Сквозь ночь, и дождь, и ветер, щеки режущий, Урок суровый на ходу уча, Уходит лондонец в свое бомбоубежище, Плед по асфальту мокрый волоча. В его кармане — холодок ключа От комнат, ставших мусором колючим. …Мы свой урок еще на партах учим, Но снится нам экзамен по ночам! МОРСКАЯ БАСНЯ
Над морем дым столбом стоит — Ты думаешь найти гиганта вид, Берешь бинокль и видишь: пароходик, Дымит вовсю замызганный уродик. …Так человек дымит не по тоннажу,— Ты ищешь дел — находишь только сажу. ПРУД
Обиды все и неудачи Сложить в один мешок большой И написать углем горячим: «Все это звалося душой!» И бросить в пруд, не размышляя, Но над прудом висит печать И надпись грозная, глухая: «Прошу прудов не засорять!» МАВР
Закручивал Дездемоне рассказы О войнах, путешествиях, морях, И слушала, не подымая глаза, Девическая синяя заря. Лукаво улыбалась, как немая, Глаза блестели в мира полутьму, Дездемону еще я понимаю, Но Мавра вот никак я не пойму! ОДИССЕЙ И ВЫ
Девушке,
изучавшей древнегреческий
Он отлюбил, отпьянствовал, Отпел и отсражался, Он клялся постоянством Путей, какими шлялся. До умопомрачения Он приключенья сеял, Такое дней верчение Зовем мы одиссеей. Мне же не в волнах агатовых, В эгейской пены выческах, Внимать словам пиратовым Из ваших губ девических. Вы просто в тихой комнате Строфу на память вспомните, И станут древних вечера, Как будто было все вчера. СОН
Мне снилось: листьев колесница, Листа о землю синий стук, Никто не мог уж веселиться, А листья падали вокруг. Пускай те листья были немы,— Они звучали, как поэмы, Но листья жили, как уста, Чья речь сердечная проста. Пускай еще, еще приснится Такая листьев колесница. Пусть будет осень хоть в аду — Я в этот ад за ней приду! ПАЛАТКА ПОД ВЫБОРГОМ
Виссариону Саянову
Мне снились юность, снег, Друзей далеких тени, И нежность лиц во сне Была, как снег и пенье. Проснулся я впотьмах, Вскочил одним движеньем, Я вспомнил: я в горах Пред новым восхожденьем. Палатки узкий вход, Закат алел громадой, Порозовевший лед, И грохот камнепада. Все было наяву, Все ощутимо грубо — И то, что я живу, И холод ледоруба. И все было не так. И все в другом порядке: Вечерний бивуак Под Выборгом в палатке. И не закат горел, А Выборга руины, Не камнепад гремел, А ряд орудий длинных. Не ледоруба сталь, Винтовки ствол морозный, Мне юности не жаль, Мне изменяться поздно. В своей стране родной Я знал покой и счастье, И вражий надо мной Вал огневой не властен. Ничто не страшно мне, И я за все ответил, Как эти сны во сне, Как две палатки эти. ПАМЯТИ ПЬЯНКОВА
На той дороге фронтовой От ближних зарев снег был розов, И лед на касках голубой Вставал щетиною морозной. Заледенев, на лбу коней, Дымясь, позвякивали челки, И на боках и на спине Лежал узор попоны колкой. То пота липкого струи Замерзли, превратясь в узоры… Все это видели твои Льдом застилаемые взоры. Снег взвихрив, вырвал яму тол, В ночном лесу, в земле гранитной Привал последний ты нашел, Наш скромный друг неименитый. Что в том, что дружбе году нет, Мы счет иной ведем сердцами, И поднял командир планшет Окаменевшими руками. Пока стоявшие вокруг С тобой прощалися по-братски, Занес на карту он, как друг, Твой бугорок земли солдатской. И кони тронулись опять, Таща орудья в снежной пыли, Опять хрипеть и громыхать В ту ночь, когда тебя убили. В ту ночь я видел, что и ты. Такой же лес, дорогу, пушки, Весь мир походной маеты, И вьюгу, словно повесть, слушал. Как будто повесть о тебе, Простую, русскую, ночную, О долге, родине, судьбе… …С нее свой завтра день начну я. МЫЗА ХУМАЛА
Я должен был взорваться в этом доме, Я шел к нему все утро, день, всю ночь, Я так мечтал о крыше, о соломе, Чтоб лечь, уснуть и чтоб все мысли прочь. А он стоял на пустыре горелом И ждал меня, тот домик небольшой, Я опоздал — и лунным утром белым Взорвались те, кто ранее пришел. Зачем они меня опередили? Я так же мерз, я так же жил в огне, Одни пути мы вместе проходили, А этот дом не уступили мне. КОНЕЦ ВОЙНЫ
Мы в Выборге. Ходим в ералаше Горящих улиц, падающих стен, Вокруг огонь, он разноцветно пляшет, Вокруг покой нежданных перемен. Уж санный путь по-мирному укатан, И голоса по-мирному слышны, И только мин глухие перекаты Нам говорят о прошлом дне войны. А там, на мызе Лиматта, за рощей, Где часовой у входа на тропе, Сидит комбриг, усталый, поздней ночью В заброшенном подвале, на КП. Измученный, над картой уже лишней, И нету сна и мира ни на миг. Подвал еще горячкой штурма дышит, И шорох ночи слушает комбриг. Еще в ушах разрывов визги, трески. Еще в глазах — как будто на весу — И надолбы в проклятом перелеске, И красный снег за насыпью внизу… «Я не умею головы кружить…»
Я не умею головы кружить, Я не умею равнодушно жить. Я не умею так мельчить слова, Чтобы они означились едва. О силе слов скажу я только двух, И в той зиме, захватывавшей дух, Вновь ощутил я в смертоносном вое, Что есть на свете братство боевое. КРАСНАЯ АРМИЯ
В ее тени играли наши дети, Поля шумели, жили города,— Нет армии любимее на свете — Хранительницы мира и труда. Пройди весь свет, проверь всех армий славу, Пересмотри былые времена,— Нет армии, которая была бы С народом слита больше, чем она. Фашистских орд железная комета Явилася на наших рубежах,— Нет армии, которая б, как эта, Комету эту бросила во прах. И яростная битва закипела, Как никогда громадна и грозна.— Нет армии, которая б имела Вождя полков такого, как она. Народам час освобожденья снится В истерзанной Европе наших дней,— Нет армии, которая сравнится Своею правдой с правдою твоей. НАШ ГОРОД
Пусть тянет руку дерзкий враг К нам в ленинградские пределы. Их было много, тех вояк, Чья рать войти сюда хотела. На неприступном берегу Обрубим руку мы врагу. На крыльях черные кресты Грозят нам нынче с высоты. Мы стаи звезд на них пошлем, Мы их таранить в небе будем, Мы те кресты перечеркнем Зенитным росчерком орудий. Стой, ленинградец, на посту, Смотри в ночную высоту, Ищи врага на небосклоне,— С тобой на вахте боевой Стоит суровый город твой И дни и ночи в обороне! Проверь и крышу и подвал, Забудь, как мирно ночевал, Забудь беспечность и веселье. Пускай, как крепость, темен дом, Он вспыхнет радостью потом — В победы нашей новоселье. 1919–1941
1 Я помню ту осень и стужу. Во мраке бугры баррикад, И отблеск пожарища в лужах, И грозный, как ночь, Петроград! И в ночь уходили мужчины С коротким приказом: вперед! Без песен, без слов, без кручины Шел питерский славный народ. И женщины рыли толпою Окопы, о близких шепча. Лопатой и ржавой киркою В тяжелую землю стуча. У них на ладонях темнели Кровавых мозолей следы, Но плакать они не умели — Как были те люди горды! И как говорили без дрожи: «Умрем, не отступим назад. Теперь он еще нам дороже, Родной, боевой Петроград! За каждый мы камень сразимся, Свой город врагу не сдадим…» И теми людьми мы гордимся Как лучшим наследьем своим! 2 Враг снова у города кружит, И выстрелы снова звучат, И снова сверкает оружье В твоих августовских ночах. И снова идут ленинградцы. Как двадцать два года назад, В смертельном сраженье сражаться За свой боевой Ленинград. Их жены, подруги и сестры В полдневный, в полуночный час Киркой и лопатою острой В окопную землю стучат. Друзья, земляки дорогие! Боев наших праведный труд И рвы, для врага роковые, В народную память войдут. Так пусть от истока до устья Невы пронесется, как гром: «Умрем, но врага не пропустим В наш город, в родимый наш дом!» «Патрульная птица выходит из облака…»
Патрульная птица выходит из облака, Ей радостно видеть с высот: Внизу под крылом средь простора глубокого Наш город могучий встает. Он тянется к Пулкову бастионами Своей цитадели труда, Он входит в залив островами зелеными, И крыши блестят, как вода. И летчик любуется и улыбается, Воздушных высот часовой, Что вот в ленинградском он небе купается, И солнце над головой. И солнце, прикрытое облачным пламенем, Ему говорит поутру, Что город — герой и что Красного Знамени Лег блеск на достойную грудь. Что столько красы в этой дымке редеющей, Что с ней он один на один, Что век его молод в стране хорошеющей И счастье его впереди! Что только вчера он фашистских налетчиков Крушил поворотом крутым. Что славного города славные летчики Недремно летают над ним. А черные крылья покажутся вражьи — Ударит их пламя атак,— Запенясь, в огне лишь обломками ляжет, О землю ударится враг! ДВА БОГАТЫРЯ
Летит корабль с лицом нетопыря, Разрывы бомб тяжелые грохочут — Два города, как два богатыря, Встают во тьме, в багряных пятнах ночи. Встает Москва — народная краса. Москва, Москва! Святыня нашей славы! Звенят огнем ночные небеса. Твой мчится в небе латник темноглавый. О древний город! Вещий богатырь, Живой водой поивший все народы. Так вот она — великой битвы ширь С врагом нечеловеческой породы, Где льется кровь, как будто Волги воды, По крыльям, танкам, грудам мертвых тел, От самых дальних высей небосвода До мерзлых ям, где враг окостенел. Да, враг силен! Он разъярен, он ранен, Он слеп от крови, рвется наугад,— Как богатырь над волнами в тумане, Стоит в сверканье молний Ленинград! Над миром ночь бездонна и темна, Но в скрежете, в гуденье, в звоне стали — Клянемся, что отмстим врагу сполна. Что за Отчизну биться не устанем! Не дорожа своею головой, Испепелим врага кровавым градом — Клянемся в том могучею Москвой, Клянемся в том любимым Ленинградом. Она взойдет, победная заря, Над тьмой фашистской, злобной и холодной, Два города, как два богатыря, Возглавят праздник славы всенародной! ЛЕНИНСКОЕ ЗНАМЯ
То не чудо сверкает над нами, То не полюса блеск огневой,— То бессмертное Ленина знамя Пламенеет над старой Невой. Ночь, как год девятнадцатый, плещет, Дней звенит ледяная кора, Точно вылезли древние вещи — И враги, и блокада, и мрак. И над битвой, смертельной и мглистой, Как тогда, среди крови и бед, Это знамя сверкает нам чистым, Окрыляющим светом побед! И ползущий в снегу с автоматом Истребитель — боец молодой Озарен этим светом крылатым Над кровавою боя грядой. Кочегар в духоте кочегарки И рабочий в морозных цехах Осенен этим знаменем ярким, Как моряк на своих кораблях. И над каменной мглой Ленинграда Сквозь завесы суровых забот, Это знамя сквозь бой и блокаду Великан знаменосец несет. Это знамя — победа и сила — Ленинград от врага защитит, Победит и над вражьей могилой — Будет день! — на весь свет прошумит! «Растет, шумит тот вихрь народной славы…»
Растет, шумит тот вихрь народной славы, Что славные подъемлет имена. Таким он был в свинцовый час Полтавы И в раскаленный день Бородина. Все тот же он. Под Тулой и Москвою, Под Ленинградом в сумрачных лесах Бойцы идут. У них над головою Родные звезды в снежных небесах. Нет, рано враг торжествовал победу! И сквозь пожаров дымные рога Бойцы идут по вражескому следу, Врезая шаг в скрипучие снега. А враг бежит, смятенный и голодный, Кляня судьбу проклятую свою. Как завершенье веры всенародной,— Слова вождя исполнились в бою. Бойцы идут среди родимых пашен Победным шагом, грозны и легки, А их народ зовет: гвардейцы наши, Любимые, желанные сынки. Идут бойцы, их губы крепко сжаты, Лежит на запад огненный поход, Их движет месть, безжалостный вожатый, И вражьих тел великий счет ведет. Громя врага и мстя, мы твердо знаем, Она пройдет, смертельная пурга. Последний залп над Рейном и Дунаем Сразит насмерть последнего врага! ЛЕНИН
Зима нежданна и проста, зима, а ночи страшно кратки, Дел бесконечна широта, мелькают дни смертельной схватки. Под утро редкий перерыв, в работе отдых скоротечный,— И вот он видит, как с горы, страну, забывшую беспечность, Страну в походе, на ходу, страну любимую — Россию, На шапках — красную звезду, в огне просторы снеговые. Не дни пылают там — века, и в очистительном пожаре Гудит народная река, и тот огонь ее не старит. Все так же молодо оно, народа сердце ретивое, Всех гроз огнем озарено предназначенье мировое. И он, отдавший жизнь свою служенью радостной России, Ведет бестрепетно в бою ее дружины молодые. Зарей окрашен небосклон… Уж в вечной дымке годы эти… Любить Россию так, как он! Что может быть святей на свете! Бушует снова вихрь войны, и вновь зима и ночи кратки, И стонут вновь поля страны под топотом смертельной схватки. Страна в походе, бой идет, в народном сердце мести пламя, И знамя Ленина встает опять над русскими полками! ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ ФЕВРАЛЯ
1 Да, в Ленинграде падают снаряды Зарею, в полдень, на исходе дня, Его гранит осколками граня И осыпаясь дымной колоннадой. Но что столпы визжащего огня, Развалин наших тихие громады, Когда над теплым пеплом Сталинграда Летит победа, крыльями звеня. 2 С лесной красой простились мы старинной, Для дзотов нам нужна была она, Для блиндажей, для надолбов нужна,— Со всей страной делили подвиг длинный, Чтоб ожила азовская волна, Зазеленели волжские равнины. Вздохнул свободно тополь Украины, Кубанский клен, кавказская сосна. 3 Была зима — ту зиму не забудем, И вновь зима — средь городов седых, Где враг сгубил и зданья и сады, Все вместе нынче радоваться будем, Когда бойцов великих и родных, Из рабства извлеченные, как в чуде, Советские измученные люди, Смеясь и плача, обнимают их. 4 В том казаке, что дрался на Неве, Жил вольный Дон, вовек неукротимый, И за Эльбрус с его папахой дымной Шел ленинградец горцев во главе. Украинские, — где-нибудь у Тима,— Сердца в бою вдруг билися живей: Сквозь вьюгу боя кликал сыновей, Ломая лед неволи, Днепр родимый. 5 Сегодня примет красная столица Лет боевых и славных дел парад. Пусть все знамена встанут нынче в ряд, И Перекоп, и скромный тот отряд, Что первым шел под Псковом с немцем биться. Так старый воин доблестью гордится — Вновь ленинградцу шлет привет Царицын, И Сталинграду — братский Петроград. МАЛЬЧИКИ
Сияет майский Ленинград, Народных волн кипенье. Глядит мальчишка на парад. Весь красный от волненья, Как лес, пред ним штыки растут, Блестят клинки нагие, Какие танки мчатся тут. Броневики какие! Идут большие тягачи И тянут сто орудий, На них сидят не усачи, А молодые люди. И шепчет мальчик, как во сне. Пленен зеленой сталью: «Вот если б мне, вот если б мне Такую б пушку дали!» Мальчишка рос, мальчишка креп, Носил уж галстук бантом… Глядишь, уж ест солдатский хлеб, Стал мальчик лейтенантом. И пушку дали, целый склад Снарядов чернобоких, И вышел мальчик на парад Смертельный и жестокий. Там, где залива плещет вал, На солнечной опушке, Там, где ребенком он играл,— Свои поставил пушки. За ним был город дорогой, За ним был город милый, А перед ним — леса дугой, Набиты вражьей силой. И через голову идут Куда-то вдаль снаряды, Не вдаль враги куда-то бьют, А бьют по Ленинграду. И он, сжимая кулаки, Сквозь все пространство слышал И стон стекла, и треск доски, И звон разбитой крыши. Он представлял себе до слез Так ясно это пламя, Что рвется там и вкривь и вкось Над мирными домами: Над домом, где родился он. Над школой, где учился, Над парком, где в снегу газон, Где в первый раз влюбился. Кричал он пересохшим ртом: «Огонь!»— кричал, зверея. Стегал он огненным кнутом По вражьей батарее. И, стиснув зубы, разъярен, Сквозь всех разрывов вспышки, Всегда мальчишку видел он, Шел улицей мальчишка. Совсем такой, каким был сам, Весенний, длинноногий, Неравнодушный к воробьям, Такой — один из многих. И сам он был как воробей, Как те, немного тощий, Шептал себе он: «Не робей! Храбрись, так будет проще!» Лишь вражий залп отбушевал И дым унесся пьяный, Уж он осколки подбирал Горячие в карманы. И так он сердцу близок был За гордость и за смелость, Что весь свой гнев, что весь свой пыл Ему отдать хотелось. «Такого мальчика не тронь!» От ярости бледнея, Вновь лейтенант кричал: «Огонь! Бей беглым по злодеям!» …И наступила тишина, Над зимней рощей реет… «К молчанию приведена Фашистов батарея». «Приведена? Ну, хорошо. То дело нам знакомо… Так, значит, мальчик мой дошел, Поди, сидит уж дома…»— «А что за мальчик?» — «Это так, Так, вспомнилось чего-то, Ведь не о мальчике, чудак, У нас сейчас забота». И, сам на мальчика похож, Лукавый, легкий, тощий, Чуть усмехнувшись, лейтенант Пошел вечерней рощей. БАЛЛАДА О ТРЕХ КОММУНИСТАХ
Герасименко, Красилов, Леонтий Черемнов — Разведчики бывалые, поход для них не нов. Стоят леса зеленые, лежат белы снега,— В них гнезда потаенные проклятого врага. Зарылись дзоты серые, переградив пути, Ни справа и ни слева их никак не обойти. Зарылись норы вражьи в приволховском песке, На них идут разведчики, гранату сжав в руке. То дело им знакомое — и в сердце ровный стук, Когда гуляют громы их гранатные вокруг. Гуляют дымы длинные меж узких амбразур, И трупы немцев синие валяются внизу. И снег как будто глаже стал и небо голубей,— Бери оружье вражье, повертывай — и бей. И взвод вперед без выстрела, — но тотчас взвод залег. Попав под град неистовый из новых трех берлог. Герасименко, Красилов, Леонтий Черемнов — Все трое в те мгновение увидели одно: Что пулеметы вражьи из амбразур не взять, Что нет гранаты даже — и медлить им нельзя! Что до сих пор разведчики, творя свои дела, Не шли туда, где легче им, — куда война вела. И вот сейчас на подвиг пойдут в снегах глухих Три коммуниста гордых, три брата боевых. Герасименко, Красилов, Леонтий Черемнов Глядят на дзоты серые, но видят лишь одно: Идут полки родимые, ломая сталь преград, Туда, где трубы дымные подъемлет Ленинград, Где двести дней уж бьется он с фашистскою ордой И над врагом смеется он смертельной красотой. Спеши ему на выручку! Лети ему помочь Сквозь стаи псов коричневых, сквозь вьюгу, битву, ночь! И среди грома адского им слышен дальний зов: То сердце ленинградское гудит сквозь даль лесов! И оглянулись трое: и, как с горы видна, Лежит страна героев, родная сторона. И в сердце их не прежний, знакомый, ровный стук,— Огнем оделось сердце, и звон его вокруг. И ширится с разлету и блещет, как заря,— Не три бойца у дзотов, а три богатыря. Навстречу смерть им стелется, из амбразур горит, Но прямо сквозь метелицу идут богатыри. Вы, звери, псы залетные, смотрите до конца, Как ярость пулеметную закрыли их сердца. А струи пуль смертельные по их сердцам свистят,— Стоят они отдельные, но как бы в ряд стоят. Их кровью залит пенною, за дзотом дзот затих, Нет силы во вселенной, чтоб сдвинуть с места их, И взвод рванул без выстрела — в штыки идет вперед, И снег врагами выстелен, и видит дзоты взвод. И называет доблестных страны родной сынов: Герасименко, Красилов, Леонтий Черемнов! Темны их лица строгие, как древняя резьба, Снежинки же немногие застыли на губах. Простые люди русские стоят у стен седых, И щели дзотов узкие закрыты грудью их! «В разгаре ярая зима…»
В разгаре ярая зима, Мороз, метели вой,— А по-весеннему грома Гремят над Лозовой! Какая ранняя гроза Гремит над Лозовой? То наших пушек голоса, То шквал их грозовой! И мчится весть над всем Днепром От нашей Лозовой: «Мы в пыль захватчиков сотрем, Клянемся головой!» Мужайтесь, братья за Днепром,— Падет фашистский кат, Осветится родимый дом Опять, как год назад! * * * Еще мороз вгоняет в дрожь — А снежной целиной Прошел тяжелый, жаркий дождь Над Западной Двиной! Откуда дождь, весенний дар, Пролился над Двиной? То Красной Армии удар, Снарядов дождь стальной! И мчится весть по всей Двине И реет над Двиной: «Сгорят захватчики в огне, Клянусь Двины волной!» Мужайтесь, братья за Двиной,— Палач-фашист падет, Вновь будет полон дом родной, Огнями расцветет. * * * Литовец, эст и белорус, Мужайтесь, братья, — вскоре Согнем врага, чтоб зверь и трус Хлебнул до смерти горя. Уж голос наших пушек густ, И танки крепки в споре. Согнем врага, чтоб зверь и трус Хлебнул до смерти горя. Пусть клятва всех сердец и уст От моря и до моря: Согнем врага, чтоб зверь и трус Хлебнул до смерти горя. Чтоб прах развеялся его — Сорняк, пожаром сжатый, Чтоб не осталось ничего От всей орды проклятой. УТРО ПОБЕДЫ
Уничтожив все вражьи стоянки И кончая смертельный свой труд, Полны сил, наши кони и танки Воду Эльбы и Одера пьют. К Бранденбургским вратам не украдкой, А победно, в дыму и в пыли, Через Шпрее, по мостикам шатким, Штурмовые отряды прошли. Под руинами стен раскаленных Еще смертники пьяно галдят, Их последние фауст-патроны Из разбитых подвалов летят. Догорают фашистские бредни, И над городом дымный венец, И конец фолькштурмистам последним, Первым фюрерам — тоже конец. Вот салюты победы грохочут… Над пожарищем, а майском тепле, Уже мирное утро хлопочет На разбитой к черной земле, И детей, истощенных, голодных, В это утро, что нету свежей, Из котлов своих кухонь походных Победители кормят уже. И от страха тяжелые ноги Унося от столичных ворот. Самый главный палач по дороге В пустоту одиноко бредет. Он напрасно заклятья бормочет… И над ним беспощадно клонясь, Занесен над обломками ночи Светлый меч восходящего дня! ЛЕНИНГРАД
Петровой волей сотворен И светом ленинским означен — В труды по горло погружен. Он жил — и жить не мог иначе. Он сердцем помнил: береги Вот эти мирные границы,— Не раз, как волны, шли враги, Чтоб о гранит его разбиться. Исчезнуть пенным вихрем брызг, Бесследно кануть в бездне черной — А он стоял, большой, как жизнь, Ни с кем не схожий, неповторный! И под фашистских пушек вой Таким, каким его мы знаем, Он принял бой, как часовой, Чей пост вовеки несменяем! ШУМАДИЙСКИЕ ЛЕСА
Партизан шумадийский сидит на Зверинской, В Ленинграде, и песни поет, Как их пели под Брянском и пели под Минском,— Там, где был партизанский народ. А Шумадии чащи лесные — краса их — Эти песни любили до слез, И качаются сербские буки, касаясь Светлопесенных русских берез. Здесь лесов шумадийских гвардейское право О себе говорить, потому Что Нева здесь сливается с синей Моравой, Чтобы течь по пути одному. Мы такую хлебали смертельную вьюгу, Добывая победу свою, Мы, как братья, стояли на страже друг друга. Помогая друг другу в бою. Потому что фашист, сербской пулей пробитый, Над Невой не вставал из могил, Потому что фашист, над Невою убитый, Шумадийским лесам не грозил. Мы об этом поем в Ленинграде полночном. Миру ясно, о чем мы поем, Долго жили мы только приветом заочным, А сегодня — сошлись за столом! ПОЛДЕНЬ В ПУТИ
После бури, после мрака, Где ревел простор земной, Мы в селенье Филипп-Яков Повстречались с тишиной. Здесь и рощи полусонны, И дома по сторонам. Вот кувшин воды студеной Девушка выносит нам. Мне почудилось, что долго, Долго, долго будет так: Камень белый, полдень колкий, Лист пожухлый на кустах. И над плавными волнами Будет небо голубеть, Чуть тревожными глазами Будет девушка смотреть. Прядь откидывая резко, Будет бусы колыхать, Так же будет занавеска В белом домике играть. Жажду я хочу иную Утолить — ее одну,— Пить, как воду ледяную, Эту мира тишину. Пить глотками, пить большими, Не напьешься ею, брат,— Так губами меловыми Час затишья пьет солдат. Пьет между двумя боями Тишину, как синий сон, Пересохшими губами, Всем на свете увлечен: Теплой рощей полусонной, Легким небом без конца, Этой девушкой, влюбленной В неизвестного бойца! II
УМИРАЮЩИЙ БАМБУК
Бамбук умирает,— Приходит черед и бамбуку. И он зацветает Раз в жизни — на скорую руку И желтых цветов этих Переплетенья — Ничем не согреть их, Подернутых тенью. А розы — как пламя, Ликуют самшиты, И тунга цветы как шелками Расшиты. Бамбук засыпает И видит в неведомом сне, Как лес проступает В тяжелых снегов белизне. Зарницы дрожат На высоком чужом берегу, Две палки бамбука лежат На снегу. Они умирают, Припав к белоснежной земле, Они зацветают, Но цвет их заката алей. Здесь лыжник покинул Ему предназначенный путь. Он руки раскинул, Как будто прилег отдохнуть. Недвижно лежит, И слышится смутно ему, Как Черное море Шумит через белую тьму. КАДА
Похожая на скатерть-самобранку Поляна. Небо. Горные края. И выпил я за женщину-крестьянку, В колхозный вечер стоя выпил я. Не потому я пил за незнакомый Печальный, добрый взгляд, Что было здесь мне радостно, как дома, Иль весело, как двадцать лет назад. Не потому, что женщина вдовою Бойца была и муж ее зарыт В обугленной дубраве над Невою, И сыну мать об этом говорит. Не потому, что, бросив хворост наземь, Ответила улыбкою одной, И в дом ушла, и вынесла, как в праздник, Печенье, что белело под луной. Нет, я смотрел на ломтики витые, Что по-грузински «када» мы зовем,— Вернулись мне рассветы боевые В неповторимом городе моем. …Мешочек тот был невелик и ярок — И на ладони када у меня. Кто мне прислал тот фронтовой подарок На край земли, на линию огня? Шатаясь от усталости, лишь к ночи Вернувшись с поля, может быть, она, Склонив над ним заплаканные очи, Сидела молчаливо у окна. Чтоб в ночь осады, в этой тьме кромешной, Мне просиял ее далекий зов, Привет земли, такой родной и вешней, Грузинским солнцем полный до краев. …Мне завтра в путь, в работу спозаранку. Темнеют неба дальние края. Вот почему за женщину-крестьянку В колхозный вечер стоя выпил я. «Россия, Украина — дружба вечна…»
Россия, Украина — дружба вечна, И с детства я к тому уже привык, Чтоб слышать рядом прелесть русской речи И украинский сладостный язык! Отечества нам сладок запах дыма, Родной души — незримая краса, Народов наших дружба нерушима, Как наши земли, наши небеса! В борьбе за волю были мы едины, И труд и дом наш вместе бережем, И в дни торжеств, и в бедствия годины Едины мы, плечо к плечу идем! Мы любим жизнь и песенное слово, Полет мечты, кипенье юных сил, О нас — семье великой, вольной, новой, Еще Тарас великий говорил. Клялись мы братства боевою честью Когда вставал борьбы девятый вал, И «Заповит», как гимн, мы пели вместе, Как вместе пели «Интернационал»! Все так же вместе, рано или поздно. Закончим мы великих жизней труд, Войдем в тот мир, что будет нами создан, Что коммунизмом люди назовут! СОВЕТСКИЙ ФЛАГ
Флаг, переполненный огнем, Цветущий, как заря, И тонким золотом на нем Три доблести горят: То молот вольного труда, Серпа изгиб литой, Пятиконечная звезда С каймою золотой. Был побежден народный враг Народною рукой, и И сто народов этот флаг Взвивают над собой — На самой высшей высоте, На самой дальней широте, Среди полей и городов, Меж волн бесчисленных рядов. В нем — человечеству привет,— И проще в мире флага нет; В нем — нашей славы жаркий цвет,— И жарче в мире флага нет; В нем — нашей силы грозный свет,— Сильнее в мире флага нет; В нем — правда наших красных лет,— Правдивей флага нет! ПЕРЕКЛИЧКА ГЕРОЕВ
В просторах вольных ветер дышит. Румянит осени лицо, Четыре голоса он слышит, Как перекличку храбрецов. Над степью дальней, степью голой Могучий голос говорил: «Я друга верного — монгола Оборонил и охранил! Я крылья вражеские сбросил С небес на Горькие пески, Где жаркой пылью вихрь заносит Разбитых гусениц куски!» Над львовским тополем, над Пущей Веселый голос в небе рос: «На братний крик, на крик зовущий Мой путь был радостен и прост». Над морем, с пеною стальною, Над прибалтийскою сосной Шел голос третий над волною: «Я здесь исполнил долг иной! Я встал пятой неколебимой На этих дружбы берегах, Чтоб славу родины любимой И день и ночь оберегать!» Над финским вереском и хвоей Бил голос в неба глубину: «Я здесь на бой ответил боем, К полету крылья развернув! И под крылом летящих строев, С победой новой заодно, Река Сестра — моей сестрою, Рекой советской стала вновь!» КОГДА ВЕСЬ ГОРОД ПРАЗДНИЧНО ОДЕТ
Когда весь город празднично одет, По улицам проходят знаменосцы, И отражаясь в масляной воде, Играют флаги яхт и миноносцев, И вслед коням, залязгав на ходу, Стремятся танки армии любимой, А в небесах, в подоблачном ряду, Стозвучных птиц полет неукротимый,— Народ поет о радостях живых И о бойцах отваги непреклонной, И я стою на площади зеленой, И двадцать лет упало с плеч моих. Гранитных плит торжественный квадрат, Вокруг него ноябрьские деревья, Вокруг него великий Ленинград, Народных толп веселое кочевье, Вдали широкоплечая Нева, А здесь — в квадрате, полном странной силы,— Сверкающая инеем трава, Геройская спокойная могила. В земле родной легко лежат они, Что шли в боях в сиянье стягов красных, В дни торжества народного взгляни На имена погибших не напрасно. Кипящей город, черной банды бунт. Трепещет враг пред силой пролетарской, И падает неистовый трибун, Из-за угла сраженный Володарский. И под набат, как под удар ножа, Встал Нахимсон средь палачей сутулых, И пред его спокойствием дрожат Белогвардейцев каменные скулы. И Ярославль обманутый горит, Летит измены пепел раскаленный… Но голосом Урицкого гремит В ночах Чека — Советов оборона. О, если б с нами, радостью дыша, Он шел сейчас по площади знакомой, Каким его народ бы встретил громом, На празднике приветствовать спеша. Здесь Сиверса окончен путь недлинный, Он мало жил, но много битв узнал, Он немцев бил на нивах Украины, Он гайдамаков волчьи стаи гнал. Весна. Цветы. Леса омыты светом, До нежности ли, вёсны ни при чем,— В последний бой, как в огненное лето, Наган сжимая, входит Толмачев. Из смерти в смерть, о жизни не жалея, Водили мы непобедимый строй. Здесь Купше спит, Таврин лежит, Сергеев, И Раков здесь, моих стихов герой. И Лихтенштадт, и храбрый Солодухин, И сколько рядом — всех не перечесть… Недаром — нет! — несли вы через муки Свободы честь и славной смерти честь. И с вами лег, овеян ветром сосен, Страны озер бесстрашный коммунист, И Виттасари снится в шхерах осень. На мох летит березы острый лист. И говорит товарищу он: «Вейне, Другой весной мы родину вернем…» Так спите, братья, — есть у вас наследник, Всемирный брат его мы назовем. Сегодня с нами также он ликует, И радостью душа его полна, Он вспоминает летопись такую ж, Такие же, как ваши, имена. На улицах далекого Шанхая, В испанской ли неведомой глуши… Мы будем петь, чтоб песни, не стихая, Весь страшный мир по-братски обошли, Чтоб среди песен, радостных и сильных, Одна была — как грозный взмах крыла: О крови той, что пролита обильно, О крови той, что даром не прошла! «Когда людям советским в их мирном сне…»
Когда людям советским в их мирном сне Все хорошее, доброе снится, Я хочу говорить об одной тишине, О глубокой, полночной, большой тишине, Что стоит на советской границе. Пусть граница песками, горами идет, По лесам, по полям и по льдинам,— Пограничник дозор неустанно ведет, Милый край охраняя родимый, В этой звонкой тиши тебе слышать дано, Если ты остановишься с хода, Как спокойно и радостно бьется оно — Сердце родины, сердце народа. Ты поставлен на строгий, священнейший пост — Оглянись — и над леса резьбою Ты увидишь сиянья струящихся звезд, То кремлевские звезды с тобою. А над рощей, где лунные льются лучи, Тень легла на утес исполинский, Будто в первой седой пограничной ночи Проверяет заставы Дзержинский. И наследье чекистское свято храня, Ты идешь в тишине необычной, Чтоб ни лязгом винтовки, ни стуком коня Не смутить тишины пограничной. И, глядя в зарубежный, сгустившийся мрак, Ты стоишь замирая, не дышишь, Каждый вражеский шорох и вражеский шаг Точным ухом ты сразу услышишь. Точным выстрелом сразу сожжешь эту тьму, Потому что в стрельбе ты отличник, И спокойно, товарищ, мы спим потому, Что границу хранит пограничник. Я хочу говорить о большой тишине, Полной громкой, торжественной славы, Этой песней, подобной неслышной волне, Верным стражам Советской Державы! КОМСОМОЛЬСКАЯ ОДА
От пен океанского вала До старых утесов Кремля Такой молодежи не знала Видавшая виды земля. Стучит ли топор дровосека В глуши затаймырских болот, Подводный ли строится флот, Где сложные тайны отсека И грозных машин обиход, Плывет ли в Гренландию лед. Где знамя советского века Над полюсной льдиной встает,— От книжных страниц до раскрытых Пустынь стратосферных высот Кипит этой силы избыток. Идет комсомольский поход. От пен океанского вала До старых утесов Кремля Такой молодежи не знала Видавшая виды земля. Под гулкий азарт стадионов, Г де мускулы бронзой полны, Под грохот товарных вагонов, Везущих богатства страны, В морях ли, во льдах и туманах, У горнов, где блещет литье, В путях ли, которым Стаханов Дал строгое имя свое, Под гул самолетных моторов, В колхозах, где рожь высока,— Остры их горячие взоры, Крепка молодая рука. От пен океанского вала До старых утесов Кремля Такой молодежи не знала Видавшая виды земля. Идут, отшвырнув белоручек, В тайгу, где лишь дебри рычат. Там жизнь их суровая учит, Где волки учили волчат. В мученье трудов неприметных, В закалке их яростных воль Встает из тайги беспросветной, Как юный рассвет, — Комсомольск. И смотрят отцов их громады На мир, что действительно нов, И сердце отцовское радо Такому упорству сынов. От пен океанского вала До старых утесов Кремля Такой молодежи не знала Видавшая виды земля. Бандитский ли залп перекатом Пройдет пограничной грядой,— На смену упавшему брату Встает его брат молодой. На сопках таких Заозерных, Где желтый налетчик залег, Где, флаг его сбросив узорный В разбойничьей крови поток, Сметая налетчика силу, Промчался наш огненный шквал, Там над самурайской могилой И штык комсомольский сверкал. От пен океанского вала До старых утесов Кремля Такой молодежи не знала Видавшая виды земля. Далеко идут по вселенной Круги нескончаемых битв, Но слава о нас неизменно Над ветхой землею гремит. И пламя растет молодое — Могучего леса побег, И солнце глядит золотое На листьев зеленых разбег. И в шуме той рощи веселой Пророчество будущих лет: Свободной земли новоселы Идут во Всемирный Совет. От пен океанского вала До старых утесов Кремля Такой молодежи не знала Видавшая виды земля. ЗАЗДРАВНЫЙ ТОСТ
Мы крепки. Устать еще рано, Нам нету дороги ко сну. До края налейте стаканы. Мы пьем за родную страну! За то, как ломали невзгоды, Чтоб горе сломить навсегда, За братские наши народы, За звездные их города! За города юного выси. Что в дебрях поставили вы, За древние башни Москвы, За новые стены Тбилиси. Пусть сердцем прокатится радость, Которая всем дорога: Мы пьем за красу Ленинграда, За синей Невы берега. От дыма полярного чума, Где сало тюленье чадит, До южного плеска и шума Гремящих всю ночь Чаладид, За все города и колхозы, Что подняты нашей рукой. Мы пьем за туркменские розы, За льдистых полей непокой. За наших заводов ряды, Что дружно гудят из тумана, Мы пьем. Мы сильны и горды. До края налейте стаканы! За труд, что могуч и суров, За сердцу его ретивое, За вольных его мастеров, За их мастерство мировое. За молодость, славу, за риск, Мы пьем за охотничьи тропы, За планер, умчавшийся ввысь, За юных геологов опыт, За штурм неприступных высот, За верный удар ледоруба, За солнцем спаленные губы, За реки, пройденные вброд. За женщин и девушек наших,— В работе, в учебе, в борьбе Товарищей лучше и краше Сыскать не удастся тебе. Мы петь их еще не умеем, Так выпьем сегодня в их честь, Чтоб юным — им жить, пламенея, И внуков под старость не счесть. Пока мы пируем в тепле, Отметим же тостом отличным,— По темной промерзшей земле Дозором идет пограничник, Чтоб падали вороги ниц От пули, без промаха бьющей, За витязей наших границ, И в стужу и в зной стерегущих! За счастье колхозных дворов, Кочевья колхозной отары. За грохот в полях тракторов, За новые врубов удары, За новые шахты, за нефть, За верфи, за домны, за станы, За жизнь, что гремит неустанно И век не устанет греметь. МОСКВЕ 800 ЛЕТ
По духу, и по сердцу, и по праву — Столица ты, тебе замены нет, Москва, Москва, свети земле на славу — Не восемьсот, а восемь тысяч лет! И чтоб они советской славой были, Недаром встали над твоей судьбой Те тридцать лет, что полностью затмили Восьми веков сиянье над тобой, Чтоб праздновала снова ты и снова Победы большевистского пути, Чтоб Ленинское огненное слово, Как солнце, жило у тебя в груди «Как будто осветила вдруг гроза…»
Как будто осветила вдруг гроза Огромную Россию, как на карте, Когда поднялся Ленин и сказал: «Есть такая партия!» Он говорил в событий быстрине, Среди российской всей разрухи, В лицо врагу, кричавшему: «В стране Нет партии, что власть взяла бы в руки!» …Настанет день, когда на всей земле Восторжествует ленинское знамя, Войдут тогда в великий Мавзолей Послы планеты стройными рядами, Чтоб благодарность мира принести За мировую вольную Отчизну, За то, что Ленин указал пути Ведущие народы к коммунизму! ЛЕНИН В РАЗЛИВЕ
За гладью вод Разлива длинного, За рощей сумрачно рябой, Поляна тихая, старинная, Над нею — полдень голубой. Там в зное августа палящего Такого, что звенит в ушах, Стоял косарь с косой блестящею, Задумавшись у шалаша. Молчанье вдруг — стеною серою, А дума на душу легла, И жизнь сама сказала: верую В его великие дела. Здесь утром — тишина росистая, Безмолвье ночью и туман, А там бурлит вся ширь российская, Гремит рабочий океан. Он оглядел поляну скромную, Далеко мысли унесло — А разве там все царство темное Быльем-травой не поросло? Он знал, с косою занесенною Над бурой, выцветшей травой, Что вслед за нею — неживой — Все скосит царство полусонное Размахом бури мировой! ПУШКИНУ
Восходя на горя кручи, Не отчаявшись в судьбе, Захотел народ могучий Слышать песню о себе, Что пришла бы в мир печальный, Как веселая гроза, Чтоб певец необычайный Правду жизни рассказал. И в весенний день румяный, Расцветавший в синеву. Колыбелью великана Выбрал славную Москву. Вывел в песенное поле, На просторе неглухом, Научил, как вольной волей, С юных лет дышать стихом. Чтобы жили поколенья Кровью сердца стиховой, Жаром пушкинского пенья Над Невой и над Москвой. Чтоб над степью и горами, Как нежнейший сердца друг, Был тот голос вечно с нами, Как родной нам речи звук. Чтобы в ссылках и в гоненьях Восходил он, как заря, Чтоб в глуши великий Ленин Стих твой гордый повторял. Мы возвысили Отчизну, О которой ты мечтал, Чтоб зарею коммунизма Стих, как пламя, прорастал. Оттого Москва в движенье, Как весенняя река, Чтоб восславить день рожденья Дорогого земляка. И советский наш единый Весь народ пришел сюда,— Это встреча исполинов, Правды, песни и труда! ПЕСНЯ О КОМСОМОЛЕ
1
