Помоги проекту - поделись книгой:
XX век начинается
К Первой мировой войне корабельная артиллерия претерпела качественное развитие (калибр увеличился до 381 миллиметра, начальная скорость снарядов — до 950 м/с, скорострельность орудий крупного калибра — до 1—2 выстрелов в минуту, вес снарядов возрос до 900 килограммов), а также значительно улучшенные защитные средства кораблей послужили катализатором процесса дальнейшего совершенствования артиллерии береговой обороны. Ответом стали, например, созданные в России 12-дюймовые (305-мм) пушки с длиной ствола 52 калибра, имевшие дальность стрельбы 22,8 километра и стрелявшие снарядами весом 446,9 килограмма (вес разрывного заряда 61,5 килограмма) с начальной скоростью 778 м/с.
Однако в начале ХХ века в ведущих странах мира сложилось устойчивое мнение об утрате артиллерией береговой обороны своих ведущих позиций в области защиты побережья. Данный вывод был сделан на основе возобладавшей у командования флотов идеи о нецелесообразности борьбы флота с береговыми батареями. Итог: к 1914 году в Германии, Франции, Великобритании и России на вооружении береговой артиллерии в основном находились орудия устаревших образцов.
Но именно в годы Первой мировой войны ярко проявилась возросшая роль береговой артиллерии. В частности, уже в самом начале кампании обстановка заставила русское командование принять срочные меры по созданию сильной артиллерийской обороны военно-морских баз и побережья на Балтике и Черном море. Впервые в истории в Финском заливе была создана оборона невиданной до того глубины, состоявшая из минных заграждений и береговых батарей: немецкий флот, имея громадное численное превосходство, так и не смог прорвать эти позиции.
Довольно необычные задачи пришлось решать подразделениям германской береговой артиллерии: они не обороняли берег, а нарушали вражеское судоходство. В конце 1914 года немецкое наступление на запад остановилось, и кайзеровским войскам не удалось взять французские порты на берегу Ла-Манша и Па-де-Кале. Поэтому транспорты союзников практически свободно курсировали по ночам между британским и французским берегами, подвозя войска и припасы.
Для противодействия этим перевозкам немцы привлекли четыре 380-мм морских орудия береговой обороны, одно из которых установили юго-западнее Остенде, в парке одного из замков (батарея «Померания»), а три других — на побережье Северного моря (батарея «Дойчланд»). Постройка «Померании» велась полгода — был вырыт котлован глубиной 7 метров и диаметром 20 метров, в него вбили сваи и залили бетоном, на который и установили нижний станок лафета. Дальность стрельбы 400-кг снарядом составляла 45 километров, а 750-кг снарядом — 35 километров.
27 июня 1917 года в шесть часов утра в Дюнкерке упал первый снаряд с «Померании». После этого порт и укрепления города постоянно находились под обстрелом немецких артиллеристов. А батарея «Дойчланд» успешно применялась и против британских мониторов, обстреливавших немецкие позиции на побережье. Например, 22 сентября 1917 года немцам понадобилось всего шесть выстрелов, чтобы заставить находившийся от батареи на расстоянии 28,1 километра британский монитор прекратить обстрел Остенде и отойти.
Американский железнодорожный транспортер береговой обороны образца 1920 года с крупнокалиберным 356-мм орудием был взят за основу при проектировании советского транспортера ТМ-1-14
«Корабли» на колесах
В 1857 году был обнародован труд инженера-подполковника П. Лебедева «Применение железных дорог к защите материка», ставший первым фундаментальным исследованием по вопросу использования железнодорожной артиллерии в обороне побережья. Лебедев, в частности, указывал, что железнодорожная артиллерия явится важнейшим средством обороны, дополняющим, а в ряде случаев и заменяющим стационарную береговую артиллерию: «...в борьбе материка с флотом она может считаться лучшим средством помогать приморским укреплениям, а за неимением таковых и заменять их».
Устройство железнодорожного пути, предложенное Лебедевым, должно было выглядеть интересно. В плане оно представляло собой двухколейную железную дорогу. По первому пути, расположенному ближе к побережью и защищенному насыпью, должны были курсировать железнодорожные батареи, а по второму, удаленному от моря, надлежало подвозить боеприпасы, эвакуировать раненых и пр. Однако, несмотря на свою уникальность, предложение Лебедева было полностью проигнорировано как правительством, так и военным командованием и научным сообществом. Так же, впрочем, как и высказанное в 1860 году поручиком П. Фоминым предложение создать для обороны побережья Черного и Балтийского морей 35 четырехорудийных железнодорожных батарей. Морской ученый комитет, рассматривавший проект, постановил сдать его в архив.
Судьба оказалась благосклонна лишь к проекту установки на железнодорожную тягу 356-мм орудий 52 калибра, изначально предназначенных для линейных крейсеров типа «Измаил», программа по строительству которых не была реализована в связи с начавшейся в 1914 году войной.
В 1927 году советские конструкторы под руководством А. Дукельского разработали эскизный проект размещения 356-мм орудия на железнодорожном транспорте. Вскоре руководитель проекта попал в одну из знаменитых «шарашек», где он и провел всю подготовительную работу по проекту 356-мм транспортера. В середине 1930 года он выступил в Артиллерийском научно-исследовательском морском институте с докладом, в котором обосновал возможность размещения 356-мм орудия на железнодорожном транспорте. И в октябре 1930 года на базе спецпроизводства Ленинградского металлического завода под руководством А. Дукельского создалось Центральное конструкторское бюро судостроения № 3, которому и поручили разработку техпроекта артиллерийского транспортера ТМ-1-14. Работу удалось закончить к началу марта 1931 года.
В основу советского транспортера был положен американский аналог образца 1920 года. Основным назначением ТМ-1-14 была борьба с линейным флотом противника: транспортер мог вести огонь с бетонных оснований, обеспечивавших круговой обстрел, или с железнодорожного пути — в ограниченном секторе. ТМ-1-14 снабжались приборами управления стрельбой, обеспечивавшими стрельбу прицельной и центральной наводкой по морским видимым и невидимым целям, неподвижным целям, а также по целям, движущимся со скоростью до 60 узлов.
Первая батарея (№ 6) была переведена на Дальний Восток, а вторая (№ 11) в составе трех транспортеров осталась на Балтике. Конечно, транспортеры могли стрелять и по сухопутным целям, что им и пришлось в основном делать в годы Великой Отечественной войны. Так же как и поставленным на транспортеры 305-мм пушкам, изготовленным до революции заводом «Виккерс» как запасные для линкоров «Андрей Первозванный», «Император Павел I», «Иоанн Златоуст» и «Святой Евстафий». Новые транспортеры получили обозначение ТМ-2-12 и ТМ-3-12 (на последних использовали пушки, снятые с кораблей).
Довелось пострелять по реальным целям и транспортерам ТМ-1-180 со 180-мм орудиями Б-1-П длиной 57 калибров с поршневым затвором, открывающимся вверх, которые имели картузное заряжание и также включались в береговую одноорудийную башенную установку МО-1-180 и трехорудийную башню МК-3-180 крейсера «Киров». Данное орудие обеспечивало снаряду массой 97,5 килограмма начальную скорость 920 м/с и предельную дальность стрельбы 206 кабельтовых. В отличие от других транспортеров ТМ-1-180 допускал возможность ведения круговой стрельбы с любой точки железнодорожного пути. Было изготовлено 20 таких транспортеров, которым под Ленинградом пришлось взять на себя основную тяжесть контрбатарейной борьбы с немецкими осадными орудиями калибров 150—400 миллиметров.
В монографии Л. Амирханова «Морские пушки на железной дороге» приводится такой пример боевого использования транспортеров: «10 июня 1942 года одному из транспортеров батареи № 19 была поставлена задача обстрелять аэродром в Гатчине, где базировались немецкие самолеты. Во время ведения огня по аэродрому остальные три транспортера батареи № 19 вели борьбу с немецкими батареями, пытавшимися помешать обстрелу аэродрома. По данным аэрофотосъемки результаты стрельбы были отличными».
Транспортеры ТМ-1-14 находились на вооружении вплоть до 1952 года, а ТМ-1-180 — до 1961-го.
Комплекс береговой обороны «Берег» включает 4—6 самоходных артустановок, мобильный центральный пост и машины обеспечения боевого дежурства. Автономно или во взаимодействии с авиацией комплекс способен предотвратить высадку вражеско го морского десанта и за полчаса уничтожить крупный отряд кораблей противника
Пушки острова Наварон
— Пушки крепости Наварон. В них вся суть. Они прикрывают с севера входы в оба пролива. Если бы нам удалось подавить эти пушки, то этой же ночью сняли бы с Кероса гарнизон.
Мэллори не проронил ни слова, поняв, что услышит главное.
— Это необычные пушки, — неторопливо продолжал Дженсен.
— Артиллеристы считают, что калибр их, самое малое, девять дюймов. Думаю, это двухсотдесятимиллиметровые орудия. Наши солдаты на итальянском фронте боятся их больше всего на свете.
Скорость снарядов невелика, зато ложатся они точно. Как бы то ни было, — добавил он мрачно, — «Сибарис» потопили за каких-то пять минут.
— «Сибарис»? Я что-то слышал...
— Крейсер с восьмидюймовыми орудиями главного калибра. Мы послали его месяца четыре тому назад подразнить фрицев. Думали, будет что-то вроде увеселительной прогулки. Но немцы отправили корабль на дно. Спаслось всего семнадцать человек.
— Господи! — воскликнул потрясенный Мэллори. — Я и не знал.
Так начинается одна из лучших книг мастера детективов и военных приключений Алистера Маклина «Пушки острова Наварон», действие которой разворачивается на Средиземноморском театре военных действий. Группе спецназа поставлена задача проникнуть в немецкую крепость на острове Наварон и уничтожить укрытую глубоко в скалах береговую батарею крупнокалиберных орудий, чтобы она не смогла помешать эвакуации британского гарнизона с соседнего острова.
Основой для книги послужила операция по захвату немцами острова Лерос в годы Второй мировой войны, ставшая центральной частью борьбы за острова архипелага Додеканес и более известная на Западе как битва за Лерос. Находившийся под контролем союзников Гитлера, итальянцев, остров был превращен в хорошо укрепленную военно-морскую и военно-воздушную базу, которую Муссолини называл «Коррехидор Средиземноморья». Оригинальный Коррехидор — это мощная американская морская крепость на Филиппинах.
Парадоксально, но средиземноморскую крепость постигла судьба ее тихоокеанского предшественника. Сначала, в сентябре 1943 года, она перешла под контроль союзников (8 сентября Италия порвала с Гитлером и перешла в стан бывшего противника), а двумя месяцами спустя ею овладели немецкие войска, взяв в плен 3200 британских и 5350 итальянских солдат и офицеров. После этого немцы бросили армаду Ю-87 на остров Самос, и через 10 дней итальянский гарнизон в 2500 человек был вынужден капитулировать. Это стало шоком для союзного командования и одним из самых крупных поражений англо-американских войск и последней крупной победой немцев на Средиземноморье. Союзникам пришлось спешно эвакуировать гарнизоны с остальных островов этого греческого архипелага, а битва за Лерос была названа в Туманном Альбионе «вторым Галлиполи» (виновником первого считали Уинстона Черчилля).
Но самое интересное, что никакой немецкой батареи крупнокалиберных орудий на острове Наварон не было, и британцы легко могли направить флот для эвакуации гарнизона. Лондон и не собирался бросать Лерос — британо-итальянское командование надеялось отстоять остров и нанести немцам поражение.
В дело вмешался случай: американцы, не одобрявшие идею борьбы за Лерос и решившие сделать основной упор на операциях в Италии, просто отказали своим союзникам в авиационной поддержке. Они перебросили большинство своих авиаэскадрилий поближе к континенту и, соответственно, подальше от Додеканеса. Самое главное — американцы забрали почти всю свою истребительную авиацию, поэтому британо-итальянские войска не смогли ничего противопоставить «темным тучам» бомбардировщиков и штурмовиков люфтваффе, внесших основной вклад в разгром противника. Так что Алистер Маклин, взяв за основу реальные события, добавил немного фантазии и… получил прекрасный исторический боевик. Но вот описание мощных немецких 12-дюймовых, или 305-мм, орудий, сопряженных с радиолокационной системой наведения, — вполне верное: батарея из двух таких орудий вполне могла с третьего залпа отправить на дно тяжелый крейсер.
Смертоносный «берег»
Солнечное летнее утро в дислоцирующемся в районе Новороссийска 459-м отдельном береговом артдивизионе неожиданно взорвалось сигналами боевой тревоги. Крупный морской десантный отряд противника приближался к российскому побережью и готовился нанести удар по линии Новороссийск — Горячий Ключ, с угрозой блокировать Новороссийскую военно-морскую базу. Решение у командования флотом созрело быстро — не допустить высадки вражеского десанта на побережье, применив все имеющиеся в наличии силы.
Противник уже предвкушал легкий успех, его солдаты готовились омыть сапоги в российских водах, как вдруг вокруг разверзся кромешный ад. Неожиданно между десантных кораблей взметнулись ввысь многометровые водяные султаны, а палубы и надстройки изрешетил мощный стальной град осколков. Десант противника был сорван ударом берегового артиллерийского комплекса АК-222 «Берег». И хотя враг был условный — роль десантного отряда исполняла большая группа мишеней, — самоходки вели огонь реальными боеприпасами.
Комплекс «Берег» — это квинтэссенция артиллерийских систем береговой обороны. Большой калибр (130 миллиметров), универсальность по целям и применяемым боеприпасам, возможность работы в любом режиме, вплоть до полностью автоматического, высокая скорострельность и многое другое. Конструкторам волгоградского ЦКБ «Титан» и рабочим расположенного там же Производственного объединения «Баррикады» удалось создать комплекс, не имеющий равных в мире.
В состав «Берега» входят от четырех до шести самоходных артиллерийских установок калибра 130 миллиметров и длиной ствола 54 калибра, мобильный центральный пост с системой управления МР-195, а также одна-две машины обеспечения боевого дежурства, располагающие источниками энергии (два агрегата по 30 кВт), мини-столовой, различным вспомогательным оборудованием и имеющие по одной 7,62-мм башенной пулеметной установке. Для всех машин используется автомобиль повышенной проходимости МАЗ543М с колесной формулой 8х8.
130-мм самоходка может располагаться на удалении до одного километра от центрального поста и способна вести скорострельную стрельбу унитарными выстрелами со снарядами фугасного и осколочно-фугасного действия. В типовой состав боекомплекта САУ входят 44 унитарных выстрела с фугасным снарядом (АЗ-УФ-44), с зенитным снарядом (АЗ-УЗС-44), с практическим снарядом (АЗ-УПС-44), учебно-тренировочным снарядом (АЗ-УЧ-44) и разрядочным снарядом. Кстати, корабельные аналоги этого орудия могут использовать и ядерные боеприпасы.
Наведение орудия осуществляется электромеханической системой, имеющей несколько режимов наводки: автоматический, выполняемый по цифровым кодам, поступающим из центрального поста, и полуавтоматический — реализуется наводчиком с использованием прицельных приборов самой установки (баллистический вычислитель, оптико-электронный командирский прибор наблюдения и лазерный дальномер).
Система управления МР-195 «Подача», созданная специалистами КБ «Аметист», построена вокруг радиолокационной станции обнаружения надводных, наземных и воздушных целей, дополненной оптическим каналом и лазерным дальномером. На дальности до 35 километров эта система может обнаруживать и одновременно сопровождать до четырех быстроходных целей, выдавать элементы движения цели на ЭВМ для расчета данных целеуказания для стрельбы по двум целям одновременно и после их обстрела оценивать степень нанесенного ущерба. Причем делать все это «Берег» может полностью в автоматическом режиме, без помощи операторов. Последним остается только наблюдать за тем, как корабли противника один за другим идут ко дну.
Убежать от огня самоходки практически невозможно — на дальности до 23 километров комплекс способен эффективно поражать цели, скорость которых достигает 100 узлов, то есть более чем 180 км/час. Так быстро сегодня могут передвигаться только экранопланы и самолеты. Причем время поражения типовой морской цели с вероятностью 0,8 не превышает двух минут, а скорострельность одной артустановки — 12—14 выстрелов в минуту.
Эпопея Фейги
Сейчас эта давняя история не вызывает особых эмоций, но по-прежнему волнует воображение. Что это было: тонко продуманный план или сумасшедшая игра случая? Ответа нет и, скорее всего, уже не будет, в любом случае разгадка лежит не в скрупулезном расчете траекторий, шагов и минут. Ключом могут стать лишь судьба и характер главной героини этой драмы, худенькой, неудачливой, верной, искренней и слишком эмоциональной, безоглядной и беззащитной. Она меняла паспорта, фамилии, имена, но мать подарила ей имя Фейга, что на идиш значит «птица».
Дебют террористки
Выход Фейги-Фанни на историческую сцену состоялся 22 декабря 1906 года и прогремел на весь Киев, точнее, на весь Подол. А уж потом эхом отозвался в утренних газетах: «Взрыв в Купеческой гостинице, юная террористка задержана полицией на месте преступления». Эта новость не вызвала большого интереса — в разгар первой русской революции выстрелами и взрывами обывателей было не удивить, тем более на этот раз обошлось без жертв. Единственной пострадавшей оказалась сама бомбометательница, из-за ранений она не смогла бежать от полиции, у нее едва хватило сил вместе с сообщником выбраться из подъезда гостиницы и доковылять до угла Волошской улицы — первого поворота в запутанные подольские кварталы. Парень нырнул в проулок и скрылся, девушка в изнеможении прислонилась к стене дома, закрыла глаза и буквально упала на руки подоспевших стражей порядка. Ее доставили в участок, изъяли заряженный восемью боевыми патронами браунинг и чистый бланк паспортной книжки с обложкой, испачканной свежей кровью.
На вопросы задержанная отвечать отказалась, не захотела она и назвать себя. При обыске обнаружился паспорт: модистка Фейга Хаимовна Каплан, девица 19 лет от роду, место жительства — город Речицы Минской губернии. Но при проверке выяснилось, что в Речицах девицу Каплан никто никогда не видел. Понадобилось несколько допросов, чтобы установить личность задержанной. Из всех сведений, указанных в фальшивом паспорте, верным было только имя. Молодую террористку действительно звали Фейга, тогда ей было всего 16. Родилась она 10 февраля 1890 года в семье учителя хедера — еврейской школы — из Волынской губернии. Кроме нее в семье было семеро детей. Четыре брата Фейги учились в хедере, а дочерям грамоту отец преподавал дома.
Соседи хвалили набожного и чадолюбивого Нахима Ройдмана, но от почета и уважения денег в семье не прибавлялось, на приданое девочки должны были заработать сами. Фейгу к 14 годам выучили на белошвейку и пристроили на работу в швейную мастерскую. Владелица мастерской в молодости имела ателье в Санкт-Петербурге, работала со столичным шиком, платила щедро. Замуж ее работницы не спешили, набирались опыта, копили деньги и мечтали со временем открыть собственное дело. Среди подруг Фейга оказалась белой вороной — она с первой минуты возненавидела шитье, от мелкой кропотливой работы у нее начинались головные боли, темнело в глазах. Единственным выходом оставалось замужество, но упрямица мечтала о любви, а к ней сватались заурядные женихи, не вызывавшие ничего, кроме презрения.
Революция 1905 года всколыхнула сонную губернию, в унылое волынское захолустье ветер перемен занес группу анархистов-агитаторов. Надолго они не задержались, их путь лежал в Одессу. С ними уехала и Фейга: она выдержала битву за свободу с хозяйкой, отцом и сама с собой. До знаменитого приморского города беглянка добралась к концу весны, море и бурные политические страсти поразили провинциалку. Вскоре она вступила в «Южную группу анархистов-коммунистов» и сменила имя на звучную партийную кличку Дора. Среди соратников новоявленная анархистка встретила мужчину своей мечты. Виктор Гарский был старше ее на несколько лет, он уже успел поработать подмастерьем у сапожника, продавцом в лавке… Промаявшись три года, несостоявшийся торговец сбежал на поиски удачи. Известие о революции застало его на пути в Херсон, он изменил траекторию движения и прибыл в Одессу на два месяца раньше Фейги Ройдман.
Счастье Доры
Одесское лето 1906 года стало для Доры самым счастливым в ее короткой жизни. Рядом были товарищи, под руководством которых она прошла «краткий курс бойца революции» — вот только стрелять не умела и не пыталась научиться. Нелюбовь к оружию компенсировалась преданностью революции, соратникам и Гарскому. Дора готова была умереть за революцию и Виктора, другим чувствам в ее жизни места не осталось. Прирожденный авантюрист, Гарский легко освоился с новой ролью налетчика-экспроприатора, ему поручали добывать деньги на подпольную работу — доставку оружия в Одессу, фальшивые документы и разработку операций. Чувства боевой подруги он принимал как должное, сразу объявив, что никогда не женится, поскольку это будет мешать деятельности профессионального революционера. Но Дора ни на что не претендовала, она лишь хотела быть рядом с ним и работать на благо революции. «Южная группа» начала подготовку покушения на киевского губернатора. Все участники получили новые паспорта, теперь Дора превратилась в Фейгу Каплан, но прежнее имя казалось ей настолько чужим, что она заменила его уменьшительным — Фаня. На вокзале заговорщики расстались: девушки отправились в Киев, а Виктор уехал в Кишинёв — добывать деньги.
Его вооруженный налет на швейный магазин прошел успешно, и Гарский со взятой кассой бесследно исчез… Крайний срок ожидания истек 10 декабря, известий от любовника Каплан так и не дождалась. Они с подругой решили готовить покушение самостоятельно. Сняли квартиру, раздобыли взрывчатку, однако изготовлять бомбы девушки не умели. Операция оказалась под угрозой срыва, когда на связь с анархистками вышел некто Зельман Тома, родом из Румынии. На встречу отправилась Каплан, но вместо незнакомого румына она обнаружила своего ненаглядного Виктора — он тоже успел обзавестись новым именем.
18 декабря 1906 года в гостинице «Купеческая» любовники сняли номер на третьем, самом фешенебельном, этаже. «Экспроприированные» деньги Гарский намеревался потратить с пользой для революции и с удовольствием для себя и Доры. Только теперь они звались Фаня и Мика, но эти новые имена ничего не меняли ни в их отношениях, ни в планах террористической операции. Вечером 22 декабря Фаня помогала любовнику собирать бомбу, как вдруг из-за неверной сборки раздался взрыв. Девушку контузило, два осколка ранили в голень и ягодицу, Мика не получил ни царапины. Гарскому грозила смертная казнь, а несовершеннолетняя Фейга могла рассчитывать на снисхождение. Договорились, что выберутся вместе, она отвлечет полицию, а потом, когда Виктор будет в безопасности, он обязательно за ней вернется.
Юная террористка предстала перед военно-полевым судом уже 8 января 1907 года. За покушение на убийство Фанни Каплан полагалась смертная казнь, но как несовершеннолетняя она была помилована и… приговорена к пожизненной каторге. Семнадцатилетняя девчонка не вполне понимала, что ее ждет, кроме того, она не сомневалась — Мика найдет способ вытащить свою подругу из этой передряги. После приговора осужденная Каплан провела в киевской тюрьме почти полгода, пока Главное тюремное управление особым отношением № 19641 не определило местом отбытия наказания Нерчинскую каторгу. Фейге Хаимовне Каплан предписывалось следовать в ручных и ножных кандалах — к ней и тут подошли с максимальной меркой. Небрежным росчерком пера было добавлено: может следовать пешком, требует усиленного надзора по причине склонности к побегам.
Тогда же составили и описание внешности потенциальной беглянки: «рост около 156 см, лицо бледное, глаза продолговатые, карие, с опущенными уголками, волосы темно-русые, над правой бровью рубец от раны». Весь долгий путь до Забайкалья Фанни проделала как особо опасная преступница, закованная «по всей строгости закона» в кандалы. В Нерчинске ее определили в печально знаменитую Мальцевскую тюрьму: там за несколько лет чахли и умирали некогда здоровые люди, а потерявших рассудок узников тут было больше, чем в остальных нерчинских острогах, вместе взятых.
Осенью 1907 года у Каплан начались сильные боли в области шрама над бровью, потом они прошли, стало легче, и тут Фанни в первый раз ослепла. Ее заподозрили в симуляции, но после обследования потерю зрения связали с последствиями контузии от киевского взрыва. Каплан перевели в лазарет, но она внезапно прозрела — ее снова вернули в камеру. Через месяц приступ слепоты повторился, и с тех пор она постоянно проваливалась в темноту, а когда слепота отступала, перед глазами появлялись сырые стены и бледные лица подруг-каторжанок.
Товарищ бежать пособит?
Приступы слепоты повторялись все чаще и раз от разу становились длиннее. Свое восемнадцатилетие практически ослепшая Фанни Каплан встретила на поселении, куда ее перевели под наблюдение надзирательниц. Каменные стены здесь сменились деревянным теплым срубом, пахнущим терпкой смолой. А главным подарком стали вести о пропавшем Мике Гарском, теперь его звали Яковом Шмидманом. В этот раз его банда ограбила банк в Кишиневе, всех взяли на месте, и лишь Яшке-Виктору удалось скрыться, да еще и вместе с кассой. Окрепла надежда на освобождение, вместе с ней вернулось и зрение. Растаял Байкал, его серые волны уходили далеко за горизонт. Фанни слушала, как каторжанки поют песню о «славном корабле — омулевой бочке», и ждала, чтобы «товарищ бежать пособил».
На сей раз ее соратник прислал привет из Одесской тюрьмы. Его вычислили филеры, после чего авантюрист предстал перед военнополевым судом. Троих его подельников приговорили к повешению, а Яшка снова вышел сухим из воды. Правда, 12 лет тюрьмы ему все-таки дали. Гарский сдержал слово, данное любовнице, — сознался в причастности к киевскому взрыву и заявил, что Каплан оказалась в гостинице случайно. Показания Яшки отправили в Москву, в Министерство юстиции, но там решили не ворошить прошлое. По взрыву на Подоле следствие давно закончилось, и приговор Фанни пересматривать никто не собирался.
В 1909 году, в годовщину Кровавого воскресенья, решение Минюста дошло до Мальцевской тюрьмы. От тягостных переживаний Фанни вновь провалилась в кромешную тьму слепоты, а потом — в долгую депрессию. Она стала мучиться от головных болей, вызванных прошлой контузией, и начала глохнуть. Страх утратить последнюю связь с миром превратил узницу из спокойной, уравновешенной девушки в истеричку. На недоумение подруг с горечью отвечала: «Легкий характер бывает только у слепых от рождения».
Теперь она жила в лазарете, но в Мальцевской тюрьме люди «на больничке» не задерживались — либо выздоравливали, либо умирали. Так или иначе они покидали стены лечебницы, оставалась только Фанни. Вылечить ее не могли, а молодой организм упорно цеплялся за опостылевшую жизнь. Через год Каплан перевели в печально знаменитую богадельню при Акатуйской каторжной тюрьме. Там доживали свой век неизлечимые чахоточные больные, эпилептики и парализованные. Среди них незрячей Фанни предстояло провести остаток жизни. Она уже ни на что не надеялась, разве что на скорую смерть, но та за ней не спешила. Каплан попробовала ускорить события, однако слепота и здесь ее подвела — она не могла раздобыть яд, ей не давали острых предметов, даже с веревкой не смогла справиться. Неудачные попытки самоубийства привели к усилению надзора, но вскоре администрации тюрьмы стало не до беспокойной узницы.
По этапу прибыла Мария Спиридонова, известная социалистка-революционерка. Она тут же объявила голодовку в знак протеста против всего — плохого обращения с заключенными, проклятого самодержавия, скверной погоды. О Фанни все забыли, а она раздумала умирать, выучила азбуку слепых и добилась, чтобы ее перевели из богадельни поближе к Спиридоновой. Неожиданно для всех они подружились, Мария сразу стала называть ее Дорой. Вместе с партийной кличкой вернулась жажда жизни и борьбы. Под влиянием Спиридоновой Фанни сменила политические взгляды — объявила себя эсеркой, впрочем, вступать в партию решительно отказалась. Пять тюремных лет научили ее ценить свободу во всех проявлениях.
Празднование в 1913 году 300-летия дома Романовых ознаменовалось большой амнистией. Бессрочную каторгу для заключенной Каплан заменили на 20 лет. Надежда на свободу приобрела вполне реальные очертания. Эта перемена так подействовала на Фанни, что она снова стала немного видеть. И тут ей еще раз повезло — «плавающая» слепота Каплан заинтересовала врача-инспектора. Он приехал на Акатуй с плановой проверкой и среди умирающих от чахотки безнадежных больных обнаружил интересный медицинский случай. Осмотр Каплан показал — зрачки реагируют на свет, слепота носит неврологический характер. Фанни отправили в читинскую больницу, там зрение восстановилось почти полностью. Правда, ее предупредили, что приступы слепоты будут повторяться при перегрузках, особенно нервных.
Через четыре года грянула Февральская революция, всех политзаключенных освободили, вот только добираться домой пришлось без денег. Десять политкаторжанок, включая Спиридонову и Каплан, рискнули на переезд в открытых телегах по разбитым дорогам от Акатуя до Читы. Морозный ветер хлестал по лицам, продувал арестантские халаты, все были простужены, кашляли. Фанни приходилось хуже всех, подруги старались заслонить ее от ветра, Маша Спиридонова отдала ей свою пуховую шаль. Из Читы их на поезде отправили в Москву. Измученной Каплан обещали — оттуда она поедет поправлять здоровье в санаторий, к морю. Она тряслась в набитом вагоне по бесконечной стылой равнине и мечтала, как снова увидит Черное море — море ее юности.
Возвращенный свет
До Москвы Фанни Каплан добралась лишь к апрелю, от дорожных тягот и волнений зрение опять резко ухудшилось. Но рядом была еще одна подруга-каторжанка. Эсерка Аня Пигит приходилась родственницей владельцу табачной фабрики «Дукат», по заказу которого был выстроен знаменитый дом № 10 на Большой Садовой, известный сегодня как Булгаковский. А тогда москвичи называли его домом Пигита — по имени владельца и главного жильца. Ане богатый родственник предоставил квартиру № 5, которая среди жителей сразу приобрела репутацию «нехорошей» — ее обитательницы были плохо одеты, непрерывно курили, усыпая пеплом не только свои апартаменты, но и парадную лестницу, уличная грязь с их разбитых башмаков пачкала отполированный пол вестибюля.
В доме на Садовой Фанни немного пришла в себя, но зрение по-прежнему ухудшалось. Недавно созданное Бюро курортно-санаторной помощи выдало Каплан направление в Евпаторию, в Дом каторжан — так теперь назывался один из лучших тамошних санаториев. Перед отъездом в Крым Фанни раздумывала, как ей жить дальше. Родных в России у нее больше не было — все обширное семейство Ройдманов с 1911 года жило в Америке. В Акатуйскую тюрьму тогда пришло письмо с новым адресом, но к родне Каплан решила не ехать: единственными близкими людьми для нее за годы тюрьмы стали подруги-революционерки.
В Евпатории Фанни вновь училась радоваться жизни. В Доме каторжан удобно размещалось около 40 человек, здесь мирно уживались анархисты, эсеры и большевики. Каплан быстро со всеми перезнакомилась, к ней постепенно возвращались общительность и веселый нрав. Даже внешность ее переменилась: Фанни поправилась, впалые щеки немного округлились, появился даже румянец. Мужское население санатория считало ее весьма привлекательной, некоторые пытались даже ухаживать за ней. Одновременно с Каплан в санатории отдыхал Дмитрий Ульянов — брат Владимира Ленина. Правда, между собой они практически не общались, что не помешало позже возникнуть слухам о романе между Каплан и Ульяновым-младшим.
Особенно подчеркивалось, что именно благодаря Дмитрию Ульянову Фанни смогла вновь вернуть зрение. Якобы именно брат Ленина направил Каплан в Харьков, в глазную клинику знаменитого Леонарда Гиршмана, и даже собственноручно написал профессору письмо с просьбой принять бывшую каторжанку на лечение. Это легенда. Гиршман славился тем, что всех бедных больных оперировал бесплатно. А вот услышала Фанни о чудо-докторе именно в санатории, поэтому после отдыха в Москву она не вернулась, а поехала в Харьков. После операции в клинике Гиршмана зрение восстановилось почти полностью. Каплан не собиралась надолго задерживаться на Украине — она хотела в Москву, тосковала по подругам. Она так нуждалась сейчас в дружеской поддержке. Ей хотелось поделиться новостью — в Доме каторжан она впервые за много лет услышала о Мике Гарском.
Впрочем, теперь Виктора Гарского Микой никто не называл. С тех пор как в марте 1917 года громившая застенки толпа освободила Якова Шмидмана из одесской тюрьмы, он вернул себе прежнее имя и стал председателем какого-то профсоюза в Бессарабии. Но мирная жизнь его не увлекла — он вновь взялся «за революцию», на этот раз в компании большевиков. Теперь его мотало по всей Украине: он агитировал, митинговал: «Вся власть Советам!» В августе 1917-го неугомонный Гарский оказался в Харькове.
Ароматы любви
Перед отъездом в Москву Фанни решила прогуляться по городу. Недалеко от вокзала ее едва не сшиб с ног энергичный брюнет в кожанке и с красной повязкой на рукаве — самый модный наряд того времени. Виктор Гарский узнал ее первым, а Фанни долго вглядывалась в его лицо. Слабое зрение было ни при чем — они расстались 11 лет назад. Каплан запомнила угловатого восемнадцатилетнего юношу, а сейчас перед ней стоял красивый, нагловатый мужчина. Они дошли до бульвара, присели на скамейку…
Потом, когда после покушения Фанни допрашивали на Лубянке, единственные страницы протокола, где она хоть что-то говорила о себе, были о встрече с Гарским в Харькове. Каплан сразу поняла, что давно не нужна своему Мике, может, он и не вспоминал о ней вовсе. А при случайной встрече поспешил заявить, что побаивается бывшей возлюбленной, ее истеричности и непредсказуемости. Она плохо понимала его слова — к ней вернулось зрение, вернулась любовь, весь мир снова стал ярким…
Фанни решила, что пойдет к Виктору и объяснится с ним, но перед свиданием ей захотелось принарядиться. Новое платье у нее было, были и дрова, чтобы подогреть горячей воды для ванны. Не было только мыла, и Фанни отправилась на базар. Она долго искала, и наконец среди грубых грязно-желтых кусков, отдающих дегтем и жжеными костями, нашлось то, что нужно: розовое, душистое мыло. Денег у Фанни почти не было, и она продала единственную свою дорогую вещь — шаль Маши Спиридоновой. Благоухающая весной она отправилась на свидание. Утром Виктор Гарский сказал любовнице, что не любит ее и никогда не любил, что он потерял голову от аромата — так пахли духи его подруги. Дальнейшее запечатлел бесстрастный протокол: «Я вернулась в больницу, села в кресло и хотела закутаться в шаль, потому что я всегда в ней пряталась от холодной тоски. Но шали у меня больше не было, а было это мыло. И я не могу простить себе. Не прощаю».
И она не простила себе эту слабость, наказание было суровым — Фанни отказалась возвращаться в Москву, уехала сначала в Севастополь, потом перебралась в Симферополь. Там ее назначили на небольшую, но хлебную должность — она стала получать 150 рублей в месяц, дрова и продуктовый паек. Так Фанни потихоньку врастала в новую жизнь, боль отступала, правда, зрение опять ухудшилось.
Но грянул октябрь 1917-го, и Каплан объявила, что большевиков не поддерживает и с политикой их не согласна. Она с трудом пережила предательство в любви и теперь была готова сражаться с предателями революции. Что большевики стремительно скатываются к диктатуре, она видела яснее, чем многие ее товарищи. После заключения большевиками «похабного мира» с немцами интервенты начали стремительный захват Украины. К апрелю 1918 года оставаться в Симферополе революционерке было невозможно, накануне прихода немцев она покинула город, в котором пыталась обрести покой.
Фанни вновь ехала по фальшивому паспорту, теперь она опять стала Дорой Ройдман. Пробираясь через всю Россию в Москву, она все больше убеждалась, что большевистская диктатура задушила революцию. Фанни почти добралась до столицы, когда в Москве вспыхнуло восстание левых эсеров во главе с Марией Спиридоновой. Каплан бросилась на помощь подруге, но через несколько дней пришло сообщение — мятеж подавлен, Спиридонова арестована. Фанни решила продолжить борьбу, но теперь ей предстояло действовать по-другому. Надо было устранить главную фигуру в большевистском стане — Ленина…
Последние полтора месяца жизни Фанни Каплан вряд ли удастся когда-нибудь восстановить. Она прошла по августовской Москве как тень, не оставляя следов, только версии. Искала эсеров. Вроде бы. Но нашла или нет — сказать невозможно. Будто бы она была на одной из штаб-квартир, предлагала организовать покушение на Ленина. Но опять-таки никаких свидетельств, только слухи и домыслы. Где была, с кем встречалась Каплан? Все предположения на сей счет так и остаются версиями. Достоверно известно одно — 30 августа 1918 года Фанни появляется во дворе завода Михельсона, куда на рабочий митинг должен был приехать вождь мирового пролетариата.
Кто стрелял
Все события этого дня расписаны поминутно, все материалы дела изучены многократно, и тогда, и годы спустя. Единственный вывод, который удалось сделать: невозможность достоверно ответить, сама ли Фанни решила устранить диктатора революции или действовала в группе заговорщиков? Отвлекала ли она преследователей или стреляла? Из четырех пуль две попали в цель, но две прошли мимо. Хотя с такого расстояния не промахнулся бы и слепой, а Фанни к тому времени прошла курс лечения, ее зрение улучшилось. Сторонники версии невиновности Каплан объясняют ее тем, что Фанни не умела обращаться с оружием, однако она видела и держала оружие в руках во время первой революции, еще в Одессе. И, вероятно, знала, как произвести выстрел.
Но тут возникают новые непонятные моменты, например, фраза, произнесенная Каплан в момент ареста. Кстати, одна она в растерянной толпе стояла совершенно спокойно и не пыталась скрыться. Но что именно она сказала? Ее слова передают с точностью до наоборот. В первом случае Фанни якобы сказала: «Это сделала не я», по другой версии — сразу призналась в покушении. Одновременно с ней был задержан левый эсер Александр Протопопов, его расстреляли на следующий день, следствие практически не проводилось. В случае с Фанни допросы начались сразу, но дело только запутывалось — браунингов оказалось два: один в сумочке у Каплан, второй принесли через пару дней рабочие завода. Выяснилось, что есть еще пострадавшая — одна из женщин, находившаяся рядом с Лениным, была ранена еще одной пулей.
Так сколько же было выстрелов? Сколько стрелков? А главное, в этот же день в Петрограде был убит Урицкий. Убийца, Леонид Каннегисер, по странному совпадению тоже оказался эсером-террористом и тоже одиночкой. Чекисты не могли поверить в такое совпадение, необходимо было ухватиться за кончик ниточки и распутать узор нового эсеровского заговора. Показания Фанни становились все более важными, а она несла какую-то ерунду — вспоминала про мыло, купленное ею в Харькове, про шаль Марии Спиридоновой… Каплан отвечала на все вопросы, и каждый ответ обрубал все надежды следователей.
Она призналась, что стреляла в Ленина по убеждению… приехала из Крыма… в Москве ни с кем не связана. «Кто дал револьвер — не скажу», «Кто дал денег — говорить не стану», «Откуда взялся у меня билет Томилино — Москва — не помню», «Профсоюзный билет нашла»… Дознание зашло в тупик. Единственной зацепкой показался конверт со штемпелем, почему-то находившийся в башмаке Каплан. Оказалось, из разбитого ботинка торчали гвозди, Фанни зашла в первое попавшееся учреждение, попросила конверт и подложила под пятку, чтобы можно было передвигаться.
Через три дня было принято решение: следствие прекратить, так как есть главное — признание вины. По личному распоряжению Свердлова ее приговорили к расстрелу. Фанни перевезли с Лубянки в Кремль, и 3 сентября 1918 года в 16 часов 00 минут комендант Кремля матрос Павел Мальков собственноручно выстрелил Каплан в затылок. Ей было 28 лет, и 10 из них она провела в тюрьме. У следователей и палачей с Лубянки оставалась еще одна проблема: где хоронить? Решили — нигде. Положили тело в железную бочку, облили бензином и сожгли. Пролетарский поэт Демьян Бедный помогал подливать бензин и даже подал матросу зажженную спичку. Но когда запахло горелым мясом, все-таки упал в обморок.
Через два дня, 5 сентября 1918 года, большевики развязали широкомасштабный террор, его колесо подмяло под себя тысячи жизней, а потом настигло и тех, кто его запустил… Все последующие годы миф о Фанни Каплан обрастал новыми подробностями — в годы большого террора было арестовано несколько Фанни Каплан. Пережившие репрессии немногочисленные эсеры уверяли, что встречали ее на Соловках, она появлялась под фамилией и Ройтблат, и просто Ройт. Ходили слухи о помиловании Фанни по личному приказу Ленина, об организации побега и отъезде в Америку… Но вряд ли эти домыслы имеют значение. Фанни Каплан действовала на свой страх и риск, ее полуслепые глаза разглядели опасность в диктатуре большевиков, Фанни решила устранить Ленина, спасти свободу и революцию.
Так она вошла в историю, а покушение на Ленина стало одним из самых известных эпизодов революционной эпохи, таким же, как выстрел «Авроры» и знаменитая фраза матроса Железняка: «Караул устал!» С самого начала те далекие события стали превращаться в легенду, чего стоит хотя бы версия об отравленных пулях, которыми стреляла в Ильича мрачная фанатичка-эсерка. Сколько бы ни опровергали эту легенду историки, медики, мемуаристы, вера в могучую силу отравленных пуль жива и сегодня. В самом деле, эти маленькие кусочки свинца оказались существенным аргументом на весах истории. Ранения подорвали здоровье Ленина, став одной из основных причин его тяжелой болезни, почти полного отхода от власти, а потом и смерти.
Опечатка в судьбе
Поделиться книгой: