Помоги проекту - поделись книгой:
Чай был допит, однако предлагать вторую чашку Владлен не захотел. Совершенно не тот расклад, чтобы потчевать гостя.
– Хорошо, – отодвинув пустую чашку в сторону, произнес Назар. – Максимум четыре дня. Не больше!
Он ушел, аккуратно закрыв за собой дверь. Прощание было коротким и вполне дружеским, ничто не указывало на размолвку. Однако Владлен не мог отделаться от ощущения, что их приятельские отношения дали существенную трещину. Ясно, что от предстоящего разговора Назар ожидал нечто большее, чем обыкновенное обещание.
– Кто это был? – вышла из соседней комнаты Люся.
На правой щеке – красный след от неаккуратно сложенной подушки. Впрочем, она была хороша в любом виде, что было ее главным достоинством.
– Назар.
– Да?
Крупные, чуть навыкате глаза широко распахнулись.
– Чего же он хотел? – удивленно спросила девушка.
Натолкнувшись взглядом на глубокую синь глаз, Лозовский невольно улыбнулся – такой девушке можно простить многое. Даже самый суровый мужчина, глядя на красивую женщину, добреет, размякает душой. И сам он, Владлен, не является каким-то исключением.
– Он хотел побыстрее продать яйцо Фаберже и разбежаться.
– А ты что?
– Я объяснил, что нужна осторожность.
– Ты поступил разумно. А как вы собираетесь делить между собой деньги?
– Так, как и положено партнерам, – отвечал Владлен. – Поровну.
– А как же я? – искренне удивилась Люся.
– Что ты? – не понял Лозовский.
– Ведь мне тоже полагается какая-то доля. Я же тоже участвовала в этом поиске.
– А разве мы не вместе? Твоя доля находится в моей.
– Оно, конечно, так, – легко согласилась Людмила. – Но мне бы хотелось иметь что-то собственное.
Владлен тяжело вздохнул. Ситуация знакомая, с подобным нередко сталкиваешься после кладоискательства, где фигурируют ощутимые деньги: всегда возникают недоразумения и недопонимание. Обязательно находится человек, которому вдруг покажется, что его обделили или как-то недооценили; такое испытание способно разрушить даже многолетнюю дружбу, замешанную на студенческом портвейне.
– На основании чего? – хмуро спросил Лозовский. – Ты ведь пошла с нами из интереса, а не как партнер. Партнерство всегда обговаривается заранее. Не уверен, что Назар захочет тебя понять.
– Ты можешь повлиять на него.
– Не собираюсь, это будет неправильно.
Девушка нахмурилась.
– Ты меня хочешь обидеть? Ведь я же тоже там была, я тоже рисковала жизнью, когда в нас стреляли!
– Ну, предположим, стреляли не в тебя, а в меня. Это наш бизнес, мы в него вкладывались, покупали металлодетекторы, платили сторожу, договаривались…
– Так нечестно! Вы должны поделиться! Там денег будет столько, что хватит на всех!
– И сколько же ты хочешь?
Кожа на лице у Люси разгладилась. Теперь она выглядела невероятно свежо. Отказывать ей будет чрезвычайно трудно.
– Третью часть.
Заявление вызвало улыбку. Походило на удачную шутку.
– Это много.
– Но это будет справедливо!
Говорить о справедливости с женщиной дело совершенно безнадежное – это тот камень, о который разбиваются самые разумные доводы.
– Обещаю, что ты что-нибудь получишь. Но это не будут какие-то баснословные деньги… Я не уверен, что мы сами сможем как-то сказочно разбогатеть. Давай оставим этот разговор на то время, когда у нас действительно что-то получится.
– Хорошо. Я тебе напомню об этом, – произнесла девушка и вернулась на кушетку.
Вытащив из-под кровати сумку, Лозовский вытащил из нее пасхальное яйцо и некоторое время рассматривал, любуясь совершенными обтекаемыми формами. Его поверхность была разделена на семь поясов, разграниченных один от другого бриллиантами одного размера. Каждый пояс представлял собой крохотную миниатюру на библейские темы из жизни ангелов, выложенную разноцветными, тщательно подобранными драгоценными камнями. Причем работа выглядела настолько тонкой, что Влад различал тончайшие оперения крыльев и даже зрачки глаз. Центральный пояс был самым широким; на нем был изображен архангел, державший в своих руках младенца. Всмотревшись в его лицо, можно было обнаружить сходство с Алексеем Николаевичем, наследником.
Порывшись в литературе, Владлен обнаружил, что всего ювелирным домом Фаберже было создано семьдесят одно пасхальное яйцо, из которых пятьдесят четыре принадлежали императорскому дому. Остальные были заказаны частными лицами, в том числе для золотопромышленника Александра Кельха, семейства Ротшильдов, Александра Юсупова, герцогини Мальборо. Из семидесяти одного яйца до настоящего времени дошли всего лишь шестьдесят два, в подавляющем большинстве хранившиеся в государственных музеях. Остальные считались безвозвратно утерянными. Были еще такие, которые отбраковывались в процессе работы или разбивались, государи дарили их заслуженным генералам, а то и фавориткам. Для таких пасхальных яиц существовал отдельный справочник.
Достав каталог, Владлен принялся всматриваться в иллюстрации с пасхальными яйцами, перелистывая страницу за страницей. Вне всякого сомнения, каждое яйцо – шедевр, вершина ювелирного искусства. Причем все они были разными и не походили одно на другое даже в деталях. И тут взгляд Владлена остановился на яйце «Ангел-Хранитель», заказанном Николаем Вторым для своей жены в 1915 году. Он невольно сглотнул: точно такое же яйцо сейчас лежало под его кроватью. За исключением разве что маленькой трещинки на поверхности. Ниже мелкими буквами выдавался текст:
Владлен Лозовский невольно выдохнул, осознавая, что владеет потрясающей тайной, возможно, он был ее единственным обладателем в мире. Остается узнать, каким образом пасхальное яйцо «Ангел-Хранитель» оказалось в Староконюшенном переулке…
Теперь второй вопрос: что за женщина была запечатлена на фотографии рядом с Распутиным? Если удастся ответить на него, станут понятны многие вещи. После некоторого колебания Лозовский решил обратиться за консультацией к своему однокашнику Виталию Шавлаку, со студенческих лет занимавшемуся царской полицией. Он был один из немногих, кто имел о Распутине наиболее полную информацию, а на старших курсах написал о старце курсовую.
Поднявшись, Владлен надел легкую куртку и зашагал к двери.
– Ты куда? – вышла встревоженная Люся. – Может, ты на меня обиделся? Тогда так и скажи. Ты же понимаешь, что я наговорила тебе все это не со зла, а потом…
– Расслабься, – улыбнулся Владлен. – Все в порядке. Я по делам, скоро подойду. А где твоя серьга?
Девушка ухватилась пальцами за мочки ушей.
– Ой! Неужели потеряла? – На ее лице отобразился испуг.
Золотые серьги с жемчугом, о которых Людмила очень мечтала, Лозовский подарил ей на день рождения, и ему было приятно осознавать, что девушка ими очень дорожила.
– Не беспокойся. Может, лежит где-то на кушетке…
Поцеловав девушку в щеку, Влад вышел из квартиры.
Едва он ступил на улицу, как вернулось прежнее тревожное настроение. Точнее, беспокойство не покидало его всю прошедшую ночь. Просто за броней входной двери все неприятности представлялись бесконечно малыми величинами, но стоило только выйти на улицу – и начинаешь понимать, что опасность может подстерегать у каждой лавочки.
Владлен подошел к машине, снял ее с сигнализации. Двор пустой. Вокруг ничего такого, что могло бы насторожить. Запустив двигатель, он уверенно вырулил на шоссе. Через десять минут заехал в большой двор, засаженный липами, по периметру которого выстроились массивные серые дома сталинской постройки. Один из них, с барельефами трудящихся, стоял немного особняком. Именно к нему и направился Лозовский.
Открыв дверь, он вошел в просторный подъезд с огромными потолками и гранитными ступенями, поднялся на третий этаж и позвонил в крайнюю правую квартиру. Через минуту дверь распахнулась, и в проеме предстал высокий тощий парень с длинными взлохмаченными волосами, лет двадцати восьми и с небольшой золотой серьгой в правом ухе. Это был его однокашник Виталий Шавлак. По внешнему виду – типичный неформал, а по натуре – историк. Стать таковым он мечтал с раннего детства. Если иные грезят о спортивных победах, о космических орбитах, то он всегда грезил мыслью раскапывать канувшие во времени цивилизации. В университете Виталик считался одним из лучших студентов, досрочно сдавал летние сессии, чтобы укатить в очередную археологическую экспедицию. Он целенаправленно готовил себя к научной работе, а потому никто не удивился, когда после окончания университета он остался в аспирантуре. А еще через полтора года, удивляя необыкновенной работоспособностью, защитил диссертацию раньше должного срока. Однако его профессиональные пристрастия к тому времени претерпели изрядные изменения, и романтику курганов вытеснили тишина библиотек и пыль толстых книг с кожаными переплетами из залов архива. И в настоящее время Шавлак считался одним из лучших специалистов по царской полиции.
С десятидневной щетиной, с длинными слипшимися волосами, Виталий производил гнетущее впечатление на каждого, кто его видел. Обычно столь неряшливые типы ошиваются у рюмочных в надежде на нечаянное угощение, и всякий бродяга на вокзале непременно махал ему издалека, принимая за собрата. Абсурдность ситуации заключалась в том, что вел он исключительно трезвый образ жизни и на дух не переносил спиртного, а его неряшливость была связана с тем, что своему внешнему виду он не придавал никакого значения. Ровно как и тому, что находится у него в холодильнике.
С виду заброшенный и неухоженный, будто бы заколдованный принц, Виталий Шавлак как будто бы дожидался красивую девушку, которая способна полюбить его в таком обличье. Однако очередь из барышень, желавших расколдовать злые чары, пока не наблюдалась, а потому квартира, лишенная женского внимания, весьма напоминала своего безнадзорного хозяина. Проходя в коридор друга, Владлен всякий раз разбивал ноги о какой-то угловатый скарб, выставленный на самом проходе; поворачивался боком, чтобы не задеть всевозможные нагромождения; наклонялся, опасаясь расшибить лоб о какой-то висящий предмет, и двигался всегда с предельной осторожностью, как если бы преодолевал полосу препятствий.
– Проходи, – коротко предложил Виталий, потеснившись.
Стараясь не опрокинуть медный таз с каким-то замысловатым клеймом, стоявший боком у самой стены, Лозовский прошел в коридор.
– У меня к тебе дело…
– Разумеется, что дело, – хмыкнул Виталий. – Чего тебе тогда через весь город ко мне переться? Кофе будешь?
– Буду… Только небольшую чашку.
– Хм… А большую тебе никто и не предлагает, – хмыкнул Виталий.
Еще через несколько минут он разлил по чашкам кофе, организовал несколько бутербродов с сыром и в ожидании устроился напротив. Вышло вполне по-холостяцки, без изысков.
Отхлебнув небольшой глоток, Влад одобрительно кивнул: кофе Виталий всегда заваривал великолепно и предпочитал брать самые качественные сорта.
– Виталик, что ты знаешь о Григории Распутине?
– Неожиданное начало разговора, – удивился однокурсник. – Если ты не забыл, у меня была курсовая по Распутину.
Владлен помнил, что Шавлак выступал даже на межвузовской конференции с докладом по Григорию Распутину, использовав при этом новейшие данные. На фигуру Григория Распутина он имел собственный взгляд, возможно, именно поэтому в тот раз он вернулся с конференции без диплома.
– Конечно.
– Так вот, могу сказать, что по Распутину я знаю очень много. Во всяком случае, больше, чем кто-либо.
– Но о нем написаны горы книг.
– Все эти книги писали беллетристы, – отмахнулся Виталий Шавлак. – Им нужны лишь жареные факты, а потом, они всегда пишут на потребу политической обстановке. Я же историк и исхожу из фактов, эмоции меня не интересуют.
– И что ты можешь о нем сказать?
– Моя точка зрения отличается от официальной. Могу тебе сказать, что этот человек был абсолютным бессребреником! Что бы о нем там ни говорили… Лично для себя он никогда и ни при каких условиях не искал выгоды, а при его возможностях и влиянии на царя и царицу он ведь мог сделаться самым богатым человеком в России.
– Но ведь, кажется, ему давали деньги, – возразил Владлен.
– Давали, и немалые. Но он их никогда не брал, а уж если невозможно было отказаться, просто раздавал их нуждающимся.
– А как же женщины? Ведь, говорят, у него был целый гарем из графинь и княгинь, – отвечал Владлен.
– Послушай, Владик, ты женщин с деньгами не путай. Он им не платил, а потом, какой мужик от них откажется, когда они вешаются на него целыми гроздьями, причем самые красивые во всей империи! Он ведь силой никого не тащил в кровать.
– Не силой… Говорят, что у него был гипнотический взгляд, который просто завораживал.
– Соглашусь. В нем была какая-то колдовская сила. Ее до сих пор не могут разгадать: ни врачи, ни психологи, ни историки. Вот сам посуди. Встречается Распутину в одном из модных салонов добродетельная женщина из самого высшего света, уважаемая мать семейства, не замешанная в чем-то предосудительном, имеющая добродетельное воспитание и высокую мораль. И вот – достаточно старцу на нее посмотреть, как она вдруг становится самой преданной его рабой. Уважаемая женщина тотчас забывает о супружеском долге, о своем любимом муже, своей семье… Отныне ее совершенно не беспокоит светская мораль, какие-то пересуды, возможное бесчестие. Она всецело отдается своей страсти. И таких случаев были десятки, если не сказать, сотни. Григорий Распутин был любвеобильным человеком, никому из женщин не отказывал. Он вообще считал себя человеком избранным, божьим, если хочешь. И женщины домогались его только затем, чтобы приобщиться к его святости. После связи с ним как бы часть непорочности и безгрешности переходила и в них. А когда его убили, так из той полыньи, в которую его сбросили, воду ведрами носили, как освященную. Ладно бы этим занимались какие-нибудь крестьянки или мещанки, а то ведь самая что ни на есть высшая аристократия: статс-дамы, княгини, графини, а их просто так не обманешь… Так что в нем была какая-то невиданная сексуальная сила. Женщины вообще очень тонко чувствуют подобные вещи.
– А сам как ты считаешь, был он целителем?
– Разумеется! У наследника Алексея была гемофилия, медицина в то время совершенно была бессильна против этой болезни. Как правило, царствующие особы с таким диагнозом долго не жили. Максимум двадцать пять лет. В три года у Алексея случилось обострение, и он вот-вот должен был умереть – лежал в бреду, никого не узнавал… Царская чета не знает, что делать, и уже мысленно свыкается с его кончиной. И вот тут им советуют обратиться за помощью к какому-то старцу. Они хватаются за последнюю надежду. К ним в Царское Село приходит какой-то неопрятного вида мужик с бородой и сатанинскими глазищами, и только погладил он наследника по лбу, как болезнь тотчас отступила.
– Иначе, как чудом, не назовешь.
– А вот здесь я с тобой не согласен. Здесь нечто большее, чем чудо. Если бы подобное случилось один раз, тогда это действительно можно было бы назвать чудом, но такие вещи в его жизни происходили неоднократно. Даже в наше время церковь хотела приобщить его к лику святых. И знаешь, есть за что… Распутин был способен лечить заболевшего ребенка даже на расстоянии. В минуты отчаяния, когда Алексей находился между жизнью и смертью, царица отсылала ему телеграммы, и если старец находился очень далеко и не мог приехать достаточно быстро, то он тотчас писал ответную. Дескать, помолится за Алексея, болезнь отступит утром. И что ты думаешь – на следующее утро Алексей бывал абсолютно здоров. Распутин утверждал, что со временем болезнь от царевича должна уйти совсем. Думаю, что так оно и произошло бы… Вот что я тебе скажу: Николай Второй даже после смерти Распутина, находясь под арестом в Тобольске, хранил его письма как самую большую ценность. За то время наследник даже ни разу не заболел, а в семье считали, что именно письма Распутина оберегают Алексея от обострения гемофилии.
– Мне об этом было неизвестно…
– Что-то было в этом старце невероятное, а его пророчества… – махнув рукой, Шавлак добавил: – Это уже отдельная тема.
– Ты глубоко копнул.
– Если я чем-то занимаюсь, то всегда копаю очень глубоко.
– Охранка за ним следила?
– Почему уж сразу охранка-то? – почти возмутился Виталий. – Для существующего строя он никакой угрозы не представлял. А вот негласный надзор за ним осуществлялся. Наружное наблюдение за Распутиным прекратилось, когда он уже отъехал на Афон в Греции, а потом по распоряжению министра внутренних дел Макарова вновь было установлено – и продолжалось фактически до самой его смерти.
– Значит, должны существовать отчеты, в каких местах он появлялся? – осторожно спросил Владлен.
– Конечно! В полиции всегда любили бумажки. Филеры – народ грамотный, учились в специальных школах. А в эти школы существовал жесточайший отбор, брали только самых способных. И составлению всевозможных отчетов в этих школах уделяли большое внимание.
– А тебе попадались такие отчеты? – стараясь скрыть волнение, спросил Лозовский.
– И ты еще спрашиваешь? Это часть моей работы, я искал их целенаправленно. А к чему ты, собственно, клонишь?
В какой-то момент Владлена охватило сомнение – а стоит ли посвящать однокашника в тайну, но уже в следующую секунду он заговорил:
– А в Староконюшенном переулке Распутин бывал?
– Бывал, – коротко отвечал однокашник.
– А ты можешь сказать, к кому именно он туда приходил? – Допив кофе, Владлен аккуратно поставил фарфоровую чашку на блюдечко.
Шавлак внимательно посмотрел на приятеля.
– А зачем тебе это? Что-то прежде я не замечал, что ты интересуешься Распутиным. Ты ведь все как-то больше по кладоискательству, насколько я помню.
– Мы нашли одну вещь. Золотую… Предположительно, она принадлежит Распутину. Если это действительно так, то цена на нее может возрасти многократно, – не стал вдаваться в подробности Лозовский.
Поделиться книгой: