Живов, Э. Зитцев).
Итак, с началом Нового времени в основе государственного праздника, как правило, лежит воспоминание об историческом событии, наделенном особым мифологическим значением. Такое прецедентное событие является частью обосновывающего прошлого; ориентируясь на него, группа осознает свою сплоченность, получает легитимность. Однако интерпретация исторического события претерпевает значительные изменения, вместе с тем трансформируется и символическое содержание праздника. Проблема реинтерпретации исторических событий является одной из важных учебных задач предлагаемой разработки. Большую роль в реинтерпретации исторических событий и в канонизации некоторых событий в качестве прецедентных и играет художественное творчество [192] .
«Сценарий» занятия строится на основе заранее прочитанных текстов. Обсуждение текстов, которое модератор направляет в русло вышеизложенных концепций, решает, главным образом академические задачи – понимания культурной истории государственного праздника. В дальнейшем этот материал предлагается «примерить», с использованием собственного жизненного опыта, к современным государственным праздникам.
Вопросы к тексту:
1. Какие праздники И. Е. Забелин называет государственными и почему?
2. Каковы основные компоненты государственного праздника в XV–XVII столетиях и в чем их отличия от религиозных праздников?
3. Какое значение в праздновании отводилось царю, а какое народу?
На основании чтения главы из книги И. Е. Забелина, которая, как правило, легко и с интересом воспринимается студентами, предлагается сформулировать принципиально отличия ранних государственных праздников XVII века, которые во многом еще связаны с тотальностью религиозного мировоззрения, и современных. Эти отличия могут быть выражены следующим образом: праздник религиозный/нерелигиозный, светский, гражданский; празднование имеет форму ритуала, основная цель которого – поддержание сохранения космического порядка / празднование строится как шоу, зрелище, спектакль; все в равной степени являются участниками действа /в празднике есть актеры и зрители; ритуальное действо представляет собой обязательный труд/праздник – это отдых от рутины будней и дело необязательное; четкая регламентация действий участников/часто стихийность и хаотичность праздничного дня; любой государственный праздник соотнесен с религиозной идеей и является формой благодарения Господа/нет общей идеи государственных праздников либо она неочевидна.
Вопросы к тексту:
1. Какова историческая основа повести о Петре и Февронии?
2. На каком основании делается вывод о том, что фольклорные, сказочные, новеллистические корни повести являются элементами авторской литературной манеры?
3. Какие сюжеты повести и почему особенно важны для понимания Московской государственности? Почему именно эти? Как они символически связаны между собой?
Праздник 8 июля, день Семьи, любви и верности, ставший с 2008 года государственным праздником, исключительно интересен с точки зрения рецепции истории. Знакомство с текстом М. Б. Плюхановой (этот текст довольно сложен и его рекомендуется предлагать «сильной» аудитории) приводит студентов к такому открытию: в основу современного праздника положено авторское литературное произведение XVI века, отличающееся оригинальным использованием житийных, фольклорных мотивов и особым риторическим мастерством. Речь в нем идет не о любви, точнее, не о той любви, которая сегодня понимается основой брака. В повести XVI века на языке символических образов изложена концепция государственной власти. Как показывает М. Б. Плюханова, исторические корни этой повести крайне сомнительны, напротив, сама повесть послужила истоком народных легенд и житийных служб. Это богословско-теократическое сочинение, его символы эсхатологичны и запечатлевают основные начала христианского мироустроения. В образе князя Петра-змееборца персонифицирован царь, ведущий эсхатологическую битву с силами мирового зла и хаоса. В образе Февронии – Премудрость, сила, при помощи которой принимаются решения и утверждается власть. «”Житие” прославляет не просто двух святых заступников, а два начала, на которых стоит христианский мир и из которых должна составляться христианская власть – змееборчество и Премудрость» [193] .
Празднование святых Петра и Февронии появляется после их канонизации на церковном соборе 1547 года, но государственным этот праздник никогда не был. В современной культуре он приобрел совершенно новый смысл, обращенный и не к теократическому идеалу власти, и не к историческому прошлому. Праздник стал, с одной стороны, формой укрепления института брака, с другой – ответом на трансплантированный и чужой праздник влюбленных.
Вопросы к тексту:
1. Каковы стратегии Петра в обращении со временем?
2. Зачем Петр празднует военные победы, Новый год?
3. Как соотносятся религиозное и светское начала в праздниках петровского времени, и в чем они заключаются?
Книга Е. А. Погосян посвящена тому, как создавался и трансформировался календарь государственных праздников первой трети XVIII века. Обращение к петровской эпохе, которой посвящена предлагаемая для ознакомления глава, обычно, без особых подсказок со стороны модератора, вызывает сопоставления с двумя другими эпохами коренного изменения праздничных календарей в России – советской и постсоветской, т. е. современной.
Прочтение данного текста необходимо для понимания того, как создаются праздники, какую роль в них играет власть – в данном случае лично монарх и его ближайшее окружение. Идея о том, что годовые праздники петровской эпохи представляли форму канонизации основных событий царствования и версию истории, обращенную не только современникам, но и потомкам, вызывает желание взглянуть с этой точки зрения на современный календарь государственных праздников.
Непривычным представляется и соотношение религиозной и светской составляющих в праздничном календаре того времени. Главное, что петровские «стратегии обращения со временем» мотивированы не волюнтаризмом и гордыней, но особыми (сакральными) в своей основе взаимоотношениями монарха и Провидения. Однако, стоит различать искреннюю веру в возможность диалога с Провидением (чем и занимался Петр, утверждая новые праздники) и эксплуатацию религиозных идей в секуляризованном государстве.
Вопросы к тексту:
1. Когда и благодаря каким произведениям сформировалось представление о том, что события 1612–1613 гг. являются прецедентными для русской государственности?
2. Каким актуальным идеологическим задачам отвечала история освобождения Москвы в 1612 г.?
3. Каковы источники мифологизации событий 1612–1613 гг.?
Очевидно, что знакомство с работой А. Зорина дает повод к размышлениям об исторических основаниях современного праздника 4 ноября (Дня Народного Единства), а также знакомит с анализом исторического мифотворчества, в котором на равных работают исторические источники, литературная и публицистическая деятельность и актуальные политические события.
Как показал А. Зорин, актуализация событий окончания Смутного времени была связана событиями начала Наполеоновских войн, Тильзитского мира и битвы под Аустерлицем. «Именно в 1806–1807 гг. был создан исторический канон восприятия события двухсотлетней давности. Освобождение России от поляков и воцарение династии Романовых начинают восприниматься как ключевое событие народной истории… В первой половине 1830-х гг. поход Минина и Пожарского на Москву и Земский собор 1613 г. были окончательно канонизированы как мифологическое возникновение российской государственности» [194] .
Как правило, студенты с интересом узнают о том, что, начиная с середины XVII века и до 1917 года, этот день 22 октября (по старому стилю) / 4 ноября (по новому стилю) был одним из важнейших религиозных и одновременно государственных, династических праздников – Праздник иконы Казанской Божией матери. Об этом в книге А. Зорина речь не идет, но рассказ об истории празднования Казанской иконы позволяет проследить несколько этапов трансформации смысла одной и той же календарной даты. В ходе праздничных торжеств 22 октября (4 ноября по новому стилю) прославлялось окончание Смуты, воцарение новой династии. За триста лет этот праздник стал одним из самых важных праздников для династии Романовых, так как икона Казанской Божией матери являлась покровительницей царской семьи и военных побед, совершенных русскими и после 1612 года петровского времени, и в 1812 году. В начале XIX века произошла повторная мифологизация этого исторического события в связи с актуальными политическими событиями – Третьим разделом Речи Посполитой, битвой при Аустерлице и Тильзитским миром. В это время происходит не просто воспоминание об историческом событии, а фактически повторное его создание, уже не основанное на исторически достоверных фактах, в результате которого освобождение Москвы от поляков понимается как момент освобождения единого свободного народа от сильнейшего врага, посягавшего на целостность Русского государства. Затем, уже в середине XIX века, война с Францией станет еще одним поводом для прославления иконы Казанской Божией матери. Таким образом, к началу XX века в дате 22 октября сосредоточились все важнейшие смыслы культуры России того времени: божественное заступничество за русское воинство и правящую династию. Это значение праздника, несмотря на различные дополнения в его содержание в связи с актуальными историческими событиями, сохранялось.
Через 88 лет, в 2005 году, 4 ноября снова становится праздничным днем – Днем Народного Единства. Новый праздник провозглашает единство множества национальностей и конфессий в рамках одного государства, т. е. репрезентируется как, своего рода, праздник толерантности – это понятие становится ключевым в информационном потоке, посвященном государственному празднику 4 ноября.
Этот материал провоцирует разговор о том, где пролегает граница между актуализацией исторического наследия и его эксплуатацией, манипуляцией.
Новый праздник еще не прижился в российском обществе, его символическое содержание не актуально для россиян. И это непонимание целесообразности введения нового праздника – одна из серьезных проблем российской праздничной культуры. Несмотря на огромную работу по приобщению социума к новым праздникам, они вызывают скорее любопытство и недоумение, чем ощущение торжества и гордости.
1. Предложить прецедентное историческое событие, которое могло бы лечь в основу современного государственного праздника.
2. Предложить новый праздник в России.
3. Подумать, как сделать праздник 4 ноября действительно общенародным, способным работать на государственную идентичность россиян.
Студенты горячо и много обсуждают возможные прецедентные события для современной русской культуры, однако, по настоящему актуальным называют единственное – победу в Великой Отечественной войне. По сути, говорят они, сегодня главными государственными праздниками являются Новый год и День Победы. В эти дни российское общество наиболее сильно ощущает свою сплоченность, причем функции реального идеологического праздника несет сегодня, безусловно, 9 Мая. И даже несмотря на то, что победа на фашистской Германией является достоянием и гордостью не только советского народа, но и всего мира, российские граждане спустя 65 лет осмысляют это историческое событие как наиболее важное в истории страны. День Победы стал опорой обосновывающего прошлого, того прошлого, без воспоминания которого невозможно было бы настоящее и будущее. Можно утверждать, что в общественном мнении именно праздник 9 Мая играет особую роль в праздничном календаре, из всех современных праздников его содержание в наибольшей степени может быть названо сакрально-гражданственным.
Рассматривая предложения студентов по поводу актуализации праздника 4 ноября, можно разделить их условно на две группы: во-первых, это предложения по изменению символического содержания праздника. Предлагается, например, изменить содержание праздника – сделать акцент на централизацию государства и военные победы. Однако находятся те, кто замечает: что связано с «подверстыванием» исторических событий под заданную дату, то и станет еще одной формой эксплуатации истории. Звучали предложения убрать историческое событие (освобождение Москвы от поляков в 1612 году) из содержания праздника – сделать праздник внеисторическим. Тем более, замечали студенты, недавно проходившие практику в Польше, очень трудно объяснить полякам, почему вдруг сегодня в центре праздника оказался такой образ врага. Предлагалось также перенести День народного единства на другую дату и отделить его от религиозного праздника православной церкви – Дня Казанской Божией Матери.
Одновременно идея праздника народного единства – единства этносов, конфессий, локальных и региональных сообществ – воспринимается позитивно. Как правило, звучат практические предложения актуализации именно этого содержания, но вне связи с событиями 1612 года. Предлагается, например, каждый год делать акцент на одном из народов Российской Федерации, рассказывать о его культуре, традициях, истории; устраивать парады и шествия на центральных площадях и улицах городов, одевая традиционные костюмы той народности, к которой человек принадлежит; проводить выставки народного творчества; организовывать открытые застолья, где были бы представлены различные национальные блюда. А возможно изобрести новое общенациональное блюдо и сделать его элементом праздника.
Нынешние студенты хорошо осведомлены об эффективности различных PR-акций, поэтому предлагают начинать популяризацию такого содержания праздника задолго до его начала, сделать символ праздника (например, белый шарик, которые в определенное время нужно выпустить в небо, или ленточку цветов радуги). Предлагается, как правило, и необходимость создания художественной продукции, раскрывающей содержание праздника, прежде всего, кино.
Вариантов новых праздников было довольно много, а также звучали возражения – изобретения новых праздников девальвирует их значимость, в современной календаре что ни день, то праздник. Однако, практически на каждом занятии звучали предложения (не только от студентов-культурологов, но и от филологов, географов, социологов) о введении праздника, посвященного культуре и искусству. Например, праздник Культуры и Просвещения или праздник Культурного наследия, в основе кторого идея богатства культуры каждого из народов Российской Федерации и России в целом. Или такое предложение: День Культуры, например, один день – выходной, а за ним неделя, посвященная разным «элементам» культуры. В День Литературы – презентация книг, литературные вечера, чтения. В День Театра – представления на улице, бесплатные спектакли и пр. День Изобразительного искусства – выставки, посвященные празднику, творческие акции с участием зрителей и др.
Кроме праздника, посвященного культуре и искусству, было много предложений праздников, связанных с экологией, природопользованием и сельскохозяйственным трудом. Примеры таких праздников: День Экологии, в этот день проводить субботники, собирать пожертвования на улучшение экологической ситуации; День Земли и Труда, праздник призван обратить внимание к сельскому хозяйству, к деревне; День Природы, призванный сделать актуальными экологические проблемы современности, в этот день можно проводить акции по уборке мусора, различные беседы, пропаганду в СМИ.
Что касается других предложений, то они самые разные. Приведем ниже наиболее красочные и интересные:
– День Вступления в какой-нибудь союз или международную организацию (например, СНГ);
– День Промышленного производства или День Ископаемых (посвящен промышленности России и ее природным ресурсам);
– День Ребенка (повышение рождаемости);
– День Правителя России. В основе праздника – идея уважительного отношения ко всем правителям России и стремление к демократии. В этот день проводить общественные дебаты на политические темы;
– День Матери (сделать государственным);
– День Здорового образа жизни и Спорта (проводить различные спортивные мероприятия);
– Выделить День Мужчины из Дня Защитника Отечества (т. е. разделить два праздника);
– Создать праздник Детства. Пусть это будет день, когда каждый сможет ощутить себя ребенком, поиграть в игры, в которые он играл в детстве, поделиться воспоминаниями о нем. Это должен быть день, который все члены семьи проводят вместе беззаботно и весело;– Ввести День Доброго слова, время, когда все друг другу говорят только хорошее, в том числе и незнакомым людям.
Проанализировав предложения студентов, мы можем увидеть, что ни один из предложенных вариантов праздника четко не привязан к какой-либо дате или историческому событию, более того, ни один из них не посвящен известным культурным или политическим деятелям. Все предложенные праздники, так или иначе, посвящены либо ценностям общественным, либо ценностям семейным, либо творчеству. Судя по всему, союз истории и политики студентов интересует несильно, они не считают, что политические идеи могут лежать в основе актуального праздника в современной культуре России. Культурологам, филологам и художникам представляется важной необходимость культурного воспитания и образования широких слоев общества. Можно даже говорить о том, что для них на данный момент эта идея наиболее актуальна.
Формат культурологической экспертизы для обсуждения проблем современных государственных праздников кажется вполне возможным, так как сочетает научное знание и собственный социальный опыт. В праве культуролога на экспертизу праздничных мероприятий и самой сути (идеи и идеологии) праздничного календаря вряд ли стоит сомневаться.
Культурологическая экспертиза в сфере туризма: уровни экспертной оценки
Последние десятилетия потенциал мировой туристической индустрии постоянно растет, она вовлекает в процесс производства и потребления глобальные людские ресурсы, затрагивает многие стороны общественной жизни, значительно влияя на ее социальные аспекты. Туризм как отрасль оценивается сегодня как наиболее динамичная и позитивная система, имеющая важную стабилизирующую роль для сохранения мира в целом и для его устойчивого развития, как в экономическом, так и в социокультурном отношении. Не случайно XXI столетие провозглашено ООН «веком туризма», т. к. он стал важным фактором развития личности, взаимопонимания между людьми и народами.
Как любой энергоемкий и успешно растущий сектор экономики, туризм сегодня испытывает максимальный всесторонний интерес: политический, общественный, инвесторский, исследовательский и т. п. Наряду с развитием специализированной «науки о туризме», туризм становится и популярной темой интердисциплинарного исследования: к ней обращаются социологи, политологи, конфликтологи, психологи, антропологи, экологи. Причем, в свою очередь, индустрия туризма в этой профессиональной поддержке извне остро заинтересована.
Взаимодействие туристической отрасли с культурологическим знанием представляется не столь инновационным. «Культурно-познавательный туризм» – классическое направление туристической работы. «Культурная» компонента туризма неизбывна; традиционно путешествие сопровождалось посещением исторических или природных достопримечательностей, ознакомлением с памятниками искусства или культа, этническими особенностями региона, знакомством с традициями места, порядками, вкусами, пусть временным, но включением в жизнь местной культуры. У тура могла быть заданная тема, определяющая выбор объектов посещения и показа. Экскурсии могли иметь искусствоведческую, литературоведческую, историческую, этнографическую или какую-либо иную доминанту. Но, по сути, туристический опыт всегда целостен, информация о конкретных памятниках неразрывна с языком, переживаниями, запахами, вкусами, ритмами жизни и т. п. Впечатления всегда обретаются туристом комплексно, путешествие никогда не сводится к постижению отдельных фрагментов отдаленного географического пространства, а ведет, в первую очередь, к проживанию и пониманию чужого, нового, другого. То есть «культурологический взгляд» – объединяющий, создающий в восприятии законченную «картину» того или иного пространства – имманентен туристу. Даже если туристическая поездка не «познавательная», а нацелена на отдых, лечение, спорт или шопинг, она подспудно формирует у ее участника представление о культуре места пребывания. Так же «культурологичен» сам процесс организации путешествия, нацеленный на создание для туриста ситуации разностороннего, но непротиворечивого узнавания нового пространства.
Можно сказать, что еще задолго до сложения культурологии как науки она активно практиковалась в сфере туризма.
Сегодня культурологические разработки находят осознанное применение в туризме; дипломированные культурологи часто получают работу именно в этой сфере. В российских университетах исторически сложилось, что кафедры туризма и экскурсионного дела, как правило, объединены в рамках факультетов или институтов с философскими и культурологическими кафедрами. В конце 1990-х, когда формировались эти философско-культуролого-туристические конгломераты, высказывались воодушевленные мнения о том, что «парадигмы философского знания помогают будущему специалисту в области туризма определить путь к творческому поиску нового, неповторимого опыта, и в то же время использовать преимущество своей собственной профессиональной деятельности» [195] . Или еще: «менеджеру для эффективного выполнения своих профессиональных функций необходимы знания о культурных основаниях и культурном контексте своей деятельности, причем знания не абстрактные и оторванные от жизни, а вполне конкретные и прагматичные. Культурологическая доминанта – это тот стержень, вокруг которого формируется профессиональная компетентность менеджера» [196] . Однако далее подобных (справедливых, но поверхностных) констатаций по поводу профессионального сотрудничества культурологов и специалистов в области туризма исследователи не идут. Нет этой консолидации и на практике. Сегодня в российском турбизнесе культуролог, как правило, включен в работу как «продвинутый» в интеллектуальном плане менеджер. Другое взаимодействие происходит на уровне содержания туристических программ: на основе культурологических исследований дополняются существующие экскурсионные разработки, создаются новые оригинальные маршруты, формируются эксклюзивные предложения. Но и здесь культурологическое включение имеет, как правило, экспериментальный или факультативный характер, рассматривается как дополнение к уже существующим, апробированным десятилетиями наработкам.
Перспектива профессионального диалога видится как раз в экспертном участии культурологии в туристической сфере. Можно наметить три уровня экспертного включения культуролога в туристическую работу.
Ю. А. Веденин, видный отечественный специалист в области рекреационной и культурной географии, предлагает концепцию мифологизации туристских ресурсов [197] . По его мнению, реанимация старых и создание новых мифов – важное условие для формирования уникального ресурсного потенциала региона. Наличие на территории интересных историко-культурных или природных памятников не делает ее автоматически притягательной для туриста, необходимо создание фантазийного образа вокруг этих объектов, используя эпос, историю региона, культурные традиции, опираясь на литературные и художественные источники. Подобное мифотворчество не только способствует увеличению ресурсного потенциал места, но и может скорректировать его содержание, исходя из реального туристского спроса, актуализировать его. Ю. А. Веденин полагает, что такая стратегия позволяет в любом природном или населенном пункте сформировать полноценный туристский ресурс. В этом процессе могут быть задействованы специалисты разных профессий: краеведы, писатели, художники, музейные сотрудники, но оценка ресурсов для мифотворчества, сама генерация идеи – задача, конечно, культурологическая.
Основой туристской легенды может послужить фактически любая характеристика, вызывающая у путешественника-потребителя интерес, определенный набор эмоций. В основе этой легенды может находиться подлинная историко-культурная ревизия места – комплекс научно-исследовательских, изыскательских, проектных и производственных работ, проводимых на основе фактов, документов и исследований. Или может проводиться фантазийная, ассоциативная реконструкция культурного ландшафта, опирающаяся на сложившийся в искусстве, либо местном фольклоре, быту, творчестве его образ.
Примером такого туристического ресурса, основанного на художественном тексте, может служить Босвортское поле (Англия), воссоздающее историю знаменитого сражения войск Ричарда III и Генриха VII. Точный участок сражения неизвестен. Выбирая место и разрабатывая антураж туристического объекта, устроители исходили, прежде всего, из текста трагедии Шекспира «Ричард III» и народных легенд, а не из достоверных документов и научной аргументации.
Разнообразные культурологические ассоциации положены в основу популярных отечественных туристических центров – город Мышкин позиционирует себя как «классический провинциальный город», «Великий Устюг – родина Деда Мороза». Опыт Великого Устюга, увеличившего доходы от туризма в Вологодской области на треть, вдохновил Кострому позиционировать себя как «родину Снегурочки». Называются три темы, поддерживающие этот туристический бренд. Во-первых, это легенда о Костроме – сестре Купалы; считается, что сказка о Снегурочке возникла как раз на основе традиции сжигать соломенное чучело «Костромы» – обряда проводов весны и встречи лета. Во-вторых, пьеса Островского «Снегурочка», написанная здесь, в Щелыково. Третий мотив – съемки в Костроме в 1968 г. фильма «Снегурочка», декорационные постройки от которого давно стали городской достопримечательностью. Перебирались разные образы Костромы: «сырная столица» и «льняная столица России», родина Н. Островского, А. Т арковского, П. Флоренского. Особый туристический сюжет, получавший развитие в регионе, «Кострома – родина Ивана Сусанина». Однако городскими и федеральными властями сейчас обеспечивается именно проект «Кострома – родина Снегурочки», разработанный по заказу администрации города кафедрой социально-культурного сервиса и туризма Костромского Государственного Технологического университета.
Петербургский пример удачного культурологического вхождения в туристическую систему – это проект «Музейный квартал», он был задуман и успешно реализуется профессионалами-культурологами (автор и руководитель проекта – канд. культурологии, доцент А. А. Никонова) [198] . Была проведена целостная оценка туристического потенциала локального городского пространства, изучены историко-культурный, музейный, архитектурный, видовой и рекреационный ресурсы «квартала», сформулирована и визуально оформлена объединяющая их оригинальная концепция. Как туристическую услугу проект «Музейный квартал» предлагает комплекс экскурсионных маршрутов – интеллектуальных прогулок-бесед, неспешных, адресных, театрализованных и ролевых, ведущими которых становятся городские персонажи – Писатель, Почтальон, Архитектор, Масон и Дворник. Проект оказался экономически эффективным и востребованным. Следует полагать, что изящество положенной в его основу идеи, культурологическая насыщенность материала и выразительная, игровая его подача обеспечили успех «Музейного квартала» на рынке туристических предложений Петербурга.
Вариантом реализации культурологических шаблонов в туристической практике является интерактивный проект «Ужасы Петербурга». Посетителям предлагается экскурсия по лабиринту, наполненному стереоэффектами, видеопроекциями и голографическими инсталляциями, в котором разворачивается действо с участием актеров, манекенов и роботов. Не очень оригинальный по замыслу туристический аттракцион, аналоги которого работают во многих крупных городах Европы, представляет эклектичный срез образов и сюжетов петербургской мифологии: инсценированы кончины Петра Великого, Павла I, Распутина, аранжированные музыкой Чайковского, Шнитке, Курехина, представлены сюжеты «Пиковой дамы» и «Медного всадника», «Преступления и наказания», повестей Гоголя, анимировано полотно Флавицкого «Княжна Тараканова» и т. п. Курьезный с научной точки зрения, сомнительный в плане эстетическом или воспитательном, проект представляет остроумный культурологический опус, строго реализующий функции туристического продукта.
Разработаны регламенты, поддержанные, в том числе, и Всемирной туристской организацией, предлагающие оценивать (1) природно-рекреационные, (2) культурно-исторические, (3) организационно-экономические, (4) социально-психологические ресурсы региона. Исследование может быть направлено на (а) количественную оценку ресурсов, (б) качественную характеристику ресурсов, (в) анализ потенциальных возможностей использования ресурсов. Очевидно, что аналитика здесь должна проводиться комплексная, основанная на совокупности данных различных наук. Но вот выводы, суммирующие эти данные, возможно, в компетенции культуролога.
Эффектным примером внедрения культурологических стратегий в жизнь региона с целью сформировать новый имидж географической территории стала современная Пермь. На сегодняшний день уже принято видеть в музеях стратегически важные для развития городской или региональной среды институции. Последнее десятилетие с успехом реализуются по всему миру проекты по реабилитации «депрессивных» индустриальных районов крупных городов за счет организации в их пространстве музейных центров. Они оказываются способны животворно влиять на культурную атмосферу своего «места». Кёльн, Кассель, Мюнстер, Бильбао – это примеры городов, в которых появление одной дополнительной арт-институции мирового уровня в разы увеличило количество туристических потоков.
Самый заметный в этом плане российский проект − Музей современного искусства в Перми. Создавая PERMM, Марат Гельман [202] противопоставил историческим маркерам региональной культуры (деревянным скульптурам пермских богов, пермскому звериному стилю, пермскому классическому балету) новое собрание культурного наследия – коллекцию искусства признанных в мире современных авторов. То есть он действовал, не развивая ассоциативный ряд, связанный с данным культурным ландшафтом, а скорее вопреки этому устоявшемуся реноме, создавая альтернативный, нетипичный для региона образ. По замыслу Гельмана, кроме собственных художественных функций, музей должен был выполнить особую миссию для города и всего края. Среди задач, которые предписывается решать музею, – повышение качества жизни горожан за счет организации досуга и развитие креативной среды для привлечения и воспитания людей творческих профессий, появление новых художественных институций и формирование имиджа города – индивидуального и узнаваемого образа Перми – региональной столицы с динамичными культурными процессами. При этом в миссии нового пермского музея звучат не только региональная значимость проекта, но и его международные перспективы (привлечение в город звезд мирового уровня) и, вместе с тем, культурная экспансия Перми в зарубежное арт-сообщество. Отдельной задачей музея обозначалось «Развитие туризма»: «Люди, по тем или иным причинам посетившие Пермь (по работе или в качестве туристов), уедут с ощущением, что побывали в современном европейском городе. Мысль о возвращении в Пермь будет для них приятна, они станут невольными “рекламными агентами” Перми. В целом это послужит развитию туристического, гостиничного бизнеса. Музей привлечет в город арт-туристов» [203] .
Однако пока Пермь, как новоявленная «культурная столица», не привлекает туристов. Ситуация объясняется тем, что в регионе слабая инфраструктура, в руинах лежат дороги, нет гостиниц среднего класса, нет достойного транспортного обеспечения. Критики новой Перми говорят, что фестивали и музей современного искусства повысили узнаваемость региона в рамках страны и мира, обеспечили участникам проекта известность, но не выполняют возлагаемой на них аттрактивной функции. Думается, что перспектива у подобного альтернативного туристического продукта есть. Она в зоне опять-таки развитого на Западе фестивального туризма, ориентированного на молодых людей с активной жизненной позицией, не требующих комфортабельных условий, ценящих творческую свободу и общение.
Попробуем, привлекая мнения видных культур-философов, очертить культурологический портрет современного туриста, его мотивов, желаний, привычек.
Современная культура – культура события, экшена. Современный человек вовлечен в череду значимых мероприятий, его внимание ориентировано на происшествие, нечто выходящее за рамки привычного, на экстраординарное, неожиданное, значимое, будь оно со знаком «плюс» (победа, открытие, юбилей, премьера) или «минус» (скандал, трагедия, катастрофа). Размеренная череда будней, постоянство, опыт созерцания и тишины, целостное повествование постепенно утратили актуальность. Восприятие сегодня остро ориентировано на «новостийный режим», предполагающий разбиение реальности на множество дискретных самодостаточных событий по принципу фрагментации: короткие, впечатляющие истории, обильно приправленные выразительным визуальным рядом, постоянно обновляющимися, шокирующими кадрами. Событийность и зрелищность становятся основой современных индустрий. Еще в 1967 г. Эрнест Ги Дебор в своей популярной книге «Общество спектакля», посвященной анализу современного ему западного общества, показал, что оно не является зрелищным случайно или поверхностно – в самой своей основе, фундаментально оно живет по законам спектакля. «В качестве необходимого оформления производимых сегодня объектов, в качестве общего подтверждения рациональности системы, в качестве наиболее развитого экономического сектора, непосредственно фабрикующего всё возрастающее множество объектов-образов,
Формируется и новый герой эпохи впечатлений, он в первую очередь зритель, фланёр. Образ фланёра как нового культурного героя был впервые описан теоретиком модерна Вальтером Беньямином в его последнем незавершенном сочинении «Труд о пассажах». Французское слово «flaneur» – любитель праздных прогулок, незаинтересованный наблюдатель, праздно шатающийся искатель удовольствий – вошло в обиход, начиная с 30-х годов XIX века, когда стали складываться современные формы городского досуга. Фланирование – привычка к бесцельным прогулкам – стало устойчивым атрибутом жизни дендистски настроенной молодежи и художественной богемы. Мюссе, Готье, Бодлер, Стендаль, Бальзак, Мане – фланёр становится модным типом в городском пейзаже. «Для фланёра город – даже если он, как Бодлер, там родился, – это уже не место жительства. Город для него – достопримечательность» [205] . План уступает место случаю, направление пути определяют желания, а не обстоятельства. Фланёр не познает и не узнает окружающее его пространство, он им наслаждается. Наслаждение от впечатлений, от пережитых событий – не от чужих, дистанцированных прессой в новостях, а испытанных лично. В данный момент времени. Понимая, что сравнивать бесполезно, поскольку каждое место в каждый момент времени имеет свою уникальность. Уже не человек живет для чего-то, а мир живет для него. У фланёра как будто и нет собственной биографии, своей личной
Что же представляет собой фланёр как культурный герой современности? В условиях информационного общества фланёр осваивает новые пространства и форматы. Главным источником впечатлений становятся теперь не улицы города, а разнообразные информационные поля. Новый фланёр испытывает удовольствие, блуждая по разным телевизионным каналам, переключая радиостанции, бродя по лабиринту Интернета. Реальное движение замещается виртуальным. Прогулка сменяется «зэппингом», «кликаньем», манипуляциями с пультом переключения каналов телевизора или «мышью» компьютера. У виртуального фланёра больше возможностей к перевоплощению, а значит свободы, у него сотни лиц, масок, ролей, он легче теряется в толпе и представляет себя другим. Он находит готовую достопримечательность или формирует себе впечатление или развлечения из фрагментов, случайного смешения, микширования многих. Но он все так же движим стремлением к неожиданным находкам и встречам, редким впечатлениям, горячим новостям.
Другое пространство современного фланирования – это мир географический. Реальность не перестает привлекать человека. Однако, современный фланёр уже не горожанин, он гражданин мира. Европейский город, урбанистическая среда как пространство пешей прогулки фланёра XIX столетия, утрачивает определенность. Качество и доступность различных средств передвижения, растущая взаимосвязь и взаимозависимость стран («открытые границы» и др. политические и правовые договоренности) позволяют современному человеку побывать в почти любой точке планеты, легко и быстро перемещаться по свету, лично становясь очевидцем практически всех событий природной и культурной жизни мира. Такие жизненные возможности к началу ХХI века перестали являться привилегией единиц, путешествие за впечатлением стало массовым явлением.
А. Тоффлер в своей книге «Футуршок» говорит, что для постиндустриального общества «ежегодные поездки, путешествия и постоянные перемены места жительства стали второй натурой. Образно говоря, мы полностью “вычерпываем” места и избавляемся от них подобно тому, как мы выкидываем одноразовые тарелки и банки из-под пива» [206] . Тоффлер находит другой образ для портрета современного путешественника. Урбанистическому фланёру он противопоставляет кочевника: «Мы воспитываем новую расу кочевников, и мало кто может предположить размеры, значимость и масштабы их миграции» [207] .
Таким образом, фланёр, кочевник, турист виртуальных и реальных миров становится одним из характерных типов постсовременности. Миграция, туризм, путешествие становятся одним из способов познания мира [208] . При этом в жизненных ориентирах современного человека все меньше остается «туриста» в традиционном понимании этого слова ― участника коллективной поездки, строго выверенной и регламентированной. Для современного человека желанным и значимым является путешествие как «поиск себя», в ходе которого апробируются новые социальные, культурные и личные роли, ломаются стереотипы, утрачиваются привычки и нормы поведения. События, впечатления, влекущие современного человека в путешествие, не только внешние ― встречи, виды, «образы территорий», но и внутренние ― возможность встретить себя другого. Характерно, что в популярном романе Мишеля Уэльбека «Платформа» именно туристические поездки оказываются судьбоносными в жизни главного героя.
Итак, просветительская гуманитарная компонента всегда присутствовала в туристическом деле и, не получая такое наименование, всегда, по сути, была культурологической. Сегодня этот тандем культурологического знания и туристической практики обретает новые формы. Со второй половины ХХ века туризм активно эволюционировал: из времяпрепровождения избранных он превратился в предмет массового спроса, который породил, в свою очередь, массовое туристическое производство, а позже – необходимость уйти от стандартизированных, конвейерных турпродуктов. Востребованными в индустрии туризма сегодня становятся не подлинные знания и факты, академические мнения и оценки, которыми владели классические науки, и не произведенные на их основе шаблоны, которыми пользуется массовый туризм, а гуманитарнаяЧасть 4. Экспертная деятельность в сфере охраны культурного наследия
Личность и культура: «права наследия» [209]
Целостный образ культурного наследия определяется не абстрактными, т. е. обезличенными моделями его репрезентации, а сущностной потребностью индивидуального сознания – его ценностными структурами. Вместе с тем субъективный человеческий опыт нередко выступает корректирующим фактором объективных механизмов культурного воспроизводства.
Прошлое – неограниченный образовательный ресурс, но любой факт наследия видится и оценивается только в исторической перспективе. Вопрос о том,
В своей последней работе М. М. Бахтин предложил неопровержимую, на первый взгляд, формулу культурной наследственности: «у каждого смысла будет свой праздник возрождения» [210] (1974). (Почти одновременно с ним Юрий Левитанский напишет: Мне жаль неузнанной до времени строки, / Но все ж строка – она со временем прочтется…) Необходимость рассмотрения культуры в ее
Аутентичная модель культуры обращена не к совокупности накопленных человечеством результатов, а вероятностной логике их воспроизводства. Именно поэтому тезис М. М. Бахтина оказывается не столь оптимистичным, если обратить внимание на его «оборотную сторону»: когда культурный смысл не повторился, то его [как бы] вовсе и не было. В предельном толковании – то, что не нашло продолжения, не существовало никогда, так как перспектива разворачивания «в ничто» ставит под сомнение сам факт былого наличия (ср. с тезисом одного из героев романа «Невыносимая легкость бытия» М. Кундеры: «
В недавно изданной книге Ю. М. Лотмана «Непредсказуемые механизмы культуры» (уточняющей многие принципиальные положения его работы «Культура и взрыв») отмечается, что «различные исторические и культурные события имеют разные радиусы своих траекторий» [212] . Особый случай образной актуализации прошлого, легализации его прав в диалоге с современностью представляют не абсолютные, а относительные «critical points», которые в перспективном моделировании диалога могут рассматриваться не как кризисные точки культуры, а как ключевые моменты «превращения» исторически значимых смыслов. В этом случае направляющим механизмом атрибуции культурных феноменов выступает не процедура установления или подтверждения их подлинности / ценности, а «наделение» определенными характеристиками (в соответствии с букв. толкованием лат. attributio как «приписывания»). Именно так формируется безудержная стихия случайных уподоблений, «неконтролируемого подтекста» культуры («uncontrolled implications» – O. Ronen [213] ). Наиболее очевидным это представляется при вхождении человека в новую для него культурную реальность.
Оказавшись единственный раз вне пределов Англии, Льюис Кэрролл (
Культурный смысл «персоналистичен» (М. Бахтин), и субъективный опыт его атрибуции всегда предполагает привнесение личностного начала. Вместе с тем скульптурная метафора, увиденная глазами создателя знаменитой «Алисы», приобретает несколько упрощенный вид. Оценке писателя подлежала не качественная, а лишь количественная характеристика рассматриваемого им образа. Именно поэтому индивидуальное толкование приводит к смещению действительного значения – его смысловой и ценностной нейтрализации. Признанный мастер парадокса и логической загадки, автор будущей «Символической логики» (1890) увидел по-домашнему забавную, несколько гиперболизированную ситуацию, что и выступало показательным условием произвольной «идеализации объекта».
Лев, удерживающий лапой шар, прочно вошел в общеевропейский средневековый Simbolarium в качестве символа бдительности, напряженной собранности. Скульптурным развитием этой идиомы станут многочисленные львы русской Северной столицы [216] . Достаточно сослаться на классические строки пушкинского «Медного всадника»:
Если сравнивать петербургских львов с лондонскими, они, пожалуй, действительно отличаются бόльшей степенью добродушия. В подчеркнуто строгом, «неигривом» обличии предстает четверка львов, охраняющих колонну Нельсона на Трафальгарской площади, показательным своенравием отличаются многочисленные в Англии геральдические львы. Однако в обозначенной Л. Кэрроллом ситуации речь идет не только о выражении личных симпатий. Насколько точным оказывается возможный перевод невербальных идиом на обыденный повседневный язык? В затруднительной ситуации «целостного схватывания» частностей оказывается любой истолкователь, забывающий о необходимости понимания образов-текстов как «осмысленных сообщений» [217] .
В меру вовлеченности в сферу человеческой жизнедеятельности культурные идиомы подвергаются неизбежной смысловой редукции. Как следствие обычного фонетического ассоциирования одна из главных достопримечательностей Петергофа в сознании современного петербургского ребенка оказывается не воплощением военного триумфа России и не иллюстрацией библейского мифа, а выступает в оксюморном качестве «Самсунга, раздирающего пасть льва».
«Смотреть на вещи свежим взглядом – все равно, что питать сознание сырой пищей» [218] , – утверждал М. Гаспаров. Именно такая ситуация воспроизводится в романе А. Ф. Писемского «Масоны»: «У греков<…>, например, загадывалось: какое существо, рождаясь, бывает велико, в среднем возрасте мало, когда же близится к концу, то становится опять громадным? Когда кто угадывал, того греки украшали венками, подносили ему вина; кто же не отгадывал, того заставляли выпить чашку соленой морской воды.
– Я эту загадку могу отгадать, – вызвался самонадеянно Максинька.
– Сделайте милость, тогда мы вас венчаем венком, – объявил ему гегелианец.
– Это коровье вымя! – произнес с гордостью Максинька.
– Почему? – спросили его все в один голос.
– Как почему? Потому что, – отвечал Максинька, – поутру, когда корова еще не доена, вымя у нее огромное, а как подоят в полдень, так маленькое, а к вечеру она нажрется, и у нее опять эти мамы-то сделаются большие.
Некоторым из слушателей такая отгадка Максиньки показалась правильной, но молодой ученый отвергнул ее.
– Вы ошиблись, – сказал он, – греки под этой загадкой разумели тень, которая поутру бывает велика, в полдень мала, а к вечеру снова вырастает.
– Это вот так, ближе к делу идет, – подхватил частный пристав, – и поэтому тебе, Максинька, подобает закатить соленой воды! Но Максинька не согласился с тем и возразил: «Это, может быть, по-гречески не так, а по-нашему, по-русски, точно то выходит, что я сказал…».
– Тот, кто хочет разгадать символ, делает это на свой страх, – утверждал О. Уайльд. Культурная идиома – пример показательно емкого смыслового выражения, что в перспективе разворачивания культурной коммуникации превращается в главное препятствие ее адекватного истолкования. Методологически эта ситуация была обозначена В. С. Библером в работе «Исторический факт как фрагмент действительности» [219] .
Греч. Σύμβολον, лат. Simbol в буквальном значении – «бросать вместе», т. е. «вместе брошенный» («функциональными» синонимами понятия выступают, в частности, баллиста, баллистер или баллистика). Ситуативный контекст Bállo, т. е. «бросания» – распространенный в древности способ узнавания союзников (как, например, при одновременном предъявлении половинок разломленной монеты). Совпадение разрывов-надломов выступало способом совместной идентификации, подтверждением принадлежности к одной тайной корпорации. Пароль – не просто «секретное слово». Лат. parabola М. Фасмер возводит к греч. παραβολή, т. е. «притче», служебная функция которой уточняется тем же «опытом сложения» целостного смыслового образа.
Именно поэтому Simbol – не столько «вместе брошенный», сколько состыковавшийся по линии разрыва/разлома, т. е. совпавший, жаждущий слитности. «Символ – значит объединение, символизировать – значит сводить к одному…», – говорил М. Пришвин [220] . Только при этом условии культурный смысл преодолевает ситуацию возможного ценностного рассеяния. Общеизвестно, что всякое «целое» образует нечто качественно иное, нежели простая сумма составляющих его частей. На этом теоретическом положении строится холистический подход в естественных науках. На этом же принципе формируется понимание «философского качества целого» в различных сферах гуманитаристики.
Насколько осколки прошлого могут быть изоморфны целому? Простота понимания нередко возникает как соблазн. В отличие от знака, символ не просто многозначен. Это ситуативное установление смысловой связи, имеющей не абсолютный, а переменный смысл. Это одномоментная явленность неявного, движение от видимого – к невидимому, от чувственно воспринимаемого к надчувственному. Бытовое поведение обостряет переживание основного качества культуры – позволяет воспринимать ее не как результат (совокупность, сумму, объем, итог), а как процесс. При всяком новом «вбрасывании» игральные кости никогда не лягут прежним образом. Это исключает возможность однозначной интерпретации «складывающейся» ситуации. Именно поэтому в повседневной практике «гадательность» всегда прямо соотнесена с атрибутами игры – обычной карточной колодой. Однако над реальной бытовой игрой она изначально возвышается: для гадания нельзя использовать колоду, уже использованную ранее в карточной игре, тем более коммерческой (отсюда бытовой репертуар различных «очищающих» практик).
Ситуационные идиомы представляют собой особый пример атрибуции, когда содержание не может рассматриваться безотносительно к «моменту» оценивания. Как отмечал В. Иванов, «уникальность» определяется невозможностью статистического определения информации [221] . Методологически значимой задачей представляется раскрытие внутренней напряженности мемориальных и памятных отметок, которые практически всегда способны развертываться в «сюжетное множество» определенных атрибутирующих практик. Их вычлененность из временнόго потока и историческая детерминированность – проблема, представляющая особый аналитический интерес.
Гегель заметил однажды, что если в голове нет идеи, то глаза не видят фактов. Культурный текст – «ничей», пока он не востребован потенциальным читателем, зрителем, слушателем. Латентное присутствие ценностей, представленных в сознании «получателя» лишь своим «нулевым содержанием», самым непосредственным образом связывается с культурой отгадки. Задачу семиотики, ее «призвание» Р. Якобсон видел в необходимости «исследовать сложные и причудливые соотношения между двумя переплетающимися понятиями – знаком и нулем» [222] . Приведение в действие «уснувших» механизмов культуры, постижение их внутренней логики оказывается возможным только по отношению к конкретным ситуативным положениям (вспомним у А. Ф. Писемского «точку» разногласий Максиньки и «молодого гегелианца»).
Нулевое содержание – это следствие нулевого прочтения, безадресность текста, его нулевая коммуникативность. Только при наличии идеи исторический материал сохраняет актуальный план своей интерпретации. «Память вещей» – не столько материальная, сколько операционная память. Система культурных подобий формирует ценностный континуум, в пределах которого все структурные связи определяются конкретными функциональными характеристиками. «Пространство культуры, – отмечет в связи с этим Ю. М. Лотман, – может быть определено как пространство некоторой общей памяти, т. е. пространство, в пределах которого некоторые общие тексты могут сохраняться и быть актуализированы. При этом актуализация их совершается в пределах некоторого смыслового инварианта, позволяющего говорить, что текст в контексте новой эпохи сохраняет, при всей вариантности истолкований, идентичность самому себе» [223] . Мемориальный фон прошлого интересен оттенками тонких различий, нивелировке которых способен противостоять только «всесильный бог деталей» (Б. Пастернак). «Мы обольщаемся аналогиею главных обстоятельств, а мир управляется мелочами, и общий закон есть не что иное, как summa summarum этих мелочей» [224] , – записал в дневнике А. В. Никитенко. Оппозиция уникального и универсального (типологического) сохраняется как самая напряженная грань во всех сферах культурного воспроизводства.
Научная реставрация – это не только система мер по сохранению, консервации и восстановлению объектов наследия. Это поддержание исторического смысла в его действительных культурных правах – ценностное соотнесение, «приписывание» к конкретному семантическому единству. Задачами исключительно «материальными» такая процедура ограничиваться не может. Данное методологическое основание было предельно точно сформулировано А. Ф. Лосевым, отмечавшим, что «реставрация предстает как форма или способ физической реализации процесса культурного наследования, и в этом смысле, подчиняется его закономерностям» [225] .
Опыт отечественной реставрации (как в прошлом, так и в настоящем) зачастую остается невнимателен к принципиальности «мелочей». Это оказывается возможным даже в тех случаях, когда речь идет о важнейших национальных символах.
К числу традиционных на Руси принадлежит особый тип восьмиконечного креста, который присутствует и сохраняется на православных храмах нередко с дониконовских времен. Общим в композиции древнего и более нового (шестиконечного) креста оказывается взаимное расположение средней горизонтальной перекладины и помещаемой под нею перекладины наклонной, более короткой. В соответствии с каноном, один конец так называемого «подножия крестного» всегда оказывается выше другого, что имеет принципиальный характер. Противопоставление «правого» и «левого» выступает актуальным для напоминанием о различной участи разбойников, распятых вместе с Христом, хотя действительный смысл данного противопоставления намного архаичнее [226] . Верхний конец наклонной перекладины православного креста, таким образом, всегда обращен на север, а нижний указывает на юг.
Между тем на одном из самых известных храмов средневекового Пскова – соборе Спаса Преображения Мирожского монастыря (XII в.) – в течение нескольких десятилетий присутствовал прямо противоположный пример «крестовоздвижения». На старейшем из памятников отечественного зодчества, входившем в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, восьмиконечный крест оказался развернутым на 180º. В этом случае он представлял собой не просто бессмысленный «перевертыш», но мог легко интерпретироваться в качестве эмблемы «левой руки» (Мэнли П. Холл). Поворот на 180º хорошо заметен на фотографии Б. С. Скобельцына (илл. 2) из его авторского фотоальбома «Псков» (1969 г.) (илл. 39, [С. 65]) [227] .
На снимке, отразившем метаморфозы реставрационной практики, вполне различимо старое покрытие главы Преображенского собора лемехом. В 1980-х гг. его заменили на медное, более удобное в эксплуатации. Лишь после этого было восстановлено и соответствующее православному канону положение надкупольного креста. На расположенных ниже фотографиях представлены сопоставимые ракурсы Спасо-Преображенского собора (вид с юго-восточной стороны) – снимок, сделанный в 1960-1970-х гг. (илл. 3), и современный вид памятника (илл. 4).
В исследовательской традиции православная ставрография представлена обширным корпусом текстов [228] , поэтому причину этой и аналогичных ошибок следует искать в другом. Это проблема не функциональных решений, а общего методологического подхода. В одном авторитетном издании конца 1970-х гг., посвященном проблемам сохранения памятников и их реставрации, отмечалось: «Реставрация<…>есть дискретный процесс, состоящий из отдельных, различных по своей сущности, видов деятельности…» [229] . Принципиально иначе этот вопрос уже тогда ставился Д. С. Лихачевым: «Культурную экологию не следует смешивать с наукой реставрации и сохранения отдельных памятников. Культурное прошлое нашей страны должно рассматриваться не по частям, как повелось, а в его целом» [230] .
Противопоставление «правого» и «левого» сохраняет свою актуальность в различных пространственных контекстах. Так, в сложившейся системе государственной эмблематики всегда строго фиксированным оказывалось положение инсигний (лат. Insignia) – внешних знаков могущества и власти [231] . Однако и в этом случае в процессе реставрации исторических объектов могли возникнуть показательные неточности.
Фасад Большого Петергофского дворца с двух сторон симметрично уравновешивают две «фланкирующие» пристройки – корпус Домовой церкви и так называемый корпус «Под Гербом». На его куполе расположен один из основных государственных символов, по которому эта часть дворца получила когда-то свое наименование. В объемной композиции герба, рассчитанной на восприятие с разных видовых точек и представляющей поэтому трехчастную структуру, присутствуют все главные имперские регалии – Держава, Скипетр и Меч. Однако произвольное следование этих символических деталей, возникшее и не исправленное в ходе реставрации, нарушает сегодня строго регламентированный когда-то порядок их расположения. В результате ни одна из пространственных проекций не соответствует сложившемуся в прошлом геральдическому канону, что приводит к ценностной нивелировке всей композиции. Так, скипетр (греч. σχήπτρον) – символ исполнительной власти – оказался не в правой, а в левой лапе двуглавого орла. При этом возникает очевидная двусмысленность, ибо нельзя «править» левой рукой. (Напомним эпизод из комедии Л. Гайдая по пьесе М. Булгакова «Иван Васильевич меняет профессию». В сцене приема западных послов герои Юрия Яковлева и Леонида Куравлева – непосвященные в тонкости дворцового протокола – несколько раз перекладывают царские регалии из одной руки в другую. Это подает дополнительный повод к общему подозрению: «Царь-то – подменный».)
Зеркальности петергофского реставрационного решения (илл. 5 и 7) можно противопоставить изображения орлов, украсивших после восстановления решетку Александровской колонны на Дворцовой площади (илл. 6 и 8).
Каноничными двуглавыми орлами, выполненными скульптором А. Адамсоном (илл. 9), были увенчаны когда-то и украшенные рострами гранитные обелиски при въезде на Троицкий мост со стороны Марсова поля (площади Суворова). Историческое расположение орлов хорошо просматривается на фотографии начала 1900-х гг., что было учтено при их недавнем восстановлении.
Семантическая реабилитация культурных идиом оказывается возможной лишь при наличии адекватного конструктивного принципа. В конфликте с упрощенными или стереотипными моделями строгость герменевтических процедур, как правило, проигрывает. В рассмотренных примерах конкретных реставрационных решений очевидно отнесение символического образа к некоему общему, т. е. нейтральному культурному «фону». В результате этого оторванный от пространственного контекста образ растворяется в прагматике самого элементарного толкования. Такие примеры Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский предлагают рассматривать как «элементы текста старой культуры с утраченным кодом, то есть как тот случай, когда текст переживает код» [232] . Именно в этой ситуации проявляют свою деструктивную роль модели замещения, смешивания, ценностной подмены.
Реставратор – не только знаток, оценщик, специалист-консультант, совмещающий «квалифицированность» и «искусность», но и адепт, «craftsmaster». Его подготовка не может ограничиваться ремесленным образованием – т. е. навыками литейщика, чеканщика, позолотчика. Наличие реставрационной школы (в узкопрофессиональном понимании) не выступает условием решения затронутых вопросов. «Я боюсь фантазий реставраторов, слишком смело иногда “восстанавливающих” памятники по своему вкусу», – писал Д. С. Лихачев [233] . Дисфункция ценностной структуры ведет к ее неизбежному отчуждению и забвению. Реставрация – не «хирургия» и не «косметология» вещей. Это не столько технология или методика восстановления, сколько навык ценностной реконструкции – особого рода «герменевтическая методология». Именно поэтому надутилитарные атрибутирующие подходы сегодня по праву принадлежат к важнейшим коммуникативным практикам [234] .
Как указывает Вячеслав Иванов, «опыт обучения подтверждает, что когда человек действительно усваивает опыт предшествующих поколений, он делает это, сам решая задачи, а не зазубривая наизусть тексты» [235] . Именно так формируется культурная традиция, в которой вновь обнаруживается и воспроизводится прежний актуальный план высказывания – определяется угол вероятностного чтения текста, его ценностный ракурс.
Идиома (от греч. Idioma) – особенность, своеобразие. Как наследуемый культурный код она проявляет не только свою внутреннюю форму, но и соотносимый с нею культурный контекст. «Прошлые состояния культуры постоянно забрасывают в ее будущее свои обломки: тексты, фрагменты, отдельные имена и памятники. Каждый из этих элементов имеет свой объем “памяти”, каждый из контекстов, в который он включается, актуализирует некоторую степень его глубины» [236] . «Спящий ген культуры» всегда открыт потенциальному явлению смысла. Именно это имел в виду М. М. Бахтин, утверждая, что «у каждого смысла будет свой праздник возрождения». Данное положение философа может рассматриваться как концептуальное основание метода историко-культурной реконструкции: «В любой момент развития диалога существуют огромные, неограниченные массы забытых смыслов, но в определенные моменты дальнейшего развития диалога, по ходу его они снова вспомнятся и оживут в обновленном (в новом контексте) виде» [237] .
Ю. М. Лотман в самых разных своих работах будет многократно и настойчиво возвращаться к поэтическому образу Е. Баратынского [238] :Что остается в старых камнях, когда уходит идея цельности, законченности, завершенности? Несколько ранее Баратынского эту проблемную тему развивал барон Андрей Львович (Генрих-Людвиг) Николаи:
Поделиться книгой: