Традиция и раса

В области «расы духа» задача гораздо более сложная. То, что в наши дни и на протяжении веков подразумевалось под словом «дух», имеет мало общего с тем, что собственно мы понимаем под словом «дух». В реальности мы сегодня сталкиваемся с глубоко стандартизированным и расчлененным миром, в котором трудно встретить верные в высшем смысле инстинкты. В плане познания совокупность современных наук имеет отправной точкой рационализм и экспериментализм, ее формулировки и проявления универсальны для всех людей; такие познания, по общему мнению, полезны, «позитивны» и «научны», и их можно приобрести, признавать, принимать и применять к кому угодно: ни раса, ни призвание не имеют значения. В плане культуры, а именно в области искусства и мысли, имеют место более или менее субъективистские ограничения; пределом являются произведения, которые часто имеют характер «фейерверка», выделяются своим лиризмом и критичеки-диалектическим подходом, но в которых отсутствуют какие-либо глубокие корни.

В нашем мире и культуре, которые, исходя из таких предпосылок, почти полностью потеряли контакт с реальностью в трансцендентном смысле, с неизбежностью очень трудно проводить исследования, которые ставят целью определить как «стиль» трансцендентного опыта, так и «форму» различных возможных позиций человека по отношению к такому опыту. А именно это является объектом исследований, проводимых в отношении «рас духа».

Поэтому необходимо вернуться в мир, в котором истинная духовность и метафизическая реальность были без сомнения формирующими силами, которые служили осью цивилизации во всех своих формах, начиная с мифологического и религиозного плана и кончая юридическим и социальным (что означает вернуться к миру до-современных и «традиционных» цивилизаций). Установив таким образом точки отсчета, можно затем перейти к современному миру, чтобы выявить различные влияния, которые почти как эхо еще доходят от той или иной «расы духа» даже до нашего ослабленного мира, до нашей в основном «гуманистической» культуры, то есть определяемой исключительно человеческим, слишком человеческим.

Здесь мы только вкратце сошлемся на типологию рас духа; тем же, кто хотел бы располагать дополнительной информацией, полезной для формирования расового сознания, мы рекомендуем две наши следующие работы: «Синтез расовой доктрины» и особенно «Восстание против современного мира», а также подборку отрывков из трудов Дж. Бахофена в нашем переводе, под названием «Раса Солнца» — исследование тайной истории древнего средиземноморского мира.

Древнегреческий автор говорил: «Существуют расы, которые, будучи расположенными на равном удалении между божественным и человеческим, колеблются между ними». Одни из этих рас, в конце концов, начали тяготеть к первому элементу, другие — ко второму, то есть к человечности.

Первая позиция определяет расу духа, названную «расой Солнца». Еще ее называют «олимпийской» расой. Для нее естественным представляется сверхчеловеческий элемент, подобно тому, как для других рас естественным представляется элемент человеческий. Можно сделать вывод, что в первом случае в отношениях между этой расой и метафизическим миром преобладает трансцендентное чувство; посторонним и случайным представляется здесь скорее человеческий элемент. Отсюда происходит также чувство «центральности» (оправдывающее само название «расы Солнца»), «стиль» просветленного спокойствия, мощи, непоколебимой суверенности и непостижимости, что как нельзя более соответствует другому названию этой расы («олимпийская»).

«Расе Солнца» противостоит «теллурическая раса», или «хтоническая» («земная»). В ней человек обретает свой смысл, свое значение из темной и дикой связи с лишенными света силами земли и жизни в низшем их смысле; в этой расе поддерживается туманная связь с землей (ср. архаичные культы «духов» растительности и сил стихии), чувство фатализма (особенно в отношении смерти), бренности человека, который растворяется в коллективной субстанции породы и становления.

Затем отметим «расу Луны», или «деметрийскую» расу: наподобие того, как Луна является погасшим солнцем, этой расе не свойственно никакое чувство духовной центральности, поскольку эта раса воспринимает духовность в пассивной форме, как отражение; ей чужд всякий «стиль» утверждения и спокойной мужественности, это форма, которая характеризуется созерцательным опытом и основывается в основном на пантеизме. Термин «деметрийская раса» происходит от древних культов Великих Матерей природы, которые характерным образом выражали эту расу и ее духовность; они располагались под «женским» знаком, то есть в спокойном, рассеянном свете, и выражали чувство вечного порядка, одновременно и духовного и природного, в котором стирается вся тоска становления, вместе с самой индивидуальностью. В социальном плане «раса Луны» часто порождает систему матриархата, в то время как отцовское право всегда характеризовало «расу Солнца» или производные от нее расы.

«Раса Титанов», как и «теллурическая» раса, также связана со стихийными силами, с аспектом неизмеримой глубины, интенсивности и иррациональности жизни, но ее «стиль» характеризуется не нейтральной и пассивной идентификацией, как у «теллурической расы», а, напротив, «стилем» утверждения, воли и мужественности, который страдает, однако, тем же отсутствием просветленного внутреннего освобождения. Так что только герой Геракл сможет освободить титана Прометея (далее по тексту мы увидим значение всего этого).

«Раса Амазонок», чье интригующее название связано со «стилем» опыта, характерного для «лунной расы» (и по аналогии женским), но который воспринял утвердительные и мужественные формы выражения (наподобие амазонки, принимающей стиль, характерный для воина).

«Раса Афродиты» характеризуется не только с точки зрения эротико-сексуальной сферы, но скорее относится к «эпикурейскому стилю», который отражает соответствующий опыт… Она отличается утонченностью различных форм материальной жизни и культуры в эстетическом смысле, в целом духовностью, которая колеблется между любовью к красоте, форме и чувственным удовольствиям.

Что касается «стиля», характерного для опыта, в котором экзальтация инстинктов и интенсивность жизни соединены с ощущением, то он выдвигает только смутно экстатические решения (то есть «лунные» по своей пассивности и отсутствию форм), хотя не происходит никакого истинного внутреннего освобождения, а только отдельные короткие мгновения избавления; таков «стиль», который определяет «расу Диониса».

Последняя раса духа — это «раса Героев», но не в современном смысле этого слова, а в смысле, который ему придавал Гесиод в связи с четырьмя возрастами человечества. В герое действует «солнечная» или «олимпийская» природа, но в латентном состоянии или как возможность реализации посредством активного преодоления себя (характеристики, которые можно встретить также в стиле «титанического» или «дионисийского» человека, даже когда его функции будут совершенно другими).

Конечно, все вышесказанное — это только беглый обзор данного вопроса. Любой, кто захочет углубить эту типологию до такой степени, что сможет обрести определенную способность распознавания, сможет увидеть историю в ее последовательности (как историю цивилизаций, так и религий) под совершенно иным углом. То, что до сих пор представлялось унитарным, выявит свои действительные компоненты. Он увидит непрерывность, на протяжении всей истории, глубинных вен, являющихся общими источниками совокупности индивидуальных и коллективных проявлений, которые на первый взгляд кажутся различными или разбросанными во времени и пространстве. И сможет ориентироваться даже в самых мелких формах современной культуры и предчувствовать, то здесь, то там, воскрешение или адаптацию первоначальных форм «рас духа».

Далее необходимо показать, как взаимосвязаны раса духа, раса души и раса физическая. Какие элементы «расы Солнца» и «расы Героев» предрасположены к «стилю», характерному для «активного человека» и североарийского и западно-арийского человека с долихоцефалией в физическом плане. «Раса Луны» имеет свое наилучшее выражение в физических и соматических характеристиках альпийской расы и в том, что осталось от древней средиземноморской расы, которую можно в общем выразить термином «пеласгическая раса». Расы Афродиты и Диониса могут довольно хорошо гармонировать с некоторыми ответвлениями западной расы, особенно с ее кельтскими ответвлениями; «раса Диониса» может даже гармонировать с пустынной и восточно-балтийской расами и, что вселяет определенную тревогу, с ближневосточной. Напротив, «титанический» элемент может превосходно выразиться в душе и теле человека фальской расы. «Теллурический» элемент ассоциируется с физическими расовыми компонентами, происходящими из неарийских или до-арийских ответвлений, таких, например, как африканский средиземноморский тип и, частично, семитский элемент (ориенталоид).

Поле для исследований в этой области широкое и практически непаханое, сами исследования представляют неоспоримый интерес, особенно с точки зрения новых поколений. То, что удалось сделать до сих пор, может служить основой для дальнейшего развития, что позволит выработать действительно полное и тотальное расовое сознание.

12. Раса и исторические корни

Значение, которое имеет для нашей доктрины изучение исторических корней народов и, следовательно, доисторическая наука, видно с особенной ясностью в исследованиях, связанных с расизмом «третьей степени». Однако необходимо внести в эту дисциплину некоторые революционные критерии и решительно выбросить за борт ряд предрассудков, характерных для «чисто научного», сциентистского и позитивистского менталитета, которые с благословения уже отжившей свой век исторической школы еще сохраняются довольно широко в системе общего образования. Приведем только два примера.

Прежде всего, следует преодолеть эволюционистский предрассудок, согласно которому в прямом соответствии с принципами «прогресса» и «исторического подхода», мир глубинных корней, доисторический мир представлялся как темный и дикий, в котором человечество из полуживотного состояния понемногу, с большим трудом достигло «цивилизованной» стадии и смогло обрести культуру. Расизм, напротив, утверждает, что уже, в доисторическую эпоху существовали народы, которые помимо расовой чистоты, которую они потом потеряли, обладали глубоким пониманием духовного мира. Конечно, они не были «цивилизованными» в современном понимании (в свете развития экспериментального познания техники, юридической и политической системы и т. д.), но они обладали чертами характера и духовным видением мира, которые происходили из реальных контактов с сверхчеловеческими силами природы; видением не «придуманным», а пережитым, конкретизированным посредством традиций и выраженным и развитым посредством символов, святынь и мифов.

В этой связи необходимо также перейти новые границы исследований доисторической эпохи: современные расовые гипотезы о происхождении человека переносят нас примерно в 10000 год до н. э., в то время как еще недавно было трудно назвать какие-либо цивилизации, которые существовали 2 или 3 тысячи лет до н. э. Что же касается общей проблемы так называемого «происхождения человека», необходимо занять решительную антидарвинистскую позицию. Родословная человечества, к которой принадлежат высшие расы (как древние, так и современные), ведется не от обезьяны и не от человека-обезьяны ледникового периода (мюнстерский человек, или неандерталец, и человек Гримальди), и этот факт все более признают специалисты — не разделяющие расовую теорию. Обезьяноподобный человек соответствует некой человеческой ветви всего лишь из-за тех элементов, которые были привнесены из других, высших человеческих рас (эти элементы появляются позднее, чем он, в связи с чем возникает иллюзия, будто они развились в процессе эволюции), по той простой причине, что он появляется на тех же территориях позже, придя из регионов, потерпевших значительные разрушения или опустошенных катаклизмами и климатическими изменениями.

Совершенно необходимо понять значение этой смены перспективы в отношении расовых концепций: высшее не происходит из низшего. В тайне нашей крови, в самых глубинах нашей эры сохраняется неизгладимым наследие древних времен; но речь идет не о наследии жестокости, необузданных, диких животных инстинктов, как утверждает психоанализ и как можно логически предположить, если встать на позиции эволюционизма и дарвинизма. Это наследие первородства, наследие, которое идет из глубины веков, напротив, является наследием света. Сила атавизма как выражение низших инстинктов не входит в это фундаментальное наследие. Она происходит и развивается в соответствии с процессом деградации, инволюции или падения (память об этом сохраняется в виде различных мифов в традициях почти всех народов) и в ее основе — загрязнение, гибридизация, вызванная привнесением инородных элементов. Это голос другой крови, другой расы, другой природы, которую можно назвать человеческой лишь с большой натяжкой. Как бы там ни было, когда мы повторяем выражение Платона «в моей груди борются две души», надо анализировать его в свете того, что мы только что сказали, чтобы понять его истинный смысл. В эволюционистский и дарвинистский миф может верить только тот, в ком говорит другая наследственность (внедренная посредством гибридизации), поскольку она уже утвердилась и окрепла в нем настолько, что подавила присутствие первоначальной расы.

Другой предрассудок, против которого борется расизм, заключается в выражении «Ex Oriente lux» («Свет с Востока»). У многих людей сегодня еще сохраняется представление о том, что наиболее древние цивилизации родились в восточно-средиземноморском бассейне или в Западной Азии и будто из них, а затем из еврейской религии Запад получил свет, будто Запад еще долгое время после этого, особенно его северные районы, оставался в диком и варварском состоянии. Расизм полностью изменил это представление. В азиатских цивилизациях нет ничего изначального и еще меньше чистого. Истоки наиболее высокоразвитой цивилизации, характерной для белых рас и, в общем, для индоевропейских народов, находятся не на Востоке, а на Западе и Северо-Западе. Так что, как мы уже сказали, в этом смысле у них общие доисторические корни, которые еще вчера можно было считать фантастическими. В сравнении с великолепием северо-западной и арийской предыстории, восточно-азиатские цивилизации предстают сумеречными и гибридными, как в духовном, так и в этническом плане. То, что в них скрыто действительно великого и просветленного, восходит в действительности к начальному цивилизаторскому действию ядра, принадлежавшего к господствующим северо-западным расам.

13. Миграции северо-западных рас

«Свет Севера», «гиперборейская мистерия» — таков центральный мотив нашей расовой доктрины, что может показаться парадоксальным, если не подозрительным и даже клеветническим в отношении наших собственных традиций, считающихся средиземноморскими. Надо дать некоторые пояснения.

Прежде всего, когда мы говорим о Севере, мы не имеем в виду германский регион. Колыбелью арийской расы в давнюю доисторическую эпоху, о которой мы говорили, являлся, напротив, регион, который сегодня соответствует Арктике.

Позднее в доисторический период центр иррадиации, очевидно, сместился в северо-западный регион. В других работах мы указывали ссылки, которые подтверждают данный тезис (он, кстати, соответствует воспоминаниям и традиционным познаниям, которые совпадают во всех цивилизациях). Даже с позитивной, географической точки зрения можно допустить, что Арктика (или, если хотите, Гиперборея) превратилась в необитаемый регион, покрытый вечными льдами, постепенно, начиная с определенного времени. Что касается второй расы (северо-западной), похоже, что она исчезла после водного катаклизма.

Обеспокоенность в связи с тезисом о нордическо-арийской расе необоснованна. Поддержка этого тезиса вовсе не означает солидарность с пангерманским мифом, который, сделав синонимами понятия «нордический», «германский», «арийский» и «немецкий», утверждает сегодня, будто все высшее, что есть в различных нациях и цивилизациях нашего континента, происходит из германских элементов, в то время как все, что не связано с ними, является, очевидно, низшим и подчиненным.

Именно для того, чтобы развеять этот вид заблуждений, связанных с исконной арийской расой, мы обычно употребляем термин «гиперборейская», употреблявшийся в Греции в эпоху, когда о германцах ничего не было известно. Как бы там ни было, надо подчеркнуть, что, вне всякого сомнения, термины «арийский», «нордический арийский», «нордический западный» и т. д. никогда не означают в рамках серьезной расовой доктрины «немецкий» или «германский». Эти термины обозначают гораздо более широкую реальность. Они относятся к общему дереву, в котором германские народы так называемого «периода вторжений» являются лишь одним из многочисленных ответвлений, в то время как самые крупные расы — создатели цивилизации как на Востоке, так и на Западе (бывшая Персия, древняя Индия, так же как древняя Эллада или сам Рим) законно могут носить название «гиперборейских». Среди всех этих рас могут существовать отношения кровного родства, но ни в коем случае не производности (происхождения одной из другой). О производности можно говорить только в смысле их происхождения из этого общего гиперборейского дерева, о котором мы говорили ранее и которое восходит к такой глубокой древности, что абсурдно пытаться проследить до тех времен родословную какого-либо одного исторического народа.

Экспансия нордических арийских рас шла в двух основных направлениях. Одно — горизонтальное (начиная с Запада и через Средиземное море, Балеарские острова, Пиренеи, Крит и Египет), другое — поперечное (северо-западное и юго-восточное направление, от Ирландии до Индии, с центрами, расположенными в регионе Дуная и Кавказа, который вовсе не будучи, как представлялось раньше, «колыбелью» белой расы, был местом экспансии на пути миграции одного из нордических арийских потоков). Что касается миграции собственно германских народов, то они, по сравнению с вышеуказанными двумя направлениями, восходят к эпохе несравненно более поздней (несколько тысячелетий). Вдоль этой горизонтальной оси и частично на пересечении с поперечной осью на Евразийском континенте и родились самые великие цивилизации средиземноморского бассейна (те, что нам известны, поскольку от предшествующих цивилизаций не сохранилось ничего, кроме жалких остатков). По отношению к этим цивилизациям и этим совершенно новым доисторическим горизонтам, надо видеть в нордических германских народах периода завоеваний простых эпигонов (этносы, которые, происходя из общей семьи, были просто последними, появившимися на исторической сцене). Со всех точек зрения, ни в коем случае речь уже не шла о «чистых расах». Поскольку у них не было за плечами всего того прошлого, что имелось у других групп той же семьи, они не были подвержены опасности смешения, и с физической и биологической точки зрения были «в порядке». Их жизнь в регионах, в которых разобщающие условия, такие как окружающая среда, были очень суровыми, только укрепила процесс селекции. Таким образом, утвердились и окрепли такие склонности характера как упорство, изобретательность и смелость, в то время как отсутствие всякого контакта с внешними и городскими формами цивилизации позволило этим германским народам сохранить человеческие отношения, скрепленные воинской доблестью и чувством чести и верности.

По-другому дело обстояло в собственно духовной сфере этих потомков первоначальной нордическо-арийской расы. Эта духовная сфера подверглась определенной инволюции. Первоначальное метафизическое и «солнечное» содержание традиций стало затемненным. Традиции стали фрагментарными, ушли в фольклор, саги и народные суеверия. С другой стороны, в большей степени, чем память о корнях, в этих мифологизированных традициях стали преобладать трагические превратности судьбы, выпавшие на долю одного из центров гиперборейской цивилизации — цивилизации Асов или божественных героев Митгарда, откуда происходит хорошо известная тема «ragnarök», обычно переводимая как «сумерки богов».

Чтобы ориентироваться в нордическо-германских традициях народов периода завоеваний и чтобы понимать истинное значение основных символов и воспоминаний, содержащихся в них, необходимо искать ориентиры в глубоком изучении наиболее древних арийских традиций, в которых сохраняются в наиболее чистой и наиболее полной форме все эти познания; традиции, которые, повторим еще раз, не являются иерархическими, а отображают наиболее древние арийские цивилизации, такие как цивилизации Индии и Персии, Эллады и самого Рима. Некоторые немецкие расологи, например Гюнтер, безоговорочно это признают.

Общий подход к проблеме, которую мы здесь обсуждаем, не должен ни в коей мере порождать чувства неполноценности или подчинения с нашей стороны как итальянцев по отношению к исторически более поздним германским народам. Скорее наоборот: подобно тому, как лучшие элементы итальянского народа соответствуют с точки зрения «физической расы» производному от нордической расы типу, точно так же в наследии наших наиболее возвышенных традиций (они зачастую уходят корнями к первоначальным землям) можно встретить элементы, характерные для расы души (в смысле стиля жизни, этики, и т. д.). Этим лучшим элементам свойственно видение мира, общее для всех великих арийских и северо-арийских цивилизаций. Посредством тезиса о северо-арийских расах, который отстаивает наш расизм, мы оспариваем право любого народа, каким бы он ни был, присваивать себе и монополизировать благородство происхождения, которое является общим. Это означает, что поскольку мы являемся наследниками древней арийской римской цивилизации, а также римско-германской цивилизации, сменившей ее, постольку мы считаем себя (фактически и по духу, по призванию и по традиции) нордическими арийцами.

Такая позиция предполагает переход от теоретического расизма к активному и созидательному расизму. Задача состоит в том, чтобы из общего итальянского типа, дифференцированного сегодня, извлечь и закрепить, в существенной и четкой форме, тип — как физический, так и духовный — изначальной расы, которая присутствует сегодня в итальянском народе в такой же степени, как и в немецком народе (хотя эта раса и подавлена в обоих случаях грузом этнического разрушения со стороны инорасовых элементов, что приводит к биологической и культурной дегенерации).

Значение правильного понимания проблемы исторических корней для формирования воли и самосознания у итальянца нового типа очевидно. Из этого понимания рождается подлинная идея-сила, чувство достоинства и превосходства, которое не имеет ничего общего с высокомерием, и которое основывается не на путаных мифах, создаваемых с чисто политическими целями, а на вполне определенных традиционных познаниях.

14. Проблема латинского самосознания

Однако нам могут возразить: «Все это хорошо, но как вписывается в эту систему идей концепция латинского самосознания? Разве происхождение нашего народа и вдохновение нашей цивилизации, как это признано во всем мире, не являются латинскими?» Миф о латинском самосознании все еще остается в силе во многих кругах, особенно в литературной и прочей интеллигентской среде, он все еще имеет широкое хождение в преподавании различных дисциплин в школах. В оправдание этого мифа настаивают прежде всего на противопоставлении, которое якобы существует между нашими народами и остальными, и, как следствие, на невозможности взаимопонимания, которое не диктовалось бы просто общими политическими интересами.

Так вот, здесь мы опять имеем дело с грубой ошибкой, порожденной пассивным применением общих фраз и формул, которые нуждаются в расшифровке. Что же все-таки подразумевается под выражением «латинское самосознание»? К какой области оно относится?

Мы не случайно подчеркивали, что «латинский миф» — это любимое дитя литераторов и интеллектуалов. Действительно, в нынешнем понимании термин «латинское самосознание» (также как и выражение «латинская цивилизация») имеет смысл, только если он используется в эстетическом, гуманитарном и литературном плане, то есть относится к миру искусства и культуры в самом широком значении этих терминов. Здесь «латинство» — более или менее синоним «римского» элемента; другими словами, речь идет об отражении, которое сохранили в культурном плане некоторые народы, принадлежавшие в древности к Римской Империи, и о формирующей деятельности древнего Рима вплоть до принятия его языка — латыни.

Если, однако, взглянуть более глубоко на данную проблему, то можно быстро обнаружить, что это «латинское самосознание» — простое эхо древних греко-римских цивилизаций, нечто поверхностное. Можно даже сказать, что речь идет о косметике, с помощью которой безрезультатно пытаются скрыть различия — как этнические, так и духовные, которые, как свидетельствует история, могут быть даже антагонистическими. Как мы сказали, это единство существует только в мире литературы и искусства, по крайней мере, сообразно с типично «человеческой» концепцией, относящейся к миру, в отношении которого древний, героический и олимпийский Рим не скрывал своего презрения.

Филология — это еще одна область, где сохраняется это единство, хотя оно и ставится под сомнение с того момента, когда была неоспоримо установлена принадлежность латинского языка к общему дереву арийских и индогерманских языков. С другой стороны, остается фактом, что на уровне если не слов, то по крайней мере произношения и синтаксиса (особенно склонения) древний латинский язык ближе к немецкому, чем романские латинские языки. Так что, если отбросить бесполезные красивости, это «латинское самосознание» хвастливо показывает, что оно не соответствует никакой из действительно творческих и оригинальных форм, характерных для народов, призванных раскрыть себя. Речь идет просто о фасаде. Но это еще не все. Необходимо также пересмотреть раз и навсегда с расовой точки зрения значение классического «греко-римского» мира, из которого происходит так называемое «латинское самосознание», и в отношении которого «гуманисты» проповедуют почти суеверный культ.

Здесь не место рассматривать эту проблему: просто скажем, что этот «классицизм» является мифом того же уровня, что и миф о «философии Просвещения», которая хочет убедить нас будто только в результате «завоеваний» эпохи Возрождения и ее последствий, энциклопедизма и французской Революции родилась, после сумрака Средних Веков, «настоящая» цивилизация. В «классическом» мифе также заметен этот эстетствующий и рационалистический менталитет. Идет ли речь о Греции или Риме, то, что большинство людей считает «классическим», является на самом деле цивилизацией, которая в целом ряде аспектов (несмотря на свое внешнее великолепие, рассчитанное на соблазн «расы Афродиты») представляется нам декадентской. Речь идет о цивилизации, которая родилась, когда предшествующий цикл (героическая, священная, мужественная и собственно арийская цивилизация Эллады и Древнего Рима) начал движение вниз по кривой.

Напротив, необходимо указать, что, если говорить об этом первоначальном мире, созданном «солнечными» и «героическими» расами, термин «латинский» приобретает иное значение, которое ясно перечеркивает миф, который мы упоминали вначале. Здесь мы ограничимся упоминанием некоторых результатов исследований, которые ведутся сегодня по проблеме традиций доисторической и до-римской Италии. Первоначально слово «латин» («latino») обозначало этническую группу, чье расовое и духовное родство с группой северо-арийских народов не оспаривается никаким серьезным автором. «Латины» представляли собой ветвь этой расы, которая доходила до центральной Италии; они практиковали обряд кремации умерших, в отличие от оско-сабелийской цивилизации, характеризовавшейся погребальным обрядом ингумации. Так вот, связь между цивилизациями, практиковавшими ингумацию, и цивилизациями средиземноморскими и азиатско-средиземноморскими (до-индоевропейскими и отличными от них) неоспорима. Эти «латины» заняли некоторые районы Италии гораздо раньше появления этрусков и первых кельтов.

Среди следов, оставленных словно огненный хвост метеоров расами, от которых произошли «латины», можно назвать недавние находки в долине Камоника. Что очень важно, эти следы соответствуют доисторическим следам первоначальных арийских рас, как североатлантических (франко-кантабрийская цивилизация Кроманьон), так и северо-скандинавских (цивилизация Фосум). Мы встречаем в них те же символы «солнечной» духовности, тот же стиль, то же отсутствие следов деметрийской религиозности, которые, напротив, присутствуют в средиземноморских неарийских или пришедших в упадок арийских цивилизациях (пеласги, критяне, и т. д. и в Италии: этруски, цивилизация Мейелла и проч.).

Но это еще не все. Можно также констатировать родство между следами, найденными в долине Камоника, и дорийской цивилизацией, характеризующей расы, пришедшие с севера. Они обосновались в Греции и создали Спарту; им соответствует культ Аполлона, представлявшегося как гиперборейский солнечный бог. В действительности, как следует из трудов Альтгейма и Траутман, эта миграция народов (от которых произошли «патины» и завершение которой в Италии привело к основанию Рима) во всем напоминает дорийскую миграцию, породившую в Греции Спарту. Рим и Спарта являются, таким образом, проявлениями сходных физических и духовных рас, во всем родственных типичным северо-арийским расам.

Но когда создавались Рим и Спарта, речь шла о мире сил в чистом состоянии, об этнической группе без слабостей, о неоспоримо живом и полном господстве над собой. Такой мир едва ли найдешь в т. н. «классической цивилизации», пришедшей ему на смену и от которой якобы произошло, как хотели бы некоторые, «латинское самосознание» и «единство великой латинской семьи».

Если же, напротив, термин «латинский» употребляется в контексте истоков происхождения, можно констатировать полную трансформацию тезиса «латинского самосознания». Первоначально этот тезис (который соответствует тому истинно арийскому, что содержится в римском величии) относился к формам жизни и цивилизации, между которыми не было противоречия а, напротив, наблюдалось сходство с формами, позднее проявленными северогерманскими расами (чтобы противостоять приходящему в упадок миру, который был не только «латинским», но и «римским» и уже более или менее византийским).

15. Раса, римское самосознание и итальянская история

Как мы уже сказали, чтобы перейти в сфере расизма от теории к практике, одно из первых условий — это ясно понимать смысл человеческого идеала соответствующего наиболее выдающейся расе среди тех, что составляют данную нацию. Поскольку совокупность народа представляет собой расовую смесь, необходимо выработать четкую позицию в отношении различных его элементов: эта позиция должна быть как внутренней и индивидуальной, так и политической и коллективной. С этой точки зрения раса представляется по существу как объект выбора, объект решения.

Мы уже приводили слова Муссолини, который обозначил римский элемент как центральное ядро вечно живого «сердца» итальянской расы. Так что можно без обиняков сказать, что итальянское фашистское самосознание идентифицирует себя с римским самосознанием. Остается только раскрыть на основе четкого арийского расового сознания смысл такой формулировки.

К несчастью, римское самосознание часто сводится у нас к простой риторике, к выражению, имеющему слишком переменчивое содержание. Беда в том, что оно используется слишком часто, в то время как приходится констатировать отсутствие всякого серьезного изучения, направленного на то, чтобы придать «римскому самосознанию» подлинно живой смысл, который оставил бы далеко позади пыльные археологические, биологические и бесплодные исторические труды, выходящие из-под пера университетских профессоров — узких специалистов. По иронии судьбы, самый ценный вклад в действительно живое изучение «римского самосознания» принадлежит не итальянцам, а иностранцам: швейцарцу Бахофену, немцам В. Отто, Ф. Альтгейму и Гюнтеру, венгру Кесенфи, норвежцу Этрейну. К ним можно добавить Маккиоро, который, хотя и является гражданином Италии, тем не менее, происхождению «неариец».

Здесь мы скажем лишь, что выбор надо делать не только в отношении итальянских традиций, но также и традиций римских. Римское самосознание — понятие очень многогранное. Есть собственно арийское римское самосознание, которое характеризуется символами топора, орла, волка и т. д. (они являются в конечном итоге частью гиперборейского наследия), и есть составное римское самосознание, которое складывается из разнородных влияний — либо влияния до-арийских италийских слоев, либо влияния выродившихся арийских цивилизаций. Что касается расового воспитания, представляется чрезвычайно важным установить такие расхождения, проявляющиеся в обычаях, культах, обрядах и обусловленные даже самой структурой древнего Рима. Также очень важно понять смысл борьбы, в ходе которой на определенном этапе победил римский арийский элемент, освободившись таким образом от инородных влияний (в основном этрусских), либо адаптировав их согласно своему высшему идеалу цивилизации. Мы опять сталкиваемся с тайной историей, которая по большей части еще не описана. Если кто-то захочет получить более глубокие познания в этой области, то может найти необходимые сведения в нашей книге «Восстание против современного мира», в которой разрабатывается тема нордического римского самосознания; в работе Бахофена «Предания Танакила» и в других работах вышеуказанных авторов.

В имперскую эпоху арийское римское самосознание покачнулось. Если из азиатских провинций в него привносились элементы древней «солнечной» духовности (такие как митраизм, или «божественная» концепция царственности), которые придавали ему энергию, то поступали также и крайне вредные ферменты этнического и духовного распада, учитывая этнический, демографический и расовый упадок древней арийско-римской ветви. Для фашистской Италии, которая с недавних пор выполняет свою собственную имперскую миссию, расовые соображения по поводу судеб древней Римской Империи, а также имперского символа Средних Веков, особенно поучительны.

Величие Рима создано элитой (ее мужественный и арийский «стиль», а также изначальная эксклюзивность хорошо известны). Так вот, казалось бы логичным, если бы, по мере того, как Рим собирал под свое крыло все более сложную и разнообразную совокупность народов, это параллельно приводило бы к консолидации, защите и приумножению первоначального господствующего арийско-римского ядра. Однако происходит прямо противоположное: чем более расширяется древняя империя, тем более ослабляется «римская раса». Она безответственным образом открывается всяческим посторонним влияниям, а также подчиненным классам; поднимает этнически сомнительные элементы до высокого звания римских граждан; воспринимает культы и обычаи, полная противоположность которых первоначальному римскому менталитету делала их, как указывал Тит Ливии, совершенно несовместимыми.

Со своей стороны, императоры зачастую создавали вокруг себя вакуум вместо того, чтобы опираться на элиту, окружать себя людьми, верными древнему римскому самосознанию и еще способными «проявлять твердость» как в расовом, так и этическом плане. Напротив, они сделали своим символом абсолютизм, ослепленные магической силой своей обожествленной, но ставшей абстрактной, изолированной и лишенной корней функции. Нелепо думать, что, опустившись так низко, Империя смогла бы продолжать сколько-нибудь длительное время навязывать свою волю различным расам, которые политически находились в ее орбите. Чистые случайности вместе с первыми серьезными столкновениями на границах не могли не вызвать разрушения этого огромного организма, лишившегося станового хребта.

Что касается Средних Веков, мы знаем, что Церковь прилагала усилия, чтобы возродить наднациональный символ Рима, добавляя идеалы католицизма к новой концепции идеи Империи, идеи Sacrum Imperium (Священной Империи). К сожалению, итальянский народ, так сказать, остался в стороне от разработки этого нового символа; вовсе не ставилась задача выявить в среде нашей расы элиту, которая с расовой и духовной точки зрения была бы на высоте такого символа. Напротив, возобладал средиземноморский компонент (склонный к анархизму, индивидуализму и обособленности, источник нескончаемых споров и противостояния), не говоря уже о падении общего уровня в этическом плане. Отсюда знаменитая фраза Барбароссы, который с презрением указывал на этих людей, похвалявшихся тем, что являются номинально римлянами. Следствием всего этого явилось то, что средневековая имперская функция, хотя и провозглашалась священной, в основном присваивалась представителями других рас, особенно германских, в которых лучше сохранилось определенное число качеств расы. В результате Италия играла лишь второстепенную роль в построении средневековой римско-германской имперской цивилизации.

Таковы два ярких примера опасности, с которой сталкивается всякое строительство или идея имперского типа, когда они не покоятся на прочной расовой основе. Что касается «выбора традиций», который заставляет сделать арийское расовое сознание в свете современной итальянской истории, необходимо привыкнуть к радикальным изменениям перспективы. Мы лишь отметим, что неуместно считать истинно нашей (в противоположность тому, чему учит так называемая «История Отечества» масонского толка) Италию общин (коммун). Последняя была направлена против имперской власти: это была не простая борьба против иностранного, а борьба между носителями двух противоположных типов цивилизации. Именно на стороне императора (и против коммун) выступала феодально-аристократическая цивилизация, сохраняя еще в значительной степени арийский и северо-арийский образ жизни. Новая Италия — это Италия «гибеллинов» и Данте, а не «гвельфов» и коммун.

Равным образом, даже не взирая на опасность прослыть еретиками, мы считаем, что надо воздерживаться от чрезмерного восхваления вклада Италии в гуманистическую цивилизацию и вообще в так называемое Возрождение. Несмотря на свое внешнее великолепие, эта гуманистическая и «афродистская» цивилизация литературы и искусства означала, прежде всего, снижение уровня и отказ от более глубокой и ценной традиции. Не считая индивидуалистической стороны, которая наблюдалась в «стиле», характерном для сеньоров, и в постоянной борьбе между городами и их condotiteli, именно в лоне этой цивилизации развивались зародыши, которые затем привели к «философии света» и другим явлениям, характерным для современного упадка. С другой стороны, претенциозная преемственность между древним классицизмом и гуманизмом основывается на одном коренном заблуждении: были воссозданы всего лишь наиболее внешние аспекты древнего мира (а не самые древние, собственно арийские, то есть героические, священные, традиционные).

Такой подход приводит и к необходимости пересмотра «итальянских» ценностей, в частности, в отношении Risorgimento (эпоха воссоединения Италии) и даже первой мировой войны. Несомненно и общепризнанно, что, оставляя за скобками чистоту намерений многочисленных патриотов, течения, которые играли главенствующую роль в Risorgimento относятся либо к франкмасонству, либо к французскому якобинству и, в общем плане, к идеологиям, которые, как например либерализм и либеральная демократия, являются в основном антирасистскими и антиарийскими. То же самое можно сказать и в отношении нашего вступления в войну в 1915 году: мы выбрали сторону для борьбы за национальные интересы, несомненно, под влиянием демократически-масонской идеологии союзников, которые приложили все усилия, чтобы покончить раз и навсегда с государствами, сохранявшими иерархически-аристократическую структуру вместе с расовым и традиционалистским чувством. Тем не менее, вступление в войну имело для нас также и смысл героического испытания: оно позволило восстановить те силы, которые впоследствии, благодаря радикальным переменам, привели к возникновению фашистской и римской Италии.

То, о чем мы здесь говорили — есть лишь общие контуры темы, которую необходимо развивать в адекватной и обобщающей форме. Эта новая форма рассмотрения итальянской истории должна стать точным выражением нашего расового и арийского самосознания.

16. Архетип нашей «идеальной расы»

Каковы характеристики нашего архетипа? Внешне он выше среднего роста, у мужчин широкие плечи; конечности строго пропорциональны; он строен, энергичен, форма головы — долихоцефалическая (по крайней мере, у собственно нордического типа). Волосы темные; в отличие от некоторых средиземноморских менее чистых типов, волосы не кудрявые, а волнистые; губы тонкие, брови не густые. Нос тонкий и удлиненный, прямой или слегка орлиный. Нижняя челюсть довольно большая, хотя и менее выступающая, чем у нордического типа, она выражает активный тип, готовый к нападению.

Глаза могут быть карими, голубыми или серыми. В то время как у итало-средиземноморских типов менее благородного происхождения взгляд часто блуждающий, потухший или меланхоличный, у нашего прототипа он прямой и решительный (как говорят, «смотрит в лицо», прямо перед собой); взгляд проницательный, не мигающий, совершенно отличный от косого или полного злонамеренности взгляда средиземноморских типов, смешавшихся с ближневосточными элементами. Привычка жестикулировать (которая, как многие считают, характерна для итальянцев) ему не свойственна. Конечно, его жесты выразительны, но в них нет ничего импульсивного или беспорядочного; это жесты, которые не указывают на преобладание инстинктивной стороны его характера, а, напротив, являются продолжением сознательной мысли. Его способность реакции острее, чем у нордического типа того же происхождения, как и его динамизм (который, тем не менее, всегда остается спокойным и контролируемым, не имеющим ничего общего с лихорадочностью или вульгарным выражением избытка чувств).

Таковы, согласно некоторым расистским авторам, основные черты древнего римского типа северо-арийской расы: сознательная отвага, самообладание, четкие и скупые жесты, спокойная и продуманная решительность, чувство смелого принятия решений за других. Он ведет простой, «добродетельный» образ жизни (но не в обычном, избитом смысле этого слова, который придают ему моралисты, а в смысле бесстрашной мужественности и силы). Его характеризуют стойкость и настойчивость, то есть сила духа; мудрость, то есть способность к спокойному, глубокому размышлению; человечность и дисциплина, то есть строгий самоконтроль, он умеет ценить внутреннее богатство других; достоинство и внутреннее спокойствие, которые у аристократии достигают уровня величавой торжественности. Арийская верность также является по преимуществу римской добродетелью. Настолько римской, насколько такими были сами римляне: у них был вкус к четким, без выставления напоказ действиям; реализм, который, как справедливо отмечалось, не имел ничего общего с материализмом. Идеал ясности, который даже при снижении стандартов не опускается ниже рационализма — это эхо так называемого «латинского» менталитета, эхо, остающееся в этой сфере более верным первоначальной сущности, чем романтическая душа определенных типов людей, физически более «нордических».

В древнеримском арийском человеке набожность и религия имели мало общего с большинством последующих форм религиозности: это было чувство уважения и союза с божественными и, в более общем плане, сверхчувственными силами, в отношении которых он интуитивно чувствовал, что является составной частью их индивидуальной или коллективной жизни. Римский арийский тип всегда с подозрением относился к заброшенности души и путанному мистицизму, но также и отрицал всякое раболепие перед божественностью. Он чувствовал себя не одиноким, как индивид, растерзанный и запятнанный чувством греха и плоти, но цельным человеком (умиротворенная душа, способная предчувствовать направления, по которым сознательная и определяющая деятельность могла бы стать продолжением самой божественной воли).

Что касается мира и общества (res publica), древний арийский и римско-арийский человек представлял их как ценз (census), то есть как общность отличных друг от друга сущностей, объединенных не смешиванием, а высшим законом, как это происходило также с идеалом иерархии, в котором чувство личности и свободы примиряется с идеалом высшего единства. Ни либерализм, ни, следовательно, социализм или коллективизм: Каждому свое. Положение женщины в обществе — не очень низкое (как в некоторых азиатских обществах), не очень высокое (как в других обществах, в которых преобладают «лунные» и «деметрийские» расы). Тем не менее, существует определенная дистанция, как от женщины, так и от пристрастия к сексуальной сфере, и ясное утверждение отцовского права, мужского авторитета главы семьи или рода — почти «феодального» чувства ответственности и верности Государству.

Таковы элементы, характерные для римского и арийско-римского «стиля» души и духа; тем не менее, речь идет о том, чтобы постепенно увидеть, как они органически соотносятся с физической формой высшего арийско-итальянского типа, описанного выше, чтобы воплотить эти элементы в живой идеал нашей «идеальной расы».

Чем больше такой тип будет становиться осязаемой реальностью, тем более будет расширяться особая коллективная духовная сфера. По мере того, как расовые типы становятся гибридными и, следовательно, внутри индивидов начинают действовать различные расовые компоненты, роль, которую играет среда, становится все более важной (не в смысле искусственного создания извне того, чего не существует, а в смысле создания благоприятных условий для проявления и преобладания одного или даже нескольких из этих компонентов). Представим себе цивилизацию, в которой господствуют концепции ближневосточного и антирасистского типа; неизбежно наступит час, когда даже среди народов, у которых преобладает арийская и нордическая кровь (за исключением случаев реакции, вызванных резким пробуждением), на поверхность поднимется и возобладает то, что (в каждом человеке и у каждого народа в общем плане) соответствует антирасе и накипи, оставленных низшей и загрязненной кровью. Равным образом, там, где тон всей цивилизации задали афродитизм, дионисизм или другой тип «расы духа», в силу закона, который гласит «подобное притягивается к подобному», можно будет констатировать несомненную эволюцию в расовом плане: соответствующая наследственность вновь станет «доминантной», в то время как, напротив, станет «рецессивной» и потеряет всякую потенцию также присутствующая наследственность арийской расы (например, «расы Солнца» и «расы Героев»).

Поэтому необходимо совершенно ясно понимать, что именно в среде, насыщенной духовными силами и героическими призваниями, создается климат, которого требует наша «идеальная раса», чтобы подняться и играть решающую роль в будущем нашей нации.

17. Историческое поле фашисткого расизма

Чтобы придать высказанным здесь идеям действительно законченный вид, необходимо в заключение сказать несколько слов об «историческом поле» расизма.

Ценность любой действительно творческой и новаторский идеи зависит не от конъюнктурных обстоятельств, а происходит из того факта, что она прививается на общность беспорядочных исторических требований и организует ее положительным образом и в строго определенном направлении. Следовательно, обладание чувством «исторического поля» какой-либо идеи — это необходимое условие для того, чтобы она могла полностью возыметь свое действие.

Что касается расизма, следует вкратце напомнить основные направления общей интерпретации истории, основанной на социальной разбивке на четыре части, характерной для всех древних цивилизаций традиционного типа, от цивилизаций восточно-арийского происхождения до средневековой Германо-Римской Империи.

Согласно этой четвертичной разбивке, на верху иерархии находятся духовные вожди; затем следует военная аристократия, которой подчиняется буржуазия; затем идет каста рабов (слуг).

Заслугой Рене Генона является то, что он показал, что смысл так называемого «прогресса» состоит не в чем ином, как в последовательном упадке власти и того типа цивилизации, который с ней связан; упадке, который распространяется от одного к другому из четырех каст, посредством которых определялась вышеуказанная иерархия. Эпоха, когда духовные вожди (в той или иной форме, например, священные короли) пользовались верховной властью, уходит корнями почти в доисторические времена. Затем власть опускается на один уровень, то есть переходит в руки военной аристократии; это приводит к циклу цивилизации, в которой короли, по существу, являются военными вождями. Такая картина наблюдалась еще вчера в Европе с ее различными традиционными династиями.

Революции (либеральные и демократические) приводят к новому падению уровня: действительная власть переходит в руки буржуазии в разнообразных формах плутократических олигархий со своими «королями» законности и порядка, нефти, золота, стали и т. д. И, наконец, социалистическая революция и коммунистическое движение, похоже становятся прелюдией заключительной стадии падения, поскольку диктатура пролетариата означает переход к современному эквиваленту последней из древних арийских каст: к касте шудр, бесформенным и материалистическим массам рабов (слуг). Эти концепции мы развивали в ряде наших работ.

Необходимо отметить, что вышеуказанная иерархия отнюдь не является плодом сложившихся обстоятельств, а, напротив, сформировалась по вполне определенным причинам «аналогичного» порядка. Это отражает сама дифференциация и само иерархическое построение, которые наблюдаются между частями нормального человеческого организма, так что по аналогии можно сказать, что государство — это «большой человек». В этом смысле духовные вожди соответствовали функциям, которые выполняет в человеческом организме дух, сверхъестественное ядро личности; буржуазия — процессам, характерным для органической экономики; рабы (слуги) — все то, что у человека обозначает детерминизм, присущий чистой телесности.

Из этой аналогии можно сделать один важный вывод: каждый человек имеет собственное лицо, качества и индивидуальность, которые связаны с двумя высшими принципами: духом и волей. Когда этих двух последних не хватает, наблюдается падение в индифферентизм и потеря личности. Верность вышеуказанной аналогии подтверждается тем фактом, что эпохи, ознаменовавшиеся приходом к власти двух последних каст, выказывают как раз те свойства, которые характерны для сил, аналогичных у человека. Когда власть принадлежит недуховным вождям и не аристократической элите, а узурпирована третьим сословием, плутократической олигархией и миром материалистических масс, меркнет всякое естественное чувство принадлежности к нации, крови, расе, касте. Как следствие, исчезает все то, чему различные человеческие общества обязаны своими качественными отличиями, своей личностью, своим достоинством. На смену им приходят космополитизм, интернационализм, коллективистская уравниловка, стандартизация. Все это происходит в соответствии с логикой необходимости, под знаком смешения рационализма и материализма. Так что в этих сумеречных типах цивилизации действительно можно представить, что экономика — это высший закон истории (Карл Маркс). Вместо «отживших свое» древних законов создается суеверная религия науки и техники, и вместе с коллективистским мифом наблюдается приход механистической примитивистской обскурантистски-иррационалистической и бездуховной цивилизации и культуры.

Даже в рамках этого краткого обзора по данной теме, вышеприведенного методического наброска достаточно, чтобы окончательно понять законность признания требований крови и расы в области расового образования. Фашизм и другие аналогичные политические движения утвердились как восстание и воля к возрождению погрузившейся в сумерки западной цивилизации. Они призваны возвысить ценность и принципы, относящиеся к первым двум функциям вышеуказанной четырехфункциональной системы.

Отсюда логично следует необходимость не только объединения фашистских сил против интернационализма и космополитизма, но и появления на первом плане идей, абсолютно не подверженных воздействию ничего механистического, детерминистского, не важно, идет ли речь о чисто материальной сфере экономики или о рационалистическом мифе. Эти ценности не могут быть ничем иным, кроме как ценностями крови и расы, человеческих групп, четко дифференцированных по глубинным силам происхождения, силам, которые преобладают и утверждаются, особенно те, что отвергают чистый экономический детерминизм, массовый материализм, буржуазную культуру и индивидуалистский распад. Именно из этих сил происходят «качества расы», которые, как мы видели, всегда подразумевают нечто аристократическое и в то же время переходят узкие границы индивида. Эти качества невозможно воспитать в себе, ими невозможно поменяться с другими, эти качества соединены с достоинством и традицией.

Всего этого вполне достаточно в качестве первого приближения к «историческому полю» расовой доктрины и к значению, которое оно имеет для фашизма. Мы можем сделать вывод, что это является осью, вокруг которой можно внутренне развивать эту доктрину.

Там, где фашизм занял четкую позицию (как против мира коллективизированных и механизированных масс, так и против рационализма, вытекающего из «философии света», против буржуазной цивилизации в общем и плутократии в частности), формы, соответствующие двум последним фазам европейского упадка (то есть низшим кастам древней арийской иерархии: касте рабов и касте торговцев, шудр и вайшья, третьему и четвертому сословиям) в принципе были преодолены. Но необходимо идти дальше, то есть прилагать усилия с тем, чтобы в этой зарождающейся цивилизации снова стали определяющими ценности, образ жизни, мышления и чувствования, характерные для двух первых каст — военной аристократии и высшей духовной власти.

В соответствии с этим необходимо развивать фашистскую доктрину в двух направлениях и, следовательно, представлять ее себе как нечто целое, что мы постарались обосновать на предыдущих страницах. Выше всего стоит раса; помимо ее биологического и антропологического аспекта, раса все более явно приобретает также и героическую и аристократическую значимость. Общность крови или расы будет основной предпосылкой. Но внутри такой общности процесс адекватного выбора установит последующую иерархию, на основе которой может родиться нечто подобное новой аристократии: группа, которая (не только в физическом плане, но также и в плане героической души, стиля, характеризующегося честью и верностью) выявит «чистую» расу, то есть подлинную или идеальную расу.

Перед нами открывается, таким образом, широкое и плодородное поле для синтеза между расовыми принципами и лейтмотивами фашистской «мистики» и этики, которые позволяют оставаться верными всему лучшему, что есть в наших традициях, а также предотвратить определенные коллективистские и социалистические «виражи», отмечаемые в других странах на базе неправильного использования расизма. Расизм второй степени (или расизм рас души) стремится, со своей стороны, четко определить основные силовые линии действия в этом смысле.

Для последней фазы реконструкции, то есть для проблемы определения духовных вождей, наилучшие ориентиры можно будет найти именно в «арийском мифе», понимая под этим глубинные исторические корни. К сожалению, приходится констатировать, что в определенной мере «арийский» имеет почти то же значение, что и «антисемитский», и что даже в области законодательства это слово всего лишь указывает на то, чем нельзя быть: если кого-то считают арийцем, то он не иудейских кровей или не цветной — и все, больше ничего. Необходимо реагировать на превращение этой концепции в простую банальность. В своем полном смысле термин «арийский» должен означать для новых поколении, а также для воспитателей этого поколения, «расу духа» или, точнее, расу «солнечного» или «героического» типа в том смысле, который мы дали этому термину.

На этом пути фашистский расизм приведет к окончательной ликвидации всякого подозрения в «материализме» или «зоологизме», в которых его иногда обвиняют. Напротив, он отнюдь не исключает над-мировую и над-временную реальность, и именно в этой сфере он обретет свое естественное наивысшее завершение и претворит в жизнь, опираясь на вполне определенные, исконные, глубоко укоренившиеся традиции, наше фашистское стремление придать Революции «религиозную» значимость, вызвав вызвать подлинное возрождение в сфере высших ценностей.

Арийская доктрина борьбы и победы

Согласно принятой концепции критики Западной цивилизации, характерными чертами Заката Европы являются: а) патологическое развитие всего, что является действием и б) обесценивание таких категорий, как внутреннее самопознание и созерцание.

Эта критика не подразумевает под познанием рационализм, интеллектуализм или иное пустословие, не понимает под созерцанием бегство от мира, отречение от него или неправильно понятое монашеское уединение. Напротив, внутреннее познание и созерцание предстают здесь, как наиболее естественные и подходящие человеку формы причастности к сверхприродной, сверхчеловеческой и сверхрациональной реальности. И, несмотря на это пояснение, в основе вышеописанной концепции содержится неприемлемая для нас установка. А именно: априори предполагается, что всякое действие в материальном мире неполноценно, и что высший, духовный мир достигается иными, не связанными с действием, средствами.

В этой идее легко прослеживается влияние определенной жизненной установки, полностью чуждой духу арийской расы, но которая, без сомнения, уже настолько прочно укоренилась в мышлении христианского Запада, что в той же форме прослеживается в имперской концепции Данте. Древние арии не противопоставляли действие созерцанию, это были лишь разные определения акта духовной реализации. Иначе говоря, они полагали, что человек способен преодолеть свою личную условность не только созерцанием, но и действием.

Если мы отвлечемся от этой идеи, станет понятно, что характер прогрессирующего упадка западной цивилизации необходимо интерпретировать иначе. Традиция действия характерна для арийцев Запада, но она быстро приходит в упадок. Теперь здесь признается и пользуется уважением исключительно секуляризованное и материализованное действие, отчужденное от любых форм взаимодействия с трансцендентным — профаническое действие, которое роковым образом должно выродиться в лихорадочную одержимость действием ради действия, то есть действие, привязанное исключительно к обстоятельствам текущего момента. Такому выродившемуся действию в современном мире уже не соответствуют аскетические и подлинно созерцательные ценности, но лишь некая неопределенная культура и бесцветная, общепринятая вера. Такова наша точка зрения на ситуацию, сложившуюся сегодня на Западе.

В том случае, если «возврат к истокам» является основной идеей всего нынешнего движения обновления, то в качестве важнейшей задачи надо рассматривать сознательное возвращение к осознанию изначальной арийской концепции действия. Эта концепция должна оказать преобразующее воздействие и пробудить дремлющие жизненные силы в новом человеке благородной расы. Мы хотели бы здесь совершить небольшой аргументированный экскурс в духовный мир изначального арийского мира с целью вновь извлечь на свет некоторые фундаментальные элементы нашей общей Традиции, уделив особое внимание арийскому пониманию войны, борьбы и победы.

Естественно, что для древнего арийского воина война как таковая означала вечное сражение между метафизическими силами. С одной стороны — светлое олимпийское начало, солнечная и ураническая реальность, с другой — жестокое насилие титано-теллурического начала, варварского в классическом смысле этого слова и женственно-демонического. Находя свое выражение в тысячах образов, тема этого метафизического противостояния присутствует во всех традициях арийского мира. Всякое сражение на материальном уровне рассматривалось, в той или иной степени, как отражение этого высшего противостояния. И поскольку арийцы считали себя войском олимпийского начала, сегодня необходимо вновь стать на путь древних ариев, и с этой позиции рассматривать не только право ариев на власть как в высшей степени законное, но и саму имперскую концепцию, чья духовная суть очевидна. Согласно представлениям этого традиционного мира, вся реальность становилась символом. Это справедливо и для войны, рассматриваемой с субъективной и внутренней точки зрения. Таким образом, война и путь к божественному могут стать едины.

Важнейшие свидетельства, оставленные различными нордическими традициями, всем нам хорошо известны. Тем не менее, следует отметить, что эти традиции в том виде, в котором они до нас дошли, фрагментарны и смешанны. Слишком часто они представляют собой самые высокие арийские изначальные традиции, низведенные до народных суеверий. Но это не помешает нам выделить некоторые важные моменты.

Прежде всего, как всем нам известно, «Валгалла» является столицей небесного бессмертия, предназначенной в первую очередь для героев, павших на поле боя. Владыка этих мест, Один-Вотан, представлен в «Саге об Инглингах» как тот, кто своей символической жертвой на космическом древе Иггдрасиль указал воинам путь, ведущий к божественным чертогам, обители вечной жизни. В соответствии с этой традицией, фактически ни один ритуал или жертвоприношение не были столь любезны Высшему Божеству, ни одно усилие не давало более сладостных неземных плодов, как жертва собственной жизни на поле боя. Более того, за темной символикой «Дикой орды» также сокрыт следующий фундаментальный смысл: посредством воинов, которые, погибая, приносят жертву Одину, создаются те самые обряды, что понадобятся Богу в последней решающей битве Рагнарек, или в битве против фатальных «сумерек Богов», угрожающих миру с древнейших времен. Здесь явно прослеживается подлинно арийский мотив метафизической борьбы. В «Эдде» сказано буквально следующее: «Великое множество там [в Валгалле] народу, а будет и того больше, хоть и этого покажется мало, когда придет Волк». Волк выступает здесь образом темных и диких сил, которые мир Асов сумел подчинить.

Арио-иранская концепция Митры, «воина, который никогда не спит», является, по сути, выражением той же самой традиции. Митра — это тот, кто во главе Фраваши и своих верных соратников бьется против врагов арийского Бога Света. Чуть позже мы еще вернемся к Фраваши и выявим их прямую взаимосвязь с Валькириями нордической традиции. С другой стороны, мы попытаемся также раскрыть смысл «священной войны» путем сопоставления с другими традициями.

Не стоит удивляться, если в этой связи мы обратимся к исламской традиции. Исламская традиция заняла место традиции арио-иранской. Концепция «священной войны» и, по меньшей мере, в том, что касается исследуемых здесь идей, пришла к арабским племенам из мира иранской мысли. Таким образом, в исламской традиции присутствует элемент некоего позднейшего возрождения изначальной арийской традиции, и с этой точки зрения она, несомненно, может быть нами использована.

Предполагается, что в этой традиции различают, по сути, две «священные войны», а именно — «великую» и «малую». Такое различие базируется на словах Пророка, который по возвращении из военного похода сказал: «Мы вернулись с малой священной войны на великую священную войну». В данном контексте великая священная война имеет духовный статус. Малая же священная война, напротив, является борьбой физической, материальной — войной, проходящей в этом мире. Великая священная война («джихад») — это борьба человека со своими внутренними врагами, с тем, что находится в нем самом. Точнее, это борьба сверхчеловеческого элемента в человеке со всем инстинктивным, привязанным к страстям, хаотичным, подчиненным силам природы. Точно такая же идея присутствует в «Бхагавад-Гите», этом великом древнем трактате арийской воинской мудрости: «Познав то, что выше разума, покорив низшее „я“ высшим „Я“, порази, о Могучерукий, трудно-победимого врага в образе вожделения». Обязательным условием для внутреннего освобождения является полное и окончательное уничтожение противника.

В контексте героической традиции такая малая священная война, то есть война как внешняя борьба, служит исключительно средством для реализации войны великой. По этой причине, в текстах выражения «священная война» и «путь к Богу» зачастую являются синонимами. К примеру, в «Коране» читаем: «Пусть же сражаются на пути Аллаха», — т. е. на Священной Войне, — «те, которые покупают за ближайшую жизнь будущую! И если кто сражается на пути Аллаха и будет убит или победит, Мы дадим ему великую награду». И далее: «А у тех, которые убиты на пути Аллаха, — никогда Он не собьет с пути их деяний: Он поведет их и сохранит в порядке их состояние и возведет их в рай, который Он дал им узнать». Здесь присутствует аллюзия на физическую смерть на поле боя, на «победоносную смерть», что находит свое точное соответствие во всех классических традициях. Та же самая доктрина также может быть истолкована в символическом смысле. Тот, кто на «малой войне» переживает «великую священную войну» рождает в себе силу, которая готовит его к преодолению кризиса смерти. Но точно так же, не умирая физически, возможно посредством аскезы Действия и Сражения, пережить опыт смерти, одержать внутреннюю победу и обрести «больше, чем просто жизнь». В эзотерическом толковании «Рай», «Царствие Небесное» и сходные выражения являются не более чем символами и формулировками, придуманными для простых людей, чтобы описать состояния трансцендентного просветления на более высоком, чем жизнь и смерть уровне.

Этими соображениями стоит руководствоваться как предпосылкой, чтобы вновь обрести идеи, скрытые за внешним аспектом Христианства. Эти идеи северо-западной героической традиции были вновь обретены во времена Крестовых Походов. В средневековых Крестовых Походах за Освобождение Храма и Завоевание Святой Земли в большей степени, чем это обычно предполагают, присутствовали явные точки соприкосновения с нордической традицией, в которой упоминается о мифическом Асгарде, далекой земле Асов и Героев, куда не торопится смерть и чьи обитатели обладают бессмертием и сверхчеловеческим покоем. Священная война предстает как война полностью духовная, вплоть до того, что она может быть уподоблена пророчествам об «очищении огнем, подобным огню чистилища, перед смертью». «Есть ли большая слава, чем выйти из боя увенчанным лаврами? И великая слава завоевать венец бессмертия на поле боя!» — убеждает тамплиеров Бернар Клервосский.

Понятие «абсолютной славы», которая согласно теологам присуща Богу на высочайшем из небес, также восходит к Крестовым Походам. Именно поэтому Святой Иерусалим предстает в своей двойственности: как град дольний и горний, а Крестовый Поход рассматривается как великое восхождение, ведущее прямо к бессмертию.