Юлов Юрий Фермер

ЮРИЙ ЮЛОВ

ФЕРМЕР

ЗООМОРФНАЯ ФАНТАЗИЯ

Кто мы? Что и кто делает нас нами? Казалось бы, принадлежим самим себе и сами себя лепим. Но почему практически никто из толковых парней, взращенных в обыч­ных семьях, не может себя реализовать? Почему мы в своем круге зачастую встречаем людей, чье место на простой монотонной работе, качество выполнения которой на­прямую зависит от усвоения пяти-шести-десяти отработанных приемов? Не слишком ли сильно влияние воспитания? Оно не сильно - всеобъемлюще... Самохвальное выражение «Ген пальцем не раздавишь» применимо к потомкам, у которых не пре­рывался контакт с предыдущими поколениями и которым были даны (в мантрово- дидактической и эмоциональной формах) сведения о еще более ранних пращурах.

Слоны, родившиеся в неволе, не имеют бивней, одомашненной кошке вместо двухкилометрового утреннего пробега достаточно пространства среднестатистиче­ской квартиры. Конечно, отбор-отбор. Который чуть ли не в шутку назван есте­ственным.

Человека на протяжении всей жизни преследует дилемма: «Сдайся или изменись!» Состоявшаяся личность может делать выбор, лавировать, искать компромиссы. За ребенка делает выбор основной (без иносказаний) инстинкт.

Автор

Бывший врач Дмитрий Турчин, уволенный за взятки из поликлиники райцен­тра, находит работу в столичном агентстве «Incub». Работа представляет­ся непыльной и экзотической - Океания, отдаленный остров... Увиденное на острове Шонера (дети, воспитанные животными) не повергает Турчина в шок: врачи намного больше, чем обычные смертные, осведомлены об особенностях и загадках человеческой психики. К людям, волею судьбы живущим рядом с ним, он относится не по молодому возрасту философски.

Внезапный перелом событий, к тому же в нескольких направлениях, застав­ляет покинуть остров. С некоторыми приключениями Турчин добирается до своей Родины. Дмитрий Викторович обособляется, грустит, мечется, но в конце концов возвращается в родной провинциальный городок. Пребывание на острове оставляет след в сознании бывшего врача. Устроившись в ветеринар­ную фирму и более-менее наладив жизнь, он обнаруживает в себе склонность к писательскому ремеслу. С помощью бывшего журналиста, а ныне бомжа Валер­ки Жеребцова, соратника по Ферме, подготавливает и дает материал в рас­хожую газету «Сенсация и обыденность». Гглавный редактор Чайкин не собира­ется публиковать откровения бывшего врача и нынешнего ветеринара, хотя его корреспондент Кирилл Гоадовский предъявляет факты, подтверждающие правдивость повести Турчина.

Я - учредитель и главный редактор популярнейшей еженедельной га­зеты «Сенсация и обыденность» Владимир Чайкин.. Не сомневаюсь, что вы не только читали нашу газету, но и являетесь ее горячими поклонниками. Теперь, когда издание раскручено и поставлено на поток, проще. И порой меня охватывают чувства сродни тем, которые испытывает знаменитый артист во время концерта или же популист-оратор на митинге. Только подписчиков десять тысяч А в розницу уходит втрое больше. Есть, конечно, и возврат,, который тоже не пропадает: сеть распространителей сбывает (хотя и с некоторым опозданием) нераскупленные экземпляры томящейся в электричках публике. Однако расслабляться никогда не следует. Конеч­но, пятьдесят тысяч - это не миллионные тиражи застоя, а тем более начала перестройки, но все-таки, все-таки... По нынешним меркам, когда некоторые центральные литературные журналы с раскрученным лет пятьдесят назад брэндом не всегда могут превысить число читающих над числом пишущих...

Но, собственно, речь не о деле, которому я посвящаю жизнь. Речь идет о некоторых а.вторах, с которыми воленс-ноленс приходится сталкиваться. В общем-то мои «коры» сами неплохо справляются со своими обязанностя­ми. Тут главное - не закармливать, а то станут жирными, заносчивыми и неповоротливыми.

Или как Оксанка Бессмертнова.. Плачу-доплачиваю-подкидываю, а ей всё мало. Ты покажи, у кого много, - пусть поделится! И талантлива же! Правда., ее«сенсации» и «обыденности» все больше криминальный оттенок носили. Ну, я ей организовываю дочернюю газету«Криминальный вестник» (хоть учредитель - я, конечно). Покрутись с мое! А она - замуж за бизнес­мена с гуманитарным образованием. А он у меня - и Бесмертнову, и«Кри­минальный вестник». Оксану, как говорится, по любви, а уж «Вестник» - по полному со мной расчету. И держатся на плаву, черти! Порой сам сунусь в киоск номерок из любопытства купить. «Нету, - говорят - Вчера всё продали!» Работают приблизительно как мы: что у информаторов возь­мут, что сами напишут, что из Интернета скачают, глядишь - номер как картинка! Но до нашего размаха у бизнесмена-романтика деньжат не хватит...

В общем я о Дмитрии Турчине. Заходит ко мне Градовский (мой корре­спондент; бойкий парень, но рогастый, временами увлекающийся) и пока­зывает папочку. Так и так,, говорит, материал, кажись, наш, но объем великоват. И без названия. Сами, мол, какое вам подойдет, поставите. Автор - дилетант в писательском деле, порой высокопарен, часом мелочен, однако показалось интересным, поэтому поработал. Подчистил то есть. Странички, естественно, красные от правок - порой целые абзацы пере­писаны. Но аккуратненько всё, как обычно Градовский делает.: ненужное до неосмысления - зачеркнуто, вставки отпечатаны и вклеены - читать можно. Наверное, порой такие ляпсусы встречались - хоть мусорку рядом с собой ставь! Я-то понимаю, что Кирилл просто так и трех букв на за­боре не прочитает, не то чтобы обрабатывать перед докладом главному. То есть, так мыслю, зацепило. Но виду, естественно, не подаю:

- Не тем ты занимаешься, Кирилл! Ты от самотека отбиваться должен, а не время на него тратить! Всё, елки-палки, налажено, а тебе неймется... Попал в струю и не вихляй! И на авторских гонорарах - какая-никакая экономия.

Короче, не стал я графомана-дилетанта читать: положил текст на полочку, а Градовского отправил в командировку к одному самородку по телекинезу; сосед его написал (кстати, член Союза кинематографистов): пустую рюмочку от себя отодвигает, а полную - притягивает. Самородок,, конечно, а не член. В смысле, что член писал, а самородок двигает.

Да беда, что этим не кончается. Пожаловал ко мне через пару недель тот самый графоман - Дмитрий Турчин.. Докладывает, кепчонку снимая, залысинками подсвечивая. Так, мол, и так: Градовский говорит, что об­работал и вам для окончательного решения передал,, а дальше от него не зависит. Хотелось бы ваше решение услышать.

Ну я, естественно, не глядя рукой - за спину, рукопись - на стол (мол, мы только и делаем, что о вас думаем) и эдак вежливо: давно ли, мол, в писательство ударились? Какое у вас образование? Чем по жизни занимае­тесь? Почему выбрали именно «Сенсацию и обыденность»? На чем основано ваше произведение?

А он так очень даже конкретно: «Ранее не писал, не публиковался. Об­разование - медицинский институт. Пока устроился в частную ветери­нарную фирму в одном из районных центров. «Сенсация и обыденность» предпочтительна тем, что публикует сомнительные с точки зрения обывателя материалы, а в солидные издания с такой тематикой не до­пустят Произведение есть описание реальных событий, произошедших со мной, как бы анекдотично это ни выглядело».

Так и сказал: «анекдотично»!

Ну, я распространился, что среди врачей писателей немало, поздравил его со вступлением в эту славную плеяду, затем сослался на дефицит вре­мени, пообещал его опус тщательно рассмотреть, дал старую визитку с поменявшимся телефоном и попросил перезвонить через месяц.

А этот писака разочарованно тянет: «Через месяц?»

Тут уж я более жестко, хотя и с хмурой улыбкой: «Да, раньше не по­лучится!»

Он за дверь, а я, поскольку время было - рабочий день к концу шел - и импульс появился (все ж общение с авторами напрягает), раскрыл руко­пись и стал читать.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Знакомо ли вам чувство унылой повторяемости будней, которое начинает при­ходить, когда проживаешь первые три десятка лет из отмеренного тебе срока?

Родители такие же заботливые и занудные, как и в шальную пору твоей юно­сти, только постарели и безнадежно отстали от бега реки времени. Ты, барахтаясь, плывешь, а они, не в силах помочь реально, посылают нравоучения с берега, по­лагая, что тем самым выполняют свой долг.

Не так, как думалось, складывается и в собственной семье. Семь лет, прожи­тые под одной крышей и под одним одеялом с чужой в общем-то женщиной, без следа развеяли розовый туман влюбленности и окончательно убедили, что она так и останется чужой до конца дней. Жестокий Амур болезненно тащит стрелу из сердца зрелого мужчины, некогда так сладко вонзенную в сердце юноши.

Работа, которой ты посвящаешь основные силы и лучшие годы, также не от­вечает взаимностью. Инициатива рубится на корню, уродуется или присваива­ется вышестоящими, которым наплевать, по большому счету, на всё, кроме соб­ственной должности. Оплата труда совершенно не связана ни с результатом, ни с затратами - она представляет форму пособия, размер которого не позволяет ни нормально жить, ни взбунтоваться.

Что еще? Пожалуй, можно вспомнить пару-тройку друзей, которые встречают­ся с тобой, когда им тоскливо или весело, и со вкусом оформленное частное кафе «Кокос» Коваленко Кости, бывшего одноклассника. В «Кокосе» не запрещают приносить и распивать то, чего нет в ассортименте. Впрочем, посетители (в том числе и ты с друзьями) умудряются низвести кафе до помоечно-забегаловочного уровня, что и узаконили прыткие тинейджеры выразительным зеленым граффити на нежно-белой пластиковой облицовке: <^девь видят аікашы». А что делать, если кафе находится по дороге оттуда, где тебя не ценят, туда, где тебя не любят?

Пожалуй, можно добавить, что прописка в задрипанном районном центре стальными цепями приковывает тебя ко всему вышеописанному.

Хочется разорвать оковы обыденности и попытаться начать всё сначала. Но сдерживает уже появившийся в жизненном кредо консерватизм. И ты в очеред­ной раз покорно соглашаешься и робко оправдываешься в ответ на телефонные наказы-упреки: «Да, я знаю, что вы ждете внуков, но не всегда получается, как хочешь. Нет, ну какая пьянка? - просто посидел с друзьями.» Как всегда, ста­новишься к мойке и перемываешь груду посуды, потому что у твоей благоверной по отношению к домашним работам две постоянных бесспорных отговорки: или творческий взлет, или депрессия. Литинститут, он, знаете, мозги и психику кор­ректирует весьма своеобразно. Будь она в своей среде - проявилась бы. Отбро­шенная распределением и институтом прописки в районную газету - дурит и чах­нет. Снова, старательно кивая, выслушиваешь абсолютно неаргументированный и амбициозный разнос шефа, который панически боится, что ты его подсидишь. И, наконец, опять заходишь к друзьям в распивочную-кафе. И все это тянется, как тоскливый мелкий дождь, который промочит до нитки, даже если надеть высокие сапоги и раскрыть над головой зонт. Ибо он бесконечен.

Не сомневаюсь, что любому мыслящему человеку, способному взглянуть на жизнь со стороны, все это в той или иной степени знакомо.

Но вот парадокс: когда судьба, идя навстречу невнятным стенаниям души, без предупреждения и в короткий срок избавляет от рутины, приходит ощущение, что вся предыдущая жизнь была идиллией. Ты получаешь сильнейший удар, за которым наступает глубокий нокаут, когда не слышно даже счета рефери. Тебя уносят с ринга, и, придя в сознание, вдруг понимаешь, что все проиграно вчистую, а еще раз выйти на схватку нету сил. До тебя начинает доходить, что человеческое бытие как раз и держится на этих простых понятиях: семья, дом, работа. Грозовы­ми тучами идут мрачные мысли, - и только инстинктивная боязнь вечного мрака удерживает от того, чтобы поставить на себе крест.

Особенно удручает то, что, когда ты слаб, от тебя отворачиваются все, кто тебя знал. Нет, с тобой разговаривают и даже внешне жалеют, но аллергично-плесенное амбре брезгливости напрочь перебивает бальзамный аромат сочувствия. Клеймо неудачника отталкивает людей, они боятся заразиться невезением и неуверен­ностью, которые ты излучаешь. Формальные подбадривания воспринимаются как мыльные пузыри, удел которых или лопнуть, или улететь вверх - и в конце концов тоже лопнуть. Расплывчатые обещания после обработки подсознанием принимают отчетливую форму кукиша. «Дельные» советы при скептическом рас­смотрении оказываются бредом, который можно породить и воспринять только в состоянии алкогольной эйфории, в лучшем случае - советами Кошки и Курицы Гадкому Утенку. Ну не могу я мурлыкать и нести яйца!

И когда ты, ранее достаточно известный и уважаемый в городе человек, по направлению центра занятости в порядке отработки пособия отправляешься с ме­телкой на «благоустройство» улиц или с ведерком - на сбор картофеля в сельхоз­кооператив, твой социальный статус неизбежно падает до уровня заключенного- суточника или же бывшего тихого двоечника-дебила. Я уж не говорю о фразах, доносящихся вскользь: «Это же доктор из нашей поликлиники! Выгнали - значит, взятки брал! Или за политику.»

А личные ощущения - постоянное ожидание запрограммированного неуспеха. Как после первой неудачной любви: настройка пропадает по мере приближения к объекту. В общем, кто был в шкуре безработного, тот меня понимает.

Нет, время от времени ты встряхиваешься, заводишь себя, пытаешься отыскать в разрушенном бомбами злого рока мироощущении остатки чувства собственного достоинства. Грамотно и с долей юмора составляешь резюме и рассылаешь их туда, где бы тебе хотелось оказаться. И. упираешься в стену, состоящую из от­писок: «в настоящее время не требуются», «необходима прописка» и прочее. Го­раздо чаще не отвечают, а телефонная связь (зачастую сотовая, чуть не роуминг) с вожделенными работодателями цементирует осознание собственной ничтож­ности и несколько позднее повторно напоминает о себе счетами. Центр занятости предлагает переквалифицироваться на дефицитные специальности, которыми в силу непрестижности и мизерной оплаты брезгуют даже непритязательные жите­ли района. Работа риэлтером или менеджером по продажам совершенно противо­речит твоему характеру. Да и возраст уже несколько не тот, чтобы изображать восторженное существо, готовое осчастливить любого желающего за символи­ческую плату, или же делового авторитета, делающего вид, что всевозможные варианты и комбинации запросто укладываются в его тривиальном, как поддон с живым карпом, мозгу.

Я не жалуюсь на жизнь и не ищу сочувствия. Поэтому и не собираюсь испове­доваться, при каких обстоятельствах лишился в одночасье обоих родителей, как во время очередного «творческого взлета», убежав с потенциальным спонсором, бросила жена и как, воспользовавшись подлой контрактной системой и очередной государственной кампанией «по борьбе с ...», выставил за дверь шеф.

Сказать, что с потерей работы я впал в нищету, было бы неверным. Однако те полулегальные уроки английского, которые я давал желающим поступить в уни­верситет иностранных языков, - приработок сезонный и не очень прибыльный в провинции.

Все предыдущее я сообщил только для того, чтобы было понятно, что пред­ставляло мое эго, когда, в очередной раз проглядев купленную за гроши пособия газету «Поиск работы. Контакты», я обратил внимание на рекламный модуль столичной фирмы «Incub»: «100% легальная работа за рубежом. Широкий спектр специальностей. Гарантированная оплата труда. Заключение рабочего контракта до пяти лет». В словах «поиск работы» мелькнула искра надежды, и я решил, что Судьба дает знак.

«INCUB»

Резюме, посланное в «Incub», возымело результат: спустя две недели я получил извещение, в котором фирмачи поздравляли меня с успешным прохождением первого этапа (анкетирования) и приглашали прибыть для участия во втором - собеседовании.

.Я шел от вокзала по столице, дивясь тому, как она похорошела со времени учебы в родном мединституте, теперь преобразованном в университет. Треснутые квадраты старой советской плитки на тротуарах были почти повсеместно заме­нены на фигурную еврокладку, полосы проспекта разделяла объемная разметка, асфальт не имел выбоин, а дорожные знаки были исключительно светоотражаю­щими. Вдоль дороги, как офицеры в почетном карауле, выстроились пострижен­ные клены с оплетенными электрическими гирляндами кронами. Сияли чистотой разноцветные витрины супермаркетов и специализированных магазинов, люди были одеты ярко, броско и дорого. Все-таки, что бы ни говорили, революция произошла. И последний лидер большой страны, в которой я родился и достиг со­вершеннолетия, пусть не осознанно, а импульсивно, сделал гениальный ход. Об этом мне в юности говорил отец, и теперь я очередной раз убеждался, что он был не так уж и неправ.

Но от обобщений неизбежно скатываешься к себе. Сначала пришло на ум, что мой лучший костюм, в котором я еще год назад был первым парнем на презента­циях и концертах в родном городке, выглядит невзрачно. Затем пришла обида на столицу за провинцию. Тем не менее настроение было замечательным и не поки­дала уверенность, что день будет успешным.

.Внешне «Incub» выглядел менее претенциозно, чем даваемые им рекламные блоки, - было очевидно, что руководители фирмы предпочитали не раздражать внешним лоском паразитирующий класс вездесущих госпроверяющих, которые, конечно же, трясли их не меньше, чем иные подобные конторы.

У входа, на твердой, обшитой красной винилискожей скамейке позевывал ле­нивый охранник, чем-то напоминавший сытого бульдога. Он демонстративно отстранился от тревожного звонка размером с пиалу, не желая, видимо, получать в закрученное, как рыжик, ухо акустическую пилюлю.

В офисе меня встретила девушка, у которой передние зубы не умещались во рту, поэтому она предпочитала не улыбаться и вообще старалась широко его не открывать. Чем-то она напоминала двоюродную сестру рекламного «дружища бо­бра», в отличие от того - бесстрастную и деловую. Зато безошибочно определила, что я не за турпутевкой, а по трудоустройству, спросила фамилию и попросила обождать в небольшом уютном вестибюле.

Я утонул в мягком кресле и взял со столика женский журнал «Люся». Волнения не было. Я сожалел, что раньше ограничивал круг поиска работы своим городом, максимум - областью.

.- Итак, Турчин Дмитрий Викторович, - посматривая то на экран монитора, то на меня, проговорил лощеный, как попугайчик, служащий, в ведение которого попало мое резюме. - Семьдесят второго года рождения, образование высшее, профессиональный врач, знаком с сельскохозяйственными и строительными ра­ботами, физически крепок, владеет английским свободно, немецким - на бытовом уровне, польским. Ну, это не надо.

Служащий был похож на ребенка, которого заставили играть роль взрослого. Возможно, потому, что он был серьезнее, чем того требовали его обязанности. Я представил, как он встречается со сверстниками: «Ну что, чуваки? Пивка для рыв­ка? Па-ба-бам, па-ра-па-ба-бам! Кто круче меня? Нет таких? Тогда я банкую!»

- Все правильно, Дмитрий Викторович?

Я кивнул.

- Расскажите вкратце о себе. На английском языке, разумеется.

В три минуты я довольно бойко изложил свою биографию, тему для начинаю­щих.

- А теперь на немецком.

Очевидно, клерка удовлетворил мой ответ и на немецком, хотя я успел заметить, что знание языков у него слабее, чем у меня. И вообще, когда вы чувствуете мане­ру, способ произношения, приемы построения предложений и знаете пару сотен слов, нетрудно произвести впечатление на тех, кто оценивает вас поверхностно.

- Заполните анкету, а затем я дам вам сведения о тех работодателях, которых вы можете заинтересовать.

Анкета состояла из пятидесяти вопросов, зачастую смыслово перекликающих­ся, начиная от стандартного «Что заставило вас обратиться в нашу организацию?» и заканчивая провокационным «Довольны ли вы работой агентства «Incub»?» Наряду с обычным сбором статистики анкета, видимо, выполняла функции пси­хологического, может быть, сотворенного по мотивам «комитетского», теста. На последний вопрос я ответил осторожным авансом: «Пока - да».

После компьютерной обработки анкеты служащий вручил мне три листка:

- Это ваши возможные работодатели. Ознакомьтесь и определитесь, с кем из них будем продолжать переговоры. Учтите, что у каждого из работодателей кон­курс кандидатур. Сколько вам понадобится времени?

- Минут десять.

Клерк удивленно двинул бровью.

- Обычно просят пару дней. Посоветоваться с родственниками.

- Нет, я всё решу сам.

- Как знаете. Чтобы потом претензий не было. А пока уплатите за проделанную нами работу. Мы берем с наемных только за оформительские услуги, а рассчиты­ваются с нами работодатели. В случае положительного решения.

Плата «за оформительские услуги» показалась завышенной, но терпимой.

РАБОТОДАТЕЛИ

Я снова вышел в вестибюль. Все три листка были написаны на английском и представляли собой объявления работодателей.

«Строительная фирма «Риего» в городе Кньиса (Испания) приглашает спе­циалистов на работы по облицовке фасадов».

«Фермеру, проживающему в Океании, требуется психологически устойчивый помощник на сезонные работы. Знание немецкого или английского языка. Виль­гельм Шонер».

«Землевладелец В. Скалигер нуждается в исполнительных и заботливых руках по уходу за виноградниками. Чезена, Италия».

Испанская «Риего» отпадала: еще со стройотряда, в который мне удалось-таки попасть перед развалом СССР, я неплохо работал топором и мастерком, однако до плитки там дело не доходило. Можно, конечно, устроиться на подсобку, но тогда вряд ли удастся прилично заработать.

Немец Шонер с его Океанией - романтично, как реклама «Баунти», но чрезвы­чайно далеко: оттуда не сбежишь, если вдруг что-то не устроит. Билет, наверное, в штуку баксов выльется. Да и какая там скотина? Скорее всего, какие-нибудь местные свиньи или козы. Отсюда, видимо, и требования психологической устой­чивости. Или живет один на островке.

А вот чезенский виноградарь - то, что нужно: и погреешься, и заработаешь. Пускай не много, но какой-то запас будет. Тем более «исполнительные и заботли­вые руки» явно говорили о том, что с работой справится любой, у кого есть хоть какие руки, лишь бы не ленился.

Я еще раз просмотрел объявления - и выводы не изменились. Оставалось ждать, пока вызовут.

ОКЕАНИЯ

Двоюродная сестра рекламного грызуна успела приспособиться к моему об­лику и, по-свойски махнув рукой, пригласила зайти.

- Анкета на восемьдесят процентов правдива. Это неплохо. - В голосе клерка чувствовалось торжество потомка чекистов: «Расколол!» - Вы определились?

- Да, хотелось бы уточнить условия работы в Италии.

- Проезд за ваш счет, оплата три евро в час. Завтраки-обеды за ними, выход­ной - воскресенье, сезон - два-три месяца. Но, если честно, там практически на­брана группа. Студенты. Может быть, кто-нибудь откажется. В Испании пока вакансии есть.

- Испания отпадает - не потяну. А по основной профессии ничего нет?

- Наши медицинские дипломы за границей не котируются. Есть предложения по уходу за престарелыми, но в вашей анкете не просматривается, что вы готовы к подобным работам.

- Не готов. Сколько стоит проезд в Океанию?

- В оба конца - тысяча двести долларов. Но в данном случае расходы берет на себя принимающая сторона, а затем вычитает из вашего заработка. Правда, я не совсем понял, чем там следует заниматься. То ли ферма какая-то, то ли клиника. У них есть представитель, он сам беседует с кандидатами.

Возникло ощущение, что меня обманывают; как минимум - не доверяют.

- Расскажите, пожалуйста, об Океании. Знаете, по этой части света из школь­ного курса - сплошные пробелы. Географица болела часто. Особенно когда Океанию проходили.

Клерк-попугайчик проигнорировал ироничный алогизм последней фразы и на­чал говорить как по-писаному:

- У меня сведения только из туристской рекламы по Новой Зеландии, Новой Гвинее, Таити: манго, кокосы, ананасы, виндсерфинг, каноэ, идолы острова Пас­хи, храм Змей на острове Пенанг, аборигены, исполняющие ритуальные спектак­ли для туристов. Рекламку могу дать для ознакомления.

- Климат там какой?

- Чуть теплее и чуть влажнее, чем у нас. А вообще-то Океания разбросана ши­роко - по обе стороны экватора: зима с летом сливается. Порядка двадцати тысяч островов - точно никто не подсчитал, около двенадцати миллионов населения.

- Но точно тоже никто не подсчитал.

Клерк вместо ожидаемой улыбки взглянул как-то обиженно, и его округлив­шиеся глаза усилили сходство с попугайчиком.

- Вы еще что-то хотели спросить?

- Почему остров Пасхи называется именно так?

- Ну, наверное.

В глазах клерка мелькнули удивление, испуг и мгновенно принятое стандарт­ное решение.

Я понял, что он насторожился и готов разбудить «сытого бульдога», зеваю­щего у звонка-«пиалы», - и разговор в любом случае окончится не в мою пользу.

Кисло-пресную компромиссность выражения моего лица понял и клерк:

- Желаете встретиться с представителем?