«Поздний час. Корабль и тих и темен…»*
Поздний час. Корабль и тих и темен, Слабо плещут волны за кормой. Звездный свет да океан зеркальный — Царство этой ночи неземной. В царстве безграничного молчанья, В тишине глубокой сторожат Час полночный звезды над морями И в морях таинственно дрожат. Южный Крест, загадочный и кроткий, В душу льет свой нежный свет ночной — И душа исполнена предвечной Красоты и правды неземной. 1895
Метель*
Ночью в полях, под напевы метели, Дремлют, качаясь, березки и ели… Месяц меж тучек над полем сияет, — Бледная тень набегает и тает… Мнится мне ночью: меж белых берез Бродит в туманном сиянье Мороз. Ночью в избе, под напевы метели, Тихо разносится скрип колыбели… Месяца свет в темноте серебрится — В мерзлые стекла по лавкам струится… Мнится мне ночью: меж сучьев берез Смотрит в безмолвные избы Мороз. Мертвое поле, дорога степная! Вьюга тебя заметает ночная, Спят твои села под песни метели, Дремлют в снегу одинокие ели… Мнится мне ночью: не степи кругом — Бродит Мороз на погосте глухом… 1887–1895
«В окошко из темной каюты…»*
В окошко из темной каюты Я высунул голову. Ночь. Кипящее черное море Потопом уносится прочь. Над морем — тупая громада Стальной пароходной стены. Торчу из нее и пьянею От зыбко бегущей волны. И все забирает налево Покатая к носу стена, Хоть должен я верить, что прямо Свой путь пролагает она. Все вкось чья-то сила уводит Наш темный полуночный гроб, Все будто на нас, а все мимо Несется кипящий потоп. Одно только звездное небо, Один небосвод недвижим, Спокойный и благостный, чуждый Всему, что так мрачно под ним. 1896
Родина*
Под небом мертвенно-свинцовым Угрюмо меркнет зимний день, И нет конца лесам сосновым, И далеко до деревень. Один туман молочно-синий, Как чья-то кроткая печаль, Над этой снежною пустыней Смягчает сумрачную даль. 1896
«Ночь и даль седая…»*
Ночь и даль седая, — В инее леса. Звездами мерцая, Светят небеса. Звездный свет белеет, И земля окрест Стынет-цепенеет В млечном свете звезд. Тишина пустыни… Четко за горой На реке в долине Треснет лед порой… Метеор зажжется, Озаряя снег… Шорох пронесется — Зверя легкий бег… И опять — молчанье… В бледной мгле равнин, Затаив дыханье, Я стою один. 1896
«Христос воскрес! Опять с зарею…»*
Христос воскрес! Опять с зарею Редеет долгой ночи тень, Опять зажегся над землею Для новой жизни новый день. Еще чернеют чащи бора; Еще в тени его сырой, Как зеркала, стоят озера И дышат свежестью ночной; Еще в синеющих долинах Плывут туманы… Но смотри: Уже горят на горных льдинах Лучи огнистые зари! Они в выси пока сияют, Недостижимой, как мечта, Где голоса земли смолкают И непорочна красота. Но, с каждым часом приближаясь Из-за алеющих вершин, Они заблещут, разгораясь, И в тьму лесов и в глубь долин; Они взойдут в красе желанной И возвестят с высот небес, Что день настал обетованный, Что бог воистину воскрес! 1896
На Днепре*
За мирным Днепром, за горами Заря догорала светло, И тепел был воздух вечерний, И ясно речное стекло. Вечернее алое небо Гляделось в зеркальный затон, И тихо под лодкой качался В бездонной реке небосклон… Далекое, мирное счастье! Не знаю, кого я любил, Чей образ, и нежный и милый, Так долго я в сердце хранил. Но сердце грустит и доныне… И помню тебя я, как сон — И близкой, и странно далекой, Как в светлой реке небосклон… 1896
Кипарисы*
Пустынная Яйла дымится облаками, В туманный небосклон ушла морская даль, Шумит внизу прибой, залив кипит волнами, А здесь — глубокий сон и вечная печаль. Пусть в городе живых, у синего залива, Гремит и блещет жизнь… Задумчивой толпой Здесь кипарисы ждут — и строго, молчаливо Восходит Смерть сюда с добычей роковой. Жизнь не смущает их, минутная, дневная… Лишь только колокол вечерний с берегов Перекликается, звеня и занывая, С могильной стражею белеющих крестов. 1896
«Вьется путь в снегах, в степи широкой…»*
Вьется путь в снегах, в степи широкой. Вот — луга и над оврагом мост, Под горой — поселок одинокий, На горе — заброшенный погост. Ни души в поселке; не краснеют Из-под крыш вечерние огни; Слепо срубы в сумерках чернеют… Знаю я — покинуты они. Пахнет в них холодною золою, В печку провалилася труба, И давно уж смотрит нежилою, Мертвой и холодною изба. Под застрехи ветер жесткий дует, Сыплет снегом… Только он один О тебе, родимый край, тоскует Посреди пустых твоих равнин! Путь бежит, в степи метель играет, Хмуро сходит долгой ночи тень… О, пускай скорее умирает Этот жуткий, этот тусклый день! 1897
«Отчего ты печально, вечернее небо?…»*
Отчего ты печально, вечернее небо? Оттого ли, что жаль мне земли, Что туманно синеет безбрежное море И скрывается солнце вдали? Отчего ты прекрасно, вечернее небо? Оттого ль, что далеко земля, Что с прощальною грустью закат угасает На косых парусах корабля И шумят тихим шумом вечерние волны И баюкают песней своей Одинокое сердце и грустные думы В беспредельном просторе морей? 1897
Северное море*
Холодный ветер, резкий и упорный, Кидает нас, и тяжело грести; Но не могу я взоров отвести От бурных волн, от их пучины черной. Они кипят, бушуют и гудят, В ухабах их, меж зыбкими горами, Качают чайки острыми крылами И с воплями над бездною скользят. И ветер вторит диким завываньем Их жалобным, но радостным стенаньям, Потяжелее выбирает вал, Напрягши грудь, на нем взметает пену И бьет его о каменную стену Прибрежных мрачных скал. 1897
На хуторе*
Свечи нагорели, долог зимний вечер… Сел ты на лежанку, поднял тихий-взгляд — И звучит гитара удалью печальной Песне беззаботной, старой песне в лад. «Где ты закатилось, счастье золотое? Кто тебя развеял по чистым полям? Не взойти над степью солнышку с заката, Нет пути-дороги к невозвратным дням!» Свечи нагорели, долог зимний вечер… Брови ты приподнял, грустен тихий взгляд… Не судья тебе я за грехи былого! Не воротишь жизни прожитой назад! 1897
«Скачет пристяжная, снегом обдает…»*
Скачет пристяжная, снегом обдает… Сонный зимний ветер надо мной поет, В полусне волнуясь, по полю бежит, Вместе с колокольчиком жалобно дрожит. Эй, проснися, ветер! Подыми пургу, Задымись метелью белою в лугу, Загуди поземкой, закружись в степи, Крикни вместо песни: «Постыдись, не спи!» Безотраден путь мой! Каждый божий день — Глушь лесов да холод-голод деревень… Стыдно мне и больно… Только стыд-то мой Слишком скоро гаснет в тишине немой! Сонный зимний ветер надо мной поет, Усыпляет песней, воли не дает, Путь заносит снегом, по полю бежит, Вместе с колокольчиком жалобно дрожит… 1897
«Беру твою руку и долго смотрю на нее…»*
Беру твою руку и долго смотрю на нее, Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело: Вот в этой руке — все твое бытие, Я всю тебя чувствую — душу и тело. Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть? Но Ангел мятежный, весь буря и пламя, Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить, Уж мчится над нами! 1898
«Поздно, склонилась луна…»*
Поздно, склонилась луна, Море к востоку черно, тяжело, А под луною, на юг, Блещет оно, как стекло. Там, под усталой луной, У озаренных песков и камней, Что-то темнеет, рябит В неводе сонных лучей. Там, под усталой луной, У позлащенных камней и песков, Чудища моря ползут, Движется много голов. Поздняя ночь, мы одни В этой степной и безлюдной стране, В мертвом молчанье ее, При заходящей луне. Поздняя ночь все свежей, Звездный все глубже, синей небосклон, Дикою пахнет травой, Запахом древних времен. И холодеют пески, Холодны милые руки твои… К югу склонилась луна. Выпита чаша до дна, Древняя чаша любви. «Я к ней вошел в полночный час…»*
Я к ней вошел в полночный час. Она спала, — луна сияла В ее окно, — и одеяла Светился спущенный атлас. Она лежала на спине, Нагие раздвоивши груди, — И тихо, как вода в сосуде, Стояла жизнь ее во сне. 1898
«При свете звезд померкших глаз сиянье…»*
При свете звезд померкших глаз сиянье, Косящий блеск меж гробовых ресниц, И сдавленное знойное дыханье, И это сердце — сердце диких птиц! 1898
На дальнем севере*
Так небо низко и уныло, Так сумрачно вдали, Как будто время здесь застыло, Как будто край земли. Густое чахлое полесье Стоит среди болот, А там — угрюмо в поднебесье Уходит сумрак вод. Уж ночь настала, но свинцовый Дневной не меркнет свет. Немая тишь в глуши сосновой, Ни звука в море нет. И звезды тускло, недвижимо Горят над головой, Как будто их зажег незримо Сам ангел гробовой. 1898
Плеяды*
Стемнело. Вдоль аллей, над сонными прудами, Бреду я наугад. Осенней свежестью, листвою и плодами Благоухает сад. Давно он поредел, — и звездное сиянье Белеет меж ветвей. Иду я медленно, — и мертвое молчанье Царит во тьме аллей. И звонок каждый шаг среди ночной прохлады. И царственным гербом Горят холодные алмазные Плеяды В безмолвии ночном. 1898
«И вот опять уж по зарям…»*
И вот опять уж по зарям В выси, пустынной и привольной, Станицы птиц летят к морям, Чернея цепью треугольной. Ясна заря, безмолвна степь, Закат алеет, разгораясь… И тихо в небе эта цепь Плывет, размеренно качаясь. Какая даль и вышина! Глядишь — и бездной голубою Небес осенних глубина Как будто тает над тобою. И обнимает эта даль, — Душа отдаться ей готова, И новых, светлых дум печаль Освобождает от земного. 1898
«Листья падают в саду…»*
Листья падают в саду… В этот старый сад, бывало, Ранним утром я уйду И блуждаю где попало. Листья кружатся, шуршат, Ветер с шумом налетает — И гудит, волнуясь, сад И угрюмо замирает. Но в душе — все веселей! Я люблю, я молод, молод: Что мне этот шум аллей И осенний мрак и холод? Ветер вдаль меня влечет, Звонко песнь мою разносит, Сердце страстно жизни ждет, Счастья просит! Листья падают в саду, Пара кружится за парой… Одиноко я бреду По листве в аллее старой. В сердце — новая любовь, И мне хочется ответить Сердцу песнями — и вновь Беззаботно счастье встретить. Отчего ж душа болит? Кто грустит, меня жалея? Ветер стонет и пылит По березовой аллее, Сердце слезы мне теснят, И, кружась в саду угрюмом, Листья желтые летят С грустным шумом! 1898
«Таинственно шумит лесная тишина…»*
Таинственно шумит лесная тишина, Незримо по лесам поет и бродит Осень… Темнеет день за днем, — и вот опять слышна Тоскующая песнь под звон угрюмых сосен. «Пусть по ветру летит и кружится листва, Пусть заметет она печальный след былого! Надежда, грусть, любовь — вы, старые слова, Как блеклая листва, не расцветете снова!» Угрюмо бор гудит, несутся листья вдаль… Но в шумном ропоте и песне безнадежной Я слышу жалобу: в ней тихая печаль, Укор былой весне, и ласковый и нежный. И далеко еще безмолвная зима… Душа готова вновь волненьям предаваться, И сладко ей грустить и грустью упиваться, Не внемля голосу ума. 1898
«В пустынной вышине…»*
В пустынной вышине, В открытом океане небосклона Восток сияет ясной бирюзой. В степной дали Погасло солнце холодно и чисто, Свеж, звонок воздух над землей, И тишина царит,— Молчание осеннего заката И обнаженных черных тополей… Как хороши пустынные аллеи! Иду на юг, Смотрю туда, где я любил когда-то, Где грусть моя далекая живет… А там встают, Там медленно плывут и утопают В глубоком океане небосклона, Как снеговые горы, облака… Как холодны и чисты изваянья Их девственных алеющих вершин! Как хороши безлюдные равнины! Багряная листва, Покрытая морозною росою, Шуршит в аллее под моей ногой… Вот меркнет даль, Темнеет сад, краснее запад рдеет, В холодной и безмолвной красоте Все застывает, медленно мертвея, И веет холод ночи на меня, И я стою, безмолвием объятый… Как хороша, как одинока жизнь! 1898
«Все лес и лес. А день темнеет…»*
Все лес и лес. А день темнеет; Низы синеют, и трава Седой росой в лугах белеет… Проснулась серая сова. На запад сосны вереницей Идут, как рать сторожевых, И солнце мутное Жар-Птицей Горит в их дебрях вековых. 1899
«Как светла, как нарядна весна!..»*
Как светла, как нарядна весна! Погляди мне в глаза, как бывало, И скажи: отчего ты грустна? Отчего ты так ласкова стала? Но молчишь ты, слаба, как цветок… О, молчи! Мне не надо признанья: Я узнал эту ласку прощанья, — Я опять одинок! 1899
«Нынче ночью кто-то долго пел…»*
Нынче ночью кто-то долго пел. Далеко скитаясь в темном поле, Голос грустной удалью звенел, Пел о прошлом счастье и о воле. Я открыл окно и сел на нем. Ты спала… Я долго слушал жадно… С поля пахло рожью и дождем, Ночь была душиста и прохладна. Что в душе тот голос пробудил, Я не знаю… Но душа грустила, И тебя так нежно я любил, Как меня когда-то ты любила. 1899
«Зеленоватый свет пустынной лунной ночи…»*
Зеленоватый свет пустынной лунной ночи, Далеко под горой — морской пустынный блеск… Я слышу на горах осенний ветер в соснах И под обрывом скал — невнятный шум и плеск. Порою блеск воды, как медный щит, светлеет. Порой тускнеет он и зыбью взор томит… Как в полусне сижу… Осенний ветер веет Соленой свежестью — и все кругом шумит. И в шорохе глухом и гуле горных сосен Я чувствую тоску их безнадежных дум, А в шумном плеске волн — лишь холод лунной ночи Да мертвый плеск и шум. 1899
Стихотворения 1900–1902
«Враждебных полон тайн на взгорье спящий лес…»*
Враждебных полон тайн на взгорье спящий лес. Но мирно розовый мерцает Антарес На южных небесах, куда прозрачным дымом Нисходит Млечный Путь к лугам необозримым. С опушки на луга гляжу из-под ветвей, И дышит ночь теплом, и сердце верит ей,— Колосьям божьих нив, на гнездах смолкшим птицам, Мерцанью кротких звезд и ласковым зарницам, Играющим огнем вокруг немой земли Пред взором путника, звенящего вдали Валдайским серебром, напевом беззаботным В просторе полевом, спокойном и дремотном. 1900
«Затрепетали звезды в небе…»*
Затрепетали звезды в небе, И от зари, из-за аллей, Повеял чистый, легкий ветер Весенней свежестью полей. К закату, точно окрыленный, Спешу за ним, и жадно грудь Его вечерней ласки ищет И счастья в жизни потонуть. Не верю, что умру, устану, Что навсегда в земле усну, — Нет, — упоенный счастьем жизни, Я лишь до солнца отдохну! 1900
«Нет солнца, но светлы пруды…»*
Нет солнца, но светлы пруды, Стоят зеркалами литыми, И чаши недвижной воды Совсем бы казались пустыми, Но в них отразились сады. Вот капля, как шляпка гвоздя, Упала — и, сотнями игол Затоны прудов бороздя, Сверкающий ливень запрыгал — И сад зашумел от дождя. И ветер, играя листвой, Смешал молодые березки, И солнечный луч, как живой, Зажег задрожавшие блестки, А лужи налил синевой. Вон радуга… Весело жить И весело думать о небе, О солнце, о зреющем хлебе И счастьем простым дорожить: С открытой бродить головой, Глядеть, как рассыпали дети В беседке песок золотой… Иного нет счастья на свете. 1900
Листопад*
Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Веселой, пестрою стеной Стоит над светлою поляной. Березы желтою резьбой Блестят в лазури голубой, Как вышки, елочки темнеют, А между кленами синеют То там, то здесь в листве сквозной Просветы в небо, что оконца. Лес пахнет дубом и сосной, За лето высох он от солнца, И Осень тихою вдовой Вступает в пестрый терем свой. Сегодня на пустой поляне, Среди широкого двора, Воздушной паутины ткани Блестят, как сеть из серебра. Сегодня целый день играет В дворе последний мотылек И, точно белый лепесток, На паутине замирает, Пригретый солнечным теплом; Сегодня так светло кругом, Такое мертвое молчанье В лесу и в синей вышине, Что можно в этой тишине Расслышать листика шуршанье, Лес, точно терем расписной, Лиловый, золотой, багряный, Стоит над солнечной поляной, Завороженный тишиной; Заквохчет дрозд, перелетая Среди подседа, где густая Листва янтарный отблеск льет; Играя, в небе промелькнет Скворцов рассыпанная стая — И снова все кругом замрет. Последние мгновенья счастья! Уж знает Осень, что такой Глубокий и немой покой — Предвестник долгого ненастья. Глубоко, странно лес молчал И на заре, когда с заката Пурпурный блеск огня и злата Пожаром терем освещал. Потом угрюмо в нем стемнело. Луна восходит, а в лесу Ложатся тени на росу… Вот стало холодно и бело Среди полян, среди сквозной Осенней чащи помертвелой, И жутко Осени одной В пустынной тишине ночной. Теперь уж тишина другая: Прислушайся — она растет, А с нею, бледностью пугая, И месяц медленно встает. Все тени сделал он короче, Прозрачный дым навел на лес И вот уж смотрит прямо в очи С туманной высоты небес. О, мертвый сон осенней ночи! О, жуткий час ночных чудес! В сребристом и сыром тумане Светло и пусто на поляне; Лес, белым светом залитой, Своей застывшей красотой Как будто смерть себе пророчит; Сова и та молчит: сидит Да тупо из ветвей глядит, Порою дико захохочет, Сорвется с шумом с высоты, Взмахнувши мягкими крылами, И снова сядет на кусты И смотрит круглыми глазами, Водя ушастой головой По сторонам, как в изумленье; А лес стоит в оцепененье, Наполнен бледной, легкой мглой И листьев сыростью гнилой… Не жди: наутро не проглянет На небе солнце. Дождь и мгла Холодным дымом лес туманят, — Недаром эта ночь прошла! Но Осень затаит глубоко Все, что она пережила В немую ночь, и одиноко Запрется в тереме своем: Пусть бор бушует под дождем, Пусть мрачны и ненастны ночи И на поляне волчьи очи Зеленым светятся огнем! Лес, точно терем без призора, Весь потемнел и полинял, Сентябрь, кружась по чащам бора, С него местами крышу снял И вход сырой листвой усыпал; А там зазимок ночью выпал И таять стал, все умертвив… Трубят рога в полях далеких, Звенит их медный перелив, Как грустный вопль, среди широких Ненастных и туманных нив. Сквозь шум деревьев, за долиной, Теряясь в глубине лесов, Угрюмо воет рог туриный, Скликая на добычу псов, И звучный гам их голосов Разносит бури шум пустынный. Льет дождь, холодный, точно лед, Кружатся листья по полянам, И гуси длинным караваном Над лесом держат перелет. Но дни идут. И вот уж дымы Встают столбами на заре, Леса багряны, недвижимы, Земля в морозном серебре, И в горностаевом шугае, Умывши бледное лицо, Последний день в лесу встречая, Выходит Осень на крыльцо. Двор пуст и холоден. В ворота, Среди двух высохших осин, Видна ей синева долин И ширь пустынного болота, Дорога на далекий юг: Туда от зимних бурь и вьюг, От зимней стужи и метели Давно уж птицы улетели; Туда и Осень поутру. Свой одинокий путь направит И навсегда в пустом бору Раскрытый терем свой оставит. Прости же, лес! Прости, прощай, День будет ласковый, хороший, И скоро мягкою порошей Засеребрится мертвый край. Как будут странны в этот белый Пустынный и холодный день И бор, и терем опустелый, И крыши тихих деревень, И небеса, и без границы В них уходящие поля! Как будут рады соболя, И горностаи, и куницы, Резвясь и греясь на бегу В сугробах мягких на лугу! А там, как буйный пляс шамана, Ворвутся в голую тайгу Ветры из тундры, с океана, Гудя в крутящемся снегу И завывая в поле зверем. Они разрушат старый терем, Оставят колья и потом На этом остове пустом Повесят иней сквозные, И будут в небе голубом Сиять чертоги ледяные И хрусталем и серебром. А в ночь, меж белых их разводов, Взойдут огни небесных сводов, Заблещет звездный щит Стожар — В тот час, когда среди молчанья Морозный светится пожар, Расцвет полярного сиянья. 1900
На распутье*
На распутье в диком древнем поле Черный ворон на кресте сидит. Заросла бурьяном степь на воле, И в траве заржавел старый щит. На распутье люди начертали Роковую надпись: «Путь прямой Много бед готовит, и едва ли Ты по нем воротишься домой. Путь направо без коня оставит — Побредешь один и сир и наг, — А того, кто влево путь направит, Встретит смерть в незнаемых полях…» Жутко мне! Вдали стоят могилы… В них былое дремлет вечным сном… «Отзовися, ворон чернокрылый! Укажи мне путь в краю глухом». Дремлет полдень. На тропах звериных Тлеют кости в травах. Три пути Вижу я в желтеющих равнинах… Но куда и как по ним идти? Где равнина дикая граничит? Кто, пугая чуткого коня, В тишине из синей дали кличет Человечьим голосом меня? И один я в поле, и отважно Жизнь зовет, а смерть в глаза глядит… Черный ворон сумрачно и важно, Полусонный, на кресте сидит. 1900
Вирь*
Где ельник сумрачный стоит В лесу зубчатым темным строем, Где старый позабытый скит Манит задумчивым покоем, Есть птица Вирь. Ее убор Весь серо-аспидного цвета, Головка в хохолке, а взор Исполнен скорбного привета. Она так жалостно поет, С такою нежностью глубокой, Что, если к скиту забредет Случайно путник одинокий, Он не покинет те места: Лес молчаливый и унылый И скорбной песни красота Полны неотразимой силы! И вот, когда в лесу пустом Горит заря, а ельник черный Стоит на фоне золотом Стеною траурно-узорной, С какой отрадой ловит он Все, что зарей еще печальней: Вечерний колокольный звон, Напевы женщин в роще дальней, И гул сосны, и ветерка Однообразный шелест в чаще… Невыразима их тоска, И нет ее больней и слаще! Когда же лес, одетый тьмой, Сгустится в ней и тьма сольется С его могильной бахромой, — Вирь в темноте тревожно вьется, В испуге бьется средь ветвей, Тоскливо стонет и рыдает, И тем тоскливей, тем грустней, Чем человек больней страдает… 1900
В отъезжем поле*
