Юлов Юрий Фермер

- С Шонером?

- Нет, Шонер на месте, в Океании. Его представляет Йозеф Кречинский. Он сейчас находится в городе. С ним есть мобильная связь.

- Да, конечно, и дайте рекламку этой. Зеландии. Извините.

- У вас есть мобильный телефон?

- Да как-то не обзавелся.

- Понятно. Обождите в вестибюле.

Я вновь вышел в вестибюль. На этот раз - со свернутыми мозгами. Наверное, если бы не привитая отцом привычка изначально не доверять рекламе, я бы все- таки затеял скандал. Радуга хорошего настроения потеряла цвета и стала делиться на темные и светлые полосы. Точнее, на темные и еще более темные, ибо светлые сливались с фоном и поэтому не существовали. Оставалось по сути единственное: для порядка встретиться с Кречинским и уезжать в родной городок. Но вспомни­лись обида и отчаяние, зловещей тенью сопровождавшие меня последние полго­да, - и я решил идти до конца.

Лощеный клерк выскочил лично:

- Йозеф Кречинский готов встретиться с вами завтра в полчетвертого возле «Макдональдса» на Бангалоре. У него синие брюки!

КРЕЧИНСКИЙ

«Бангалор» оказалась бывшей площадью Максима Горького, а Кречинский был сорокалетним мужчиной с бычьей шеей и несколько увеличенным (видимо, за счет печени) животом. Он весьма неплохо владел русским языком, хотя порой вставлял в речь немецкие и польские слова:

- С деньгами всё будет в порядке. Пока никто не обижался. Туда довезем, об­ратно приблизительно через полгода, если остаться не захотите. Минск - Франк­фурт - Сингапур - Лангкави - остров Шонера. Работа непыльная, разнообразная и интересная.

- Он так и называется - остров Шонера?

- Да, фатер Вильгельм выкупил островок и переименовал его в свою честь. У него там клиника и ферма. В подробности не имею права вдаваться. Три человека уже завербованы, вы - четвертый. Через неделю - отлет. Сдавайте документы, я помогу оформиться. И поезжайте домой сказать «ауфвидерзеен» близким.

- В чем будет состоять моя работа?

- Не волнуйтесь - управитесь. Кроме всего, фатер Вильгельм пишет научную работу по психологии, и ему нужны помощники и ассистенты. Вам приходилось заниматься научной работой?

- В институте.

- Значит, всё тип-топ. Там был штат, но знаете - ротация кадров. Вы верую­щий?

- Крещеный атеист.

Кречинский засмеялся.

- Вы способны жить в коллективе?

- Я успел сформироваться как гомо советикус.

Кречинский расцвел.

- Вы мне нравитесь. Вшистко бендзе в пожондку. Райское место - остров Шо- нера. Вы читали фантастику?

- Последние полгода я все больше читал объявления о возможной работе.

- Логично. У вас есть еще вопросы ко мне?

- Оплата, естественно.

- Сколько вы получали на последнем месте работы?

Я ответил.

- Шонер будет платить больше раз в десять. Это как минимум. Продовольствие тоже его. Полуфабрикаты, монопродукты, концентраты. Правда, готовить вам придется самим. Но при современной кухонной технике это не проблема. Про­дукты европейские; фрукты - прямо на острове.

- Обратная дорога?

- Вы же еще туда не приехали. Конечно, оплатит!

- Со мной будет заключен контракт?

- Вы мне нравитесь меньше, чем в начале разговора. У вас контракт с «Ин­кубом», и у нас контракт с «Инкубом». Если какие-то формальности будут иметь для вас смысл, можно заключить контракт по прилете на остров. Если желаете, составим прямо здесь. Но поверьте, слово Шонера надежнее любых бумаг.

Я понял, что мне лучше умолкнуть, и, мысленно каясь в том, что поддался раз­говорному очарованию Кречинского, несколько вымученно улыбнулся.

«Синие» брюки Йозефа на деле оказались перламутрово-фиолетовыми «хаме­леонами» и при свете солнца имели цвет ближе к зеленому.

ПОПУТЧИКИ

Кречинский был неплохим вербовщиком и услужливым сопровождающим. Возможно, его имидж здорово вырос оттого, что он всем выдал карманные деньги на дорогу - одинаковые суммы. И тут же, в аэропорту, перед отлетом во Франк­фурт перезнакомил нас, наемных работников «фатера» Шонера. Билеты Йозеф брал на группу, поэтому приобрел их со скидкой.

Марина Савич, дамочка с претензиями, была учительницей немецкого. Артур Рацин, долговязый флегматик с явными признаками язвенной болезни, бугристой кожей на щеках и в пятидиоптриевых очках, раньше работал на метеорологиче­ской станции. Валерка Жеребцов, душа-парень, невысокий, полуинтеллигентный балагур, юркий как уж, был старше нас лет на восемь, но тем не менее настоял, чтобы к нему обращались на «ты» и по имени. Он представился свободным жур­налистом и с ходу сообщил, что был везде, кроме «чрева Дьявола», хотя добавил, что ему уже несложно представить, что это такое. Родинку над бровью он объяс­нил прозаически: «Если харю напалмом не сожгут - отменный идентификатор». Узнав, откуда я, с вызовом сказал: «А я последние пять лет живу в Минске - кру­че, конечно, Омска, но. Дальше говорить не стану. Вы, бульбаши, молчаливые, но обидчивые.»

На мой посторонне-отвлекающий вопрос, которым я собрался соскочить с колеи возможного конфликта: «Почему остров Пасхи так называется?», - Же­ребцов ответил без запинки: «Какой-то европейский плаватель с буквой «р» в фамилии - то ли в начале, то ли в конце, то ли в середине, - наткнулся на него.

Как раз у христиан Пасха была. Тур Хейердал, что ли? Нет, тот, наверное, об этом рассказывал».

Мои попутчики и будущие коллеги, как и я, не совсем отчетливо представ­ляли, чем придется заниматься в хозяйстве Шонера, но, похоже, им, как и мне, довелось пережить неприязнь фортуны, поэтому реакцией на неопределенность было здоровое безразличие. Марина нарочито отстраненно посматривала в иллю­минатор, Артур задремал сразу после взлета, а Валерка, сидевший рядом со мной, практически всю дорогу рассказывал интересные случаи из своей богатой проис­шествиями жизни. Почему-то сбиваясь на «феню». Наверное, представлял себя в роли эдакого разухабистого вольтижера.

- .И, значит, подходят ко мне вокзальные менты. А у меня ни денег, ни доку­ментов, рожа битая и прикид мятый. Во рту после бурной ночи - как конница Бу­денного ночевала. А из понтов - только чувство собственного, здорово потоптан­ного, достоинства. Потянули к себе на разбор. Я им - про тех сучар, с которыми в вагоне в карты дулся. А они мне - свой беспредельный классификатор, по которо­му я вырисовываюсь как самый что ни на есть антисоциальный элемент, которого нужно перевоспитывать серьезнейшим образом. Бить, правда, не били. Видно, не решились грубо обращаться с гомо сапиенсом - представителем древнейшей про­фессии. Водички попить дали - и в клетку до утра, а там - до выяснения. А какое выяснение, если следующие три дня у ментов, как и у всей нации, - выходные?

А знаешь, мне вспомнился слоган: «Немцы-гады убили брата Федьку. Теперь даже выпить не с кем!». Это я о Шонере. Веристдасы нас там душить будут! Они нас, русских, презирают и ненавидят!

Потребовалось некоторое время на понимание, что «веристдасы» - от немец­кого «Вер ист дас?» («Кто это?»).

- Ну я-то, допустим, не совсем русский.

- В курсе, в курсе - Буферная республика, мать отсюда родом была! Вот все вы так: то свои, то не свои. Чуть что - в партизаны уходите.

Мне не приходилось раньше встречаться с журналистами, и я предполагал, что основное в их профессии - умение разговорить собеседника и выслушать его, а не демонстрация себя. Впрочем, Валерка был неплохим психологом и знатоком жиз­ни. Из тех отрывочных сведений, которые он в потоке собственного трёпа выудил из меня, ему удалось, по всей видимости, если не составить полный портрет, то по меньшей мере подогнать мою судьбу под какой-то обобщенный трафарет.

Наушно успел Валерка дать оценку и остальным попутчикам: Артура охарак­теризовал как шпиона-самоучку, про Марину заявил, что «ей бы ноги подлинь- ше - и на панель», Кречинский показался ему «жучком, способным снять пенку с кипятка и продать ее дороже кастрюли».

От Йозефа удалось узнать, что он сопровождает нас только до Лангкави.

ДОРОГА

Кречинский предупреждал, что во Франкфурте придется пережидать из-за за­бастовки авиадиспетчеров, о которой он слышал по «Euronews», но всё обошлось лишь часовой задержкой, паспортным контролем и тщательным обыском с помощью собак. Искали наркотики. Всем пассажирам, прошедшим контроль, представители некоей организации (если не «Гринпис», то что-то типа охраны памятников) вручали небольшую открыточку с изображением клостера-монастыря на фоне взлетающего самолета с надписью на немецком: «Над храмом должны парить ангелы и птицы, а (или «но»?) не самолеты».

На Сингапурской линии неплохо покормили, даже предложили на выбор мартини и коньяк. Метеоролог Артур отказался было от своей порции, но журналист Валерка уговорил его взять, «чтоб было что пить». Теперь, повеселевший после двойной дозы, переплетая трёп с анекдотами, он говорил, что Марине следует лететь авиакомпанией, а не в гордом одиночестве, и что тех, у которых билет в Океанию со скидкой, будут сбрасывать с борта, еще одна строка пролетая над океаном.

Пассажирам была прочитана достаточно пространная лекция о возможности заражения в Сингапуре атипичной пневмонией и мелиоидозом, дано предупреждение, что по прибытии в аэропорт всем необходимо пройти медицинское обследование, и рекомендовано было сделать антивирусную прививку.

По обе стороны взлетного поля росли пальмы, а аэропорт Чанги поражал своими размерами и дизайном. Марина от прививки отказалась. Валерка сходил в туалет аэропорта и вернулся с картой Всемирной ассоциации уборных, на которой были отмечены шестьсот лучших туалетов Сингапура, и с квитанцией на штраф за несанкционированное курение.

К Лангкави мы были в летней одежде, полностью готовые к встрече с тропическим климатом. Кречинский сообщил, что вертолет, который доставит нас на остров Шонера, прибудет завтра, и поэтому одну ночь придется провести в отеле. Мы и сами были не прочь отдохнуть после утомительного перелета.

В аэропорту не было камер хранения, поэтому пришлось взять багаж с собой.

Таксист, больше похожий на француза или итальянца, чем на папуаса, взял за рейс десять долларов. Платил, естественно, Кречинский. По дороге я увидел не­сколько рекламных щитов, горделиво сообщающих, что скоро в Лангкави будет проходить Международная морская и авиакосмическая выставка «Лима». Минут через двадцать мы были у отеля «Масури», названного так в честь местной прин­цессы, казненной за супружескую измену. Пояснение это дал служащий отеля.

Вечером, найдя в ночном небе Южный Крест вместо Большой Медведицы, я с балкона смотрел на вечернюю бухту и думал, что пока всё складывается неплохо. Из одежды на мне были только шорты, а теплый бриз Индийского океана рождал воспоминания о романтических временах юности.

Утомленный спиртным из безакцизного магазина «дьюти фри», в номере хра­пел Валерка, с убийственным дыханием которого безуспешно пытался справиться мощный кондиционер.

Йозеф Кречинский пригласил Марину скоротать вечерок в экзотическом ре­сторане «Барн Таи», пообещав угостить ее мозгами живой мартышки. Надменная Марина, к нашему удивлению, не отказалась. Артур пошел в бассейн, стоимость посещения которого входила в оплату гостиницы.

Ну а я стоял на балконе возле столика, на котором стопкой лежали глянцевые журналы и высокомерно возвышалась мраморная пепельница со встроенной за­жигалкой. И не переставал удивляться, как на крохотном островке с населением в шестьдесят тысяч удалось создать цивилизованный рай, обойдясь при этом без «самоотверженного труда и твердой руководящей линии».

ОСТРОВ ШОНЕРА

Грузопассажирский вертолет приземлился на площадку на крыше отеля. От шасси до лопастей пропеллера он был окрашен в пятнистый маскировочный цвет и носил гордое название «Викинг». Возможно, так назвал его белобрысый пилот, накачанный и заносчивый, которого я мысленно обозвал Дольфом Лундгреном. Сходство с актером-физиком усиливало то, что пилот постоянно стискивал челю­сти, как будто хотел убедить присутствующих в том, что у него мертвая хватка. А возможно, страдал бруксизмом. Пилота оценил и Валерка: «Истинный ариец. Характер выдержанный, тропический».

Йозеф Кречинский, проконтролировав погрузку ящиков с оборудованием и коробок с продуктами, пожелал всем удачной работы, попрощался, подняв скре­щенные ладони, и, не дожидаясь взлета, удалился.

«Викинг» тяжело взлетел над гостеприимным островом Лангкави и направился в сторону взошедшего солнца.

Артур сел рядом с пилотом. Через стеклянную перегородку было видно, как они переговаривались.

- Похоже, в нашей группе появился старший, - отметил толком не проспав­шийся Валерка. - Немцы, гады.

Высокомерная отстраненность Марины разбавилась некоторой теплотой. Ско­рее всего, это было следствием долгого совместного пути. Она даже соизволила поведать, что Кречинский вчера угостил ее «ласточкиным гнездом». На вопрос Валерки, как ей показались обезьяньи мозги, шутливо ответила: «Их не пропиты­вают алкоголем, как ты - свои». Затем сообщила, что мозгов в меню не было, зато мартышки чуть не набросились на них, когда они возвращались из «Барн Таи», а Кречинский - изрядный похабник, хотя и истинный джентльмен.

Валерка, очевидно, задумавшись, как сочетаются понятия «похабник» и «джентльмен», задремал. Марина открыла иллюстрированный журнал, который, видимо, забрала из номера гостиницы. Я смотрел в окно на острова, над кото­рыми мы пролетали: они были то в густой растительности, то полуголые, то с выстроенными многоэтажками и шоссейными дорогами, то на первый взгляд необитаемые.

Впрочем, несмотря на то что мы неплохо отдохнули в гостинице, через пару часов усталость сморила и нас с Мариной.

Артур постучал в перегородку и указал рукой вперед. Я расшевелил Ва­лерку. Он, очнувшись, протер салфеткой глаза и перво-наперво приложился к бутылочке с джин-тоником. По очертаниям и рельефу остров Шонера напоминал голову чудища с раскрытой пастью. Сходство усиливали две полукруглые отмели, подобные выпученным глазам. Кроме узких полосок песка, остров был сплошь в растительности, что не преминул заметить Валерка: «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь.» Не было видно ни зданий, ни места, куда можно было бы по­садить вертолет. Белобрысый пилот, «Дольф», переговаривался с берегом. Через пару минут мы зависли над центральной частью и стали опускаться.

«Викинг» приземлился на твердую ровную площадку, которая, возможно, об­разовалась из некогда застывшей лавы. Площадка была выкрашена в пятнисто­зеленый цвет, и это объясняло, почему ее не было видно с высоты. Когда винт вертолета успокоился, Артур подал знак выходить.

ШОНЕР

Вильгельм Шонер был подтянутым мужчиной шестидесяти лет. Волосы седые, залысины глубокие; нос с горбинкой пробудил в сознании расхожую фразу «ор­линый профиль». За ним стояло пятеро курчавых бородатых туземцев, одетых, вернее, раздетых соответственно тропическому климату. Шонер взмахом руки по­приветствовал нас, поздоровался с «Дольфом», назвав того Г юнтером, затем по­дошел к Артуру, пожал ему руку, приобнял и вполголоса заговорил по-немецки. Было очевидно, что «метеоролог» Артур знаком с Шонером. «Дольф»-Гюнтер открыл багажный отсек и скомандовал туземцам доставать коробки и ящики. Сам вытащил из багажного отсека трубчатые конструкции с колесами и начал монти­ровать тележки.

Через некоторое время к нам троим подошел Артур и сообщил, что говорить между собой на острове следует на немецком языке. Английский использовать как вспомогательный. Русский - в крайнем случае. Необходимо также знать осно­вы местного наречия, чтобы общаться с прислугой из аутохтонов, туземцами. Словарик будет выдан сегодня же, его необходимо освоить в кратчайшие сроки.

- Артур, ты случайно не граф Монте-Кристо? - отреагировал Валерка.

- Ихь ферштее нихт, - ответил Артур уже по-немецки.

- Темнила! Сразу нельзя было сказать, что ты при делах?

Услышав русскую речь, к нам резко подошел Шонер и рублеными фразами со­общил, что если кто-то собирается менять установленные им порядки, то может сразу собираться в обратный путь.

- Не обещаю, однако, что вы будете доставлены туда, где были завербованы. Документы, звукозаписывающую технику и мобильные средства связи, если тако­вые имеются, по прибытии в бункер сдать Гюнтеру для проверки и последующего хранения. Затем пообедайте и отдохните, а ближе к вечеру я ознакомлю вас со своей кунсткамерой и клиникой. Завтра - вводная лекция. А пока - никаких во­просов и разговоров, в том числе и между собой. Сейчас идем в «Хаймат»!

.Видимо, дорогой с горы, где остался вертолет, в долину, где находился «бун­кер», пользовались нередко: тропинка утоптана и ближайшие лианы срублены. В одном месте почти вплотную к тропинке была установлена изгородь из колючей проволоки.

- Это и есть ферма, гер Шонер? - спросил Артур на немецком.

Шонер кивнул.

Далее шли молча, если не считать, что через пять минут пути один из абориге­нов громко и испуганно вскрикнул: «Оронао!» Но Шонер резко сказал какую-то фразу на местном, очевидно, приказывая паникеру заткнуться.

По дороге Жеребцов выдал мне свои впечатления о Шонере: «Рыжий мошен­ник. Если, конечно, не порыжел в этих прериях. А так - ужимками на Ленина по­хож, замашками - на Барбароссу».

Я машинально обернулся и увидел, что волосы Шонера действительно были не только седые, но и рыжеватые. Может, от вечноиюньского солнца? Или от пере­несенной малярии.

«ХАЙМАТ»

«Бункер» и на самом деле оказался подземным бункером, вырубленным в ба­зальтовой скале. Похоже, работы по расширению бункера продолжались: ближе к песчаной косе лежали черные груды базальта и на них - двое перевернутых носи­лок. Верхнюю балку над входом в убежище фатера Шонера украшала надпись на немецком «Хаймат» («Родина»). Хозяин вытащил из нагрудного кармашка пульт и отщелкнул замки железной калитки. Гюнтер зашел внутрь, распахнул створки ворот, включил рубильником дежурное освещение и жестом предложил носиль­щикам следовать за ним.

- Здесь находится офис, лекционный зал и комнаты для отдыха. Сейчас вами займется Артур, - обратился Шонер к нам. - Через тридцать минут - обед. За­тем можете отдохнуть или погулять по острову. Здесь нет ядовитых или опас­ных для человека животных, даже насекомых. В южной части острова проживает небольшое племя туземцев; некоторые из них иногда работают у меня. Они не воинственны, но не советую туда ходить ни сегодня, ни впоследствии: мы не по­являемся на территории друг друга без предварительного уведомления. Ровно в восемнадцать часов жду вас у себя: четвертая дверь по коридору справа. Сверьте часы, установите местное время.

.После обеда Марина, сославшись на головную боль, осталась в отведенной ей комнате, а Валерка, допив остатки джин-тоника, предложил прогуляться по острову. Следом за нами увязался Артур. Выйдя из «Хаймат», Валерка облизнул и поднял вверх указательный палец, и мы пошли в направлении ветра, определен­ном таким детским способом.

Первым сооружением, на которое мы наткнулись, был блиндаж - бетонная яма с наклонным въездом, в которой стоял американский танк «Стюарт», оставшийся невесть какими судьбами еще со времен второй мировой. Марку танка определил Валерка и дополнительно сообщил, что во время войны подобные танки десятка­ми налетали на «Тигра» и, пока тот уничтожал их по одному, наносили поврежде­ния, выводящие «германский сумрак» из боя. Стены блиндажа были испещрены иероглифами, видимо, японскими и, если исходить из истории, появившимися ранее «Стюарта». С виду танк был целым, даже гусеницы не проржавели, только с корпуса и башни краска давно слезла от жаркого солнца и дождей. Очевидно, во­енное руководство Штатов решило, что целесообразнее бросить устаревшую мо­дель на безымянном острове, чем перетаскивать ее через океан. Однако все люки были не только плотно закрыты, но и заварены, а в ствол загнана и тоже обварена металлическая пробка. Впрочем, Жеребцов определил, что и застывшая конси­стентная смазка на гусеницах, и защитная краска корпуса и башни «Стюарта», и даже иероглифы - реставрационные: им от силы десять, а в условиях тропиков - три-пять лет. Рацин пытался что-то возразить, но Жеребцов его прервал:

- Артур, это так и надо, чтобы ты ходил за нами и объяснял что-чего-где- откуда?

Около «Стюарта» из-за жары нельзя было долго стоять. Валерка через пару анекдотов, судя по их примитивности, рассчитанных на подслушивающих аген­тов, попросил Артура попариться в сторонке, а мы прошли дальше, присели в тени мангровых зарослей около высохшего русла ручья и обсудили ситуацию в теперешнем ее понимании.

Затем я, как врач и человек, сталкивавшийся с самыми различными судьбами, обратился к Жеребцову:

- Валерий, тебе скоро исполнится сорок лет. Это определенный геронтологи­ческий рубеж, но он же рубеж этапный: ты переходишь из молодых в зрелые.

- Не понял, Димон, ты на меня наезжаешь? Тебе что-то не нравится?

Но по тону было понятно: как умный человек, он осознал, что я не просто тре­плю языком, и был готов слушать.

- Ты чересчур склонен ко всяким средствам взбадривания. Организм человека, в особенности его внутренние органы, в первую очередь - сердце, не могут пере­носить постоянных перегрузок.

- Я понял тебя, Димон. Запомни: с возрастом становишься циником. В принци­пе нас никто не любит, на нас лишь претендуют. А впоследствии перестаешь лю­бить себя. И еще: любой жизненный импульс, искреннее рвение побуждают лишь питиё и соитие. Или подготовка к питию или к соитию. Остальное от скукоты. Жизненная программа выполнена. Или же срок ее выполнения закончился. К тому же мои предки (я имею в виду отца, деда и дядек - больше запомнить советская власть не дала) долго не жили: все в сорок - пятьдесят уходили.