Помоги проекту - поделись книгой:
А Жюльетта жила в уединении, занимаясь перепиской рукописей поэта. Она первой узнавала обо всех его новых шедеврах. Свое убежище женщина покидала только для совместных летних путешествий по Франции, Швейцарии, Бельгии, Голландии, Германии, Испании. Эти путешествия расширяли и ее и его кругозор. Гюго делал многочисленные зарисовки, поэтические и художественные. Письма к друзьям этого периода свидетельствуют об углубленном и философском взгляде на мир, что отразилось и в его поэзии. Появились изумительные сборники стихов «Лучи и тени», «Осенние листья», «Песни сумерек», «Внутренние голоса».
Страстные чувства к Жюльетте видны в лирике Гюго, которая приобрела в ту пору очень личностный характер. Он воспевал обычные радости семейной жизни, домашнего очага, красоту природы, величие любви, счастье иметь детей. Эти темы впервые появились в его творчестве, ранее он интересовался только средневековой историей и междоусобными войнами.
В 1841 г. Гюго избрали во Французскую Академию, через четыре года удостоили почетнейшего звания пэра Франции, а в 1848 и 1849 гг. он был избран депутатом Парижа. Это был расцвет его литературной и политической карьеры. Виктор удачно лавировал между республиканцами и монархистами, но когда нужно было принять окончательное решение, он отказался поддержать кандидатуру будущего короля Луи Бонапарта Наполеона III, племянника великого императора и героя будущего сатирического памфлета Гюго «Наполеон Малый». Это стоило писателю двадцати лет жизни вдали от родины. После государственного переворота 1851 г. он покинул Францию вместе с Жюльеттой, закрывавшей глаза на его многочисленные измены (по ее подсчетам, только за два последних года у Виктора было по меньшей мере 200 любовных связей).
В начале 1843 г. очередной дамой сердца Гюго стала молодая блондинка Леони д’Онэ, жена придворного художника Огюста Биара. Однажды по просьбе мужа, подозревавшего измену, в укромную квартиру Гюго, предназначавшуюся для тайных свиданий, нагрянула полиция, застав любовников «за интимным разговором». В то время во Франции адюльтер сурово карался. Леони была арестована, а Гюго отпущен, поскольку имел статус неприкосновенности пэра. Над этой комичной ситуацией немало поиздевались газеты: любовница оказалась за решеткой в обществе проституток, а ее соблазнитель — на свободе.
Дело дошло до короля, посоветовавшего писателю уехать на время из Парижа. Но Виктор предпочел спрятаться у верной Жюльетты — женщины, которая не боялась скандалов, соперниц и политических перипетий. Именно она нашла в момент прихода к власти Наполеона III необходимые для Гюго подложные документы, организовала быстрый отъезд из страны и тайно последовала за ним сначала в Бельгию, а затем в Англию. С этого времени Гюго стал символом интеллектуального сопротивления диктатуре.
Жюльетта Друэ все время была рядом. Из просто любовницы она превратилась в друга, единомышленника, секретаря, занимаясь документами и архивами Гюго. Их связь стала настолько плодотворной, что даже Адель перед своей смертью просила прощения у мужа и его Музы. В последний месяц своей жизни она разрешила Жюльетте войти в круг их семьи, смирившись с неотделимой «тенью» своего супруга.
Адель умерла в 1868 г., а через три года Гюго в сопровождении Жюльетты Друэ вернулся во Францию. Писатель стал национальным героем, а его подруга — общепризнанным компаньоном, женой во всем, кроме имени. Впрочем, тогда это для нее уже было не столь важно. Она прожила со своим кумиром почти целую жизнь в качестве любовницы и свыклась с этим положением, не претендуя на большее. Тем более что свои привычки молодости в отношении беспорядочных связей престарелый «Фавн» никогда не оставлял.
Последние годы жизни Гюго прошли в атмосфере внешнего почитания со стороны официальной Франции. Он был сказочно богат благодаря бесконечным переизданиям своих книг. В январе 1876 г. его избрали в Сенат, пресса расточала похвалы всему, что выходило из-под его пера. Между тем все явственнее давал о себе знать надвигающийся конец земного пути. В июне 1878 г. у Гюго произошло кровоизлияние в мозг, от которого он оправился, но после этого практически не написал ничего нового. Он стал затворником, хотя иногда принимал знатных иностранцев, желавших поглядеть на национальную знаменитость, и между делом умудрился соблазнить замужнюю Жюдит Мендес, 22-летнюю дочь писателя Теофиля Готье.
28 февраля 1882 г. Гюго отметил свое восьмидесятилетие. В этот день мимо его дома на проспекте Эйлау прошло более 500 тыс. человек, приветствуя великого национального поэта, а вечером состоялось сотое представление его драмы «Эрнани», в котором роль доньи Соль играла знаменитая французская актриса Сара Бернар, не без оснований считавшаяся его любовницей. Через несколько дней Сенат стоя троекратно повторенными аплодисментами приветствовал Виктора Гюго, которому только что воздала высшие почести нация.
Все эти триумфы разделяла его верная подруга 75-летняя Жюльетта Друэ, которая теперь уже почти не расставалась с писателем. Вместе с тем они сохранили привычку по всякому поводу писать друг другу письма. В январе 1883 г., посылая спутнику своей жизни новогодние пожелания, Жюльетта написала: «Обожаемый мой, не знаю, где я буду в эту дату в следующем году, но я счастлива и горда подписать тебе мое удостоверение на жизнь сейчас вот этими только словами: Я люблю тебя». Это было последнее ее новогоднее поздравление — 11 мая 1883 г. она скончалась. Гюго был раздавлен горем до такой степени, что не мог даже присутствовать на ее похоронах. Отныне все ему стало безразлично: с Жюльеттой ушло все его прошлое, вся его жизнь.
Великий поэт, «наиболее француз из всех французов», щедрый и скаредный, верный и ветреный, милосердный и гневный, прожив жизнь святого грешника, расплатился за свои метания, измены и раскаяния полной мерой. Судьба метко наносила удары по дорогим ему людям: старшая дочь Гюго Леопольдина погибла в кораблекрушении, младшая дочь Адель, не сумевшая выйти замуж, на этой почве тихо помешалась. От сердечной болезни умерла жена, а затем и верная любовница. Смерть унесла и обоих сыновей — Шарля и Франсуа. На старости лет Гюго остался одиноким дедом двоих внуков — Жоржа и Жанны.
Летом 1884 г. он совершил последнее свое путешествие — в Швейцарию. В записной книжке наряду с неразборчивыми набросками стихов, начатых и неоконченных поэм появилась запись: «Скоро я перестану заслонять горизонт». Однако даже в это время старец Гюго остался верен себе: он не только целовал ручки и отвешивал знакомым дамам комплименты, но и еще вполне мог показать через окно спальни «небо в звездах» — тому есть свидетельницы. Записи в его дневнике рассказывают о том, что за последние четыре месяца перед смертью 83-летний Виктор восемь раз имел сексуальные отношения с женщинами.
15 мая 1885 г. Гюго, перенесший инфаркт, заболел воспалением легких. Ничто уже не могло его спасти, и 22 мая, в день именин Жюльетты Друэ, он скончался со словами: «Я вижу… темный свет».
На другой день после смерти Гюго правительство приняло решение о национальных похоронах, которые были назначены на 1 июня. Развернулась грандиозная, не имеющая себе равных церемония: в ночь накануне похорон более 200 тыс. парижан прошли перед гробом, стоящим под Триумфальной аркой, с которой свешивалась огромная креповая вуаль. Днем около 2 млн человек выстроились вдоль пути следования катафалка с площади Звезды в Пантеон. По словам присутствовавшего там Мориса Барреса, страна хоронила «поэта-пророка, старого человека, который своими утопиями заставлял трепетать сердца».
Слава Гюго давно перешагнула национальные границы, уже при жизни он стал принадлежать всему миру, а что касается Франции, то каждое новое поколение французов в своем восприятии Гюго, конечно, ставило свои акценты, но изумление, если не восхищение перед этой фигурой было почти всеобщим. Однако, кроме литературной славы у себя на родине, то уменьшающейся, то загорающейся вновь ярким светом, у Гюго есть постоянная популярность среди массового читателя во всем мире, которая не считается ни с табелями о рангах литературных поколений, ни с ярлыками историков литературы.
Тютчев Федор Иванович
(род. в 1803 г. — ум. в 1873 г.)
Федор Иванович Тютчев принадлежит к числу наиболее оригинальных русских поэтов. В его творчестве легко уживались глубокие, философские темы и нежная, тонкая лирика. Не случайно многие его любовные стихотворения становились популярными романсами. При этом Тютчев никогда не стремился стать профессиональным стихотворцем, избрав полем своей деятельности дипломатическую службу. Истоки поэтического вдохновения, отразившегося в лирике, следует искать в любовных связях поэта, коими во все годы своей сознательной жизни он не был обделен.
Женщины любили Тютчева всю его жизнь, любили преданно и верно. Но и сам Федор Иванович, полюбив, весь без остатка отдавался своему чувству.
Родился Федор Иванович Тютчев в семье потомственных дворян 5 декабря 1803 г. в одном из живописнейших уголков России — селе Овстуг Орловской губернии, там же провел детство и отрочество. С 1810 г. семья Тютчевых перебралась в Москву, где имела собственный дом. По свидетельству современников, Тютчевы жили открыто, широко, хлебосольно. Они четко соблюдали ритуалы праздников, крестин, свадеб, именин. В просторном доме находились многочисленные родственники, гости и жильцы. Так что Феде и в детстве, и в юности жилось вольготно и спокойно.
После окончания в феврале 1822 г. словесного факультета Московского университета Тютчев был зачислен в Государственную коллегию иностранных дел. С этого времени началась и всю жизнь продолжалась его дипломатическая карьера. Он служил в Германии, Италии, Франции, принимал участие во многих дипломатических миссиях, сумел проявить политическую и историческую прозорливость во время Крымской кампании и в 1865 г. дослужился до ранга тайного советника.
Надо сказать, что служебная карьера для проницательного и предусмотрительного Тютчева почти всегда шла более или менее предсказуемо. Сложнее складывалась его личная жизнь, претерпевшая немало драматических поворотов. Любовь или, вернее, стихия любви занимала в бытии и сознании Федора Ивановича исключительное место. Пожалуй, трудно найти человека, которого страсти захватывали и потрясали так, как его. Полюбив, он уже не умел, не мог разлюбить: любимая женщина становилась для него как бы воплощением целого мира — удивительным и неповторимым.
Первой любовью Тютчева принято считать юную Амалию фон Лерхенфельд, которой он страстно увлекся вскоре после приезда в Мюнхен, по-видимому, весной 1823 г. (хотя первые любовные увлечения Тютчев пережил еще в России до отъезда в Германию, но сведений о них не сохранилось).
Амалия, внебрачная дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III и княгини Турн-и-Таксис, была одарена редкостной, уникальной красотой. Ею восхищались многие выдающиеся люди, такие, как Генрих Гейне, Пушкин, Николай! Баварский король Людвиг I даже заказал портрет Амалии для собираемой им коллекции портретов европейских красавиц.
Взаимоотношения Амалии с Тютчевым продолжались целых полвека. И этот факт говорит о том, что она сумела оценить его любовь, но все же не смогла или не захотела связать с ним свою судьбу. До потомков дошли неясные сведения о драматических перипетиях начала 1825 г., когда молодой дипломат едва не оказался участником дуэли (неизвестно, с кем, но явно в связи со своей любовью к Амалии) и вынужден был уехать из Мюнхена, взяв долгосрочный отпуск. За время отсутствия Тютчева Амалия обвенчалась с его сослуживцем, бароном Александром Сергеевичем Крюденером, который впоследствии был русским послом в Швеции. Королевская дочь, да к тому же ослепительная красавица, Амалия явно стремилась добиться как можно более высокого положения в обществе. И это ей удалось. Уже в 1830-х гг. она играла первостепенную роль в петербургском высшем свете и пользовалась большим влиянием при дворе. После смерти Крюденера Амалия Максимилиановна вторично вышла замуж за финляндского губернатора и члена Государственного совета графа Н. В. Адлерберга, бывшего к тому же сыном всесильного министра двора. В то время ей исполнилось сорок шесть лет, но она все еще оставалась красавицей.
Амалия не однажды и совершенно бескорыстно оказывала Тютчеву очень важные услуги, что его сильно смущало. В частности, об одной из таких услуг в 1836 г. Тютчев сказал: «Ах, что за напасть! И в какой же надо быть мне нужде, чтобы так испортить дружеские отношения! Все равно, как если бы кто-нибудь, желая прикрыть свою наготу, не нашел для этого иного способа, как выкроить панталоны из холста, расписанного Рафаэлем… И, однако, из всех известных мне в мире людей она, бесспорно, единственная, по отношению к которой я с наименьшим отвращением чувствовал бы себя обязанным».
Здесь можно усомниться: так ли уж Тютчева огорчали заботы Амалии о нем. Ведь они как бы подтверждали глубокую взаимную симпатию. Недаром же поэт полушутя-полусерьезно просил своего тогдашнего друга князя Ивана Гагарина: «Скажите ей, что если она меня забудет, ее постигнет несчастье».
Но Амалия так и не смогла забыть Тютчева. Как и он, любивший ее всегда, хотя это была скорее нежная дружба, нежели страстная любовь. В 1840 г. он писал родителям: «После России госпожа Крюденер моя самая давняя любовь… Она все еще очень хороша собой, и наша дружба, к счастью, изменилась не более, чем ее внешность».
В 1870 г., случайно встретившись с Амалией Максимилиановной в курортном городе Карлсбаде (ныне Карловы Вары), 67-летний Тютчев посвятил ей знаменитое стихотворение «Я встретил вас…»
Но вернемся к событиям конца 1825 г. Неизвестно, когда Тютчев узнал о свадьбе Амалии, но легко представить себе его боль и отчаяние. И тем не менее очень скоро, 5 марта 1826 г. он женился на Элеоноре Петерсон, урожденной графине Ботмер. Это был во многих отношениях странный брак. Неожиданно для окружающих 22-летний молодой человек тайно обвенчался с недавно овдовевшей женщиной, матерью четверых детей, которая к тому же была на четыре года старше его. К этому следует еще добавить, что, согласно суждению одного из биографов поэта К. В. Пигарева, «серьезные умственные запросы Элеоноре были чужды». Даже через десять лет, в 1836 г. мюнхенский начальник Тютчева Г. И. Гагарин, очень к нему благоволивший, писал о тяжелых последствиях «неприятного и ложного положения, в которое он поставлен своим роковым браком».
Правда, в пользу этого брака свидетельствует то, что Элеонора была очень обаятельной женщиной, о чем свидетельствуют и ее портреты, и посвященные ей стихи. Дочь графа Теодора Ботмера, принадлежавшего к одной из самых родовитых баварских фамилий, она еще совсем юной вышла замуж за русского дипломата Александра Петерсона и прожила с ним около семи лет, до его кончины. Кстати, трое ее сыновей от первого брака стали впоследствии русскими морскими офицерами.
Многие биографы поэта считают, что он решился на эту женитьбу от отчаяния, чтобы хоть как-то смягчить боль, вызванную утратой истинной своей возлюбленной.
Так или иначе, но Тютчев не ошибся в женщине, которая беспредельно его любила. Он ценил ее чувства, что видно из письма к родителям: «…Я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня… не было ни одного дня в ее жизни, когда ради моего благополучия она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновения, умереть за меня».
С Элеонорой, которая была не только преданной женой, но и превосходной хозяйкой, Тютчев прожил двенадцать лет. И первые семь из них, до 1833 г. (когда в его жизнь вошла новая любовь), были временем почти безоблачного семейного счастья. Позже поэт не раз вспоминал об этих годах как об утраченном рае.
В феврале 1833 г. на одном из балов Тютчев познакомился с сестрой своего друга, баварского публициста Карла Пфеффеля, двадцатидвухлетней красавицей Эрнестиной и ее мужем, бароном Дёрнбергом, месяц назад приехавшим в Мюнхен. На этом вечере, кстати, произошла удивительная история: Дёрнберг почувствовал себя плохо и покинул бал, сказав на прощанье Тютчеву: «Поручаю вам свою жену», — а через несколько дней скончался.
После смерти мужа Эрнестина уехала из Мюнхена, но вскоре вернулась. И вспыхнула любовь, которая принесла поначалу больше страданий, чем счастья. Тютчев явно не мог ради новой любви не только расстаться с Элеонорой, но даже разлюбить ее. И в то же время он не имел сил разорвать отношения с Эрнестиной.
Эрнестина сумела понять и оценить Тютчева, вероятно, более, чем кто-либо, — и как человека, и как мыслителя, и как поэта (впоследствии она специально изучила русский язык, чтобы иметь возможность читать тютчевские стихи). В их любви была та полнота близости, которой явно недоставало в первом — в какой-то мере случайном — брачном союзе поэта. В этой любви присутствовало и глубокое духовное взаимопонимание, о чем свидетельствует их переписка (Эрнестине Тютчев написал более 500 писем), и властная страсть, которая в своих предельных выражениях как бы даже страшила поэта. Отсюда и его стихи, посвященные ей — «Люблю глаза твои, мой друг…» и «Итальянская villa».
Полнота любви так соединяла их, что расстаться было неимоверно трудно, хотя, как можно не без основания предположить, они пытались разорвать свои отношения. Тем более что их связь не могла долго оставаться незамеченной. Уже в июле 1833 г. Элеонора писала Николаю Тютчеву, брату поэта: «Он, как мне кажется, делает глупости, или что-то близкое к ним… Я думаю, что Федор легкомысленно позволяет себе маленькие светские интрижки, которые, как бы незначительны они ни были, могут неприятно осложниться. Я не ревнива, и у меня для этого нет оснований, но я беспокоюсь, видя, как он уподобляется сумасбродам».
По-видимому, Тютчев расстался с Эрнестиной в конце 1833 г., поскольку ни зимой, ни весной 1834 г. в Мюнхене ее не было. Возможно, она сама решила бежать от своей любви. Ничего не известно об их встречах в 1834 г. (возможно, их и не было), но в июне 1835 г. Эрнестина внесла в свой альбом запись о «счастливых днях, проведенных в Эглофсгейме».
Следующая из этих записей — «Воспоминание о 20 марта 1836 года!!!» В это время встречи Тютчева с Эрнестиной стали, вероятно, слишком явными, что привело к драматическим последствиям. Речь идет о попытке Элеоноры кончить жизнь самоубийством. В отсутствие мужа она нанесла себе несколько ударов кинжалом, служившим дополнением к маскарадному костюму. Скорее всего, это был жест отчаяния, нежели твердая решимость умереть. Увидев кровь, выступившую из ран, Элеонора выбежала на улицу и потеряла сознание. Соседи принесли ее домой. Вскоре пришел Тютчев и, по-видимому, пообещал разорвать отношения с Эрнестиной.
Элеонора нашла в себе силы простить мужа, и их отношения остались прежними. Кроме того, они решили уехать из Мюнхена в Россию. В июне 1837 г. семья Тютчевых прибыла в Петербург. Пробыв на родине два месяца, Тютчев, пока один, без семьи, отправился к новому месту службы — в Турин. И уже оттуда он писал родителям: «Я хочу поговорить с вами о жене… Было бы бесполезно стараться объяснить вам, каковы мои чувства к ней. Она их знает, и этого достаточно. Позвольте сказать вам лишь следующее: малейшее добро, оказанное ей, в моих глазах будет иметь во сто крат больше ценности, нежели самые большие милости, оказанные мне лично».
Несомненно, это было выражением глубоко искренних чувств к жене. И все же… Через несколько дней после написания этого письма Тютчев отправился в Геную, чтобы встретиться с Эрнестиной. Хотя биографы поэта считают, что это свидание могло быть прощанием Тютчева со своей любовью, о чем сказано им в написанном тогда стихотворении «1 декабря 1837 г.»:
Вполне вероятно, по обоюдному согласию поэт и его возлюбленная решили навсегда расстаться.
Сказав «последнее прости» Эрнестине, Тютчев все свои помыслы обратил к семье. В Турине он с нетерпением ждал жену и детей, находившихся в России. И здесь он пережил страшную трагедию: в 1838 г. Элеонора безвременно скончалась. Косвенной причиной ее смерти был пожар, случившийся на теплоходе, направлявшемся из Кронштадта в Любек. Среди трехсот пассажиров, в числе которых были известный русский поэт Петр Вяземский и молодой Иван Тургенев, находилась и Элеонора с тремя малолетними дочерьми. Спасая своих детей, она испытала тяжелейшее нервное потрясение. Оно усугубилось еще и тем, что во время пожара пропали документы, деньги, вещи. Тютчевы испытывали сильную материальную нужду после этого события, живя на правительственное пособие, которого едва хватало. Все это окончательно подорвало здоровье Элеоноры, и после сильной простуды в возрасте 39 лет 27 августа она умерла на руках у мужа, который за одну ночь поседел от горя.
Пережитая трагедия еще очень долго оставалась в душе Тютчева незаживающей раной. 1 декабря 1839 г. он писал родителям: «…есть вещи, о коих невозможно говорить, — эти воспоминания кровоточат и никогда не зарубцуются».
Но при всей глубокой скорби Тютчев не забыл о прежней любви. В декабре 1838 г. в Генуе состоялась его тайная помолвка с Эрнестиной Пфеффель; об этом не знали даже ближайшие родственники. 1 марта 1839 г. Тютчев подал официальное заявление о своем намерении вступить в новый брак и 17 июля обвенчался с Эрнестиной Федоровной в Берне, в церкви при русском посольстве. Ему было тридцать пять лет, ей — двадцать девять. Жизнь как бы начиналась заново. В феврале 1840 г. родилась их первая дочь, Мария. В следующем году родился сын Дмитрий. Кроме того, Эрнестина Федоровна удочерила Анну, Дарью и Екатерину — дочерей Тютчева от первого брака, и стала им настоящей матерью.
В 1844 г. Тютчев окончательно вернулся на родину, быстро освоившись в культурной и политической жизни петербургского общества. И за те тридцать лет, которые ему оставалось жить, за границу он выезжал лишь изредка. В то время очень немногие петербуржцы знали о его поэтическом даре и тем более думали о Тютчеве как о выдающемся поэте. Перед ними предстал человек, беседы с которым восхищали многих мыслителей и политиков Европы. И Тютчев в прямом смысле слова затмил всех остроумных людей своего времени.
Однако вскоре современникам предстояло увидеть в Тютчеве достойного продолжателя славы Пушкина и Лермонтова. С 1849 г. начинается новый расцвет творчества поэта, продолжавшийся более полутора десятилетий. А в следующем, 1850 г. началась наиболее глубокая и захватывающая любовь его к Елене Денисьевой.
Трудно понять, что этому предшествовало. Отношения с женой у Тютчева были близки к идеальным. Они счастливо прожили семнадцать лет, и за это время он ни разу не увлекся другой женщиной. Его потомок и биограф К. В. Пигарев считал это своеобразием поэта. Он писал: «С семьей Тютчев никогда не „порывал“ и не смог бы решиться на это. Он не был однолюбом. Подобно тому, как раньше любовь к первой жене жила в нем рядом со страстной влюбленностью в Э. Дёрнберг, так теперь привязанность к ней, его второй жене, совмещалась с любовью к Денисьевой, и это вносило в его отношения к обеим женщинам мучительную раздвоенность».
Однако дело не только в том, что Тютчев не мог ограничиться одной любовью. Каждая из них была для него вершиной блаженства: полюбив, он уже не мог разлюбить. Правда состоит и в том, что именно Эрнестина Федоровна всегда оставалась для Тютчева незаменимым другом. В июле 1851 г., через год после начала его любви к Денисьевой, Тютчев писал Эрнестине Федоровне из Петербурга в Овстуг, где она тогда жила: «Я решительно возражаю против твоего отсутствия… С твоим исчезновением моя жизнь лишается всякой последовательности, всякой связности. Нет на свете существа умнее тебя. Мне не с кем поговорить… мне, говорящему со всеми…» Еще одно письмо, написанное через месяц: «Ты… самое лучшее из всего, что известно мне в мире…»
Такие признания можно найти в десятках тютчевских писем того времени, и нет никаких оснований усомниться в искренности поэта. Можно даже предположить, что не будь его отношения с женой столь идеальными, он все же порвал бы с ней ради другой.
Новая избранница Тютчева, Елена Денисьева была племянницей инспектрисы института благородных девиц А. Д. Денисьевой, где учились его дочери Дарья и Екатерина. Она в то время заканчивала Смольный. Когда поэт впервые увидел Денисьеву, ей было двадцать лет, ему — сорок два года. В течение последующих четырех лет они встречались достаточно часто, но их отношения не шли дальше взаимной симпатии, поскольку Елена была девушкой непростой и, можно даже сказать, несколько загадочной. Исключительная живость и свобода характера сочетались в ней с глубокой религиозностью; но в то же время высокая культура поведения и сознания, изящная отточенность жестов и слов вдруг могли смениться резкими, даже буйными вспышками гнева.
У Денисьевой было немало блестящих поклонников, в том числе знаменитый тогда писатель граф Сологуб. Но среди многих своих воздыхателей, которые с разных точек зрения были гораздо предпочтительнее немолодого отца семейства Тютчева, она все же выбрала именно его. Первое объяснение произошло 15 июля 1850 г. Ровно через пятнадцать лет Тютчев напишет об этом «блаженно-роковом дне»:
Тайные свидания Елены Денисьевой с поэтом вскоре стали известны всему Петербургу. Ее отец в гневе отрекся от дочери и запретил родственникам встречаться с нею. Но тетка, воспитывавшая Елену с детских лет и любившая ее как родную дочь, отнеслась к чувствам племянницы с пониманием. Получив отставку в Смольном, она поселилась с Еленой на частной квартире. К Тютчеву, который был камергером, к тому же имел определенный вес при дворе, она относилась с большим почтением, а потому не препятствовала любви своей племянницы.
В мае 1851 г. Денисьева родила дочь, которую в честь матери назвали Еленой. Это окончательно соединило возлюбленных нерасторжимой связью. Правда, рождение ребенка вызвало некоторые осложнения: хотя Елена Александровна окрестила девочку как Тютчеву, этот акт не имел юридической силы. Это означало, что дочь должна была разделить печальную судьбу незаконнорожденных детей. Но самолюбивая Денисьева, которая и себя называла Тютчевой, видела в формальных преградах лишь роковое стечение обстоятельств. Она была убеждена, что Тютчев не может вступить с ней в брак потому, что «он уже три раза женат, а четвертый брак не может быть освящен в церкви… Но так Богу угодно, и я смиряюсь перед Его святою волею, не без того, чтобы по временам горько оплакивать свою судьбу».
Непонятно, почему в сознании Елены Александровны сложилось это убеждение, не соответствовавшее действительности (включая и то, что Тютчев будто бы был женат не два, а три раза), но, по-видимому, оно хоть как-то примиряло ее с «жалким и фальшивым положением».
Тютчев всегда старался как можно больше времени проводить с Денисьевой. Этому способствовало то, что Эрнестина Федоровна с младшими детьми обычно большую часть года жила в Овстуге, куда Тютчев приезжал хотя и часто, но ненадолго. А зимние месяцы жена иногда проводила за границей.
Новая любовь, тем не менее, не заслонила былые чувства к жене. В августе 1851 г. Тютчев писал Эрнестине: «Ах, насколько ты лучше меня, насколько выше! Сколько выдержанности, сколько серьезности в твоей любви — и каким мелким, каким жалким я чувствую тебя сравнительно с тобою…»
Можно предположить, что Тютчев испытывал беспредельное упоение той любовью, которую вызывал у обеих женщин. С другой стороны, ему казалось, что вызванная им любовь — ничем не заслуженный, поистине чудесный дар. Он сам не раз признавался: «Я не знаю никого, кто бы менее чем я достоин любви. Поэтому, когда я становился объектом чьей-нибудь любви, это всегда меня изумляло…»
Любовь Денисьевой в самом деле была явлением исключительным. По воспоминаниям Георгиевского, мужа ее сестры, «самоотверженная, бескорыстная, безграничная, бесконечная, безраздельная и готовая на все любовь… — такая любовь, которая готова была и на всякого рода порывы и безумные крайности с совершенным попранием всякого рода светских условностей и общепринятых условий». О безмерной любви своей Лели поэт не раз говорил в стихах, сокрушаясь, что он, породивший такую любовь, не способен подняться до ее высоты и силы.
Тем не менее, к Денисьевой Тютчев был очень привязан. Когда он на более или менее длительный срок уезжал в Москву, он брал ее с собой. Наконец, уже в последние годы ее жизни они не раз вместе путешествовали по Европе. Этими поездками Елена особенно дорожила, говоря, что во время них Тютчев был «в полном и нераздельном ее обладании».
Широко распространено мнение, что Денисьева из-за своей незаконной любви превратилась в своего роду парию. Но если это и было так, то лишь в самом начале ее отношений с Тютчевым. С годами она так или иначе вошла в круг людей, близких к нему.
Как же воспринимала Эрнестина Федоровна любовь мужа к другой женщине? Ей надо отдать должное. В очень мучительных для нее жизненных обстоятельствах Эрнестина Федоровна проявила редчайшее терпение и достоинство. За четырнадцать лет она ничем не обнаружила осведомленность о любовнице мужа и никогда не унижалась до разговоров о ней с кем бы то ни было. Единственное, о чем она говорила в письмах к мужу, так это о том, что он разлюбил ее.
Тютчев, как всегда в таких случаях, решительно возражал жене, отрицавшей его любовь к ней. И в этом состояло трудно-понимаемое, пожалуй, даже пугающее раздвоение его души. Можно доказывать, что субъективно, внутри мятущегося сознания, он был по-своему честен и прав. Но понять и оправдать его с житейской точки зрения — задача не из легких.
Однако и жена, и дети все-таки пытались понять. В 1855 г. старшая дочь поэта Анна, ясно представлявшая положение вещей, писала о своей мачехе: «Мама как раз та женщина, которая нужна папе, — любящая непоследовательно, слепо и долготерпеливо. Чтобы любить папу, зная его и понимая, нужно… быть святой, совершенно отрешенной от всего земного».
Взаимоотношения Тютчева с женой в течение долгих периодов, по сути дела, сводились только к переписке, как, например, было в период с 1851 по 1854 гг. По возвращении Эрнестины Федоровны из Германии в мае 1854 г. наступило примирение, хотя, конечно, и неполное. Установилось некое условное равновесие между двумя разными жизнями, которыми, в сущности, жил Тютчев.
В октябре 1860 г. в Женеве Денисьева родила второго ребенка — сына Федора. Через четыре года на свет появился сын Николай. Сразу после родов у Елены начал быстро прогрессировать туберкулез. Тютчев был безутешен. «Он печален и подавлен, — писала в июле его дочь Екатерина своей тетке Дарье, — так как Д. тяжело больна, о чем он сообщил мне полунамеками; он опасается, что она не выживет, и осыпает себя упреками… Со времени его возвращения в Москву он никого не видел и все свое время посвящает уходу за ней. Бедный отец!»
4 августа 1864 г. Елена Денисьева скончалась. На другой день после похорон Тютчев писал Георгиевскому: «Пустота, страшная пустота… Даже вспомнить о ней — вызвать ее, живую, в памяти — как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу. Страшно невыносимо…»
Через три недели после смерти Денисьевой Тютчев приехал к своей старшей дочери Анне, находившейся в Германии, в Дармштадте. Она была потрясена его состоянием, несмотря на то что едва ли не более всех осуждала его любовь: «Папа только что провел у меня три дня — и в каком он состоянии — сердце растапливается от жалости, — писала она сестре Екатерине. — Он постарел лет на пятнадцать, его бедное тело превратилось в скелет». В следующем письме она говорила, что отец «в состоянии, близком к помешательству…» В это время в Дармштадте пребывал царский двор, с которым и приехала туда Анна, и ей было «очень тяжело видеть, как папа проливает слезы и рыдает на глазах у всех».
В сентябре Тютчев приехал в Женеву, где его ждала Эрнестина Федоровна. По словам очевидицы, «они встретились с пылкой нежностью». И под воздействием этой встречи Тютчев на какое-то время не то чтобы успокоился, но словно бы примирился со своей страшной потерей. Однако это примирение с трагедией было недолгим. Тютчев даже не смог сохранить его видимость перед Эрнестиной. Она рассказывала много позднее, что видела тогда мужа плачущим так, как ей никого и никогда не доводилось видеть. Но высота души ее была поразительной: «Его скорбь, — говорила она, — для меня священна, какова бы ни была ее причина».
В Петербург Тютчев вернулся в марте 1865 г. Он вернулся туда, «где еще что-нибудь от нее осталось, дети ее, друзья, весь ее бедный домашний быт…» Дочь поэта и Денисьевой, Елена, которой было уже около четырнадцати лет, находилась в частном пансионе; четырехлетний Федя и десятимесячный Коля жили у своей двоюродной бабки А. Д. Денисьевой. Вскоре после возвращения Тютчева у Елены открылась скоротечная чахотка. 2 мая 1865 г. она скончалась. На следующий день от той же болезни умер маленький Коля. Похоронив детей рядом с Еленой Александровной, Тютчев писал своему другу Георгиевскому: «Последние события переполнили меру и довели меня до совершенной бесчувственности. Я и сам не сознаю, не понимаю…» На что у него хватило сил, так это на то, чтобы убедить старшую дочь Анну взять к себе единственного оставшегося ребенка, Федю.
В течение нескольких месяцев после смерти детей Тютчев был снова на грани отчаяния. В июне 1865 г. он писал сестре Денисьевой: «Не было ни одного дня, который бы я не начинал без некоторого изумления, как человек продолжает жить, хотя ему отрубили голову и вырвали сердце».
Через год после смерти Елены Александровны поэт в какой-то мере преодолел горечь безвременных утрат. Но все же чувство мучительной пустоты мира продолжало томить его. 23 ноября 1865 г. Тютчев пишет стихи:
Эту томящую пустоту так или иначе заполнила своего рода иллюзия любви к женщине, которая была близкой подругой Денисьевой. Она носила то же имя, и ее судьба во многом совпадала с судьбой Елены Александровны. Елена Богданова, урожденная баронесса Услар, училась вместе с Денисьевой в Смольном институте. Тютчев познакомился с ней, по-видимому, в то же время, что и с Денисьевой. И после смерти возлюбленной он ценил возможность говорить о ней со столь давно и хорошо знавшей ее женщиной. А в конце 1865 или начале 1866 г. стал с ней постоянно встречаться.
Отношение Тютчева к Елене Богдановой, высокообразованной и даровитой женщине, было своего рода поклонением, которое продолжалось до самого конца его жизни. И все же в этом «культе» чувствовалось что-то искусственное: привязанность поэта к этой уже далеко не молодой женщине воспринималась только как средство заполнить «пустоту».
В начале 1870 гг. смерть снова вторгается в семью поэта. В 1870 г. скончался его сын от второго брака, Дмитрий, вслед за сыном умер младший, любимый брат Николай; через два года — дочь Мария.
Можно только поражаться самообладанию поэта, перенесшего столько потерь и горестных разочарований. Понятно, что все эти невзгоды сказались на самочувствии Тютчева. Единственным утешением было, что до самой его смерти рядом с ним оставалась Эрнестина Федоровна. Она почти не отходила от мужа после того, как 1 января 1872 г. у него случился удар, в результате которого была парализована левая часть тела.
Пройдя все круги рая и ада, Федор Иванович Тютчев 15 июля 1873 г. наконец обрел вечный покой. Отошло в прошлое все, что волновало и заставляло страдать поэта. Но остались бессмертные строки, которые будут волновать нас до тех пор, пока существует великая и безмерная страсть.
Достоевский Федор Михайлович
(род. в 1821 г. — ум. в 1881 г.)
Описывая личную, а тем более интимную жизнь Федора Михайловича Достоевского, любой рассказчик столкнется с неизбежными трудностями. Как соблюсти чувство такта и меры, если речь идет о такой гениальной и в то же время больной индивидуальности, ни в чем не знавшей границ и пределов? В любом случае волей-неволей биографы вынуждены следовать за всеми неистовыми порывами и неукротимыми страстями писателя, в том числе и погружаться в мятежное «подполье» его души.
В отличие от другого русского классика, Льва Толстого, чьи книги представляют собой одну огромную исповедь с подробным описанием самых скрытных желаний, Достоевский неохотно открывал потаенные стороны своего существования. Он вообще был очень сдержан в том, что касалось его чувственных переживаний, избегал подобных признаний даже в письмах к близким людям, за исключением, возможно, писем к брату. Зато полную волю своим чувствам в словесных излияниях Достоевский дал в последние годы жизни, когда испытал абсолютную сексуальную свободу в отношениях с Анной Григорьевной, своей второй женой. Правда, эти откровения сегодня уже не прочесть. Анна Григорьевна Достоевская ревниво вымарывала все те места в письмах мужа, которые казались ей чересчур эротичными. Причем ее цензура распространялась и на прошлое, и на настоящее любовных увлечений супруга.
Безусловно, сам Достоевский был личностью гораздо более сложной, чем об этом можно судить из переписки или характеристик героев его произведений. Пройдя через тяжкие испытания, каторгу, нужду и одиночество, патологический любовник и искатель святых истин прожил удивительную жизнь, полную неожиданностей и кричащих противоречий.
Федор Михайлович Достоевский родился 11 января 1821 г. в Москве. Ни знатностью, ни богатством родители будущего писателя похвастать не могли, да и особой удачливостью не отличались. В большой семье (у Достоевских было восемь детей) безраздельно властвовал отец, Михаил Андреевич, врач Мариинской больницы для бедных. Крутой нрав главы семейства ощущали и жена, и дети. Вероятнее всего, болезненность Федора как раз и связана со вспышками отцовского гнева и насилием над близкими. Правда, происходило это редко. В основном отношения отца с детьми, особенно с сыновьями, были дружескими. Детей воспитывали в строгости и послушании, почтении к старшим, пресекая всякие вольности в поведении и суждениях. В частности, о женщинах разрешалось говорить только на примерах стихов классиков. А уж о каком-либо флирте и упоминать не приходится.
Несколько большая свобода допускалась лишь в их небольшом имении Даровое, куда семья Достоевских выезжала на лето. Младшие сестры и крестьянские девочки — вот то женское общество, которое окружало Федора до шестнадцати лет. Его первые эротические ощущения связаны именно с этими детскими воспоминаниями, что впоследствии нашло отражение и в творчестве. Достоевский-писатель всегда испытывал повышенный интерес к маленьким девочкам (говоря современным языком, «нимфеткам»). Привлекала его и тема растления малолетних. Ей посвящены поразительные страницы из романов «Униженные и оскорбленные», «Преступление и наказание», «Бесы» (особенно глава «У Тихона», не вошедшая в основной текст романа по вполне понятным причинам).
Обостренной впечатлительности Федора способствовала и обстановка, царившая в семье. Доктор Достоевский, конечно, любил сыновей, но держал их в чрезмерной строгости. Именно от него Федору передались такие черты характера, как мрачность, угрюмость, раздражительность, от чего он так страдал, но от чего так и не смог избавиться до конца своей жизни.
Зато мать, Марию Федоровну, мальчик очень любил, отвечая ей той же нежностью, с какой она к нему относилась. Но, по-видимому, отцовские гены оказались все же сильнее, и хотя Достоевский навсегда сохранил к матери чувство благодарности за ее искренность, характер его впоследствии так и не изменился. Образ матери, мягкой и доброй женщины, остался в памяти Федора на всю жизнь. Судьба ее, однако, оказалась не очень счастливой. У нее рано открылся туберкулез, и умерла она сравнительно молодой в 1837 г., когда юному Достоевскому не исполнилось еще и шестнадцати лет.
Оставшись вдовцом, отец отправил Федора и его младшего брата Михаила в Петербург, на учебу в Инженерном военном училище. Сверстники по училищу встретили Федора недоброжелательно из-за его замкнутости, робости, отсутствия манер и знатного происхождения. Он был нелюдим, держался особняком, порою бывал смешным и, вероятно, казался неоперившимся птенцом всем этим дворянским сынкам, которые в семнадцать лет уже познали тайны любви в объятиях крепостных девок или петербургских проституток. Федор же избегал ходить в гости, не умел держать себя на людях и смущался в женском обществе.
После отъезда старших сыновей лейб-лекарь Достоевский вышел в отставку и поселился в своем имении Даровое вместе со своей бывшей московской служанкой Катериной Александровой, сделав ее своей любовницей. Михаил Андреевич постоянно пьянствовал, жестоко обращался с крестьянами и дворовыми, а его гнев порой доходил до нервных припадков. Крестьяне ненавидели своего барина и однажды устроили против него настоящий заговор, в котором приняли участие родственники его любовницы Катерины. Это и привело его к трагической гибели: летом 1839 г. крестьяне жестоко расправились со своевольным помещиком,
Обстоятельства смерти отца, причиной которой были и разврат, и пьянство, и насилие, потрясли восемнадцатилетнего юношу. Эти переживания так отложились в его памяти, что через сорок лет писатель использовал их в «Братьях Карамазовых», хотя трудно сказать, в какой мере портрет старика Карамазова соответствовал истинному облику отставного лейб-лекаря Михаила Достоевского. Так или иначе, трагедия в Даровом наложила роковой отпечаток на личность Федора. В частности, знаменитый Зигмунд Фрейд даже предположил в одной из своих работ, что травматическое потрясение от гибели отца обострило болезнь будущего писателя, придав ей характер эпилепсии. Впоследствии тема отношений отца и сына не раз возникала в творчестве Достоевского. Возможно, в какой-то мере поведение отца в Даровом стало той психологической основой, на которой и строился образ сладострастного старика Карамазова.
Из всего этого можно сделать вывод, что формирование личности Достоевского в молодые годы происходило тяжело и болезненно. Ранняя смерть матери, ненависть крестьян к отцу, приведшая к убийству, лицемерие окружающих порождали в хрупкой душе Федора хаос и сумятицу. Положение усугублялось бюрократической, бездушной обстановкой в Инженерном училище. Достоевский мечтал о творчестве, высоком искусстве, свободе и чистой любви, в то время как жизнь преподносила иные реалии — злобное высокомерие сверстников, тупость преподавателей и начальников. Нередко восторг нарождавшейся творческой мысли, острота новых впечатлений так захватывали Достоевского, что будущая служба представлялась ему настоящим кошмаром. Не случайно в письме к брату Михаилу промелькнула многозначительная фраза: «У меня есть прожект сделаться сумасшедшим» — то есть остаться независимым и свободным, прикрывшись маской безумия. Да и как не поверить его словам, если в свои восемнадцать лет Достоевский произнес пророчески: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать; ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время. Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком».
Поделиться книгой: