- С Шонером?
- Нет, Шонер на месте, в Океании. Его представляет Йозеф Кречинский. Он сейчас находится в городе. С ним есть мобильная связь.
- Да, конечно, и дайте рекламку этой. Зеландии. Извините.
- У вас есть мобильный телефон?
- Да как-то не обзавелся.
- Понятно. Обождите в вестибюле.
Я вновь вышел в вестибюль. На этот раз - со свернутыми мозгами. Наверное, если бы не привитая отцом привычка изначально не доверять рекламе, я бы все- таки затеял скандал. Радуга хорошего настроения потеряла цвета и стала делиться на темные и светлые полосы. Точнее, на темные и еще более темные, ибо светлые сливались с фоном и поэтому не существовали. Оставалось по сути единственное: для порядка встретиться с Кречинским и уезжать в родной городок. Но вспомнились обида и отчаяние, зловещей тенью сопровождавшие меня последние полгода, - и я решил идти до конца.
Лощеный клерк выскочил лично:
- Йозеф Кречинский готов встретиться с вами завтра в полчетвертого возле «Макдональдса» на Бангалоре. У него синие брюки!
КРЕЧИНСКИЙ
«Бангалор» оказалась бывшей площадью Максима Горького, а Кречинский был сорокалетним мужчиной с бычьей шеей и несколько увеличенным (видимо, за счет печени) животом. Он весьма неплохо владел русским языком, хотя порой вставлял в речь немецкие и польские слова:
- С деньгами всё будет в порядке. Пока никто не обижался. Туда довезем, обратно приблизительно через полгода, если остаться не захотите. Минск - Франкфурт - Сингапур - Лангкави - остров Шонера. Работа непыльная, разнообразная и интересная.
- Он так и называется - остров Шонера?
- Да, фатер Вильгельм выкупил островок и переименовал его в свою честь. У него там клиника и ферма. В подробности не имею права вдаваться. Три человека уже завербованы, вы - четвертый. Через неделю - отлет. Сдавайте документы, я помогу оформиться. И поезжайте домой сказать «ауфвидерзеен» близким.
- В чем будет состоять моя работа?
- Не волнуйтесь - управитесь. Кроме всего, фатер Вильгельм пишет научную работу по психологии, и ему нужны помощники и ассистенты. Вам приходилось заниматься научной работой?
- В институте.
- Значит, всё тип-топ. Там был штат, но знаете - ротация кадров. Вы верующий?
- Крещеный атеист.
Кречинский засмеялся.
- Вы способны жить в коллективе?
- Я успел сформироваться как гомо советикус.
Кречинский расцвел.
- Вы мне нравитесь. Вшистко бендзе в пожондку. Райское место - остров Шо- нера. Вы читали фантастику?
- Последние полгода я все больше читал объявления о возможной работе.
- Логично. У вас есть еще вопросы ко мне?
- Оплата, естественно.
- Сколько вы получали на последнем месте работы?
Я ответил.
- Шонер будет платить больше раз в десять. Это как минимум. Продовольствие тоже его. Полуфабрикаты, монопродукты, концентраты. Правда, готовить вам придется самим. Но при современной кухонной технике это не проблема. Продукты европейские; фрукты - прямо на острове.
- Обратная дорога?
- Вы же еще туда не приехали. Конечно, оплатит!
- Со мной будет заключен контракт?
- Вы мне нравитесь меньше, чем в начале разговора. У вас контракт с «Инкубом», и у нас контракт с «Инкубом». Если какие-то формальности будут иметь для вас смысл, можно заключить контракт по прилете на остров. Если желаете, составим прямо здесь. Но поверьте, слово Шонера надежнее любых бумаг.
Я понял, что мне лучше умолкнуть, и, мысленно каясь в том, что поддался разговорному очарованию Кречинского, несколько вымученно улыбнулся.
«Синие» брюки Йозефа на деле оказались перламутрово-фиолетовыми «хамелеонами» и при свете солнца имели цвет ближе к зеленому.
ПОПУТЧИКИ
Кречинский был неплохим вербовщиком и услужливым сопровождающим. Возможно, его имидж здорово вырос оттого, что он всем выдал карманные деньги на дорогу - одинаковые суммы. И тут же, в аэропорту, перед отлетом во Франкфурт перезнакомил нас, наемных работников «фатера» Шонера. Билеты Йозеф брал на группу, поэтому приобрел их со скидкой.
Марина Савич, дамочка с претензиями, была учительницей немецкого. Артур Рацин, долговязый флегматик с явными признаками язвенной болезни, бугристой кожей на щеках и в пятидиоптриевых очках, раньше работал на метеорологической станции. Валерка Жеребцов, душа-парень, невысокий, полуинтеллигентный балагур, юркий как уж, был старше нас лет на восемь, но тем не менее настоял, чтобы к нему обращались на «ты» и по имени. Он представился свободным журналистом и с ходу сообщил, что был везде, кроме «чрева Дьявола», хотя добавил, что ему уже несложно представить, что это такое. Родинку над бровью он объяснил прозаически: «Если харю напалмом не сожгут - отменный идентификатор». Узнав, откуда я, с вызовом сказал: «А я последние пять лет живу в Минске - круче, конечно, Омска, но. Дальше говорить не стану. Вы, бульбаши, молчаливые, но обидчивые.»
На мой посторонне-отвлекающий вопрос, которым я собрался соскочить с колеи возможного конфликта: «Почему остров Пасхи так называется?», - Жеребцов ответил без запинки: «Какой-то европейский плаватель с буквой «р» в фамилии - то ли в начале, то ли в конце, то ли в середине, - наткнулся на него.
Как раз у христиан Пасха была. Тур Хейердал, что ли? Нет, тот, наверное, об этом рассказывал».
Мои попутчики и будущие коллеги, как и я, не совсем отчетливо представляли, чем придется заниматься в хозяйстве Шонера, но, похоже, им, как и мне, довелось пережить неприязнь фортуны, поэтому реакцией на неопределенность было здоровое безразличие. Марина нарочито отстраненно посматривала в иллюминатор, Артур задремал сразу после взлета, а Валерка, сидевший рядом со мной, практически всю дорогу рассказывал интересные случаи из своей богатой происшествиями жизни. Почему-то сбиваясь на «феню». Наверное, представлял себя в роли эдакого разухабистого вольтижера.
- .И, значит, подходят ко мне вокзальные менты. А у меня ни денег, ни документов, рожа битая и прикид мятый. Во рту после бурной ночи - как конница Буденного ночевала. А из понтов - только чувство собственного, здорово потоптанного, достоинства. Потянули к себе на разбор. Я им - про тех сучар, с которыми в вагоне в карты дулся. А они мне - свой беспредельный классификатор, по которому я вырисовываюсь как самый что ни на есть антисоциальный элемент, которого нужно перевоспитывать серьезнейшим образом. Бить, правда, не били. Видно, не решились грубо обращаться с гомо сапиенсом - представителем древнейшей профессии. Водички попить дали - и в клетку до утра, а там - до выяснения. А какое выяснение, если следующие три дня у ментов, как и у всей нации, - выходные?
А знаешь, мне вспомнился слоган: «Немцы-гады убили брата Федьку. Теперь даже выпить не с кем!». Это я о Шонере. Веристдасы нас там душить будут! Они нас, русских, презирают и ненавидят!
Потребовалось некоторое время на понимание, что «веристдасы» - от немецкого «Вер ист дас?» («Кто это?»).
- Ну я-то, допустим, не совсем русский.
- В курсе, в курсе - Буферная республика, мать отсюда родом была! Вот все вы так: то свои, то не свои. Чуть что - в партизаны уходите.
Мне не приходилось раньше встречаться с журналистами, и я предполагал, что основное в их профессии - умение разговорить собеседника и выслушать его, а не демонстрация себя. Впрочем, Валерка был неплохим психологом и знатоком жизни. Из тех отрывочных сведений, которые он в потоке собственного трёпа выудил из меня, ему удалось, по всей видимости, если не составить полный портрет, то по меньшей мере подогнать мою судьбу под какой-то обобщенный трафарет.
Наушно успел Валерка дать оценку и остальным попутчикам: Артура охарактеризовал как шпиона-самоучку, про Марину заявил, что «ей бы ноги подлинь- ше - и на панель», Кречинский показался ему «жучком, способным снять пенку с кипятка и продать ее дороже кастрюли».
От Йозефа удалось узнать, что он сопровождает нас только до Лангкави.
ДОРОГА
Кречинский предупреждал, что во Франкфурте придется пережидать из-за забастовки авиадиспетчеров, о которой он слышал по «Euronews», но всё обошлось лишь часовой задержкой, паспортным контролем и тщательным обыском с помощью собак. Искали наркотики. Всем пассажирам, прошедшим контроль, представители некоей организации (если не «Гринпис», то что-то типа охраны памятников) вручали небольшую открыточку с изображением клостера-монастыря на фоне взлетающего самолета с надписью на немецком: «Над храмом должны парить ангелы и птицы, а (или «но»?) не самолеты».
На Сингапурской линии неплохо покормили, даже предложили на выбор мартини и коньяк. Метеоролог Артур отказался было от своей порции, но журналист Валерка уговорил его взять, «чтоб было что пить». Теперь, повеселевший после двойной дозы, переплетая трёп с анекдотами, он говорил, что Марине следует лететь авиакомпанией, а не в гордом одиночестве, и что тех, у которых билет в Океанию со скидкой, будут сбрасывать с борта, еще одна строка пролетая над океаном.
Пассажирам была прочитана достаточно пространная лекция о возможности заражения в Сингапуре атипичной пневмонией и мелиоидозом, дано предупреждение, что по прибытии в аэропорт всем необходимо пройти медицинское обследование, и рекомендовано было сделать антивирусную прививку.
По обе стороны взлетного поля росли пальмы, а аэропорт Чанги поражал своими размерами и дизайном. Марина от прививки отказалась. Валерка сходил в туалет аэропорта и вернулся с картой Всемирной ассоциации уборных, на которой были отмечены шестьсот лучших туалетов Сингапура, и с квитанцией на штраф за несанкционированное курение.
К Лангкави мы были в летней одежде, полностью готовые к встрече с тропическим климатом. Кречинский сообщил, что вертолет, который доставит нас на остров Шонера, прибудет завтра, и поэтому одну ночь придется провести в отеле. Мы и сами были не прочь отдохнуть после утомительного перелета.
В аэропорту не было камер хранения, поэтому пришлось взять багаж с собой.
Таксист, больше похожий на француза или итальянца, чем на папуаса, взял за рейс десять долларов. Платил, естественно, Кречинский. По дороге я увидел несколько рекламных щитов, горделиво сообщающих, что скоро в Лангкави будет проходить Международная морская и авиакосмическая выставка «Лима». Минут через двадцать мы были у отеля «Масури», названного так в честь местной принцессы, казненной за супружескую измену. Пояснение это дал служащий отеля.
Вечером, найдя в ночном небе Южный Крест вместо Большой Медведицы, я с балкона смотрел на вечернюю бухту и думал, что пока всё складывается неплохо. Из одежды на мне были только шорты, а теплый бриз Индийского океана рождал воспоминания о романтических временах юности.
Утомленный спиртным из безакцизного магазина «дьюти фри», в номере храпел Валерка, с убийственным дыханием которого безуспешно пытался справиться мощный кондиционер.
Йозеф Кречинский пригласил Марину скоротать вечерок в экзотическом ресторане «Барн Таи», пообещав угостить ее мозгами живой мартышки. Надменная Марина, к нашему удивлению, не отказалась. Артур пошел в бассейн, стоимость посещения которого входила в оплату гостиницы.
Ну а я стоял на балконе возле столика, на котором стопкой лежали глянцевые журналы и высокомерно возвышалась мраморная пепельница со встроенной зажигалкой. И не переставал удивляться, как на крохотном островке с населением в шестьдесят тысяч удалось создать цивилизованный рай, обойдясь при этом без «самоотверженного труда и твердой руководящей линии».
ОСТРОВ ШОНЕРА
Грузопассажирский вертолет приземлился на площадку на крыше отеля. От шасси до лопастей пропеллера он был окрашен в пятнистый маскировочный цвет и носил гордое название «Викинг». Возможно, так назвал его белобрысый пилот, накачанный и заносчивый, которого я мысленно обозвал Дольфом Лундгреном. Сходство с актером-физиком усиливало то, что пилот постоянно стискивал челюсти, как будто хотел убедить присутствующих в том, что у него мертвая хватка. А возможно, страдал бруксизмом. Пилота оценил и Валерка: «Истинный ариец. Характер выдержанный, тропический».
Йозеф Кречинский, проконтролировав погрузку ящиков с оборудованием и коробок с продуктами, пожелал всем удачной работы, попрощался, подняв скрещенные ладони, и, не дожидаясь взлета, удалился.
«Викинг» тяжело взлетел над гостеприимным островом Лангкави и направился в сторону взошедшего солнца.
Артур сел рядом с пилотом. Через стеклянную перегородку было видно, как они переговаривались.
- Похоже, в нашей группе появился старший, - отметил толком не проспавшийся Валерка. - Немцы, гады.
Высокомерная отстраненность Марины разбавилась некоторой теплотой. Скорее всего, это было следствием долгого совместного пути. Она даже соизволила поведать, что Кречинский вчера угостил ее «ласточкиным гнездом». На вопрос Валерки, как ей показались обезьяньи мозги, шутливо ответила: «Их не пропитывают алкоголем, как ты - свои». Затем сообщила, что мозгов в меню не было, зато мартышки чуть не набросились на них, когда они возвращались из «Барн Таи», а Кречинский - изрядный похабник, хотя и истинный джентльмен.
Валерка, очевидно, задумавшись, как сочетаются понятия «похабник» и «джентльмен», задремал. Марина открыла иллюстрированный журнал, который, видимо, забрала из номера гостиницы. Я смотрел в окно на острова, над которыми мы пролетали: они были то в густой растительности, то полуголые, то с выстроенными многоэтажками и шоссейными дорогами, то на первый взгляд необитаемые.
Впрочем, несмотря на то что мы неплохо отдохнули в гостинице, через пару часов усталость сморила и нас с Мариной.
Артур постучал в перегородку и указал рукой вперед. Я расшевелил Валерку. Он, очнувшись, протер салфеткой глаза и перво-наперво приложился к бутылочке с джин-тоником. По очертаниям и рельефу остров Шонера напоминал голову чудища с раскрытой пастью. Сходство усиливали две полукруглые отмели, подобные выпученным глазам. Кроме узких полосок песка, остров был сплошь в растительности, что не преминул заметить Валерка: «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь.» Не было видно ни зданий, ни места, куда можно было бы посадить вертолет. Белобрысый пилот, «Дольф», переговаривался с берегом. Через пару минут мы зависли над центральной частью и стали опускаться.
«Викинг» приземлился на твердую ровную площадку, которая, возможно, образовалась из некогда застывшей лавы. Площадка была выкрашена в пятнистозеленый цвет, и это объясняло, почему ее не было видно с высоты. Когда винт вертолета успокоился, Артур подал знак выходить.
ШОНЕР
Вильгельм Шонер был подтянутым мужчиной шестидесяти лет. Волосы седые, залысины глубокие; нос с горбинкой пробудил в сознании расхожую фразу «орлиный профиль». За ним стояло пятеро курчавых бородатых туземцев, одетых, вернее, раздетых соответственно тропическому климату. Шонер взмахом руки поприветствовал нас, поздоровался с «Дольфом», назвав того Г юнтером, затем подошел к Артуру, пожал ему руку, приобнял и вполголоса заговорил по-немецки. Было очевидно, что «метеоролог» Артур знаком с Шонером. «Дольф»-Гюнтер открыл багажный отсек и скомандовал туземцам доставать коробки и ящики. Сам вытащил из багажного отсека трубчатые конструкции с колесами и начал монтировать тележки.
Через некоторое время к нам троим подошел Артур и сообщил, что говорить между собой на острове следует на немецком языке. Английский использовать как вспомогательный. Русский - в крайнем случае. Необходимо также знать основы местного наречия, чтобы общаться с прислугой из аутохтонов, туземцами. Словарик будет выдан сегодня же, его необходимо освоить в кратчайшие сроки.
- Артур, ты случайно не граф Монте-Кристо? - отреагировал Валерка.
- Ихь ферштее нихт, - ответил Артур уже по-немецки.
- Темнила! Сразу нельзя было сказать, что ты при делах?
Услышав русскую речь, к нам резко подошел Шонер и рублеными фразами сообщил, что если кто-то собирается менять установленные им порядки, то может сразу собираться в обратный путь.
- Не обещаю, однако, что вы будете доставлены туда, где были завербованы. Документы, звукозаписывающую технику и мобильные средства связи, если таковые имеются, по прибытии в бункер сдать Гюнтеру для проверки и последующего хранения. Затем пообедайте и отдохните, а ближе к вечеру я ознакомлю вас со своей кунсткамерой и клиникой. Завтра - вводная лекция. А пока - никаких вопросов и разговоров, в том числе и между собой. Сейчас идем в «Хаймат»!
.Видимо, дорогой с горы, где остался вертолет, в долину, где находился «бункер», пользовались нередко: тропинка утоптана и ближайшие лианы срублены. В одном месте почти вплотную к тропинке была установлена изгородь из колючей проволоки.
- Это и есть ферма, гер Шонер? - спросил Артур на немецком.
Шонер кивнул.
Далее шли молча, если не считать, что через пять минут пути один из аборигенов громко и испуганно вскрикнул: «Оронао!» Но Шонер резко сказал какую-то фразу на местном, очевидно, приказывая паникеру заткнуться.
По дороге Жеребцов выдал мне свои впечатления о Шонере: «Рыжий мошенник. Если, конечно, не порыжел в этих прериях. А так - ужимками на Ленина похож, замашками - на Барбароссу».
Я машинально обернулся и увидел, что волосы Шонера действительно были не только седые, но и рыжеватые. Может, от вечноиюньского солнца? Или от перенесенной малярии.
«ХАЙМАТ»
«Бункер» и на самом деле оказался подземным бункером, вырубленным в базальтовой скале. Похоже, работы по расширению бункера продолжались: ближе к песчаной косе лежали черные груды базальта и на них - двое перевернутых носилок. Верхнюю балку над входом в убежище фатера Шонера украшала надпись на немецком «Хаймат» («Родина»). Хозяин вытащил из нагрудного кармашка пульт и отщелкнул замки железной калитки. Гюнтер зашел внутрь, распахнул створки ворот, включил рубильником дежурное освещение и жестом предложил носильщикам следовать за ним.
- Здесь находится офис, лекционный зал и комнаты для отдыха. Сейчас вами займется Артур, - обратился Шонер к нам. - Через тридцать минут - обед. Затем можете отдохнуть или погулять по острову. Здесь нет ядовитых или опасных для человека животных, даже насекомых. В южной части острова проживает небольшое племя туземцев; некоторые из них иногда работают у меня. Они не воинственны, но не советую туда ходить ни сегодня, ни впоследствии: мы не появляемся на территории друг друга без предварительного уведомления. Ровно в восемнадцать часов жду вас у себя: четвертая дверь по коридору справа. Сверьте часы, установите местное время.
.После обеда Марина, сославшись на головную боль, осталась в отведенной ей комнате, а Валерка, допив остатки джин-тоника, предложил прогуляться по острову. Следом за нами увязался Артур. Выйдя из «Хаймат», Валерка облизнул и поднял вверх указательный палец, и мы пошли в направлении ветра, определенном таким детским способом.
Первым сооружением, на которое мы наткнулись, был блиндаж - бетонная яма с наклонным въездом, в которой стоял американский танк «Стюарт», оставшийся невесть какими судьбами еще со времен второй мировой. Марку танка определил Валерка и дополнительно сообщил, что во время войны подобные танки десятками налетали на «Тигра» и, пока тот уничтожал их по одному, наносили повреждения, выводящие «германский сумрак» из боя. Стены блиндажа были испещрены иероглифами, видимо, японскими и, если исходить из истории, появившимися ранее «Стюарта». С виду танк был целым, даже гусеницы не проржавели, только с корпуса и башни краска давно слезла от жаркого солнца и дождей. Очевидно, военное руководство Штатов решило, что целесообразнее бросить устаревшую модель на безымянном острове, чем перетаскивать ее через океан. Однако все люки были не только плотно закрыты, но и заварены, а в ствол загнана и тоже обварена металлическая пробка. Впрочем, Жеребцов определил, что и застывшая консистентная смазка на гусеницах, и защитная краска корпуса и башни «Стюарта», и даже иероглифы - реставрационные: им от силы десять, а в условиях тропиков - три-пять лет. Рацин пытался что-то возразить, но Жеребцов его прервал:
- Артур, это так и надо, чтобы ты ходил за нами и объяснял что-чего-где- откуда?
Около «Стюарта» из-за жары нельзя было долго стоять. Валерка через пару анекдотов, судя по их примитивности, рассчитанных на подслушивающих агентов, попросил Артура попариться в сторонке, а мы прошли дальше, присели в тени мангровых зарослей около высохшего русла ручья и обсудили ситуацию в теперешнем ее понимании.
Затем я, как врач и человек, сталкивавшийся с самыми различными судьбами, обратился к Жеребцову:
- Валерий, тебе скоро исполнится сорок лет. Это определенный геронтологический рубеж, но он же рубеж этапный: ты переходишь из молодых в зрелые.
- Не понял, Димон, ты на меня наезжаешь? Тебе что-то не нравится?
Но по тону было понятно: как умный человек, он осознал, что я не просто треплю языком, и был готов слушать.
- Ты чересчур склонен ко всяким средствам взбадривания. Организм человека, в особенности его внутренние органы, в первую очередь - сердце, не могут переносить постоянных перегрузок.
- Я понял тебя, Димон. Запомни: с возрастом становишься циником. В принципе нас никто не любит, на нас лишь претендуют. А впоследствии перестаешь любить себя. И еще: любой жизненный импульс, искреннее рвение побуждают лишь питиё и соитие. Или подготовка к питию или к соитию. Остальное от скукоты. Жизненная программа выполнена. Или же срок ее выполнения закончился. К тому же мои предки (я имею в виду отца, деда и дядек - больше запомнить советская власть не дала) долго не жили: все в сорок - пятьдесят уходили.