Помоги проекту - поделись книгой:
Это лицо и запечатлел скульптор Карл Паульсен на памятнике в Тромсё. А поближе к берегу в розовый гранит вделана плита, начертаны имена членов экипажа «Латама»: Гильбо, Дитрихсен, Ва ленте, де Кувервиль, Брази.
Георг Габриельсен принимает гостей
В Вардё много членов общества «Норвегия — Советский Союз». Но на встречу с нами собрались и просто любопытные, услышавшие о том, что среди русских есть артистка, кукла которой читает по-норвежски уморительную лекцию о любви.
Меня представили как автора повести о Фритьофе Нансене. Коротко рассказав о новинках советской литературы, я спросил, нет лн среди слушателей или среди их знакомых тех, кто встречался с Нансеном. Через минуту пришла записка: «Я видел Нансена. Буду рад встретить советских гостей у себя дома завтра вечером. Георг Габриельсен».
...Георг Габриельсен оказался рослым седовласым человеком, которому можно было дать и пятьдесят пять, и шестьдесят пять: перевалив за полсотни, сухопарые норвежцы в общем меняются мало. Оказалось, что Габриельсену скоро семьдесят семь.
В большой комнате висели в рамках два диплома, подтверждающие, что наш хозяин получил награды «За отличную помощь в развитии рыболовства».
— Да, так оно и было, — произнес г-н Габриельсен, снимая со стены одну рамочку и внимательно разглядывая диплом. — Я действительно рыбак. Мои отец и дед — тоже. Наша семья переселилась сюда со своей фермы в долине Гудбрансдален еще в тысяча семьсот сорок третьем году. С тех пор все Габриельсены ловят рыбу. Сорок лет назад был создан профсоюз рыбаков, и я вступил в него одним из первых. Когда мы задумали создать здесь, в Вардё, рыбацкий кооператив, Габриельсены не стали ждать, пока раскачаются другие...
Может, с возрастом у Габриельсена появилась странная привычка — он замолкал на полуфразе, минуту сосредоточенно молчал, а потом переводил разговор на совершенно другую тему. Вот так и сейчас — помолчав, он сказал мне:
— Так вот, я видел Нансена. Но это было не в тот год, когда он вернулся из похода на «Фраме», а позднее. Это было после того, как мы, норвежцы, разорвали унию со Швецией и получили независимость. Нансен приехал в Вардё вместе с Миккельсеном, который тогда был нашим первым премьер-министром. А народ хотел, чтобы премьер-министром был Нансен. Наверное, Миккельсену не очень-то нравилось слушать крики: «Возьми руль, Фритьоф Нансен!» Однако Нансен не хотел брать руль, он хотел снова уйти в ледяную пустыню.
И вот они оба приехали в Вардё. Тогда надо было решать, будет ли Норвегия республикой или монархией. Все жители собрались возле церкви. Миккельсен и Нансен стали говорить о том, что, конечно, республика лучше, но что великие державы обещали быстро признать независимость Норвегии лишь в том случае, если норвежцами станет управлять король. Значит, будет лучше, если норвежцы выберут себе короля. Так они говорили, а один наш рыбак слушал, слушал, да вдруг как заорет во всю глотку: «Правильно! Долой короля! Да здравствует Нансен!»
Выждав, когда мы кончили смеяться, рассказчик взял с полки альбом со снимками старого Вардё — такого, каким его видел Нансен. Гитлеровцы спалили здание почты, оттуда были посланы первые телеграммы о возвращении героев; однако он, Габриельсен, может показать место, где оно стояло.
— А что, не могло так быть, что телеграммы Нансена принимал Адам Эгеде-Ниссен? — спрашиваю я.
Нет, Габриельсен не думает, чтобы это было возможно. Нансен вернулся в 1896 году, а Эгеде-Ниссен, будущий председатель Коммунистической партии Норвегии, стал почтмейстером в Вардё годом позже. Габриельсен хорошо помнит, как Эгеде-Ниссен на русских судах, возвращающихся с рыбой в Архангельск, отправлял нелегальные брошюры, которые друзья Ленина печатали за границей. А потом он же, Эгеде-Ниссен, стал печатать такие брошюры в местной типографии, где ему помогали русские наборщики-эмигранты. К сожалению, здание типографии разрушили гитлеровцы...
— Сын Эгеде-Ниссена, Адам-младший, лечил китобоев. Когда началась война, он стал военным врачом. Сюда он вернулся, когда русские стали гнать оккупантов с севера Норвегии. Это было осенью сорок четвертого года, и тогда мы по-настоящему узнали, что русские — наши друзья. Вы видели памятник советскому солдату в Киркенесе? Если бы не подоспели ваши, гитлеровцы взорвали бы штольни, куда от них укрылись киркенесцы. Гитлеровцы сожгли Киркенес. Они вообще, отступая, оставляли за собой пустыню. Вот в это время сюда и вернулся Адам Эгеде-Ниссен, высокий такой парень, он лечил норвежцев и русских, раненных в боях с гитлеровцами.
Старый рыбак прошел к книжной полке и стал рыться в журналах, что-то бормоча.
— Ага, вот!
Габриельсен протянул нам толстый том в красивом переплете. «Наши погибшие, 1939—1945 годы» — написано было на обложке.
— Прочтите там, где закладка.
— «Габриельсен Кристофер, рыбак из Вардё, родился 28 апреля 1904 года...»
— Это мой брат, — тихо сказал хозяин. — Здесь четыре таких тома. В них названы все погибшие в те годы. Одиннадцать тысяч коротких биографий. Эти памятные книги можно купить. Но семьи погибших получили их бесплатно.
Поставив том на полку, хозяин спросил, не изданы ли и в Советском Союзе подобные книги?
— Нет, — ответили мы ему. — Не изданы. Одиннадцать тысяч — это четыре тома. Если считать и погибших мирных жителей и замученных гитлеровцами военнопленных, мы потеряли в войну двадцать миллионов человек. Их имена заняли бы, заняли бы... Да, больше семи тысяч таких томов...
Небольшая площадка над бездной. За спиной горная тундра, замшелые камни, олени, ищущие корм. Пахнущий талым снегом холодный ветер дует оттуда, из горного мира, заставляет поднимать воротники пиджаков и плащей.
А внизу, в бездне, длинный зеленый остров, лишь отчасти занятый кварталами Тромсё. Прозрачные дали не замутнены заводскими дымами. С птичьего полета видно дорогу, по которой отправилась в поход вокруг севера Евразии «Вега» Норденшельда, ушел с надеждой и вернулся с триумфом «Фрам», над которой последний раз взлетел Руал Амундсен.
По синему стеклу пролива скользит к белому мосту белый корабль. Он идет в водах, раскрытых в северные просторы, в водах, откуда вот уже несколько столетий уходят навстречу неведомому неробкие, ищущие люди.
Путешествие вокруг Африки капитана Бегмы
Док приспособлен для того, чтобы стоять в порту. Это оседлое сооружение, по океанам ему плавать не положено, хоть он и плавучий. И когда его понуждают к этому, он оказывает сопротивление. Неуклюжая махина под ударами ветра и волн норовит сорваться с привязи. Однако это несуразное, неповоротливое устройство заставляют плыть, и иногда-таки долгонько. Потому что доставить док иным путем оттуда, где его сделали, туда, где ему положено- служить, нельзя. По железной дороге такой гигант не перевезешь. Сама по себе операция взятия дока на буксир и его транспортировки — дело очень сложное. В этом деле выработана сложная стратегия, каждому судну, участвующему в буксировке, в каждом случае — в порту, на рейде, в походе — отведена своя роль, свое место. Порядок движения судов так же строг, как порядок строя крейсеров на параде.
Капитан Василий Маркович Бегма — человек опытный не только в судовождении, но и в такой редкой морской специальности, как буксировка несамоходных объектов.
И сейчас он плывет с доком на буксире по двенадцати морям трех океанов — из Балтийского моря в Японское. Это второе столь сложное его плавание. Перед выходом в море Бегма показал корреспонденту «Вокруг света» пухлую папку.
— Вот здесь все о первом нашем плавании... Впечатления? И впечатления тоже. Только на языке, каким мы пишем отчеты, они выглядят неромантично. Да это и не надо. Что дало то первое плавание? Опыт. Да вы почитайте! Там все написано.
И вот я читаю:
«Буксировка несамоходных объектов, в том числе и доков, как в отечественной, так и в зарубежной практике дело не новое, но она всегда расценивается как одна из самых трудных и сложных операций...» Это первые строки документов в папке Бегмы.
Когда Василий Маркович, человек практичный, принимал под свое командование дизель-электроход «Художник С. Герасимов» с плавдоком № 421 на буксире и дополнительный буксировщик «Капитан Федотов», он вряд ли предавался размышлениям о том, что его плавание первооткрывательское. Тем более что дорога вокруг Африки — из Балтийского моря в Японское — была уже много раз открыта по частям и целиком, а ныне исхожена не менее, чем дорога к причалам в порту Клайпеда, из которого предстояло выйти экспедиции Бегмы.
Готовясь к походу, капитан буднично думал о том, нужного ли сечения подобраны буксирные тросы и на какую длину их вытравливать, когда стометровая махина дока запляшет на волнах вслед за теплоходом. Думал он также о том, как преодолеть неизбежные зимние бури в Северном море и постоянные циклоны в Индийском океане.
Были у капитана и многие другие опасения, так как плавание его все же было первооткрывательским, ибо «буксировка плавдока из порта Клайпеда в порт Владивосток на столь дальнее расстояние вокруг Африканского континента в зимний период северными морями осуществлялась впервые в мировой практике». Попросту говоря, Василию Марковичу и его команде предстояло первыми буксировать по морям огромный док зимою. И для них в какой-то мере терял смысл тот факт, что путь их освоен еще несколько веков назад. Одно лишь обстоятельство, что новейшему дизель-электроходу, рассчитанному на сопротивление любой стихии, предстояло тащить на буксире громадину дока, уподобляло команду этого современного корабля викингам какого-нибудь X века или португальцам XV — словом, тем, кто плавал в этих морях на посудинах давних времен.
Шторм зимой в северных морях — явление не только неуютное, но и некрасивое. Серое море, серое небо, серый снег и дождь. Обледенелое судно, обледенелые тросы, тяжелая ледяная вода, окатывая палубу, тут же твердеет, становится льдом. Работа моряков тогда тяжела и опасна. До сих пор при транспортировке таких сооружений выходили в путь так, чтобы пройти по северным морям летом, потом выжидали три месяца в каком-нибудь из портов Атлантического океана и примерно в декабре, когда наступало лето в южном полушарии, плыли дальше.
Но это долго. И дорого. И решили попытать стихию.
Погоду для экспедиции «творили» в Центральном институте прогнозов, в службе прогнозов тех стран, что находились на пути следования каравана, и группа синоптиков на корабле. При таком «тройном запасе прочности» можно было надеяться на победу над погодой.
Первыми на пути каравана Бегмы были Балтийское и Северное моря.
Для экипажа экспедиции этот северный этап был самым сложным, ибо, как показала практика, для буксировки дока опасным является ветер даже в шесть баллов. А если буря сильнее — она угрожающе опасна для дока: ни передвигать его в открытом море, ни даже развернуть на безопасный курсовой угол тогда невозможно — уж больно велика, как говорят моряки, парусность этой махины. Караван тащится с такой скоростью, что, приди предупреждение о шторме, когда он в море, идти спасаться в порт будет поздно.
Осторожно, выжидая надежных прогнозов, отстаиваясь на рейдах, суда пересекли первое море. В Гётеборге простояли шесть суток вместо одних — по Атлантике гуляли циклоны. Стоянка на открытом рейде (в порт с такой громадиной не войдешь) — занятие, временами едва ли не столь же рискованное, что и плавание по морю. При сильном ветре док начинал дрейфовать. Приходилось все время удерживать это сооружение вспомогательным буксировщиком с кормы, чтобы его не ударило об основное судно. Спасатель вертелся вокруг дока непрерывно, разворачивая его по ветру и волне. А еще нужно было проверить и обтянуть крепления дока...
Синоптические карты Атлантики поздней осенью и зимой переполнены циклонами. Когда смотришь на завихрения изобар и стрелки ветров на этих картах, кажется удивительным, что ни один из крупных штормов не потрепал экспедицию Бегмы вплоть до Бискайского залива. Помогал, видно, «тройной запас прочности» по прогнозам. Но наконец их все же застиг циклон. Легли в дрейф, но так как док несло по ветру быстрее судна, буксировщику приходилось все время догонять его и, маневрируя, разворачивать лагом к волне.
Выйдя на траверз Гибралтара, попрощались с зимой.
Капитан Васко да Гама, готовясь к своей первой экспедиции вокруг Африки, поскольку лоций еще не существовало, прибег к устным опросам. Он расспросил бывалых португальских мореходов, и те сказали ему, что, дабы избежать сильного встречного течения у юго-западных африканских берегов, нужно идти подальше от материка. Ныне, конечно, эта морская дорога описана в малейших подробностях, и все же капитану Бегме предстояло проверить все эти описания заново, применительно к возможностям своего не совсем обычного каравана.
Сильное встречное течение у мыса Игольного, когда флотилия стала огибать континент, так мешало движению, что ход судов снижался порой до одного узла. «Участок от порта Уолфиш-Бей до мыса Доброй Надежды целесообразно проходить западнее», — написал в отчете Бегма, подтверждая наставления португальцев XV века.
В Индийском океане караван ожидал тайфун «Джульетта». 16 февраля экспедиция вошла в его зону. Чтобы избежать встречи с ним, Василий Маркович решил дать команду лечь в дрейф.
В апреле прибыли во Владивосток.
Итогом экспедиции был доставленный в сохранности док и несколько конкретных предложений капитана Бегмы по буксировке плавучих доков вокруг Африки на Дальний Восток.
Предложения выглядят скромно: какими должны быть буксирные тросы; как рациональнее их подавать на док; какие порты предусматривать для стоянок; основательнее изучить течения у мыса Игольного. Вот вроде бы и все, что привез с собой из экспедиции первооткрыватель. Все, что укладывается в то одно слово, каким выразил итоги экспедиции сам капитан: опыт. Это значит, что каждый пункт предварительного «Наставления по буксировке», составленного начальником экспедиции перед плаванием, уточнен на практике. И сам Бегма и его преемники, следуя в будущем всем этим пунктам, твердо будут знать, что наиболее рационально и безопасно. Путь открыт. Этой зимой Бегма плывет с доком почти в 8 раз больше, чем первый.
Регулярно дважды в сутки капитан дает радиограммы в Главную государственную инспекцию безопасности мореплавания флота рыбной промышленности, и по карте Мирового океана там продвигается флажок с буквами ПД-220...
Погасшие огни
В эпоху, когда карта мира являла собою белый лист бумаги, лишь постепенно заполнявшийся надписями и чертежами, первооткрыватель волен был давать обнаруженному им острову, реке, горе, морю да и материку любое название. И вписанное скрипучим гусиным пером название это позволяет нам через века узнать имена тех, кто покровительствовал и снарядил экспедицию, и тех, кто в экспедиции участвовал, а также представить себе душевное состояние людей, увидевших после долгого плавания землю, их восторг или разочарование. Хранят для нас названия и уверенность в правоте, и слепую веру, и заблуждения, и ошибки.
Два названия, о которых пойдет речь ниже, были даны по ошибке. Обе ошибки принадлежат Магеллану. Первое название — «Патагония», что переводится как «Страна большеногих», второе — «Терра де-лос-Фуэгос» — «Огненная Земля».
Ни Магеллану, ни его матросам не довелось встретить людей на патагонском берегу, но на прибрежном песке ясно были видны отпечатки ног — гигантских, но явно человеческих.
Предположить, что в новооткрытой стране живут люди с гигантскими ногами, было для испанских моряков вполне естественным. Ведь в то время всерьез относились к рассказам об одноглазых великанах-людоедах и людях с песьими головами. И откуда было знать храброму капитану и его спутникам, что следы эти оставили индейцы племени техуэльче, обутые в громоздкие мокасины из звериных шкур? Так появилось на карте название Патагония.
А Огненная Земля? Корабли Магеллана шли проливом, названным впоследствии его именем, сквозь густой туман. Дело в том, что густой молочный туман стоит здесь чуть ли не триста шестьдесят пять дней в году и столько же ночей. На еле различимом в тумане берегу светилось множество огней. И на воде тоже видны были огни. То были не вулканы, как думал Магеллан, то горели костры: на суше — индейцев племени Она, на воде — в лодках племени морских кочевников алакалуфов. Неизвестный остров назвали Огненной Землей.
Вместе Патагонию и Огненную Землю называют еще «Краем света». Такого имени не найти ни в одной, даже самой подробной географической номенклатуре, но когда в Аргентине и Чили говорят о «Крае света», то имеют в виду самую южную — к югу от сороковой параллели — часть Американского континента. Трудно представить себе место, менее приспособленное для человеческого житья.
Без устали дующий ветер: сухой — над пампой, с дождем — вдоль Анд. Ураган над морем, ураган над землей. Редкие деревья, сохранившиеся в пампе, распластаны, как придавленное ползучее пламя. Они изогнуты, они растрепаны, как дым.
Ржавая проволока на покосившихся столбах отмечает границы поместий — эстансий. Бесчисленные стада овец бродят по пампе, и кажется, что для них только и создана эта унылая земля на Краю света.
...Для тех, кто жил здесь задолго до того, как корабли Магеллана отправились в путь, эта земля не была краем света. Она была просто их землей.
Король патагонский и его подданные
...Солдаты залегли у входа в пещеру, скрываясь за камнями и кустарником, потом дали залп. Ответных выстрелов не последовало. Тогда лейтенант, сопровождаемый капралом, отважился войти в пещеру.
У костра сидело шесть человек: пятеро индейцев, шестой — белый. Это был высокий человек с изможденным лицом, длинной бородой и спутанными волосами. При виде лейтенанта он даже не поднял головы.
— Именем республики Чили, — произнес лейтенант, — вы арестованы, Антуан де-Тунэн. Сдайте оружие.
Бородатый не шевельнулся. Лица индейцев оставались невозмутимыми.
— Вы слышите меня, Антуан де-Тунэн? Вы арестованы, — повторил лейтенант.
Антуан де-Тунэн поднялся.
— Я, Орели Первый, король Араукании и Патагонии, — произнес он тихо, — и требую, чтобы...
Его ударили прикладом. Потом заломили руки и набросили на шею веревку. Вывели из пещеры, посадили на коня, захлестнув петлей ноги под конским брюхом.
Месяц спустя, апрельским днем 1871 года, в порту Вальпараисо бородатый человек в сопровождении двух жандармов остановился у трапа французского корабля «Вандея». Один из жандармов достал из-за пазухи сложенный лист бумаги.
— Именем республики Чили, — прочитал он, — вам, Антуан де-Тунэн, запрещается появляться в пределах республики при каких бы то ни было обстоятельствах. В противном случае вы будете расстреляны без суда и следствия первым же опознавшим вас чилийским военнослужащим.
Потом они сняли с де-Тунэна наручники и подтолкнули его к трапу.
...Путь домой, во Францию был неблизкий, и Антуан де-Тунэн, лежа на жесткой койке, не один раз перебрал в голове бурные события последних лет жизни.
Десять лет назад де-Тунэн, скромный адвокат из провинциального французского города Периге, исполнял свои прямые обязанности, никоим образом не связанные ни с пампасами, ни с индейцами далекой Южной Америки. Но как раз в это время в Старый Свет стали проникать скудные сообщения о войне в Араукании, той части Края света, что ограничена с запада Тихим океаном, а с востока — Андами. Земля эта номинально принадлежала Чили, но индейцы-арауканцы гражданами Чили фактически не признавались, а эту землю индейцы считали, естественно, своей, потому что испокон веков жили на ней. С течением времени, однако, белых, пришедших с севера, становилось все больше, и вскоре они уже начали теснить индейцев. Земля понадобилась для овечьих пастбищ. Тогда индейцы взялись за оружие. Им противостояла регулярная чилийская армия. На первых порах армии приходилось чаще отступать. Но зато, когда ей удавалось разгромить какое-нибудь племя, она действовала беспощадно. Слухи об этих жестокостях, попадавшие время от времени во французские газеты, дошли и до провинциального адвоката Антуана де-Тунэна.
На путешествие ушли все сбережения. Без гроша в кармане де-Тунэн сошел на берег в чилийском порту Вальдивия. Не задерживаясь в городе, адвокат отправился в горы. Военные патрули не обращали на него внимания: белый не опасен. Солдаты только предупреждали его: «Поосторожнее, сеньор! Тут полно вооруженных индейцев!»
Именно индейцы и нужны были де-Тунэну. И вот однажды ночью, когда француз спал у костра, подкравшиеся во тьме индейские воины набросили ему на голову одеяло, опутали лассо и, перекинув через спину лошади, увезли в горы к своему вождю Квилипану.
Таких белых Квилипан еще не встречал. Вместо того чтобы просить пощады или угрожать, тот принялся объяснять индейскому вождю, как ему следует бороться против белых.
Племена арауканцев, развивал белый свои планы, должны объединиться, забыв старую вражду. У них должен быть командующий, знакомый с европейскими методами ведения войны. И тогда объединенная арауканская армия нанесет чилийцам сокрушительный удар.
Слова де-Тунэна убедили вождя; Квилипан отправил гонцов к соседям,
В январе 1865 года шестеро арауканских вождей заключили в долине Валье-де-Ареналес военный союз против общего врага. Антуана де-Тунэна провозгласили Орели I, королем Арауканским.
Уже через неделю после встречи в долине Валье-де-Ареналес Орели I попал в засаду. Будь на его месте индеец, его бы расстреляли без лишних церемоний. Но это был белый... Де-Тунэна отвезли в Вальпараисо, где решили не раздувать дело (в которое вмешался французский консул), а, объявив пленника помешанным, посадить на французский корабль.
Оказавшись снова в Европе, де-Тунэн не забыл о своем королевстве — он пишет бесчисленные письма Наполеону III и папе римскому, публикует в газетах статьи, разоблачающие политику чилийских властей. Все напрасно. Слава помешанного, приплывшая с ним из-за океана, делает все его усилия тщетными. Де-Тунэну оставалось одно — начать все сначала.
На этот раз де-Тунэн высаживается на пустынном побережье Патагонии, в южной части Аргентины. Здесь пока все спокойно. Аргентина не взялась еще за производство шерсти, которая во все больших количествах уходила в Европу из Чили. Овцеводческих эстансий в пампе еще не было, так что индейцы-техуэльчи могли пока спокойно охотиться на гуанако.
Орели I удалось не только добраться до Анд, но и встретиться с Квилипаном. Рассказ вождя был грустным: дела очень плохи, чилийцы за то время, что де-Тунэн был в Европе, научились использовать против индейцев не только ружья, но и лесть и алкоголь. Они натравливают друг на друга арауканских вождей, и те воюют друг с другом. Де-Тунэн может рассчитывать только на воинов Квилипана.
Орели и Квилипан начинают партизанскую войну. Четыре месяца они беспокоят чилийскую армию, нападая на обозы и угоняя верховых лошадей. Однажды удалось взять в плен чилийский патруль. Не раздумывая, де-Тунэн отпустил пленных на свободу.
— Ступайте к своему командиру, — сказал он солдатам, — и скажите ему, чтобы он убрался отсюда со своими войсками! Я сохраняю вам жизнь, но вы должны оставить нас в покое!
Увы, отпущенные на волю солдаты отплатили «королю» черной неблагодарностью. Чилийцы стягивают войска к его убежищу в горах. Один за другим гибнут арауканские воины. С пятью уцелевшими «король» пытается скрыться в потаенной горной пещере. Но предатель приводит к ней взвод чилийских солдат...
Снова Антуана де-Тунэна возвращают во Францию, и снова он покидает родные края.
В аргентинскую Патагонию начали бурно проникать белые поселенцы. В пампе появляются первые эстансий — овцеводческие поместья. Вскоре между техуэльчами и поселенцами разгорается война.
В 1872 году в пампу на подмогу колонистам была брошена аргентинская армия. Солдаты с одинаковой жестокостью убивают воинов, детей и женщин.
В 1873 году в Патагонии появляется де-Тунэн, Орели I, король Арауканский, а теперь «и Патагонский». Де-Тунэн решает сделать ставку на последний козырь — натравить друг на друга Аргентину и Чили. Он остается на аргентинской стороне Анд и пытается вызвать пограничные конфликты. Но техуэльчи не доверяют странному белому, а установить связь с остатками верных арауканцев ему не удается. Довольно скоро он попадает в плен аргентинскому полковнику Леонардо де-ла-Куадра. В 1874 году его вновь отправляют во Францию.
И в четвертый раз появляется он в Южной Америке — через два года в Буэнос-Айресе. Де-Тунэн уже старый и надломленный человек. Теперь он просил о разрешении поселиться в Андах, но и в этом ему отказывают.
17 сентября 1878 года Антуан де-Тунэн умирает в деревне Туртуарек в родной провинции Дордонь, умирает один, со своими королевскими указами, знаменами и учрежденным им орденом.
Поделиться книгой: