Помоги проекту - поделись книгой:
Разговор за столом вообще как-то не заладился, экипаж старательно поглощал еду, избегая взглядов друг друга.
– Такое чувство, что нас всех поимели, – сказал Макс. – Меня Стоян подловил на фразочке и раскрутил. А у вас что?
– Стенфенсон, сука, предложил посмотреть картинки с пятнами и сказать, что мы видим. – Синицкий отодвинул тарелку с недоеденным завтраком и посмотрел на Джафарова. – Пятнышки мы посмотрели, Муса возьми да и ляпни, что похоже на взрыв корабля типа «Ковчег»…
– Что значит – ляпни? – не слишком уверенно возразил Муса. – А на что еще может быть похожа багровая клякса на ярко-желтом фоне?
– На что угодно! На закат. На медузу. На кровавый понос! – быстро перечислил Синицкий. – Да просто на взрыв. Так нет, ему нужно было обязательно упомянуть «Ковчег»… Стефенсон оживился, картинку убрал в папочку и предложил поговорить о «Ковчеге» и колонистах.
– И ты, конечно, не смог сказать ничего хорошего? Указал со всей непримиримостью на то, что это толпа бездельников, уродов и вообще – пассажиры… – Стокман похлопал в ладоши. – Мы с кэпом и доктором честно держались с полчаса, пока Котов не стал просто задавать вопросы по колонистам.
– И кто прокололся вторым? – поинтересовался Макс.
– Почему вторым?
– Смотри, – Макс загнул палец на руке. – Ты распсиховался первым. А кто вторым?
– Так уж и распсиховался… – сказал Стокман. – Ну, сказал пару ласковых. А доктор поддержал.
– Значит, вторым был Холек… – констатировал Макс. – А на какой минуте к плеванию и брызганью яда подключился кэп?
– А он не подключился. Я прям, когда это осознал, даже в драку с Котовым бросаться не стал. Сам посуди – я бегаю по отсеку, размахиваю руками, Доктор разные нехорошие слова говорит, а Ян Хофман, блин, сидит и высокомерно рассматривает нас поверх книги.
– Я такой, – подтвердил Хофман. – У нас в роду у всех нервы крепкие.
– Угу, – кивнул Холек, – только книгу он держал вверх ногами. Не так?
– Хофманы тоже не железные, – ответил командир. – Нас обычно хватает минут на сорок, а потом… Про германский ужас слышали? Это про нас.
– Но нет худа без добра, – решил попытаться разрядить общее настроение доктор Холек. – У нас всех – выходной. И, если не ошибаюсь, нас ждет особый обед от щедрот Корпуса колонизации. Давайте, джентльмены, искать в происходящем позитивные моменты…
Макс вышел из столовой.
Вот пойти сейчас к Стояну и набить ему морду – боксер он там или не боксер, подойти, вломить чем-нибудь тяжелым… На глаза очень удачно попался огнетушитель на стене. Вот огнетушителем и вломить, подумал Макс. Так, чтобы…
Макс вздохнул и пошел к своему отсеку. Каюту в этом месяце он делил с Синицким. Вообще-то, Бронислав занимал верхнюю койку, но Макс решил, что сегодня техник обойдется и нижней. А он, Макс, будет сутки лежать, отвернувшись от всех. Нет, не так. Макс будет сутки лежать, повернувшись ко всем задницей. Демонстративно и из идейных соображений.
Спать совершенно не хотелось. Сволочи, пробормотал Макс, вспомнил о камерах наблюдения и почувствовал, как между лопаток началось жжение, переходящее в зуд. Захотелось повернуться и осмотреть потолок и стены, сантиметр за сантиметром. Ощупать, простучать, а потом, когда камера будет обнаружена, изничтожить ее каким-нибудь особо зверским способом.
Макс зажмурился сильнее, перед глазами вспыхнули россыпи звезд и галактик.
Рыбы, черт возьми. Живые рыбы. Нужно сохранить кондицию. Поддерживать тонус. Их гоняют по коридорам «Ковчега», вперед – назад, вперед – назад. Тонус поддерживают.
Они об этом догадываются?
Ни на обед, ни на ужин Макс не вышел. Лежал, глядя в стену, и молчал, даже когда Бронислав попытался его все-таки позвать в столовую. Правда, Синицкий не слишком и настаивал. Сам большую часть дня провалялся на койке, разглядывая фотографии родных.
Утром Макс заступал на дежурство со Стокманом. В столовой у него что-то спросили, он даже, кажется, что-то ответил.
Вахта тянулась бесконечно.
Макс механически, не отдавая себе отчета, а подчиняясь выработавшейся за девять месяцев привычке, переключил монитор на камеру наблюдения. Девочки, как обычно, играли в волейбол в купальниках.
Стокман оторвался на мгновение от книги, глянул на девушек и отвернулся. Макс смог заставить себя смотреть еще минуты три, борясь с тошнотой, потом картинку с монитора убрал.
Это не люди – он сам это сказал. У него это вырвалось помимо воли, вывалилось из тайников души, вскрытой ловкой рукой Стояна.
Взмах ланцетом – мерзкая, липкая и зловонная мысль смачно шлепнулась на пол. Лежит и благоухает.
Они не играют, эти сочные девицы. Они поддерживают кондицию. Сохраняют и даже повышают тонус мышц. Потом рыбки по команде поплывут на кормежку. Потом – на работу. Потом – на отдых. И, если позволит рыбовод, совокупляться. Море нужно зарыбливать. Рыба с икрой – вкуснее.
Черт. Черт-черт-черт-черт…
Все было так хорошо, так весело!
Они научились переносить полеты почти безболезненно. Да, после рейса они наверняка недели три не будут общаться, разбегутся в разные стороны кто куда. Но потом начнутся созвоны, рассуждения на тему, а не встретиться ли нам, да по пивку и девочкам… И когда закончится отпуск, они снова залезут в одну консервную банку и отправятся к черту на рога…
Перед самым отлетом пошел слушок, что теперь можно пробивать Тоннель вдвое дальше. Значит, рейс туда и обратно получается в четыре года. В четыре, блин. Но они бы, наверное, все равно выдержали. Они научились держать свое дерьмо внутри себя, не вываливать его на всеобщее обозрение.
И что из того, что в мыслях Макс всегда относился к пассажирам не самым лучшим образом? Наружу-то это не лезло. Не лезло!
Чертовы наблюдатели! Все испоганили, а теперь вот и начали прятаться.
Они старательно не попадались на глаза экипажу. Кто-то из Наблюдателей заходил перед приемом пищи в столовую и забирал порции. Ели эти упыри в своей лаборатории, которая раньше была кают-компанией.
Жрали и рассматривали своих рыбок и членов экипажа. Тоже, наверное, рыбок. Если вдуматься.
Это тоже злило Макса. Мысль, что он тоже подопытное животное, вызывала раздражение и желание что-нибудь разнести вдребезги. Так, чтобы со звоном, осколками, можно даже брызгами и клочьями.
Прошла неделя.
Парни старательно не вспоминали последнего теста. Просто не вспоминали – и все. Они даже наблюдателей не вспоминали. Словно тех и не было на борту. Столкнувшись случайно, отводили в сторону взгляд и шли себе дальше по своим делам.
Наблюдателей это, похоже, устраивало не меньше, чем членов экипажей. Если раньше они дежурили возле своей аппаратуры посменно, то к концу недели пребывали в лаборатории безвылазно.
Холек обратил внимание на это, предположил, что у наблюдателей что-то там не ладится, но ему тут же сказали, что это их собственное собачье дело, специфические проблемы, и вообще, возможно, у них сейчас время особо пристального наблюдения за аквариумом. Обычно спокойный Джафаров высказал настолько затейливое пожелание по поводу личной, специфической и сугубо наблюдательской интимной жизни, что Синицкий молча встал и пожал Мусе руку. Под аплодисменты присутствовавших.
Еще через неделю в столовую вошел Стоян.
На него, естественно, внимания не обратили.
– Приятного аппетита, – сказал Стоян.
– А я ей и говорю, – как ни в чем не бывало продолжил Стокман. – Можно, конечно, окрутиться и до рейса, но тогда получится нечестно. Я-то по определению не смогу тебе изменить. А ты…
– А она? – спросил Холек.
– А она сказала, что любит меня, будет ждать и все такое. Заплакала, ясное дело, – Стокман выгреб из тарелки остатки еды и облизал ложку. – Вот чего мне не будет хватать на пенсии, так это вкусной и полезной еды из корабельного рациона. Сами подумайте, ну разве может сравниться с этим какой-нибудь кусок жареной говядины? А?
– Такой с кровью? – уточнил Макс. – И хрустящей корочкой?
– С дымком от барбекю да под ледяное пивко? – подхватил Холек. – Не может. Это ж только для печени сколько ущерба! Понимаете, парни, в жареном мясе столько холестерина! Склероз, ожирение, инсульт с инфарктом…
– То ли дело у нас… – Макс перевернул над тарелкой полную ложку.
Содержимое, вязкая мутно-зеленая жижа, стало формироваться в огромную каплю.
– Командир, мне нужно с вами поговорить, – сказал Стоян.
«Ляп!» – сказала похлебка.
– И еще куриные крылышки по-мексикански, – мечтательно протянул Стокман. – С перчиком, прожаренные. Жир так и капает с них… Какой ужас!
– Командир, – сказал Стоян. – Мне нужна помощь.
– Хотите об этом поговорить? – спросил Макс. – Тогда вам к доктору. Он у нас большой специалист по вопросам психологии. Психоанализа, конечно, не проведет, но клизму так поставит, что вы забудете обо всем, кроме нужника. Помню, в позапрошлом рейсе…
Стоян смотрел на Хофмана. Смотрел так, будто никого, кроме них двоих, в столовой не было.
Хофман медленно вынул изо рта пустую курительную трубку.
– Запишитесь на прием, – медленно сказал командир и сунул трубку обратно в рот.
Задумчиво погрыз мундштук, снова вынул трубку и вальяжным тоном никуда не спешащего человека добавил:
– На следующей неделе у меня, возможно, найдется время.
Трубка вернулась на место.
На лице Стояна дернулись желваки, но он сдержался. Макс, Холек и Стокман выдохнули одновременно даже с некоторым разочарованием.
– Хорошо, – сказал Стоян. – Я сейчас вернусь.
И вышел.
– Кто знает, у него случайно нет с собой какого-нибудь ствола? – с самым меланхоличным видом поинтересовался Макс. – А то ведь сейчас вернется с пушкой.
– Или позовет своих парней для физического воздействия, – предположил Стокман и принялся массировать кулак правой руки. – Мне всегда в полете не хватало возможности набить рожу ближнему своему.
– Кэп, – спросил Макс. – А если он полезет в драку, это будет считаться бунтом на корабле? Ты сможешь достать свой шикарный пистолет и пристрелить кого-нибудь из пиратов? Нет, лучше бы, конечно, повесить, но за неимением лучшего сойдет и…
Стоян вернулся и молча положил на стол инфоблок.
– Оп-па, – сказал Стокман. – А как же драка?
– У меня вышло из строя оборудование, – снова Стоян смотрел только на капитана. – Что-то в корабельных коммуникациях. Котов и Стефенсон не смогли найти дефект. А нам срочно нужно…
– Илья, – Хофман невозмутимо повторил процедуру с выниманием трубки изо рта. – Когда у вас плановая проверка?
– Вообще-то, плановую я закончил две с половиной недели назад. Теперь по регламенту могу спокойно реагировать только на текущие поломки.
– И?
– Наше оборудование, – Капустин выделил «наше», – работает идеально. И-де-аль-но!
Капустин даже языком щелкнул, демонстрируя, насколько хорошо работает вверенное ему оборудование.
– Значит, – медленно, со вкусом произнес Хофман, – всем остальным придется ждать до следующей профилактики. А это у нас…
– Перед обратным стартом, – закончил Капустин. – Тут осталось всего ничего. К тому же, если я не ошибаюсь, экипаж не имеет права даже прикасаться к имуществу группы наблюдателей из Корпуса колонизации при Организации объединенных наций. Мне потом нужно писать объяснения или, не дай бог, задним числом оформлять доступ к особо секретным материалам.
Стоян протянул руку к инфоблоку.
– Так вы хотите записать? – обрадовался Капустин. – Давайте, я могу повторить слово в слово. Врубайте на три-четыре. Как включите – махните рукой.
Рука Стояна замерла в сантиметре от инфоблока.
– Смелее! – подбодрил наблюдателя Макс. – Вы же все равно за нами подглядываете? Продолжайте.
Стоян взял свободный стул и сел на него верхом.
– О-о… Я, пожалуй, пойду, – сказал Стокман, провел рукой по своим бороде и усам, словно проверяя их наличие, и встал.
– Сядь, – негромко приказал Стоян.
Ральф удивленно посмотрел на него.
– Я же сказал – сядь! – повысил голос наблюдатель.
– Сядь, – не вынимая трубки изо рта, сказал Хофман. – Если просит такой уважаемый человек. Человек же просит?
– Да. Я прошу вас задержаться, – чуть помедлив, кивнул Стоян.
– Ну, если командир приказал… – Ральф развел руками, улыбнулся и сел на свой стул. – Послушаю. У нас так мало развлечений.
– У вас – пять минут, – Хофман достал из кармана золотой брегет и открыл крышку. – Четыре минуты пятьдесят секунд.
– Вчера у нас вышла из строя связь с «Ковчегом», – Стоян положил руку на стол возле инфоблока. – Вырубились все мониторы. Даже на ваши мониторы изображение с камер слежения не поступает. Мы проверили. Котов предположил, что проблема или в кабеле, или в подключении. Но доступа к корабельному оборудованию мы не имеем…
– Ясно дело, – широко улыбнулся Капустин. – Пассажиры доступа к нему иметь и не могут. В самом крайнем случае они могут подежурить у пультов в режиме безрукого наблюдателя. Заметив изменение в показаниях или услышав сигнал неисправности, безрукий наблюдатель должен продублировать его голосом. Убрав подальше еще и ноги…
Стоян терпеливо дождался конца монолога Ильи и включил инфоблок.
Над столом возник шар голопроекции.
Площадка для волейбола.
На ней необычно людно, толпа человек в полтораста стоит возле натянутой сетки. Звука, естественно, нет, но видно, что люди молчат. Посреди площадки – свободное место. Дощатый круг.
Поделиться книгой: