Взяв работу Маремша за отправную точку, морфолог Адольф Бехмен сделал органичность в ботанике своим главным предметом изучения. «Растительноподобие, — объясняет он, — является ничем иным, как обобщением тех специфических органических качеств, которые растения имеют в общем случае». Он продолжает приводить список таких аспектов, как неподвижность, вертикальность, цвет и текстура, и он очень подробно исследует их природу и смысл в своей книге «Заметки относительно растительной семантики». Бехмен особенно глубоко проводит исследование текстур, которые в некоторых случаях предоставляют ключ к восприятию. Особенно известен его эксперимент с интерпретацией рисунков лимона, описанный в книге и иллюстрированный настоящими фотографиями, использованными в тесте. Эксперимент состоял в обозначении некоего фрукта, представленного на нескольких очень чётких фотографиях. Одна из них была точной цветной репродукцией лимона, видимого сбоку. Другая изображала тот же самый фрукт в чёрно-белом изображении. На третьей лимон был окрашен в оранжевый цвет, а четвёртая изображала апельсин, окрашенный в лимонно-жёлтый цвет. Вполне очевидно, что распознание первой фотографии не представляло никаких трудностей, тогда как чёрно-белый рисунок давал сходные результаты (97 процентов из опрошенных признали его лимоном). Но окрашенный в оранжевый цвет лимон был интерпретирован 86 процентами как апельсин, а окрашенный в цвет лимона апельсин 91 процентом как лимон.
Из этого примечательного случая Бехмен делает вывод, что в ходе нашей оценки растительноподобия мы отдаём приоритет цвету (который может легко обмануть нас), и только в его отсутствии мы обращаем своё внимание на форму и текстуру, которые либо по аналогии, либо по предшествующему опыту определят объект конкретно как лимон, менее конкретно как плод, и в общих чертах как что-то принадлежащее растительному царству.
Эксперименты австрийского морфолога имеют особую важность для понимания параллельной ботаники, которая в огромном большинстве случаев представляет только форму и текстуру как характеристики для идентификации. Его недавнее открытие устраняет вероятность того, что наше непосредственное распознание их как части растительного царства было каким-либо образом обусловлено предыдущим непосредственным опытом. Отсутствие цвета, зачастую тревожные обстоятельства и морфологическая причудливость отдельных частей могли бы сильно затруднить наше понимание этой области. Несмотря на это, растительноподобие целого растения и особенностей его текстуры столь очевидно, что не оставляет сомнений в том, что параллельные растения принадлежат к остальной флоре земли; и только более тщательное их изучение определит их как параллельные.
Среди особых случаев, исследованных Бехменом, есть один особенно интересный, обладающий морфологическими характеристиками как параллельной флоры, так и человеческих артефактов. Это Solea, хранящаяся в небольшом музее в Бэкстоуне, штат Массачусетс. Растение является реконструкцией, датированной концом восемнадцатого столетия и приписанной некоему Франко Касони, итальянскому иммигранту родом из Лигурии, который поселился вместе с семьёй в Бэкстоуне при несколько туманных обстоятельствах. Там он работал как резчик по дереву, зарабатывая хорошую репутацию своей профессии, особенно за декоративную резьбу с цветочными мотивами, которая всё ещё украшает интерьеры белых аристократических зданий небольшого города Новой Англии. Его модель Solea была сделана под руководством ирландского моряка Доминика МакПерри, который утверждал, что видел настоящее растение на острове в архипелаге Карадес. Эта Solea, гипсовой отливкой которой владеет Laboratorio delle Campora, является одной из наиболее хорошо известных нам. Её растительноподобие образцово в том смысле, что оно в совершенстве отражает все наиболее характерные особенности растения: явно выраженную вертикальность, настолько крайнюю неподвижность, что она кажется находящейся вне времени, органическое качество выпуклостей и наростов, даже следы болезни и повреждений (интересный случай парамимезиса) — всё это вносит вклад, несмотря на странное несоответствие термина, в несомненное признание её как параллельного растения, типично лишённого функции или содержания в любом их виде. Хотя фактически она сделана человеком, её наличие — так ясно завершающееся в ней самой — обладает тем таинственным качеством самопредставления, которое Бехмен называет «Selbstsein».
Solea из Бэкстоуна установлена на основании из более тёмной древесины, также, по всей вероятности, работы Касони. Оно очень красноречиво свидетельствует о её рукотворности как скульптуры, и укрепляет мнение о её растительноподобии. Это именно такое добавочное приспособление, какое должно быть, в том смысле, что оно служит дополнением другому предмету чисто в функциональном отношении. Это основание круглое и стоит на трёх шаровидных выпуклостях, чтобы избежать возможного повреждения насекомыми или сыростью, в то же самое время обеспечивая максимум устойчивости. Три концентрических круга, разделённые одинаковым расстоянием, не имея иной функции, кроме сугубо эстетической, придают вещи в целом скромную претензию, которая в контексте провинциального музея сразу характеризует её как «музейный образец». Если Solea не представляет собой ничего иного, кроме самой себя, очертания основания ясно выражают обычные функции рукотворного предмета. Растение и основание вместе представляют собой красноречивый символ конфликта между двумя видами вещей, которые наполняют наш мир.
Органичность ботанического типа является наиболее очевидным и самым общим аспектом параллельной флоры. Отсутствие органов, функций, сущности и роста мешает нам описывать параллельные растения аналитически. Тогда как трактаты по обычной ботанике включают длинные главы об эволюции, цитологии, питании, размножении и росте растений, параллельная ботаника, безматериальная по своей природе, не даёт нам ничего из того, что мы можем анализировать, кроме морфологии. Но, как мы наблюдали в других местах, известные виды немногочисленны, а образцы редки и труднодоступны. По тем же причинам невозможна систематическая морфология, основанная на достаточном количестве отдельных наблюдений, направленных на достижение статистически достоверных результатов. К сожалению, мы вынуждены довольствоваться сообщениями и наблюдениями, зарегистрированными в научных журналах, и даже они единичны и не всегда надёжны.
В отношении размера растений можно немного добавить к тому, что известно ботанике в целом. Что касается нормальных растений, у них наблюдается большое разнообразие даже в пределах одного вида. Вполне естественно, [у параллельных растений] вариации по размерам отсутствуют: в параллельной ботанике рост не происходит, её растения являются результатом постоянной остановки во времени. Размер известных и зарегистрированных растений меняется от размера Ninnola preciosa, которая никогда не превышает три миллиметра в высоту, до Fontanasa Stalinska, которую Муянский описывает как «выше, чем знаменитый дуб в Пушкинском парке». Есть Giraluna высотой десять сантиметров, тогда как самая высокая Giraluna gigas в группе леди Изобель Миддлтон насчитывает почти четыре метры в высоту. Хотя Solea в целом не превышает полтора метра, нам известна Solea argentea (из Амендипура), которая достигает трёх метров. В пределах одной и той же разновидности самая большая разница в размерах отмечена у параллельного ложногриба Protorbis, который варьирует от нескольких сантиметров у индийского P. minor до двадцати двух метров и больше у Protorbis, который сравним по объёму с [холмами] «mesas» в Колорадо и Нью-Мексико.
Табл. VIII Растения кумоде
Один необычный и довольно волнующий случай — это случай с измерениями Anaclea, обнаруженной Камикочи Киомаса из Осакского университета. Примерно в пятнадцати километрах от Нары, древней столицы Японии, известной своими храмами и памятниками, среди которых есть гигантская статуя Будды, называемая Дайбуцу, есть живописная долина, с поверхности которой, подобно большим островам, поднимаются семь холмов, которые отдалённо напоминают расположение и размерность семи холмов Рима. Общее название этих холмов — Кумосан, от растения, называемого кумоде и похожего на мирт (табл. VIII), которое покрывает почти всю их поверхность. Поздней весной кумоде выпускает фиолетовый цветок с семью лепестками, замечательно сладкий запах которых привлекает миллионы пчёл из всех уголков провинции Ямашима. Знаменитый мёд, называемый гокумодемоно, получает свой особый аромат от этих цветов. В церемонии, с которой начинаются живописные празднества Ура Мацури, гокумодемоно переносят наверх в бронзовом сосуде, который датируется восьмым веком, и затем выливают на ноги Дайбуцу под звуки священных гимнов и молитв.
Камикочи, один из наиболее известных японских биологов, родился в Наре. Убеждённый буддист, он каждый год возвращается в Нару на празднества Ура Мацури, и он часто удаляется в тростниковую хижину в долине Хигашитани, около холмов Кумозан, для недели духовных упражнений. Именно во время своего уединения в 1970 году Камикочи сделал своё блестящее открытие. Когда он был на прогулке, его взгляд случайно упал на группу необычных цветов на вершине холма, скрывающихся среди кумоде. От них было около сотни метров до того места, где он стоял. У него не было возможности выяснить их цвет, поскольку они появились как чёрные силуэты на фоне яркого неба, но их форма выглядела очень странной. Он обнаружил, что оценить их размер трудно, потому что, кроме окружающих кумоде, у него не было ничего, с чем их можно сравнить.
Камикочи решил взглянуть на цветы поближе и пошёл к вершине. По пути он понял, что имеет место нечто очень необычное. В отличие от того, что обычно случается, когда мы приближаемся к объекту, который мы видели на расстоянии — который постепенно становится больше, пока мы не приблизимся настолько, чтобы коснуться его, и принимает свои надлежащие размеры — эти растения, казалось, не становились больше, когда биолог приближался к ним. Когда Камикочи достиг вершины, они оказались такими же маленькими, какими они показались на расстоянии сотни метров.
Сперва он склонялся к тому, чтобы приписать это явление долгим часам размышления, которому он предавался перед своей прогулкой. Но, когда он повторил эксперимент, результат был тем же самым. Он сделал это в третий раз, заботясь о том, чтобы ни на миг не терять из виду растения, и после этого он был совершенно уверен, что, хотя он подходил к растениям ближе, их видимый размер нисколько не изменялся.
Несколько недель спустя Камикочи возвратился с несколькими своими учениками, чтобы изучить проблему, которую он назвал «метростазис», и которую он описал в докладе на ботаническом конгрессе, проходившем в Цучимачи в 1974 г. Он говорил, что цветы принадлежали к виду (табл. IX) Anaclea taludensis, и максимальная измеренная высота составляла пятнадцать сантиметров. Они абсолютно чёрные, и нет ни малейшего сомнения, что они принадлежат параллельной ботанике. Их невозможно сорвать, потому что они немедленно испаряются при контакте с рукой или любым другим объектом, который не является частью их нормального экологического окружения.
Камикочи, хотя и признавая, что был неспособен дать удовлетворительное с научной точки зрения объяснение этому явлению, относит его к неподвижности во времени, характерной для параллельных растений, и с этой целью цитирует закон Лейбшмидта, гласящий, что «для каждой неподвижности во времени имеется соответствующая неподвижность в пространстве».
«Тип перспективы, — объясняет он, — который уменьшает изображение отдалённого объекта пропорционально его расстоянию от точки наблюдения, предполагает нормальные пространственно-временные отношения. Изменение в фундаментальных качествах одного из этих двух элементов требует необходимости подразумевать изменение в другом». Если на первый взгляд аргумент Камикочи кажется безукоризненным, это заставляет нас задать себе вопрос, почему получается, что другие параллельные растения не подчиняются тому же самому явлению.
Табл. IX. Anaclea taludensis
Команда неврологов, физиологов и оптиков в Осакском университете теперь работает над проблемой метростазиса. Ни в коем случае не является невозможным то, что какие-то растения могли бы оказывать раздражающее воздействие на человеческое зрение. Гарольд МакЛохан в статье в чикагской «Times» напоминает нам о том, сколь недавно в человеческой истории мы стали принимать простое изображение как действительность. «Для миллионов зрителей, — говорит он, — главные личности нашего времени — атлеты, государственные деятели, популярные певцы и учёные — в большинстве случаев высотой лишь десять дюймов. Мы принимаем их довольно сомнительные размеры без возможности когда-либо проверить их лично».
Цвета растений и их морфологические особенности — часть языка, которым они ведут свой диалог с миром. Именно этими средствами они передают важные сообщения, связанные с самораспознанием и выживанием. Зелёный цвет, характерный для стеблей и листьев, является вторичным эффектом хлорофилла. Он выражает гармоничное функционирование жизненных процессов, за которые в значительной степени ответствен хлорофилл как посредник в питании. Когда эти процессы нарушены патологическим состоянием или приостановлены сезонным увяданием растения, цвет меняется и сигнализирует о том, что происходит.
Функция других цветов, особенно у цветков, является более таинственной. В то время, как зелёный информирует нас о здоровье отдельного растения и потому является простым подтверждением, другие цвета — это обращения, приглашения, вопросы. Они имеют не такое большое отношение к выживанию индивидуума, как к выживанию целого вида. Как выразился Гамильтон: «Для растений, жестокой судьбой лишённых движения, цвета — это тихий язык любви, отчаянной и страстной, язык, который птицы и насекомые, их крылатые посыльные, несут отдалённым от них возлюбленным, также неотвратимо прикреплённым к земле»[19].
Этот английский биолог придерживается мнения, что для параллельных растений, «закреплённых не на земле, а в инертном времени», проблемы выживания не существует. В результате цвет как инструмент или сигнал был бы оправдан только как парамиметическое явление, то есть как уловка в целях маскировки их истинной природы. «Когда это случается, — добавляет он, — мы можем допустить существование исключительной аномалии, потому что параллельные растения лишены всякой жизни, которая существует в потоке времени, и поэтому у них нет никакой потребности в цвете». Замечания Гамильтона, которые сперва кажутся достаточно логичными, содержат два основных недостатка. Для начала, когда он утверждает, что параллельные растения не имеют никакого цвета, потому что они не нуждаются в нём, он со всей очевидностью игнорирует недавний отход от традиционных эволюционных теорий. Портманн обращает наше внимание на факт, что многие природные явления, которые традиционно считались имеющими некоторое функциональное значение по отношению к выживанию, фактически, совершенно ничем не обусловлены и необъяснимы с рациональной позиции. Во-вторых, если правда то, что мы не можем говорить о реальном цвете в случае параллельных растений, отчасти потому что их поверхность — это только внешняя граница внутреннего, то их видимость должна, тем не менее, быть выразимой в терминах теории цветности. Если изменения в степени их непрозрачности и нераспознаваемые нюансы чёрного иногда видны как отсутствие цвета, провал в разноцветном мире, окружающем их, в действительности эти особенности реальны и типичны для параллельных растений, прямо связанные с их способом бытия. Сложно описывать и объяснять эти особенности, потому что они столь же неуловимы и неоднозначны, как сами растения. Жан Паротье пишет: «Тогда как цвета нормальных растений разделяют прямую ясность солнечного света, цвета параллельных растений, кажется, висят в похожей на сон неопределённости ночной тьмы». И далее: «Цвета этих растений стремятся к состоянию ночи. И, насколько трудно найти чистый чёрный даже в самой тёмной ночи, столь же трудно это у параллельных растений».
Гамма оттенков чёрного у параллельных растений меняется от «tete de negre», такого же тёплого и таинственного, как бронзовые скульптуры Родена, до холодного и враждебного чёрного, который Делакруа называет «bois brule». Но у этих различных оттенков чёрного есть странный блеск, который придаёт параллельным растения их удивительно безматериальную и иногда почти призрачную внешность. Это похоже на свет, скользящий по пигментам, вызывая появление и тени, и ярко освещённых участков, размывающих очертания. Поверхность параллельных растений больше, чем на что-либо другое, похожа на патину, находимую на древних бронзовых предметах, которую также трудно описать, но не потому, что она не имеет никакого цвета, а потому, что медленное течение времени смягчило её высокомерную агрессивность, ту самонадеянную самоуверенность, типичную для созданных человеком вещей, пока они новы, и для произведений природы, пока они молоды.
Открытие, которое Теодор Насс сделал случайно, и которое вызвало большой интерес несколько лет назад, показало некоторые таинственные и волнующие аспекты цветовых особенностей параллельных растений, аспекты, которые могут однажды привести нас к более полному пониманию того, что он называет «параллельным чёрным». В течение периода исследования в Laboratorio delle Campora известный швейцарский учёный вставил часть Solea fortius, один из наиболее ценных экземпляров в большой коллекции Кьянти, в блок полиэфимерола, новой пластмассы с пока ещё не объяснёнными свойствами преломления, из-за которого она широко используется для изготовления линз рефрактометров Бунзена. Если полиэфимерол обрезан и установлен под определённым углом, он проявляет свойства, подобные свойствам лазерных лучей. Фактически Насс использовал его, чтобы сделать трёхмерные измерения спирали роста, заметной вокруг Solea, которая, как предполагает Насс, может показывать аналогии со спиралью ДНК.
Когда он заключил часть Solea в куб, он к своему удивлению обнаружил, что внутри пластмассы это растение, в нормальных условиях одно из самых чёрных среди всех параллельных растений, оказалось ярко окрашенным. Насс, будучи совершенно не в состоянии дать логическое объяснение этому явлению, выдвинул гипотезу, что тёмная патина на растении могла фактически быть просто верхним слоем из множества наложенных окрашенных слоёв, своего рода экран, который обычно скрывает пигменты, и через который у нас есть возможность проникнуть при помощи полиэфимерола. Solea, заключённая в центре пластмассового куба, была показана на Выставке Параллельной Ботаники, устроенной совместно с Оффенбахской Конференцией 1973 года, где её загадочное хроматическое поведение привлекло внимание мировой прессы. В интервью для Frankfurter Tagesblat Насс, помимо прочего, указал, что полиэфимерол содержит производное амитокасполитена, редкого и крайне ядовитого вещества. Это неосторожное заявление дало начало расследованию со стороны германских властей, которое всё ещё продолжается. Председатель S.I.M.A., производителей полиэфимерола, дал пресс-конференцию, на которой он заверил журналистов, что были предприняты все должные предосторожности, чтобы защитить здоровье рабочих и штата лаборатории, и что конечный продукт был совершенно инертен и безопасен. Для наглядности он показывал фотографию, где был изображён сам, стоя рядом со своим трёхлетним сыном Йоханном, держащим в своих руках бесформенный кусок полиэфимерола. На второй пресс-конференции Насс заявил, что последующие тесты, проведённые им в области токсичной природы материала, дали полностью отрицательные результаты.
После Оффенбахской Конференции Насс получил грант от Фонда Джеремии Пирелли, который позволил ему продолжить свои эксперименты, включая в них другие параллельные растения, и даже виды обычной ботаники. Первые результаты, хотя и очень изменчивые по степени выраженности, были похожи на те, что получены для Solea fortius. С другой стороны, при испытании нормальных растений явление вообще не имело места. Только одна часть стебля розы сорта «Принцесса Грейс» под пластмассой демонстрировала лёгкий синеватый оттенок, который, согласно Нассу, мог бы быть началом мутации, прелюдией к возможной параллелизации всех роз. Это странное явление, которое теперь известно как окрашивание Насса, ещё не получило удовлетворительного объяснения. Насс проводит свои эксперименты в обстановке высокой секретности, и держится на расстоянии и уклончив даже со своими коллегами по лаборатории. Также не было никакого объяснения тому, как профессор Ванни[20], директор знаменитой итальянской лаборатории, имеющий репутацию благоразумного учёного и педантичного администратора, мог разрешить Нассу экспериментировать на редчайшей и наиболее драгоценной из всей его коллекции Solea, таким образом подвергая её риску полного распада. Возможно, на этот и другие вопросы будут даны ответы на приближающейся конференции по параллельной философии, которая должна проводиться в Токио в 1978 году. Тогда и Насс, и Ванни будут среди выступающих.
Часть вторая. Растения
Tirillus
Подавляющее большинство параллельных растений найдено поодиночке или небольшими группами, которые количеством редко превышают дюжину. Тирилы, как и «лесные щипчики», по своей природе являются общественными и живут плотными группами, которые иногда покрывают большие площади. Особенно много примеров этому найдено в тундрах Земли Акермана, недалеко от пролива Бортова, где бесконечные поля тирилов тянутся, насколько хватает глаз, исчезая лишь в морозной дымке арктического горизонта.
Изо всей параллельной флоры тирил имеет самое широкое и наиболее различающееся (табл. X) географическое распространение. От арктических тундр до Перуанских Анд, от сибирских степей до mesas Паталонии, от Дельты Омара до берегов Залива Добрых Друзей, учёные и путешественники, интересовавшиеся ботаникой, отметили присутствие Tirillus vulgaris и его более аристократичных разновидностей: T. major, T. tigrinus (рис. 12), и T. tihirlus extinctus (ископаемая разновидность).
Его скромная форма, столь же простейшая, как у нашей травы, была известна, начиная с незапамятных времён, и отмечена целых три тысячи лет назад на петроглифах индейцев племени мокви, что жили на реке Фремонт в Юте. Теофраст упоминает его в своей «Сельской беседе», а менонитский манускрипт упоминает тирил как пример совершенной и мирной общественной жизни.
Tirillus vulgaris или обыкновенный тирил — прототип остальных видов, достигающий от 18 до 26 сантиметров в высоту и приблизительно сантиметровой толщины. Он живёт плотными группами, иногда по целых четыре тысячи отдельных растений на квадратном метре. Часто растения собраны вместе так тесно, что в препараллельных условиях больным растениям нет возможности увянуть, и они гибнут в выпрямленном положении, поддерживаемые своими соседями.
В параллельной ботанике тирил — единственный вид, у которого нормальные особи могут быть найдены рядом с окаменевшими или фоссилизированными экземплярами. В Ампу-Чичи в Перу, примерно в девяноста километрах от самого высокого пика Чиму-Пичу, палеоботаник Эдвард Г. Кинсингтон обнаружил целые поля фоссилизированных тирилов, которые, очевидно, погибли от какой-то эпидемии; все находятся в отличном состоянии сохранности, и все в вертикальном положении. «Они похожи на поля спорыньи», пишет австралийский палеонтолог, который, будучи молодым человеком, жил некоторое время в Турине, посещая известные университетские курсы Онофрио Пенниси по миопалеонтологии. Поэтому он был знаком с «пьемонтскими рожками» того времени, хотя фактически это было во время Первой Мировой войны, когда мука была не лучшего качества.
«Чёрный цвет» у тирила находится среди наиболее красочных оттенков всех параллельных растений. В немногих тестах, которые были сделаны с помощью хромометра Ферсена, были получены значения F-колебаний от 82° F. до 112° F., что является довольно значительным диапазоном, если задуматься, что цвет чёрных растений главным образом один и единственный. Эти значения не намного ниже, чем полученные для листьев Frenemona taliensa, наиболее сильно окрашенного изо всех параллельных растений.
Можно задать хороший вопрос: почему мы не обладаем более точными данными относительно цвета растения с таким широким географическим распространением? Этому есть много причин: громоздкость и вес хромометра, не поддающиеся контролю изменения в атмосферном давлении, колебания плотности озонового слоя. Но главной причиной, упомянутой ранее, является невозможность перемещения растений с одного места на другое. Эта трудность имеет место не только для тирилов, но и для всех параллельных растений.
Laboratorio delle Campora провела многочисленные эксперименты по перевозке этих растений, но, к сожалению, ни один из них пока не увенчался успехом. Однако, Марчелло Ванни, директор лаборатории, с помощью Валерио Тарквини в настоящее время совершенствует новый тип герметизируемого оборудования, которое, как он надеется, даст положительные результаты в обозримом будущем.
Что касается препятствий для смены среды обитания, мы должны, возможно, повторить несколько общих наблюдений. Как прямой результат их собственной безматериальности, параллельные растения довольно элегантно поддаются словесному описанию, но решительно враждебны к любому методу документации, который угрожает дублировать то, что в них является просто внешностью, особенно посредством ложной «действительности» вроде фотографии.
Таблица X. Тирилы
Рис. 12 Tirillus tigrinus и Tirillus bifurcatus
Были сделаны многочисленные неудачные попытки сфотографировать явно доступные растения, даже при том, что использовалось наиболее усовершенствованное оборудование, которое, казалось, фактически гарантировало успех. Таким образом, за исключением этих попыток и очень немногих предположительно слепков с натурального объекта, наши главные источники информации, к сожалению — устные сообщения и трёхмерные реконструкции, смоделированные или по памяти, или по рисункам, сделанным с натуры.
В любом случае тирил — это наиболее документированное изо всех параллельных растений. С 1972 года Американское Общество любителей тирилов было проинформировано о целых одиннадцати недавно обнаруженных благодаря экспедициям Кинсингтона и Рожера Ламон-Паки из Института Парабиологии Катараса колониях, шесть из которых в Центральной и Южной Америке. Из остальных три находятся в Африке и две в Сибири.
За исключением T. bifurcatus (рис. 12) из Якрузии и аномальных, автопаразитных экземпляров, найденных Каровским на Аркистанском плато, все известные разновидности тирилов обладают сходными морфологическими особенностями. Если они отличаются от прототипа вида T. vulgaris, то это скорее по поведению, чем по форме. Имеется, и это правда, карликовая разновидность, которая обитает на краю Великого Африканского рифта, около озера Киву в Руанде, но возможно, что мы не можем воспринимать её истинные размеры, и что её поведение подобно поведению Anaclea taludensis, наблюдавшейся и изученной японским биологом Камикочи.
Здесь мы приводим список из четырнадцати разновидностей прототипного Tirillus vulgaris, с указанием места, где они были найдены (перепечатано из ежегодника Американского Общества любителей тирилов).
T. odoratus Мексика Сьерра-Мадре
T. silvador Перу Ампу-Чичи
T. oniricus Эквадор Кордильера Реаль
T. mimeticus Бразилия Карима
T. tigrinus Аргентина Кечуа
T. parasiticus Бразилия Рио Самона
T. tirillus Сибирь Якрузия
T. tundrosus Аляска Хельмутланд
T. major Пацифика Западная Патагония
T. omarensis Азия Дельта Омара
T. tihirlus extinctus Иран Сараб Байнах
T. minimus Руанда Озеро Киву
T. bifurcates Сибирь Якрузия
T. bulbosus Германи яБавария
Tirillus oniricus
T. oniricus был в первый раз обнаружен в Эквадоре американским поэтом Джоном Керри («Одинокий Джон»)[21], который передал информацию своему другу биологу Рожеру Ламону-Паки[22], когда узнал об исследовании, которое последний проводил в области параллельной ботаники. Именно этому французскому учёному мы обязаны всей имеющейся у нас документацией этого странного растения, ставшей плодом долгого и упорного изучения во время экспедиций вдоль Кордильера Реаль. На плато Кукута, у подножия великого вулкана Чимборасо, он нашёл небольшие колонии тирилов, описанных Керри, спрятавшиеся среди бесконечных зарослей Ostunia fluensis (тебохо индейцев яварос). На тебохо созревают чёрные и замечательно треугольные семена, которые индейские дети используют для игры в салари, игры, которая в последние годы стала весьма популярной в Скандинавии в цветном пластмассовом варианте под названием Skaap-Skaap (рис. 13). Ламон-Паки пробовал сфотографировать тирилы из Эквадора с помощью специальной линзы Рэмсена с расстояния одного километра, но, к сожалению, там, где должны быть тирилы, фотография показывает только белое пятно.
Рис. 13 Ostunia fluensis и её семена (сверху) и игра Skaap-Skaap
T. oniricus кажется во всех отношениях нормальным тирилом, не выше и не толще, чем его более обычные и доступные сородичи. Тревожной особенностью этого растения является то, что его образ явно откладывается в каких-то пока неизвестных уголках памяти, где с нерегулярными интервалами ощущается его присутствие. После того, как Ламон-Паки первый раз увидел поле этих тирилов, он пострадал от странного недуга, который в первый раз отнёс на эффект высоты. Он сел на валун, в надежде, что всё пройдёт, но образ растений продолжил возвращаться, наполняя его сознание в почти стробоскопической последовательности, но с непредсказуемыми интервалами. Когда ему удалось направить ход мыслей в сторону других воспоминаний, даже из отдалённого прошлого, всё вновь стало нормальным и странное чувство внезапно исчезло. Постепенно он научился управлять явлением, заставляя себя думать вначале о тирилах, а затем о чём-то ещё, таким образом управляя также ощущением небольшого головокружения, которое всегда сопровождало появление мысленного образа растений.
Невролог Теодор Киндерштайн, известный своими экспериментами с галлюциногенными веществами, в течение некоторого времени работал с Ламоном-Паки. По его мнению, явление похоже на то, которое производит бомбардировка сетчатки лучами пламени, полученного от сжигания токскалина. Похоже, что T. oniricus обладает таким свойством, к счастью, редким в природе, вызванным случайными преломлениями световых волн, которые опосредованно излучаются с его поверхности. Возникающее в результате неустойчивое появление образа в памяти пока не получило удовлетворительного объяснения. Ламон-Паки, который подвергся многочисленным нейроцефальным экспериментам в Неврологическом институте в Лионе, научился не вспоминать про Tirillus oniricus, который он обнаружил, в течение строго предопределённых отрезков времени. В этом ему очень помог индийский гуру Аджит Бараханджи, который дал ему уроки умственной деконцентрации и избирательной блокировки мыслей.
Tirillus mimeticus
Поскольку параллельные растения — в отличие от своих близнецов по эту сторону изгороди (мы вспоминаем незабываемую фразу Дулье) — не отягощены конфликтами и борьбой за существование, трудно понять, как получилось так, что на острове Карима в устье реки Рио де лас Альмас должен существовать тирил, столь совершенно замаскированный, что он невидим во всех смыслах и значениях. Ламон-Паки, обнаруживший T. oniricus в Эквадоре, описывает T. mimeticus как чуть более низкий, чем в среднем для нормальных тирилов (примерно двенадцать сантиметров), но имеющий такой же диаметр. Он постоянен по форме, без аромата, и имеет гладкую поверхность заросли. Он живёт небольшими семейными группам, не более шестнадцати особей, поддерживая постоянное расстояние в три сантиметра до своих ближайших сородичей. Ламон-Паки предоставляет нам эту информацию как чисто логический вывод, потому что растение настолько совершенно замаскировано в его среде обитания из чёрной вулканической гальки, что не заметно обычными визуальными способами.
Рис. 14 Tirillus mimeticus и камни
Ламон-Паки услышал об этом тириле от индейцев Канака, что недалеко от Каримы и единственного всё ещё населённого острова архипелага. Вечером одного летнего дня его повезли на Кариму шаман и несколько молодых индейцев и там показали группу тирилов, которые в красном свете заката должны были демонстрировать какие-то остатки формы. Но биолог ничего не увидел. Благодаря помощи индейцев он подумал, что ему удалось прикоснуться к нескольким растениям, которые очень удивили его в свете известной уязвимости всех параллельных растений к человеческому прикосновению. Он сделал большое количество фотографий, используя различные линзы и типы плёнки, и, в отличие от его фотографических неудач в Эквадоре, результат был в некотором смысле положительным. При увеличении можно ясно увидеть каждую деталь закруглённых камней и того, что должно быть T. mimeticus, хотя пока не представляется возможным отличить одно от другого (рис. 34).
Отвечая Ламону-Паки на вопросы по этой теме, индейцы представили мифологическое объяснение явления. Когда шаман умирает, рассказывали они, его душа живёт в водах эстуария и плывёт под водой к островку Карима. Там она появляется и стоит, невидимая среди камней, наблюдая за действиями его живых родичей. Когда оконо искушён возможностью совершить грех насилия, душа-тирил (Tu’i-sa) выстреливает стрелу, которая ранит виновного, наказывая его лихорадкой, болями и рвотой. Фактически оконо никогда не признаются в полной мере о своих телесных болях, чтобы они не могли показать тайные желания насилия. Заболев, эти миролюбивые индейцы прячутся вне селения и проводят время в молчании, а когда бриз дует в направлении Каримы, они успокаивают мстительные души, делая маленькие лодки из сухих листьев саклама, наполняя их цветными перьями и семенами куфолы, и отпуская плыть к острову тирилов. (табл. XI)
Во время своего последнего посещения острова Карима Ламон-Паки видел маленькую флотилию этих крошечных лодок, приплывшую на пляж. Опасаясь, что волна насилия или эпидемия захлестнула соседний остров, учёный упаковал свои сумки и спешно уехал.
Табл. XI Лодка смирения индейцев оконо, сделанная из листьев
Tirillus parasiticus
Паразитический тирил растёт на мёртвых стволах и ветвях деревьев в некоторых (табл. XII) тропических лесах. Обладая нормальными формой и размером, он отличается от других видов тирила главным образом по построению групп. Растения фактически размещены в одну линию через несколько сантиметров одно от другого, и их число в каждой группе всегда нечётно. Поэтому группы симметричные, и эта особенность часто подчёркивается центральным тирилом, который является более высоким, чем остальные.
Эти тирилы — не настоящие паразиты. Термин «паразит» происходит от греческого para (около) и sitos (еда), и подразумевает эксплуатацию состояний или качеств других ради собственного выживания. Это со всей очевидностью не относится к растениям, чьё существование не зависимо от отношений с другими организмами или с окружающей средой, и чей жизненный цикл, если можно использовать такой термин, происходит в неподвижном времени, которое гарантирует постоянство их физических форм.
Название «паразитический тирил» было использовано для описания этих растений Якобом Шейнбахом из Ганноверского университета, который, конечно, понятия не имел о недоразумених, которые создаст это нечаянное крещение. Шейнбах обнаружил растения во время экспедиции по бразильским лесам в области реки Рио Самона и в письме к своему коллеге Метцену использовал слово «паразит», чтобы упростить то, что в ином случае было бы довольно длинным описанием: «Вчера я видел растение, довольно похожее на спаржу, гладкое и неопределённого тёмного цвета с бронзовыми огоньками. Оно росло, очевидно, на коре упавших стволов и больших мёртвых ветвей. Абсолютно очевидно, что это тип паразитического тирила. Будучи не в состоянии в силу очевидных причин дотронуться до растений, я сделал несколько рисунков, которые послал Джеку для публикации. Эти тирилы выглядят, по-моему, совершенно нормальными, но мой дорогой Метцен, как же мы должны объяснить их присутствие на том, что является субстратом, подверженным главным образом биологическому разложению, на стволе, который в тропическом лесу должен сгнить из-за влажности и повреждения насекомыми по прошествии лишь нескольких месяцев? Что случается, когда параллельное растение, по своей природе безразличное к течению времени, вверяет свою судьбу таким сомнительным условиям? Достоверность всей нашей научной работы за последние пять лет находится в рискованном положении, если мы не сможем найти чёткий ответ на этот волнующий вопрос».
По возвращению из Бразилии, Шейнбах начал серию экспериментов с целью отыскать вероятные связи не только между двумя ботаниками, но и между видами времени, которое столь радикально отличающимися способами обеспечивает условия существования параллельных растений и обычных растений. Эти эксперименты всё ещё идут, но в целом все согласны, что у них мало надежд на успех.
Табл. XII Паразитические тирилы
Tirillus odoratus
Мы знаем, что блеск параллельных растений часто усиливается путём появления на них своего рода воска, бесцветного вещества, известного как эмифиллен. Это вещество обычно не имеет запаха, но исключения из этого правила наблюдаются для некоторых разновидностей Giraluna и разновидности Tirillus odoratus из мексиканской Сьерра Мадре. Индейцы мачоле думают, что эта особбенность ответственна за галлюциногенные свойства, которые недавно были изучены командой невропатологов под руководством Карлоса Манчеса.
T. odoratus найден в горах северной части Сьерра Мадре. Это редкое растение, тем более, что среда его обитания — среди вывернутых корней Olindus presiitanus, дерева, которое явно подвергается угрозе исчезновения повсеместно на американском континенте. Этот тирил весьма небольшого размера, едва когда-либо превышающий двенадцать сантиметров в высоту, и почти чёрный. Поскольку он всегда встречается в тени, он фактически невидим. В первой декаде апреля бесконечно тонкий слой эмифиллена испускает сильный кисло-сладкий запах, который обладает свойствами афродизиака для молодых мачоле, вызывая полную страсти реакцию, которая в настоящее время стала полностью ритуализованной.
Мачоле имеют близкое физическое и культурное сходство с уичоле, которые живут на восточных склонах Сьерра. Считается, что эти два племени были первоначально единой группой, и что они оказались разделёнными военными неудачами во время испанского завоевания. Учиоле известны походом пейотерос, ежегодным ритуалом, цель которого состоит в том, чтобы собрать пейоте, гриб, богатый мескалином[23]. Нет ничего невероятного в том, что поход мачоле для сбора T. odoratus связан своим происхождением с известным походом пейотерос, или наоборот; последний, между прочим, является желанной целью некоторых зарубежных любителей, которые приезжают изо всех уголков мира во время короткого сезона пейоте.
У некоторых учёных есть мнение, что поведение мачоле вообще не проистекает из свойств эмифиллена, а скорее из явления коллективного внушения, восходящего к культурным мотивам, которые наделяют ароматный тирил символической и почти тантрической ценностью. Но Манчес, хотя и допускал, что воск, кажется, не содержит никаких известных галлюциногенных веществ, не только приписывает ему мощный эффект афродизиака, но также считает, что это даёт объяснение особой проблемы, с которой столкнулись исследователи этого растения: я говорю о том факте, что тирилы позволяют собрать и унести себя, хотя бы в течение очень короткого времени каждый год.
Как бы то ни было, в первый день апреля мачоле из рассеянных горных общин, которых едва ли больше, чем сотня, собираются в деревне Таичатльпек, которая состоит из дюжины жалких лачуг, грубо построенных из грязи и тростника — и там начинается поход. Молодые женщины, которые также пришли из других поселений, удаляются в большую церемониальную хижину, известную как чептоль. Этот строго женский дом, который является табу для мужчин, обычно предназначен для женщин в состоянии менструации или незадолго до родов, и молодых девушек племени для церемонии их инициации. Он стоит примерно в трёхста метрах от группы лачуг, которые представляет собой Таичатльпек. По этому случаю молодые девушки украшают чептоль лентами из бумажной ткани разного цвета, а в это время старухи с церемонией, которая продолжается большую часть ночи, закрывают дверь большой хижины и запечатывают её снаружи липкой смолой дерева мантека (масляного дерева). Женщины мачоле остаются запечатанными в чептоле на протяжении трёх дней, во время всего похода тириллерос, и всё это время они не спят и не едят. Они почти непрерывно поют низкими голосами и мажут свои тела маслянистым и приятно пахнущимся соком плода тлак, большая глиняная фляга которого стоит в середине хижины; в иное время она совершенно пуста.
Как только первый тирил найден в тени Olindus, тириллерос начинают своего рода марш-танец, который постепенно ускоряется до лихорадочного ритма и продолжается без остановок на протяжении трёх дней и ночей. Когда растения сорваны, они передаются от одного тириллеро к другому так, чтобы каждый мог глубоко вдохнуть аромат. В полдень на второй день, когда сексуальное волнение достигло пика эротической истерии, мужчины начинают свой поход назад, всё ещё танецуя, распевая песни и призывая бога Актапетля.
Держа тирилы высоко над головами, они собираются перед чептолем. По знаку шамана, который один имеет божественное полномочие нарушить табу, шесть тириллерос, известных как «тлоколес», разрубают непрочные двери ударами мачете, и орда тириллерос устремляется в чептоль. Оргия, которая следует за этим, может длиться столько же, сколько марш, два или три дня. Это было описано Джоном Мистерсом, возможно, единственным путешественником, который присутствовал при этом экстраординарном событии, хотя даже он наблюдал его только через щель в задней стене чептоля.
Мистерс добрался до Таичатльпека случайно, как раз в тот момент, когда тлоколес были на стадии разрушения двери в чептоль. Его сопровождал молодой проводник из числа индейцев уичоль. Воспользовавшись волнением толпы перед помещением, Мистерсу удалось привязать своих лошадей к находившемуся рядом дереву и скрыться вместе со своим молодым проводником у задней части здания. Там они остались на большую часть ночи, но затем убежали на рассвете из страха быть обнаруженными. До заката они могли наблюдать, хотя довольно неопределённо, что происходило внутри, поскольку там не было никакого света, кроме солнечного, который проникал через маленький дверной проём. Позже они могли лишь слышать шум от движений тел, стонов, и время от времени общего восхваления богов.
Молодой индеец племени уичоль, который учился в Индейском деловом центре в Гвадалахаре, позже сумел объяснить этнологу смысл того, чему он стал свидетелем. Он сказал ему, что у мачоле вообще тихая семейная и общественная жизнь, основанная, что довольно удивительно, на единобрачии, но не на патриархальной основе. Функция оргии, вызванной Tirillus odoratus — институционализация полного сексуального промискуитета, и таким образом дети, зачатые в течение тех дней, не могут быть отнесены к определённому отцу. Вместо этого они растут без подавления со стороны отца-хозяина, в любви и заботе всего сообщества. У племени мачоле эта система устранила не только известные состояния психического напряжения, вызванные отношениями отец — сын, но также правами наследования и частной собственности. Это произошло также среди учиоле, но по совершенно иным причинам.
Tirillus silvador
К югу от озера Титикака на плато западных перуанских Кордильер, где вначале рос наш домашний картофель, есть множество растений, которые процветают, несмотря на высоту над уровнем моря, и имеют первостепенную важность для рациона индейцев. Это ока (Oxalis tuberosa), уллюко (Ullucus ttberosus) и квиноа (Chenopodium quinoa). В бесплодных областях на несколько сотен метров выше естественных границ обитания этих растений находятся заросли тирилов разновидности T. silvador, которые из-за их странного поведения на несколько лет привлекли внимание учёных.
В общих чертах эти тирилы из Анд не слишком отличаются от других разновидностей, отмеченных в различных более удалённых областях земли. Будучи в среднем около двадцати сантиметров высотой, они живут прижатыми друг к другу в плотных колониях. Их цвет — это цвет классического тирила: тёмно-серый с бронзовым отблеском. Они не имеют запаха и не сменили своего распространения или среды обитания на памяти человека. Из-за какой-то неизвестной атавистической причины индейцы не трогают их, и даже ламы, проходя мимо них на пути с одного пастбища на другое, ведут себя очень осторожно, чтобы не наступить на них.
Экстраординарная и до настоящего времени необъяснённая особенность этих небольших растений — это то, что ясными ночами в январе и феврале некоторые из них, кажется, испускают пронзительные свистящие звуки, которые совершенно отчётливо слышны на расстоянии двуста или трёхста метров от него. Звук похож на голос певчего сверчка, туземного для Кордильер, и многие индейцы полагают, что сверчки прячутся среди тирилов. Их веру усиливает тот факт, что, подобно песне сверчка, свист тирила прекращается, как только кто-то приближается к месту, откуда он, как кажется, раздаётся. Но эксперименты показали, что сверчок не мог выживать выше 3500 метров над уровнем моря, тогда как тирилы растут на высоте 5000 метров выше уровня моря, или даже выше. Хосе Торрес Ласуэго из университета Халуко, который организовал множество экспедиций в [эту] область, изучил проблему вдоль и поперёк, не будучи в состоянии дать какое-либо надлежащее объяснение. Были исследованы тысячи растений, но ни одно не показало никакой морфологической аномалии, которая могла бы каким-то образом позволить производить звук. Гипотеза «полос дуновения», неустойчивых порывов ветра, которые заставляют некоторые расположенные в нужных местах растения вибрировать, вначале казалась имеющей некоторое правдоподобное основание, но тщательные эксперименты показали, что она столь же необоснованная, как все прочие. Торрес выдвинул идею о том, что некие отдельные растения обладали способностью производить звук, и что это имело определённую защитную функцию, чтобы держать лам на расстоянии. Он действительно замечал, что, когда лама приближается к растениям, подача свистящих звуков усиливается, хотя животные, обходящие заросли тирила по краю, кажется, проявляют большую осторожность, чтобы не наступить на них. Однако позже было обнаружено, что между этими двумя явлениями не было никакой связи. Измеренная длина звуковой волны свиста T. silvador составляет 12000 мелодин (система A.S.I.), хотя нам известно, что лама, подобно другим представителям семейства верблюдов, не может воспринимать колебания длиннее, чем 9,000 мелодин.
Команда Торреса установила ряд мини-микрофонов по краю нескольких зарослей тирила и получила много часов записей, которые, к сожалению, имеют только документальную ценность. Тем не менее, этот способный перуанский учёный сказал, что закончил работу над инструментом, способным установить точное место испускания таинственных свистящих звуков. Он надеется, что это может привести к идентификации растений, являющихся источником звуков, что является обязательным первым шагом к любому адекватному объяснению явления.
У индейцев аймара, коренных обитателей Сьерра, есть многочисленные басни и легенды, в которых эти свистящие тирилы выступают как герои. Одна из них особенно известна повсеместно в Перу в форме корридо (популярная песня), происхождение которой восходит ко временам испанской конкисты. Примерно несколько лет назад слова песни были приписаны Мануэлу Гонсалесу Праде (1848 — 99), поэту, эссеисту и радикальному философу, но музыковед Хосе Мануэль Сегура отследил рукопись, датированную 1830 годом, лишь шестью годами позже сражения при Айякучо (декабрь 1824 г.) в которой капитан Сукре, при помощи Боливара, утвердил независимость Перу от испанской короны. В корридо рассказывается об истории патруля испанских солдат под командой печально знаменитого капитана Малегро, занятого поиском Маноло Перчука, молодого индейца, обвиняемого в том, что он убил дюжину конкистадоров своим качупоте. Молодой человек скрылся в хижине на вершине Сьерра, но его предала ревнивая женщина. Однажды ночью испанский патруль осторожно выдвинулся к хижине, которая оказалась окружённой зарослями T. silvador. Вдруг со всех сторон послышался резкий свист. Испанцы подумали, что они попали в засаду, и бежали. Посчитав, что девушка предала их, они приговорили её к смерти.
Лесная пинцет-трава
