Помоги проекту - поделись книгой:
Лука, решительно раздвинув монахинь, влез на повозку и встал рядом с Фрейзе. Потом заглянул в открытый гроб и чуть не ослеп от увиденного. Мертвая монахиня была вся обложена мешочками с золотом! Один из них, видно, прохудился, и тело покойницы так обильно покрыла золотая пыль, что она стала похожа на мумию египетского фараона. Позлащенным казалось не только тело покойной, но и внутренность ее гроба; пыль вызолотила лицо монахини, и даже медяки, прикрывавшие ее страшные распахнутые глаза, сияли теперь, как золотые. Золотые брызги сверкали в ее апостольнике, превращая монашеское одеяние в королевский наряд. Это был не труп, а какая-то жутковатая позолоченная икона, способная составить славу любому византийскому храму.
– Это все они, ведьмы! Это их рук дело! – вскричала сестра Урсула. – Это они положили украденное сокровище в гроб к своей жертве!
Лука только головой покачал, слушая, как она в последний раз пытается оправдаться и свалить вину на других. Его юное лицо было мрачно, когда он сказал, обращаясь одновременно и к ней, и к дону Лукретили:
– Я обвиняю тебя, сестра Урсула, в убийстве этой молодой женщины, сестры Августы, которую ты отравила с помощью белладонны. Ты постоянно давала ей эти ядовитые ягоды, желая вызвать у нее странные сны и галлюцинации; ты «угощала» белладонной и других сестер, тревожа мирную и безмятежную жизнь монастыря и имея тайное намерение обвинить в этих беспорядках госпожу аббатису и изгнать ее отсюда. Я обвиняю вас, дон Лукретили, в том, что вы вступили в сговор с сестрой Урсулой; в том, что вы обманом изгнали синьору Изольду из родного дома, завладели замком и земельной собственностью, которые, согласно завещанию вашего отца, должны были достаться ей в наследство; в том, что вы подстрекали сестру Урсулу заниматься незаконной добычей, то есть кражей, золота, принадлежащего аббатству, а вас обоих обвиняю в попытке незаконно сбыть это золото, принадлежащее госпоже аббатисе, вывезя его за пределы аббатства в гробу сознательно умерщвленной вами монахини; кроме того, я обвиняю вас обоих в клевете, ибо вы оба выдвигаете ложные обвинения в колдовстве против госпожи аббатисы и ее рабыни, имея намерение погубить их.
Дон Лукретили рассмеялся, пытаясь обратить это в шутку, и воскликнул:
– Похоже, ты и сам грезишь наяву! Эти монахини и тебя довели до безумия! У тебя уже ум за разум заходит!
Лука покачал головой:
– Нет, я вовсе не грежу.
– Но где свидетельства? – еле слышно пробормотал брат Пьетро. – Свидетельства? Ведь нет никаких свидетельств…
– Рабыня Ишрак никогда добытого золота не продавала. Как нам сказала сама сестра Урсула, эта женщина
Дон Лукретили молча посмотрел на брата Пьетро, на Фрейзе, на Луку, на своих стражников и клерков, на братьев-доминиканцев. Затем повернулся к застывшим в изумлении монахиням, которые, покачиваясь, точно белые лилии в поле, шелестели: «Что он такое говорит? Что он говорит, этот чужак? Он явно говорит о нас что-то дурное! Он, кажется, обвиняет нас? Кто он такой? Что-то мне он не нравится! Неужели это он убил сестру Августу? Неужели он и есть тот самый призрак Смерти, который являлся ей в видениях?»
– Что бы ты сейчас ни сказал, что бы ты ни выдумал, как бы ты ни попытался обвинить меня и сестру Урсулу, ты со своими подручными в явном меньшинстве, – с тихим торжеством промолвил дон Лукретили, глядя на Луку. – Вы трое можете прямо сейчас без опаски покинуть аббатство, а можете через несколько минут лицом к лицу встретиться с толпой этих безумиц. Это уж как вам самим будет угодно. Но предупреждаю: они, по-моему, так горят жаждой мести и настолько утратили разум, что готовы разорвать вас на куски.
А толпа монахинь – их собралось более двух сотен – подходила все ближе, теснясь возле повозки с гробом и глядя на ту «позолоченную икону», в которую превратилась невинная и несчастная сестра Августа. Свистящий шепот этих женщин звучал точно шипение тысячи змей, ибо они видели, как их покойная сестра лежит в открытом гробу, буквально купаясь в золоте, а Фрейзе, этот насильник и осквернитель ее праха, стоит рядом с ломом в руках, точно воплощая собой все зло и всю мерзость мира.
– Этот человек – наш враг, – сказала, обращаясь к ним, сестра Урсула, отступая от Луки и пытаясь возглавить это войско монахинь. – Он защищает аббатису, эту обманщицу, убившую нашу сестру Августу! Он позволил своему слуге взломать ее освященный гроб!
Монахини дружно повернулись к ней, но лица их оставались безучастными, словно они уже не воспринимали ее слов; однако тот шелестящий шепот, что висел над толпой, становился все громче.
– Они сделают то, что сочтут правильным, – рискнул вступить в игру Лука и, повернувшись навстречу бледнолицым монахиням, попытался привлечь их внимание к себе. – Сестры, послушайте меня. Вашу аббатису обманом изгнали не только из родного дома, но и из монастыря, а вас всех чуть не свели с ума, добавляя ягоды ядовитой белладонны в хлеб, которым вас потчевала эта женщина. Неужели вы и до сих пор настолько отравлены этим ядом, что готовы подчиниться ее воле? Или все же разум ваш прояснился? И теперь вы сами способны принять какое-то решение? Способны сами и думать, и действовать?
Ответом ему было жутковатое молчание. Лука видел, как измучены эти женщины, как тупо они на него уставились, и на мгновение ему показалось, что они и впрямь настолько отравлены, что готовы схватить его, брата Пьетро и Фрейзе и разорвать их на куски. Крепко сжав одной рукой край повозки, чтобы никто не заметил, как сильно дрожат у него руки, он решительно ткнул пальцем в сестру Урсулу и повелительным тоном произнес:
– Сойди с повозки! Я намерен отвезти тебя в Рим, и там ты ответишь перед судом за все свои преступления, совершенные как по отношению к твоим сестрам и госпоже аббатисе, так и по отношению к самому Господу нашему.
Но сестра Урсула осталась на прежнем месте, возвышаясь над ним, и вновь грозно посмотрела на монахинь, лица которых тут же послушно повернулись к ней. И тут она произнесла всего три коротких ужасных слова:
– Сестры! Убейте его!
Лука резко обернулся и выхватил из сапога свой кинжал, а Фрейзе тут же спрыгнул с повозки и встал с ним рядом. Брат Пьетро тоже приблизился к ним, но в одну секунду все трое оказались окружены плотным кольцом монахинь; от бледных, каких-то отупелых лиц этих женщин словно веяло смертным холодом. Монахини подошли ближе еще на шаг, затем еще…
– Святой Иоанн Креститель, спаси и защити нас! – прорычал Фрейзе и взмахнул своим ломиком, но монахини не дрогнули и продолжали неуклонно приближаться к повозке.
Затем одна из монахинь вдруг сорвала с головы свой апостольник и швырнула его на землю. Ее бритая голова выглядела поистине ужасно – она казалась не похожей ни на женщину, ни на мужчину и напоминала скорее некое неведомое существо среднего пола или странное безволосое животное. Рядом с нею вторая монахиня сделала то же самое, а потом все они стали срывать с себя апостольники и бросать их на землю; у некоторых волосы на голове уже успели немного отрасти, другие же были обриты налысо.
– Господи, помоги! – прошептал Лука и спросил у своих товарищей: – Что это они делают?
– Я думаю… – начал брат Пьетро.
– Предательство! – шипели монахини, точно хор жутких разъяренных фурий.
Лука в отчаянии огляделся, но никакой возможности вырваться из этого смертельного круга не было.
– Предательство! – еще громче зашипели они, но смотрели при этом вовсе не на мужчин, а куда-то поверх их голов, туда, где сестра Урсула по-прежнему стояла, вцепившись в крышку гроба. – Предательство! – вновь дружно выдохнула толпа.
– Я не предательница! – дрожащим от страха голосом воскликнула сестра Урсула. – Предатели – они, вот эти мужчины! Они – ваши враги, они заодно с теми ведьмами, которые ухитрились сбежать из каменного подвала!
Монахини, точно по команде, в каком-то жутковатом единстве покачали обритыми головами и теснее сомкнулись вокруг повозки; их жадные руки тянулись к сестре Урсуле – мимо мужчин, словно тех там и вовсе не было, – в надежде схватить ее и стащить вниз. Она испуганно переводила взгляд с одной монахини на другую, затем в отчаянии посмотрела в сторону запертых ворот, возле которых стояла, сложив руки на груди, могучая привратница. «Предательница!» – снова закричали монахини и схватили сестру Урсулу за одежду. Они пытались сорвать с нее платье и шелковые нижние юбки, они вцепились в ее дорогой кожаный ремень, на котором висели четки и золотая цепь с ключами от монастыря, и в итоге заставили ее упасть на колени.
Однако ей удалось вырваться. Она соскочила с повозки и встала рядом с Лукой, ухватившись за его плечо.
– Арестуй меня! – сказала она с неожиданной настойчивостью. – Арестуй и прямо сейчас вези меня в Рим! Я во всем признаюсь. Я твоя пленница. Только защити меня!
– Я арестовал эту женщину, и отныне она – моя пленница и находится под моим покровительством и ответственностью! – громко и внятно объявил монахиням Лука. – Она непременно предстанет перед судом и получит справедливое наказание, обещаю вам это.
Однако слова его никакого действия не возымели.
– Предательство! – продолжали шипеть монахини, и кольцо их неумолимо сжималось; казалось, ничто уже их остановить не сможет.
– Спаси меня! – пронзительно вскрикнула сестра Урсула, чуть не оглушив Луку этим криком.
Он загородил ее собой, раскинув в стороны руки, но монахини продолжали наступать.
– Фрейзе! – крикнул Лука. – Постарайся как-нибудь увести ее отсюда!
Но Фрейзе не мог сделать ни шагу – он был буквально пришпилен к стенке повозки мощной стеной женщин.
– Джорджо! – взывала сестра Урсула, умоляюще глядя на дона Лукретили. – Джорджо! Спаси меня!
Но тот, судорожно дернув головой, тоже отступил под напором этой шипящей толпы.
– Я ведь все это сделала для тебя! – снова крикнула сестра Урсула. – Ради тебя я на все была готова!
Дон Лукретили повернулся к Луке и с каменным лицом заявил:
– Я не понимаю, о чем она говорит! Понятия не имею, что она имеет в виду.
Бледные равнодушные лица монахинь придвинулись еще ближе. Лука попытался осторожно оттеснить их первые ряды, но это было все равно что сопротивляться снежной лавине. Монахини тянули жадные руки к сестре Урсуле, хватая ее за одежду.
– Нет! – крикнул Лука. – Я запрещаю вам ее касаться! Она находится под арестом. Дайте же совершиться справедливому суду!
Внезапно дон Лукретили сорвался с места и, разбрасывая монахинь во все стороны, ринулся к конюшне, а уже через минуту появился оттуда верхом на огромном боевом коне, накрытом чепраком из красной кожи; его тесным кольцом окружала вооруженная стража.
– Открывай ворота! – приказал он привратнице. – Или я тебя затопчу!
Она без лишних слов настежь распахнула ворота – монахини даже не обернулись в ту сторону, – и кавалькада быстро умчалась вверх по дороге, ведущей в замок.
Лука прямо-таки физически чувствовал плотное облако ненависти, повисшее над толпой женщин в одинаковых серых одеяниях.
– Я приказываю… – снова начал он, но не договорил, ибо монахини надвигались на него нерушимой стеной. Казалось, ему уже нечем дышать, он видел перед собой только серые монашеские одежды и не чувствовал в этих женщинах ни капли жалости; похоже, они готовы были попросту задушить или раздавить их всех – для этого хватило бы и простого их количества. Лука попытался, с силой оттолкнувшись от края повозки, выбраться из этого адского круга, но поскользнулся и упал. Он брыкался, катаясь по земле в приступе смертельного ужаса, понимая, что они могут запросто его затоптать и даже не заметят этого. Неужели он окончит свою жизнь под ногами монахинь, обутых в грубые сандалии? Сестра Урсула все цеплялась за него, но монахиням удалось оттащить ее в сторону. Затем с полдюжины женщин остались возле Луки, удерживая его на земле, а остальные поволокли сестру Урсулу к пирамиде дров, приготовленных для костра по ее же приказу. Теперь уже и Фрейзе закричал во весь голос, понимая, к чему это ведет, и тщетно пытаясь вырваться из рук дюжины монахинь, буквально пришпиливших его к земле. Брат Пьетро, оцепенев от ужаса, молчал, прижатый монахинями к стенке похоронных дрог.
Сестра Урсула сама приказала сложить две высокие поленницы из самых сухих дров возле двух крепко вкопанных в землю столбов. Монахини подтащили ее к ближайшему столбу, хотя она отчаянно брыкалась, пытаясь вырваться, и пронзительными криками звала на помощь, и привязали к столбу, крепко обернув веревками ее извивающееся тело.
– Спаси меня! – кричала она, не сводя глаз с Луки. – Ради Бога, ради всего святого, спаси меня!
Кто-то из монахинь набросил ему на лицо апостольник, и теперь он уже ничего видеть не мог; он задыхался под этим монашеским платом, но по-прежнему не имел возможности ни подняться с земли, ни даже пошевелиться; однако он продолжал кричать монахиням, чтобы они остановили этот самосуд. Он просил их не делать этого, даже когда они отобрали у привратницы факел, и та молча отдала его им, и поднесли этот факел к куче дров, щедро политых смолой. Он все еще пытался остановить незаконную казнь, когда сестра Урсула уже скрылась в клубах взметнувшегося к небу темного дыма, но тут до его ушей донесся пронзительный предсмертный вопль несчастной, ибо ее дорогие шелковые юбки и монашеское одеяние из чудесной тонкой шерсти сразу же вспыхнули ярким желтым пламенем.
Трое молодых людей в молчании ехали прочь из монастыря, глубоко потрясенные этим чудовищным актом насилия. Они понимали теперь, что и сами едва спаслись от казни без суда и следствия. Время от времени Луку начинала бить сильная дрожь, и он в который раз принимался яростно стряхивать с рукавов пепел казненной монахини, а Фрейзе проводил по растерянному лицу широкой ладонью и бормотал: «Всемилостивый Боже и пресвятые отцы…»
Ведь день они ехали по верхней дороге, протянувшейся над раскинувшимися внизу лесами, и осеннее солнце, выныривая из-за холмов, то и дело слепило им глаза. Земля под ногами была твердой как камень, и путники изрядно устали, когда наконец увидели впереди, над воротами, изогнутый побег падуба; это должно было означать, что здесь располагается гостиница, и друзья молча повернули туда.
– А что, этими землями тоже дон Лукретили владеет? – осведомился Фрейзе у конюха, прежде чем они успели спешиться.
– Нет, здесь уже не его земли. Вы покинули пределы его владений. Наша гостиница принадлежит синьору Пикканте.
– Тогда мы тут и останемся, – решил Лука. Чувствуя, как хрипло звучит его голос, он откашлялся и сплюнул, пытаясь избавиться от горького запаха того проклятого дыма. – Хвала всем святым, что нам самим удалось ноги унести! Я все никак не могу поверить, что мы из этого монастыря живыми выбрались.
Брат Пьетро только головой в ответ покачал, тоже не находя нужных слов.
Фрейзе отвел лошадей на конюшню, а Лука и Пьетро прошли в харчевню и попросили подать им местного красного вина – больше всего им хотелось избавиться от противного вкуса во рту и от преследовавшего их запаха горелой человеческой плоти. Затем они заказали еду, молча дождались, пока ее принесут, и старательно помолились перед трапезой.
– Мне необходимо исповедаться, – сказал Лука, когда они поели. – Пресвятая Богородица заступится за меня, но я чувствую себя погрязшим во грехе.
– А мне необходимо написать отчет, – сказал брат Пьетро.
И они посмотрели друг на друга, охваченные одинаковым ужасом.
– Разве можно поверить в то, что мы видели собственными глазами? – сказал Лука. – Ты, конечно, пиши что хочешь, но в
–
– Дальнейших? Значит, наша миссия будет продолжена? – спросил Лука с некоторым недоверием.
– Конечно. И у меня уже имеется следующее предписание магистра, скрепленное его собственной печатью.
– Но ведь это наше расследование закончилось полным провалом, и нас, конечно же, отзовут, получив твой отчет, не так ли?
– О нет, магистр скорее воспримет это как некий успех с нашей стороны, – возразил брат Пьетро, хотя и с довольно-таки мрачным видом. – Тебя послали выяснить причину случаев безумия и проявления зла, имевших место в этом аббатстве, и ты свое задание полностью выполнил. Ты узнал, чем все это было вызвано: сестра Урсула подкладывала в пищу монахинь белладонну, чтобы те постепенно утрачивали разум. Ты узнал, зачем она это делала; узнал о ее страстном желании стать аббатисой и обрести богатство. Ты выяснил, что подстрекал ее к этому дон Лукретили, стремившийся погубить свою родную сестру, объявив ее ведьмой, и получить в результате то, что досталось ей в наследство от отца: аббатство и принадлежащие аббатству земли вместе с золотоносным ручьем. Это было всего лишь первое твое расследование, и хотя у меня лично имеются кое-какие сомнения насчет тех методов, которыми ты пользовался, я непременно скажу своему господину, что ты справился с ним вполне успешно.
– Умерла невинная женщина; преступницу без суда сожгла на костре толпа обезумевших монахинь; две девушки, возможно непричастные к краже, но, несомненно, виновные в использовании колдовства, исчезли, словно растворившись в воздухе, – и это ты называешь успешным завершением расследования?
Брат Пьетро позволил себе слегка усмехнуться.
– Я видел и куда худшие результаты расследований, имевшие более прискорбные последствия.
– В таком случае ты, должно быть, побывал в зубах самого дьявола!
Пьетро кивнул и совершенно серьезно подтвердил:
– Да, это так.
Лука помолчал, потом все же спросил:
– Ты работал и с другими следователями?
– Ну да, их ведь много, таких, как ты.
– И все они столь же молоды?
– Некоторые. Одни и впрямь похожи на тебя – у них тот же талант, та же любознательность. А другие, наоборот, совершенно на тебя не похожи. Но мне ни разу не доводилось встречать среди них такого, у кого в жилах течет кровь эльфов.
Лука невольно отмахнулся:
– Чушь какая!
– Магистр нашего ордена сам отбирает людей для своих поручений, сам готовит каждому задание, сам проверяет, насколько хорошо проведено порученное тому или иному следователю дело. Вы – его личная армия, воюющая с грехом и предотвращающая скорое наступление конца света. Он давно к этому готовился, много лет.
Лука вскочил, рывком отодвинув свой стул от стола.
– Все, я иду спать. Надеюсь, небеса помогут мне провести ночь без сновидений.
– А тебя и не будут преследовать страшные сны, – заверил его брат Пьетро. – Магистр не зря остановил на тебе свой выбор. У тебя достаточно крепкие нервы, чтобы вынести многое; да и мужества у тебя хватает, чтобы брать на себя ответственность. А скоро, обретя должную мудрость, ты и судить станешь более осторожно.
– И что дальше?
– А дальше он, скорее всего, пошлет тебя к самым дальним пределам христианского мира, где еретики и прочие служители дьявола готовятся пойти на нас войной, где доброго христианина и не встретишь вовсе.
Изольда и Ишрак ехали рядом, так что лошади их почти касались друг друга. Время от времени Изольда вздрагивала и начинала тяжело дышать, пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания, и тогда Ишрак ласково накрывала своей рукой ее пальцы, судорожно сжимавшие повод коня.
– Как ты думаешь, что теперь будет с аббатством? – спросила Изольда. – Ведь я их всех бросила. Я их всех предала!
Мавританка пожала плечами.
– Но ведь выбора у нас не оставалось. Твой брат был определенно намерен забрать аббатство себе, а сестра Урсула прямо-таки рвалась на твое место. Так что либо она бы нас отравила, либо твой братец сжег бы нас на костре, объявив ведьмами.
– Господи, и как только она могла творить такое? Травить нас белладонной, постепенно сводя всех с ума?
Ишрак пожала плечами.
– У нее была заветная цель: стать настоятельницей этого монастыря и править в нем. Она давно уже и весьма решительно пробивалась наверх и всегда являлась твоей соперницей, всегда была настроена против тебя, хотя сперва и казалась весьма доброй и милой. А как любезно она нас встретила, когда мы только прибыли в аббатство! Но лишь ей одной известно, как давно они с твоим братцем строили эти козни. Я не удивлюсь, если он пообещал ей пост аббатисы задолго до смерти твоего отца.
– А этот молодой следователь… она ведь совершенно сбила его с толку! Он вел себя как последний дурак.
– Она постоянно с ним встречалась, что-то ему говорила, что-то сообщала по секрету, тогда как ты отказывалась лишний раз с ним видеться. Разумеется, он узнавал только то, что было выгодно ей, и все воспринимал с ее точки зрения. Но мне все-таки хотелось бы знать, куда мы с тобой теперь направимся?
Поделиться книгой: