Помоги проекту - поделись книгой:
Отдельной страницей римской налоговой истории, да и мировой в целом, нужно назвать, конечно же, откупщиков, которые появились именно в эпоху Римской республики, когда центральная власть стала испытывать большие трудности с пополнением государственной казны. (С переходом к наемной армии ее военные расходы резко увеличились.) Бизнес ловких дельцов, способных обеспечить сбор и уплату налогов, заключался в том, что они заранее договаривались с властью о сумме поступлений. Все остальное шло прямиком в карманы публиканов — так откупщиков именовали в Риме. Впоследствии люди этой профессии появлялись в разных городах и странах. Но впервые механизм налоговых откупов заработал именно в Римской республике. Так называемые откупа проводились как в самом Риме, так и в его провинциях. Как правило, они представляли собой публичные аукционы, на которых публиканы выкупали право заплатить фиксированную сумму в казну. Одновременно они приобретали и право возместить свои издержки. Для этого им позволялось создавать армии собственных агентов по сбору налогов. В результате во владениях откупщиков оказывались целые провинции. И публикане фактически управляли ими без должной оглядки на государственных представителей — магистратов. Позже откупщики стали объединяться в классы. Их экономическая власть росла вместе с экспансией Рима на восток, увеличивалось и политическое влияние. И вот они уже ссужают деньгами сенат Римской республики и формируют настоящую финансовую аристократию, своего рода олигархов Рима, способных противостоять старой аристократии. Историки считают, что именно публиканы стали вершителями судьбы Римской республики и одновременно — ее похоронщиками. Покончить же с властью олигархов-откупщиков смогли лишь Цезари — создатели Римской империи.
Их не бывает много
Германцы, погубившие систему
Существует мнение, что крах Западной Римской империи представляет собой не что иное, как дворцовый переворот, осуществленный в основном германским по составу войском, и что все предпосылки для этого были уготовлены самим состоянием западно-римской государственности. Известно, что германцы уже с III—IV веков находились в тесном культурном контакте с ближайшими соседями. А при Диоклетиане они составляли большую часть его войска. К закату же Западного Рима имперская власть ослабла, римская элита расселилась в укрепленных замках, а централизованная система налогообложения рушилась стремительно и окончательно — германцы не смогли ни сохранить, ни восстановить ее. (Крах этой системы самым негативным образом сказался на развитии европейских государств, образовавшихся на развалинах империи, — они оказались несостоятельными ни в военной сфере, ни в финансовой политике).
К моменту германского завоевания крестьяне Западной Римской империи уже были неспособны защитить себя и стали работать на завоевателей. Рассредоточившись на территориях римских провинций, германцы поначалу были свободными от налогов крестьянами-воинами: в их обязанность входила лишь воинская служба. А когда в VIII—IX веках на европейские земли участились набеги викингов (способствуя тем самым децентрализационным процессам в европейских государствах), крестьяне стали переходить под защиту феодалов, меняя свободу на безопасность: жить рядом с укрепленным замком спокойнее. Кстати, в Скандинавии викингов, равно как и в античной Греции, основные решения по вопросам общественного устройства и порядка принимались на народном собрании — тинге. И несмотря на значимость династических и наследственных прав, судьба нового правителя решалась именно членами тинга. В это же время для отражения набегов в Европе стали использовать тяжеловооруженную рыцарскую конницу. Содержать такую было недешево. В результате, как уже отмечалось выше, между воином-рыцарем и крестьянином возникали «договорные» отношения: продукты земледельческого труда менялись на «защиту». В этой ситуации в IX веке более половины земель во Франции, а также большие земельные наделы Италии и Англии пустовали. В цене была только земля возле замков.
В целом для раннего Средневековья характерна следующая социальная «матрица»: доходы церкви (десятина) никак не связаны с государственной казной, король существует на доходы со своего домена, а рыцари обязаны ему лишь сорока днями воинской повинности в год. Исключая это, король и его подданные не связаны финансовыми обязательствами. Материальные блага монарха «тлеют»: земли домена постоянно сокращаются, следовательно, и доходы с них — ведь король одаривает верноподданных земельными участками. Когда же в XI—XIV веках европейским государствам понадобились постоянные армии, традиция сбора налогов «по-римски» канула в Лету, зато в представлениях граждан осталось славное — «свободный человек налогов не платит». Так что развитие налоговой истории Западной Европы XI—XV веков начиналось, в общем-то, с «нуля»: просто организованное феодальное государство, не имеющее централизованной и регулярной системы налогообложения (но, правда, с постоянной армией) вело долгие переговоры с «собственными» городами о том, какие финансовые обязательства они должны соблюдать. Политической свободы у таких городов, разумеется, не было, их права напрямую связывались с налоговыми откупами. И тем не менее в 1265 году представителей английских самоуправляющихся городов пригласили для участия в заседаниях парламента. А в конце XIII века они стали его постоянными участниками.
Впоследствии в ходе такого сотрудничества в Англии произошло закрепление нормы, согласно которой король не имеет права вводить новые налоги без согласия представительного органа налогоплательщиков.
Диалектика податей
Саму суть любой налоговой системы можно свести буквально к следующему: власть облагает податями то, что может обложить. Начинаться это может с самого простого — сбора дани за пользование товарами и услугами. Правило во все времена было одно: плательщик не должен иметь альтернативы. Близкий нам пример: если за проезд по мосту или дороге с путешественника взимался сбор — других дорог или мостов поблизости быть не могло. Либо объезд являлся слишком долгим и дорогостоящим. По такому же правилу составлялся и список «налоговых товаров». Их должны были потреблять все, независимо от стоимости. Самый древний товар такого сорта, о котором нам известно, — осветительное масло в Древнем Египте. Специально назначенные фараоном сборщики налогов внимательно следили, чтобы жилища хорошо освещались, а их жители не пытались использовать для этого другие горючие материалы. Так что помимо фискальных интересов была учтена и забота о человеке.
В России любимым налоговым товаром до определенного времени была соль. О потреблении этого продукта также заботились. Как обычно случается в периоды финансовых затруднений, государство увеличивало ставку соляного налога. В этом случае у населения оставалось только одно право — восстания против такой несправедливости. Волны соляных бунтов частенько прокатывались по Руси.
Но затем на смену «полезным» продуктам и услугам пришли «вредные». Спирт, табак, азартные увлечения стали главными налоговыми носителями для казны. Сборы таких податей чаще всего тоже проходили неуважительно по отношению к плательщику и, как правило, передоверялись все тем же откупщикам. В результате в России XIX века самым распространенным способом быстрого обогащения стало получение «винного откупа». А термин «откупщик» уступал тогда разве что «ростовщику». Зато водка исправно финансировала казну Российской империи. Но впоследствии государство все-таки было вынуждено покончить с такими «правилами», и на смену откупам пришла государственная монополия на производство спирта, которая облегчила сбор налога на него. Известный российский финансовый реформатор, добившийся монополии, Сергей Юльевич Витте в своих воспоминаниях ставил это достижение в один ряд с созданием золотого рубля.
Но очевидная аморальность такой налоговой «политики» все-таки заставила государство пересмотреть ее. На смену обложению «сферы потребления» пришло обложение «сферы доходов». К тому же у государства появились возможности для такого перехода. Доходы большинства граждан, как и доходы разного бизнеса, приобрели денежную форму. А налоговые службы научились считать эти деньги. Соответственно, теперь можно было бы подумать и о социальной справедливости. На языке налогов понятие такой справедливости означает введение прогрессивной шкалы налогообложения: чем больше зарабатываешь, тем больше платишь. США стали первой и единственной страной, где граждане платили федеральные налоги в зависимости от полученных доходов. Далеко не всем американским гражданам это понравилось. И сегодня среди них есть те, которые считают, что введение подоходного налога противоречит Конституции США. Их всячески преследуют власти. А налоговые службы терпеливо разъясняют, что такие «выступления» до добра не доведут. Когда же терпение лопается, «налоговых отказников» просто сажают в тюрьму. Но многих людей больше всего беспокоит не то, что с доходов приходится платить, а то, что государство получает информацию относительно происхождения самих доходов. И под флагом налоговой борьбы начинает преследовать незаконные методы происхождения прибылей. (Кстати, Война за независимость США 1775—1783 годов, по сути, была восстанием колонистов против налогов, которыми их облагала Великобритания. В дальнейшем смягчение налоговой политики по отношению к Канаде во многом позволило англичанам продлить свое влияние здесь еще на полтора столетия.)
Трибут от Августа
Право платить
Уклонение от налогов стало «делом чести» для криминальных авторитетов. Доказать причастность крестных отцов к противоправной деятельности фактически невозможно: управление рисками в таких структурах всегда было поставлено на высокий уровень. Гораздо проще увидеть следы налоговых преступлений. Если ваши доходы составляют поступления от рэкета, торговли наркотиками и прочей противоправной деятельности, то легализовать их достаточно сложно. Нельзя же и впрямь написать в налоговой декларации — прибыль от продажи партии кокаина. А с неоприходованных денег невозможно платить налоги. Этим незамедлительно пользовались налоговые инспекторы. Самым ярким примером мировой истории стало дело Аль Капоне, которого первого в истории обвинили в уклонении от налогов, вместо того чтобы осудить за убийства. Существует даже легенда, что когда в доме Аль Капоне проводили обыск, то нашли деньги в корзине для грязного белья. На вопрос, что они там делают, мафиози ответил: «Ждут стирки». Это всего лишь легенда, но термин «отмывание денег» родился именно в это время. Считается, что пример отмывания денег впервые продемонстрировал выходец из города Гродно — Майер Суховлянский, который известен всем как Мейер Ланский. Ему же приписывают следующее изречение: если полиции не удается проследить путь ваших денег, это означает, что они не могут их отыскать. Следовательно, они не подлежат налогообложению. Все что нужно сделать, это представить такие деньги как налогооблагаемые. И тогда появляется возможность их свободно тратить.
Это сейчас такой подход к делу кажется очевидным. А тогда, во времена Аль Капоне, осознать такие возможности и способы их использования было нелегко. Ланскому же это удалось. А вот федеральные власти США так и не смогли осудить мафиози. Его успех стал примером для подражания. И не только для владельцев криминальных денег, но и для вполне уважаемых и богатых людей (для многочисленных транснациональных корпораций). Так, Лучано Паваротти недавно внес в итальянскую казну 12,1 млн. долл. в счет погашения налоговой задолженности за 1989—1991 годы. Оказывается, на рубеже 90-х годов певец стал владельцем поместья в окрестностях города Модены и роскошной виллы на Адриатическом побережье. При этом после покупки он несколько лет отмалчивался перед итальянской налоговой инспекцией по поводу своих доходов. В результате начался суд и Паваротти заплатил все сполна, объяснив «неувязку» своей забывчивостью, посетовав на то, что государству — всегда мало… Основную же часть своего состояния Паваротти держит в Монако, где налоги несоизмеримо ниже, нежели в Италии.
Все дело в том, что в мире существует ряд государств, в которых действуют особые законы. Там не взимают налоги с зарегистрированных корпораций и не разглашают информацию об их учредителях. Тем более что в качестве учредителей подобных структур выступают трасты, у которых, в свою очередь, вообще нет учредителей, а есть лишь бенефициарии — получатели дохода корпораций. Известно, что некоторые небольшие государства составили свое благосостояние именно на организации всевозможных анонимных трастов, холдинговых и инвестиционных компаний. Так, в Старом Свете сосредоточены своего рода ателье индпошива: в Швейцарии, Люксембурге и Лихтенштейне вам подберут лучшую корпоративную конструкцию. Она обойдется дорого, но позволит существенно сэкономить на налогах.
О том, сколько составляет такая экономия, известно мало. Подсчеты обнародованы лишь в США. По данным американских законодателей, только федеральный бюджет страны в 2001 году недосчитался более 50 млрд. долл. Еще более выразительно выглядит подсчет так называемого налогового дифференциала. Если бы крупные корпорации США платили налоги по обычной ставке (35% от прибыли), бюджет этой страны получил бы в 2002 году 308 млрд. долл. В реальности заплачено лишь 136 млрд. Доля же корпоративных налогов в американском бюджете сократилась с 28% в 1950-е годы до 11% сегодня.
Учитывая растущий дефицит федерального бюджета крупнейшей экономики мира, такие недоплаты выглядят серьезной угрозой. Поэтому налоговым оффшорам объявлена настоящая война. Законодатели пытались лишить компании, штаб-квартиры которых находятся в оффшорных зонах, права претендовать на участие в конкурсах на госзакупки. Но эти попытки оказались безрезультатными. Минувшей весной при анализе списка участников конкурсов на поставки в Ирак выяснилось, что многие из них имеют элементарную налоговую задолженность — лучшие корпоративные адвокаты всегда к услугам богатых клиентов. Пытаясь наказать налоговых консультантов, представляющих услуги по налоговой оптимизации , власти очень быстро столкнулись с сокращением числа таких фирм и как следствие — ростом цен на услуги.
Сами корпорации начали менять и подходы к налоговой защите. На смену налоговым консультантам приходят так называемые риск-менеджеры, которые готовы решать вопросы «комплексно». В реальности сегодня крупнейшие фирмы могут позволить себе платить в бюджет ровно столько, сколько считают необходимым. Все остальные прибыли достаются акционерам корпораций, которые такую политику всячески поддерживают.
(IV в. до н. э. — VI в. н. э.) Российская Федерация
1992—1997 годы
Кто за налоговую конкуренцию?
Столкнувшись с таким непониманием, власти крупных государств предлагают заключить своего рода налоговую конвенцию «о ненападении». На официальном языке новая стратегия получила название «налоговой гомогенизации». На практике же она предполагает выравнивание налоговых ставок в разных государствах. Для продвижения гомогенной идеи будут использоваться функционирующие международные экономические организации — МВФ, Всемирный банк и ОЭСР. Первый коллективный международный проект уже действует. Он получил название The International Tax Dialogue (ITD) — международный диалог по налогообложению. Он предполагает всячески способствовать дискуссии по налоговым проблемам с вовлечением представителей национальных налоговых служб и международных организаций. Конечным итогом всех этих «консультаций и дискуссий» должно стать создание международной налоговой инспекции — своего рода налоговой ООН.
Для противников этой системы такие, хоть и теоретические, перспективы превратились в настоящий кошмар. Дело в том, что сторонники налоговых свобод опасаются, что такое согласование приведет к настоящей налоговой монополии, которая попытается установить налоговые ставки во всем мире на самом высоком уровне.
Еще больше противников международного налогового правительства смущает сам факт присутствия в «диалоге» МВФ — организации, которая практически везде требует от национальных правительств буквально следующего — повышения налогов, балансирования бюджетов и совершенствования практики налоговых сборов. Еще одна организация — ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития) тратит довольно много времени на выявление всевозможных схем трансфертного ценообразования, которое и позволяет выплачивать налоги в соответствии с уровнем корпоративной этики. Ведь транснациональные корпорации и без всяких оффшорных зон могут манипулировать ценами поставок своей продукции в рамках одной фирмы, но вне национальных границ. К примеру, подразделение компании, расположенное в зоне высокого налогообложения, может покупать сырье и полуфабрикаты у подразделений той же самой фирмы, находящейся в зонах низкого налогообложения, по завышенной цене. В результате таких сделок прибыль так и останется у корпорации, но зато налоги будут выплачены по самой низкой ставке. Этот своего рода «налоговый арбитраж» не дает спать спокойно правительствам индустриально развитых государств, бюджеты которых имеют огромные социальные обязательства.
Противники налоговой гомогенизации считают, что естественным мировым порядком должна быть, напротив, налоговая конкуренция, когда каждое из государств будет бороться за инвестиции, понижая ставки налогообложения.
Главный интеллектуальный вождь сторонников налоговой конкуренции лауреат Нобелевской премии по экономике Милтон Фридман говорит, что такая «конкуренция среди национальных правительств по предоставлению публичных услуг (бюджетные расходы) за определенную цену (налоговые доходы) должна быть аналогичной конкуренции между отдельными людьми или частными предприятиями, которые конкурируют на ценовом рынке». На подобную жесткую постановку вопроса способен, конечно же, только такой правый экономический анархист и вольнодумец, как Фридман. Обычно же экономисты предпочитают камуфлировать тему налоговой конкуренции дискуссией об экономическом росте. Налоговая конкуренция, по их мнению, ведет к ускорению экономического развития. Один из ведущих экономистов этого блока, Грегори Мэнкью, даже сумел формально доказать тезис о том, что если бы условия налогообложения определяли бы сами работники, то они установили бы ставку на более низком уровне, нежели это делают сами правительства. По мнению экономиста, люди не будут резать курицу, несущую золотые яйца.
Большие опасения у сторонников налоговой конкуренции вызывает и процесс европейской интеграции. Предполагается, что «старые» налоговые юрисдикции вроде Франции или Германии будут навязывать свои правила игры молодым государствам — членам ЕС и тем самым погубят экономики этих стран. Естественно, что экономисты из другого идеологического лагеря доказывают (не менее убедительно), что ставка налогообложения вообще не влияет на темпы экономического роста. А влияет на него лишь качество самого налогового управления. Другими словами, неважно какие по размеру налоги собирал бы с древлян князь Игорь, важно не допустить возможность его возвращения и сбора налогов «заново».
У каждой из сторон есть своя правда. Но тезис о связи между ростом и уровнем налогообложения нельзя считать доказанным. Наличие налоговой конкуренции действительно препятствует установлению единой и общепринятой ставки налогообложения на высоком уровне. Об этом говорит и сама история ЕС. Первые темы о введении единой ставки налогообложения на прибыль корпораций появились еще в 1960-е годы. А в 1975 году была озвучена и первая цифра. Представители Европейского экономического сообщества (ЕЭС), так тогда назывался ЕС, предлагали установить единую ставку на уровне 45%. Эта инициатива провалилась, а разговоры прекратились на два десятилетия. Наконец, в начале 90-х годов на волне новой интеграции появилась новая инициатива. На этот раз уровень единой желаемой ставки находился уже на отметке 30%. Но и тогда налогового диалога в рамках Евросоюза не получилось. Сегодня налоговая конкуренция держит реальный средний показатель налогообложения прибыли гораздо ниже 30%.
Как большевикам удалось установить налог на прибыль в СССР
Естественная монополия
Несмотря на все попытки создать глобальное налоговое правительство, выглядят такие инициативы утопично. И дело тут не в экономических спорах относительно того, какой же должна быть ставка налогообложения.
Правительства всех без исключения государств старательно оберегают национальную монополию на сбор налогов и жестоко карают тех, кто пытается в эту монополию вмешаться. История налоговых откупов учит, что попытки передать налоговые полномочия «доверенным лицам» ведут к крушению государственной власти или к социальным беспорядкам.
Более того, современная демократия развилась во многом потому, что именно представители всех классов и сословий общества могли определять размер налогового бремени. Любое делегирование функций по сбору налогов, куда-нибудь вверх по инстанции, немедленно разрушает основу основ демократии: ответственность за принятые решения должны нести выбранные представители, а не назначенные кем-то эксперты. Итак, налоги — явление абсолютно неизбежное, и если граждане хотят, чтобы государственные институты функционировали, они должны им платить, иначе невозможно. Другое дело, что те же налогоплательщики должны иметь возможность спросить: на что израсходованы их деньги? Это, собственно, и есть важнейшее содержание демократии. А налогоплательщик — важнейшая функция современного гражданина, который «и обязан, и имеет право». Без реализации этих прав и обязанностей никакой демократии быть не может.
Вертолетная экспансия
После Второй мировой войны впереди всех в вертолетостроении оказались Соединенные Штаты Америки. В 1944 году в этой стране было построено 144, а год спустя — 275 вертолетов Сикорского. Однако к началу 1946 года конвейер на «Сикорский Эркрафт» (Sikorsky Aircraft) почти встал из-за сокращения военных заказов. Командование армии и флота США сомневалось в целесообразности выделения скудных послевоенных средств на винтокрылую авиацию. Точно так же обстояли дела и с гражданскими заказами. Бизнесмены не спешили раскошеливаться на непривычные машины, более дорогие и сложные в пилотировании и обслуживании, чем самолеты. Да и надежность вертолетов в те годы оставляла желать лучшего.
Однако достижения Сикорского сделали свое дело — пробудили интерес к разработке вертолетов у многих конструкторов и бизнесменов. По подсчетам известного американского конструктора Янга, в США во второй половине 40-х годов возникло свыше 340 фирм, занимавшихся разработкой этого типа летательных аппаратов. Проектировались и строились винтокрылые машины различных схем и размеров — от одноместных «ранцевых» и «летающих мотоциклов» до тяжелых многовинтовых вертолетов.
Конструктор фирмы «Белл» Артур Янг (Arthur Young) создал трехместный «Белл-47», который более 20 лет оставался лучшим в своем классе, но первое время и ему на заказчиков не везло. Столь же неудачно поначалу складывалась судьба и первого послевоенного вертолета Игоря Ивановича Сикорского — многоцелевого S-51.
В 1947—1948 годах американские генералы возобновили закупки легких многоцелевых вертолетов, используя «Белл-47» и S-51 в качестве санитарных, связных, разведывательных и арткорректирующих машин. Особенно возросли закупки в 1948 году, когда в составе ВВС США была создана Воздушная спасательная служба. Еще раньше ВВС вертолетами S-51 заинтересовались морские летчики, в первую очередь — как поисково-спасательным средством.
В 1945 году Фрэнку Пясецкому, родившемуся в семье эмигрантов из России, удалось создать первый в мире работоспособный вертолет двухвинтовой продольной схемы. Флот закупил в 1947—1949 годах два десятка вертолетов «Пясецкий HRP-1». Следующую модель Пясецкого — HRP-2 облюбовал Корпус Морской пехоты США. Грузоподъемные «продольники» рассматривались как средство высадки десанта в тыл противника. По мнению военных, вертолеты позволяли внести в десантные операции «третье измерение».
Как можно больше «вертушек»!
Серьезным испытанием для вертолетчиков стала Корея, где 25 июня 1950 года начались самые кровопролитные со времен окончания Второй мировой войны боевые действия. Условия войны в Корее — гористая местность, резкие перепады погоды, отсутствие карт и дорог, вездесущий и многочисленный противник — требовали специального воздушного средства, неприхотливого в отношении взлетно-посадочной площадки. И военные стратеги, ранее скептически смотревшие на вертолет, быстро превратились в самых ярых его сторонников. Для десятков тысяч солдат США, оказавшихся между жизнью и смертью, свободой и пленом, эти машины стали последней надеждой на спасение.
Начальник штаба Морской пехоты США генерал Л.К. Шеферд (Shepherd L.C.) в сентябре 1950 года сказал: «Вертолет в Корее встречает исключительно благожелательное отношение... Мы не должны жалеть усилий, чтобы получить на фронт как можно больше вертолетов… предоставляя им приоритет в отношении любого другого оружия… Вертолеты, больше вертолетов, как можно больше вертолетов в Корею».
Вслед за S-51 в Корею последовали «Белл-47» и «Хиллер-360», созданный в 1947 году молодым авиаконструктором Стэнли Хиллером (Stanley Hiller). Пентагон распорядился придать каждой пехотной дивизии по отряду вертолетов. Медико-эвакуационные «Белл-47» служили главными «санитарными каретами» полевых госпиталей MASH (Mobile Army Surgical Hospital). Так, приключения медперсонала одного из подобных госпиталей послужили основой для популярного американского телесериала «Чертова служба в госпитале MASH». До корейской войны бойцы, получившие на поле боя тяжелые или средние ранения, в 80—90 случаях из 100 погибали. Теперь же картина резко изменилась. Эта цифра снизилась до 10. Всего за время корейской войны американскими вертолетами было спасено около 25 тысяч человек.
Несмотря на активное применение вертолетов, их потери в Корее были минимальными. Винтокрылые машины оказались очень живучими, хотя постоянно находились под огнем. Маневренные «вертушки» без труда уворачивались даже от реактивных МиГов. О таких встречах сохранились многочисленные легенды. На завершающем этапе боев в Корее в дверях вертолетов стали устанавливать ручные пулеметы, а пару «Белл-47» оснастили противотанковыми базуками.
Во время этой войны использовались не только легкие вертолеты. В конце 1949 года Сикорский создал многоместный десантно-транспортный S-55, который мог перевозить до десяти человек. Этот аппарат в Корее быстро завоевал славу такого же «ангела-хранителя», как и его «старший брат» S-51. Много лет спустя один из ветеранов американской морской пехоты, вспоминая в знаменитом документальном фильме «Война в воздухе» о нелегких боевых буднях, заметил: «Слава Богу, были вертолеты... Жаль, что этих машин не было больше».
Боевой почин
На морских пехотинцев легла основная тяжесть боевых действий в Корее. Они очень нуждались в вертолете — одновременно десантно-штурмовом и транспортном средстве.
В конце августа 1951 года эскадрон из 18 вертолетов S-55 высадился в южнокорейском порту Пусан и перебазировался в район вулкана Панчбоул, где 13 сентября состоялось боевое крещение первого в мире подразделения транспортно-десантных машин. Вертолеты S-55 перебросили через одиннадцатикилометровую простреливаемую ничейную полосу в подкрепление 1-му полку морской пехоты, осажденному со всех сторон китайскими войсками. Началась вошедшая в историю операция, получившая название «Уиндмил» («Ветряная мельница»), в ходе которой машины эскадрона перебросили за 28 рейсов 8 618 кг грузов и эвакуировали 84 раненых. 21 сентября вертолеты S-55 десантировали в один из труднодоступных горных районов Кореи роту морской пехоты, а в октябре высадили уже целый батальон. В официальном отчете говорилось: «Эти поразительные первоначальные успехи показали, в какой значительной мере может вертолет способствовать решению тактических задач, связанных с переброской и снабжением атакующих войск».
В конце октября 1951 года аппараты S-55 направились для десантирования противопартизанских подразделений на захваченные территории, где впервые была осуществлена эвакуация вертолета вертолетом и обеспечено мобильное перебазирование батареи реактивной артиллерии. «Морпеховские» S-55 доказали тогда высокую надежность и эффективность транспортно-десантных вертолетов в целом, растопив лед недоверия к винтокрылым машинам. В результате заказы на их производство росли как на дрожжах. И если до корейской войны ежегодный выпуск этих машин в США не превышал и сотни экземпляров, то в 1952 году он вырос до тысячи.
Уроки Кореи
Боевые действия в Корее стали большим стимулом для вертолетостроения, сопоставимым с влиянием Первой мировой войны на развитие авиации в целом. Генералы, которые рассматривали ранее вертолет только как легкое вспомогательное средство связи и наблюдения, пришли к выводу, что этот тип летательного аппарата может изменить весь ход боевых наземных операций.
Годы войны в Корее ознаменовались важным событием в истории американской военной авиации. Входившая ранее в состав ВВС США армейская авиация выделилась в самостоятельный род Сухопутных войск США. Дележ имущества между ВВС и новоиспеченной авиацией СВ проходил не безболезненно. Тем не менее в 1951 году он благополучно завершился. Почти все вертолеты «ушли» в армейскую авиацию. В ВВС остались только «вертушки» Воздушной спасательной службы. Получившие собственную авиацию «сухопутчики» резко увеличили закупки вертолетов. Если к началу корейской войны американская армейская авиация имела 1 186 самолетов и 56 вертолетов, то к 1954 году соответственно: 2 518 и 1 140. Через несколько лет число армейских машин перевалило за две тысячи, и они стали основным видом летательных аппаратов Сухопутных войск США. Росла и численность вертолетного парка и в других видах Вооруженных сил США. Особенно увеличился парк «вертушек» в авиации Корпуса морской пехоты. Здесь в отличие от армейских вертолетчиков, именовавших свои S-55 транспортными, в годы корейской войны зародилось название «десантно-штурмовой» вертолет. Оно более точно соответствовало использованию вертолетов при операциях морской пехоты — для высадки тактических десантов непосредственно на поле боя.
В 1952 годах вертолеты S-55 приняли участие в учениях с использованием ядерного оружия: они доставляли к эпицентру взрыва команды радиационной разведки, перебрасывали пехотные подразделения и были признаны необходимым элементом при ведении атомной войны. Американские генералы приняли для вооруженных сил так называемую концепцию «Пентомик» — стратегического рассредоточения войск для снижения потерь в случае атомного удара. Вертолетам по концепции отводилась роль одного из средств рассредоточения. А в целом в вертолетостроении началась «гонка взлетных масс». Ф. Пясецкий на замену трехтонного PD-17 (HRP-2) создал в 1952 году пятитонный PD-22, затем шеститонный PH-42 и в 1954 году — PH-43. Взлетная масса последнего достигала почти 7 тонн, грузоподъемность превышала две тонны, вместимость — 20 десантников. Вооруженные силы США и ряда других стран приобретали вертолеты PD-22, PH-42, PH-43 под обозначением Н-21. За своеобразный внешний вид Н-21 получили и неофициальное название — «летающий банан». После ухода Пясецкого созданная им фирма стала именоваться «Вертол» (Vertol), и ее приобрел концерн «Боинг». Участвовал в «гонке взлетных масс» и И.И. Сикорский. Вслед за 3,5-тонным S-55 он сдал военным шеститонный S-58, а затем и гигантский, по тогдашним понятиям, S-56 взлетной массой свыше 14 тонн. S-56 поднимал до четырех тонн груза и был пригоден для перевозки боевого взвода морской пехоты. S-56 с поршневой силовой установкой представлял собой вершину мирового вертолетостроения. Дальнейший же рост грузоподъемности требовал перехода на газотурбинные двигатели. Массовый переход на ГТД считается отличительной чертой появившихся во второй половине 50-х годов вертолетов — так называемого второго поколения. При разработке этих новых многоцелевых машин исполнилось высказанное в годы корейской войны пожелание по созданию моделей для выполнения конкретных видов задач. Так, вертолеты «Белл205 Хью» (Huey) и «Вертол-114 Чинук» (Chinook) были оптимизированы под перевозку штатных армейских отделения и взвода, а «Вертол-104 Си Найт» (Sea Knight) — боевой группы морской пехоты.
О рекорде грузоподъемности
Пятидесятые годы стали временем становления национального вертолетостроения в СССР, Великобритании и Франции. Под влиянием успехов «сикорских» в Корее в нашей стране в 1951 году была принята программа развития национального вертолетостроения. Конструкторские бюро Михаила Леонтьевича Миля, Николая Ильича Камова и Александра Сергеевича Яковлева создали семейство многоцелевых вертолетов первого поколения. Так, Ми-4, начиная с венгерских событий 1956 года, принимали участие во всех операциях советских войск и вооруженных сил дружеских государств. Изначально оснащенные крупнокалиберным турельным пулеметом, они послужили базой для создания многочисленных военных модификаций. В 1961 году, во время боев на Плайя-Хирон, кубинцы впервые использовали Ми-4 как средство непосредственной огневой поддержки. Советские ВВС применили Ми-4 для выполнения аналогичных задач во время боев на острове Даманский в 1969 году. Опыт, накопленный при создании вертолетов первого поколения, помог советским конструкторам в конце 50-х и в 60-е годы при разработке целой гаммы многоцелевых вертолетов второго поколения. Причем с созданием в 1957 году воздушного гиганта Ми-6 (взлетной массой свыше 46 тонн) наши авиаконструкторы вышли в мировые лидеры тяжелого вертолетостроения: Ми-12 установил абсолютный мировой рекорд грузоподъемности для вертолетов — 40 тонн. Он не превзойден до сих пор.
В 60-е годы, с угасанием разговоров о ядерной войне, руководство Пентагона отказалось от концепции «Пентомик» и рост грузоподъемности американских вертолетов остановился на 9 т, доступных S-64. По той же причине прекратилась разработка тяжелых вертолетов для перевозки ракетных комплексов и в СССР, однако потребность в доставке сверхтяжелых грузов в труднодоступные районы нашей страны сохранила в отечественном вертолетостроении класс винтокрылых машин большой грузоподъемности.
По пути во Вьетнам
С окончанием Второй мировой войны боевые действия в странах Британского Содружества не прекратились. Особенно досаждали колонизаторам малайские коммунисты. Борьба с партизанами потребовала освоения нетрадиционных методов и средств войны, в том числе и вертолетных. В 1950 году в джунгли прилетели первые S-51. Через два года к ним на помощь прибыли закупленные и произведенные по лицензии S-55. Всего в Малайзии действовало три эскадрона британских ВВС, насчитывавших до 40 машин. Вертолеты использовались для наблюдения, выслеживания партизанских лагерей и отрядов, срочной доставки десантников, их снабжения и эвакуации. Всего до окончания боев в 1960 году винтокрылые машины перевезли около 110 тысяч солдат и 11 350 тонн грузов. По оценке британских военных, использование в Малайзии вертолетов позволило им сберечь тысячи солдатских жизней.
Недалеко от британцев, в Индокитае, с коммунистическим партизанским движением сражались французы. Они использовали для наблюдения в джунглях и эвакуации раненых закупленные в Америке «Хиллер-360», S-51, а потом и S-55. Однако французам не удалось организовать эффективное применение вертолетов, что в определенной мере послужило одной из причин поражения под Дьенбьенфу (Dien Bien Pho). Всего французы эвакуировали за четыре года боев 10 тысяч раненых.
Накопленный в Малайзии опыт применения «вертушек» в 50—60-х годах на Кипре и в Йемене использовали англичане в борьбе с местными повстанцами. Летчики Британского Содружества действовали уже и на вертолетах собственной конструкции: легких Бристоль «Сикамор» (Bristol Sycamore) и средних Бристоль «Бельведер» (Bristol Belvedere), а также Уэстленд «Уэрлуинд» и «Уэссекс» (Westland, Whirlwind, Wessex). Уэстлендовские машины представляли собой глубокие модификации американских S-55 и S-58.
Эффективно британцы применили машины Бристоль «Сикамор» и Уэстленд «Уэрлуинд» в ноябре 1956 года в операции «Мушкетер» (Musketeer). В ответ на национализацию президентом Гамалем Абделем Насером Суэцкого канала израильтяне, англичане и французы вторглись в Египет. Специальное подразделение из 21 вертолета за полтора часа перебросило с борта авианосцев «Океан» (Ocean) и «Тесус» (Theseus) в тыл египетских войск 415 спецназовцев-командос и 25,4 тонны боеприпасов и амуниции. Это была первая в истории морская десантно-штурмовая операция вертолетных войск (в Корее вертолеты морской пехоты действовали только на суше). Анализ результатов операции убедил Королевское адмиралтейство переоборудовать авианосец «Булварк» (Bulwark) в специализированный десантный вертолетоносец. В 1957 году самостоятельная авиация Сухопутных войск была создана и в Великобритании.
Особую роль в истории военного применения вертолеты сыграли в алжирской войне 1954 — 1962 годов. В противоположность индокитайским боям здесь французы использовали вертолеты с максимальной эффективностью. К моменту начала боев французская авиация в Алжире имела только четыре легких вертолета. По мере эскалации боевых действий ее состав постоянно увеличивался за счет поставок американских легких «Белл-47», транспортных Н-21, S-55 и S-58, а также французских пятиместных «Аллуэт II» (SE318 Allouette II). Ко времени прекращения боевых действий, в 1962 году, французы имели уже свыше 600 вертолетов, сведенных в 32 аэромобильных отряда, в состав которых входили как авиационные, так и десантные части. Винтокрылые машины использовались для разведки, наблюдения, переброски войск и грузов, эвакуации больных и раненых и впервые в истории — для непосредственной огневой поддержки войск. Каждый отряд прикрывал определенный территориальный район, так что он мог прибыть к месту вызова наземными постами всего за несколько минут.
Сначала вертолеты Н-21 вооружались 36 неуправляемыми ракетами (НУРами) калибром 68 мм и двумя пулеметами, установленными жестко на кронштейнах по бортам вертолета. Потом вместо 68-мм ракет Н-21 получили по 72 ракеты калибром 37 мм. В окнах и дверях вертолетов стояли турельные пулеметы. В 1959 году в Алжир начали поступать S-58. В дверном проеме этого вертолета устанавливали подвижный крупнокалиберный пулемет или 20-мм пушку, а на боковых кронштейнах — шесть 127-мм ракет.
В Алжире французы впервые в истории опробовали в 1958—1959 годах на вертолете управляемые противотанковые ракеты. На S-58 устанавливались по две тяжелые ракеты SS-10, а на «Аллуэт II» — по две более легкие SS-11. Испытания выявили исключительную эффективность этих машин как средств противотанковой обороны. Во время боевых действий в Алжире на «вертушках» стали защищать топливные баки, бронировать силовую установку и кабину, а летчики впервые получили бронежилеты. В результате потери вертолетов в этой войне оказались минимальными — один сбитый вертолет на 9 250 часов боевого налета.
Опыт французов по вооружению многоцелевых вертолетов тщательно анализировали и союзники, и противники. «Белл-47» получил по образцу «Аллуэт II» на борт ручные пулеметы, легкие НУРы и SS-10. Вооружение «Пясецких» Н-21 тоже в основном соответствовало французскому прототипу. Самый мощный комплект вооружения был установлен американцами на S-58. Он включал четыре SS-10, сорок 70-мм НУРов, две 20-мм пушки, три крупнокалиберных и шесть обычных пулеметов.
Винтокрылая война
В числе первых американских воинских частей, прибывших в 1961 году для оказания помощи южновьетнамскому союзнику, оказались две транспортные роты армейской авиации США, укомплектованные «летающими бананами» Н-21. В 1962 году во Вьетнам прибыли еще три роты. Вместе с ротами армейской авиации сюда же направились и дивизионы Корпуса Морской пехоты США. В отличие от армейских рот морпеховские дивизионы были укомплектованы вертолетами S-58. В жарком климате и условиях высокогорья они оказались значительно эффективнее Н-21. В 1963 году громоздкие «летающие бананы» стали заменяться новейшими легкими многоцелевыми вертолетами «Белл-204», а затем «Белл-205 Хью». Очень удачно спроектированный, оснащенный мощной газотурбинной установкой, надежный и выносливый «Белл Хью» стал главным винтокрылым бойцом войны и своеобразным символом Вьетнама. Фирма «Белл» ежегодно отправляла в Индокитай сотни таких машин, доведя в 1967 году их выпуск до рекордной величины — 1 650 штук. Модификации «Хью» выпускаются до сих пор. Общее число построенных машин достигло 16 тысяч — абсолютный мировой рекорд в вертолетостроении.
Вторым символом Вьетнама стал тяжелый (по американским меркам) транспортный вертолет «Боинг-Вертол-114 Чинук» двухвинтовой продольной схемы. В морской пехоте служил свой «продольник»: «Боинг-Вертол-104 Си Найт». Более легкий и компактный по сравнению с «Чинуком», он заменил в конце 60-х в дивизионах «старые добрые» S-58. Первое время американцы и их союзники использовали в качестве легких разведчиков, корректировщиков и связных вертолетов старые проверенные «Белл-47». В 1967 году их стали заменять в отрядах новейшие полуторатонные «Хьюз-369 Кейюз» (Hughes 369 Cayuse) , а затем «Белл-206 Кайова» (Bell 206 Kiowa).
Быстро скользящий над джунглями, болотами и рисовыми полями силуэт вертолета стал обычным зрелищем. Партизаны привыкли к «вертушкам» и научились по ним стрелять. Для самозащиты установленных в дверях H-21 и S-58 пулеметов оказалось недостаточно. Стало очевидным, что транспортные аппараты нуждаются в сопровождении специализированными вооруженными машинами. Такую «эскортную» модификацию фирма «Белл» создала в 1961 году на базе многоцелевой модели «Хью».
Основным оружием модификации «Хью» стали НУРы и пулеметы. С каждого борта вертолета монтировались на кронштейнах по два пулемета калибром 7,62 мм и по кассете НУР. Как правило, каждая кассета имела по восемь 70-мм НУР, но использовались и более тяжелые варианты: по 19 и 24 НУР. Помимо установленных по бортам пулеметов в дверях транспортно-пассажирской кабины располагались еще и турельные пулеметы, обслуживаемые бортстрелками. В 1967 году обычные пулеметы сменили скоростные шестиствольные «Миниганы». Тогда же на вертолеты стали устанавливаться 40-мм автоматические гранатометы. Известны случаи замены пулеметов обычного калибра крупнокалиберными — 12,7 мм.
Когда у партизан появилась бронированная техника, американцы вооружили в 1965 году несколько «Хью» ПТУРами SS-11, однако наведение ракет оказалось трудоемким процессом: из 115 выпущенных SS-11 95 «ушли в молоко». В пять раз эффективнее были ПТУР TOW. Они пригодились американцам и в 1972 году при отражении массированного наступления. Именно во Вьетнаме впервые были применены боевые вертолеты специальной разработки «Белл-209 Хью Кобра», о которых мы расскажем в следующей статье.
Первая рота, целиком укомплектованная вооруженными «Хью», прибыла во Вьетнам осенью 1962 года. Их задачи были следующими — прикрытие от атак ПВО транспортных вертолетов в полете и огневая поддержка при высадке десанта. Пять—семь вооруженных вертолетов уверенно прикрывали 20—25 транспортных машин. Кроме того, «вертушки» роты защищали автомобильные колонны, осуществляя непосредственную огневую поддержку наземным войскам. Опыт использования вооруженных вертолетов оказался столь удачным, что в 1963 году транспортные роты армейской авиации США стали переформировываться в «аэромобильные», состоявшие из двух транспортных и одного штурмового взвода вертолетов.
Поделиться книгой: