Традиция и раса

Различные военные превратности судьбы в Крестовых Походах сначала вызвали удивление, смущение и даже кризис веры, но, в конце концов, произвели благотворный эффект на идею Священной Войны, очистив ее от всего материалистического. Без сомнения, неудачу в Крестовом Походе можно сравнить с добродетелью, которую преследует злой рок. Ценность этой неудачи могла быть понята и оценена по достоинству исключительно в ее связи с неземным путем. Таким образом, формировалось (по ту сторону победы или поражения) суждение о ценности духовного аспекта действия. Приходило понимание того, что Священная Война имеет ценность сама по себе, вне зависимости от своего зримого материального исхода, как средство для достижения сверхчеловеческой реализации путем действенного принесения в жертву человеческого элемента.

Именно эта идея, возведенная до метафизического уровня, вновь встречается нам в уже упоминавшемся известном индоарийском тексте — в «Бха-гавад-Гите». Жалость и человеческие чувства, которые мешают воину Арджуне вступить в схватку с противником, расцениваются Богом как «непонятные, недостойные ария… ведущие не к небесам, а к бесчестию». В наставлении воину говориться: «Или тебя убьют, и ты попадешь на небеса, или, победив, ты насладишься земным царством. Поэтому встань, о сын Кунти, и решайся на битву». Внутреннее состояние, которое способно преобразить малую священную войну в великую, должно быть следующим: «…Полностью отдавшись действию», — утверждает Бог, — «сосредоточив сознание на истинном „Я“, освободившись от желаний, эгоизма и беспокойств, сражайся». В таких недвусмысленных выражениях утверждается чистота действия, которое должно быть желанным само по себе, выше всех человеческих страстей и стремлений: «Считай, что на карту поставлены страдания, богатство или нищета, победа или поражение. Поэтому подготовься к сражению; так ты избегнешь греха».

В качестве дополнительного метафизического обоснования, Бог объясняет различие между непреходящей абсолютной духовностью и иллюзорным существованием, включающим в себя телесное и человеческое. С одной стороны — метафизическая ирреальность того, что можно утратить (например, бренное тело земную жизнь, которые преходящи), и осознание того, что потеря может стать обретением. С другой стороны — Арджуна, проходя через подобный опыт проявления мощи божественного начала, вплотную приближается к осознанию неодолимой силы трансцендентного. Перед величием этой силы всякая обусловленная форма бытия предстает отрицанием. Там, где это отрицание отсутствует, там, где такая обусловленная форма бытия разрушена или вывернута наизнанку, эта сила проявляется особенно ярко.

Обрести необходимую для героического преобразования личности энергию можно, поступая соответствующим образом: когда воин действует сообразно описанным выше чистоте и духу абсолюта, разрывая цепи человеческого, призывает Божественное как метафизическую силу, он принимает активную силу в себя и обретает в ней исполнение своей мечты и освобождение. Яркое сравнение мы находим в другом тексте, относящемся к той же традиции: «Жизнь как лук, душа как стрела, абсолютный дух как цель, которую должна поразить стрела. Соединитесь с этим великим духом, подобно стреле, вонзающейся в цель».

Если мы сумеем увидеть здесь высочайшую форму духовной реализации через борьбу и героизм, тогда действительно становится важным, что это знание представлено в «Бхагавад-Гите» продолжением изначального солнечного арийского наследия. В самом деле, оно было передано «Солнцем» первому законодателю ариев Ману, и затем хранилось длинной чередой царей-посвященных. За многие века эти знания были утрачены, однако Божественное вновь открыло их, но не набожному жрецу, а представителю воинской знати — Арджуне.

Все, что мы рассматривали здесь до сих пор, также позволяет понять глубокий внутренний смысл, лежащий в основе всех классических нордических традиций. Следует отметить, что в этих древних традициях с поразительным постоянством повторяются определенные символические образы: прежде всего, образ души, как образ демона, двойника и духа, а также образы дионисийских присутствий, богини смерти и богини победы, которая часто представляется в виде богини битвы.

Чтобы яснее понять взаимосвязь между всеми этими сущностями, необходимо рассмотреть значения, которые обретает душа, будучи представлена в виде демона, духа или двойника. Люди древности символизировали посредством образа демона или своего двойника глубинную силу, которая является, так сказать, «жизнью жизни», поскольку управляет всеми процессами, как телесными, так и духовными, недоступными обычному сознанию, но которые, тем не менее, несомненно, определяют бытие и судьбу индивидуума. Существует тесная связь между этими сущностями и мистическими «силами расы и крови». Так, например, демон имеет во многих отношениях сходство с богами домашнего очага, мистическими сущностями рода или племени, о которых Макробий писал: «Это боги, которые поддерживают в нас жизнь. Они питают наше тело и направляют душу». Таким образом, можно сказать, что между демоном и обыденным сознанием существует связь того же рода, что и между началом индивидуализирующим и началом индивидуализированным. Индивидуализирующее начало, согласно учениям древних, выступает как сверхиндивидуальная сила и, следовательно, стоит выше рождения и смерти. Индивидуализированное начало — это сознание, обусловленное телом и внешним миром, уделом которого обычно является либо исчезновение, либо существование весьма эфемерное, свойственное миру теней.

Примерно то же значение, что и образ демона, в нордической традиции имеет образ Валькирий. Этот образ во многих текстах сливается с образом фильгии, или активной духовной сущности в человеке, обладающей способностью влиять на его судьбу. Подобно кинфильгии, валькирия (как и римские боги очага) — есть мистическая сила крови. То же относится и к фраваши арио-иранской традиции. Фраваши, как пишет один известный ориенталист, «это внутренняя сила каждого человека, которая поддерживает его с момента рождения и на протяжении всей жизни». Наподобие римских богов очага, фраваши находятся в контакте с изначальными силами расы и, в то же время, являются, как и валькирии, основными богинями войны, дарующими удачу и победу.

Итак, что же общего между этой таинственной силой, которая представляет глубинную душу расы и трансцендентную сущность человека, и богинями войны — вот тот вопрос, который нам предстоит обсудить и понять? Чтобы лучше уяснить этот момент, надо вспомнить, что у древних индоарийцев существовало представление о личном бессмертии, имеющем, так сказать, аристократическую, дифференцированную природу. Не все смогут избежать исчезновения, этого лемурического полусуществования, древними символическими образами которого были Гадес и Нифельхейм. Бессмертие — привилегия немногих, и, по представлениям ариев, оно уготовано в первую очередь героям. Бессмертие — и не в качестве тени, а в качестве обожения — удел только тех, кто своими деяниями на духовном поприще смог подняться с одного природного уровня до следующего. Здесь я, к сожалению, не могу привести доказательства в пользу следующего моего утверждения: фактически, подобные действия духа приводят к трансформации индивидуального «Я» нормального человеческого сознания в глубинную сверхчеловеческую, индивидуализирующую силу, которая находится по ту сторону рождения и смерти и которой, как уже отмечалось, соответствует понятие «демон».

Но все же демон находится далеко за пределами всех конечных форм, в которых проявляется. И не только потому, что представляет собой изначальную силу всей расы, но также из-за интенсивности своего проявления. Резкий переход от обычного сознания к силе, символизируемой демоном, приводит в конечном итоге к разрушительному кризису, схожему с ударом молнии и вызываемому слишком высоким для человека напряжением. Таким образом, можно предположить, что в исключительных условиях демон также может проявиться в индивидууме и заставить его пережить некое подобие опыта деструктивного трансцендентного перехода: в этом случае будет иметь место нечто подобное активному опыту смерти. Второе соответствие здесь проявляется особенно четко: образ двойника или демона из мифов древности сливается с божеством смерти. В древней нордической традиции воин видит свою собственную валькирию непосредственно в момент смерти или смертельной опасности.

Пойдем дальше. В религиозной аскезе умерщвление плоти, отказ от своего «я», напряженное ощущение своей беззащитности перед Богом — основные средства, с помощью которых пытаются вызвать вышеуказанный кризис и успешно преодолеть его. Всем известны такие выражения, как «мистическая смерть» или «темная ночь души» и т. п., обозначающие подобное состояние. С другой стороны, в рамках героической традиции путь к той же цели представлен активным напряжением, дионисийским высвобождением элемента действия.

Возьмем, к примеру, на более низком уровне соответствующий феноменологии танец, который используется как священная техника пробуждения глубинных сил через экстаз души. В жизнь индивида, освобожденного дионисийским ритмом, подобно прорастающему основному жизненному корню, вторгается жизнь иная. Эту силу представляют символические понятия: «дикая орда», эринии, фурии и прочие сходные духовные сущности. Все они соответствуют проявлению демона в его ужасающей и активной трансцендентности. На более высоком уровне находятся боевые и спортивные игры, а еще выше — сама война. Таким образом, мы опять возвращаемся к изначальной арийской концепции и воинской аскезе.

На пике опасности в героическом сражении признается возможность проживания такого сверх-нормального опыта. Так что латинский термин ludere — играть роль, бороться — очевидно, содержит идею освобождения. Это один из многочисленных намеков на определенное свойство сражения — разрыв с ограниченностью личности, высвобождение сил, спрятанных в глубине. Здесь можно усмотреть основополагающий принцип третьей взаимосвязи: демоны, боги очага, как индивидуализирующее «Я», идентичны не только фуриям, эриниям и другим свободным дионисийским сущностям, которые, со своей стороны, имеют много общих черт с жаждой смерти; они имеют также схожее значение в связи с девами, которые в сражении ведут героев в атаку, с Валькириями и Фраваши. Например, Фраваши описываются в священных текстах как «ужасные, всесильные», «те, кто прислушиваются и даруют победу тем, кто их призывает», или, говоря точнее — тому, кто их вызывает из глубины самого себя. Отсюда недалеко до последней аналогии. Те же самые воинственные сущности арийской традиции получают, в конечном счете, статус богинь войны; такая метаморфоза указывает на счастливое завершение переживания внутреннего опыта. Демон, или двойник олицетворяет глубокую сверхиндивидуальную мощь в своем скрытом по отношению к обычному сознанию состоянии. Таким образом, фурии и эринии олицетворяют освобождение из цепей и демоническое вторжение, а богини смерти — валькирии, фраваши и проч. связаны с теми же ситуациями, возможными в ходе героического сражения.

Точно также богиня победы является выражением триумфа «Я» над этими силами, победоносное стремление преодолеть опасность, таящуюся в экстазе и надличностных формах разрушения, опасность, всегда скрытую за яростным моментом великого дионисийского действия, а также действия героического. Это импульс к поистине надличностному духовному состоянию, дарующему герою свободу, бессмертие, внутреннюю непобедимость, выражен в формуле «превратить два в одно» (речь идет о двух составляющих человеческой сущности). Здесь описывается результат такого синтеза в рамках мифического мировосприятия.

Перейдем теперь к доминантному значению этих изначальных героических традиций, то есть к мистической концепции победы. Основной предпосылкой здесь является признание действенного соответствия между физическим и метафизическим, между видимым и невидимым. Это признание осознается там, где действия духа являют сверхиндивидуальные черты и выражаются через реальные действия и факты. Духовная реализация на такой основе становится тайной душой определенных истинно воинских подвигов, чьим высшим выражением является сама победа. В этом случае все материальные аспекты военной победы становятся выражением действия духа, которое привело к победе, точкой соединения внешнего и внутреннего. Победа становится подобной видимому знаку посвящения в мистическое возрождение, произошедшее в самом себе. Фурии и Смерть, которым воин бросил вызов материально на поле брани, противостоят ему также внутренне, скорее в духовном плане, в форме грозного вторжения глубинных сил собственной личности. Если ему удастся одолеть их, победа будет за ним.

В этой связи объясняется также, почему каждая победа приобретает особый священный смысл в мире Традиции. Именно поэтому опытный военачальник, завоевавший славу на полях сражений, чувствовал присутствие и переживал опыт преобразующей его мистической силы. Глубокий сверхземной смысл, рождающийся из славы и героической «божественности» победителя, становиться, таким образом, более понятным. Этим же объясняется, что древняя римская традиция победы имеет скорее сакральные, нежели военные черты: повторяющаяся символика древних арийских традиций богинь победы, валькирий и иных подобных сущностей, которые ведут на небо душу воина, подобного дорическому Гераклу, принимающему от богини Ники венец, который введет его в круг олимпийских бессмертных. Этот символ предстает теперь в совершенно ином свете, и становиться понятно, что расхожая точка зрения, что, дескать, все это лишь «поэзия», риторика и басни, является совершенно неверной и поверхностной.

Современная мистическая теология учит, что во славе совершается освящающее духовное преображение. Поэтому во всей христианской иконографии вокруг головы святых и мучеников изображается нимб славы. Все указывает на то, что речь идет о наследии, хотя и очень оскудевшем, наших самых высоких героических традиций. И в самом деле, арио-иранская традиция говорит о небесном огне Хварено, который символизировал славу и который нисходил на царей и подлинных вождей, делая их бессмертными и позволяя, таким образом, становиться воплощенным свидетельством победы… Древняя царская корона с лучами как раз и символизировала славу, пылающую подобно солнечному и небесному огню. Свет, солнечное великолепие, слава, победа, божественная царственность — эти образы находились в центре арийского космоса и были тесно связаны друг с другом — и не в качестве абстракции или выдумки, а как ясное выражение совершенно реальных сил и сфер. В данном контексте мистическая доктрина борьбы и победы представляет собой светлую вершину нашей общей концепции действия в традиционном смысле.

Эта концепция сегодня снова взывает к нам. И мы в состоянии понять ее, конечно при условии, что дистанцируемся от ее внешних или обусловленных временем проявлений. Сейчас, как и раньше, необходимо победить духовную усталость и анемию, порожденную упрощенными абстрактными умозаключениями, либо жалкими благочестивыми сантиментами, и, таким образом, преодолеть материалистическую дегенерацию действия. Что лучше может подойти для достижения этой цели, как не вышеупомянутые идеалы арийской древности?

Но это еще далеко не все. За последние годы материальное и духовное напряжение достигло на Западе такой степени концентрации, что его можно преодолеть только путем борьбы. В современную эпоху, в условиях военного времени это напряжение необходимо контролировать и преобразовать в динамику новой цивилизации, и не только посредством абстрактных идей, общих допущений и уже известных, хотя и неосознанных мифов. Сегодня, чтобы над руинами поверженного и проклятого мира для Европы занялась заря новой эпохи, требуется гораздо более глубокое и существенное действие.

Однако в этой перспективе многое будет зависеть от того, какую форму индивид придаст боевому опыту: сумеет ли он подняться до уровня героизма и самопожертвования, как личного катарсиса, как средства освобождения и внутреннего пробуждения. И не только для окончательного и триумфального выхода из перипетий нынешнего бурного периода, но также и для придания формы и смысла тому порядку, который установит победа. Это задача наших бойцов — внутренняя, невидимая, лишенная красивых жестов и высоких слов — будет иметь решающий характер. Именно в ходе самого сражения и необходимо пробуждать и укреплять силу, которая, преодолевая мучения, лишения и кровь, будет всем способствовать новому созиданию своим великолепием и всемогущим миром. Поэтому сегодня необходимо постигать действие в чистом виде на поле битвы, и не только в смысле мужской аскезы, но также и великого очищения на пути к высшим формам жизни, представляющим ценность самих по себе. В то же время это означает, в определенном смысле, возврат к древней арийской традиции. Из глубины времен долетают до нас слова: «Жизнь, как лук, душа, как стрела, абсолютный дух, как цель, которую должна поразить стрела». И сегодня тот, кто в бою находит себя в этом образе, сумеет выстоять там, где падут другие; он будет обладать неодолимой силой. Этот новый человек преодолеет в себе всю драму, всю темноту и хаос, он будет приближать наступление новых времен, начало нового развития… Этот героизм лучших, согласно определению изначальной арийской традиции, может на самом деле приобрести пробуждающую функцию, функцию восстановления контакта, утерянного за много веков, между миром и сверх-миром. Тогда сражение перестанет быть всего лишь ужасной большой бойней, не обретет характер отчаянной безысходности, вызванной жаждой власти, но превратится в доказательство права и миссии великого народа. В этом случае состояние мира не будет означать погружение в каждодневную обывательскую тьму или удаление от духовного напряжения борьбы, но напротив — реализацию такого напряжения.

Именно ради этого сегодня мы вновь хотим обрести принципы наших предков, прекрасно выраженные в словах: «Кровь героев священнее чернил мудрецов и молитв верующих». Именно эта идея лежит в основе традиционной концепции, в соответствии с которой в священной войне в гораздо большей степени задействованы не люди, а изначальные мистические силы расы. Это они, эти первозданные силы, создают мировые империи и даруют человеку победоносный мир!

Наследие Юлиуса Эволы и расовая идея

[текст отсутствует]

Выходные данные

Зарубин Е.В., перевод с итальянского, 2006.

«ТОЛЕРАНТНОСТЬ», 2007.

Редактор А.В. Лыгов

Технический редактор Г. О. Мальков

Корректоры Н. Л. Крученый, Д. С. Кротов

Тираж 300 экз.