Отец Кристины-Альберты

— Я так и поняла, папочка, — сказал Кристина-Альберта, подошла и присела на ручку кресла.

— Спокойной ночи, папуленька, — сказала она.

Задумчивая, пауза.

— По-моему, этот Танбридж мне подходит, — сказал мистер Примби.

— Надеюсь, что так и будет, папуленька. Спокойной ночи.

7

Довольно подробно первый вечер Кристины-Альберты в пансионе «Петунье» был описан потому, что это был образчик всех тихих, не отмеченных никакими событиями вечеров, которые, казалось, предстояли там мистеру Примби. Он запечатлелся в ее памяти как неизмеримая огромность бессобытийности, в которой с ним не может произойти ничего вредного или смущающего. Последняя отдаленная возможность смущения его фантазии словно бы исчезла на следующий день, когда миссис Боун сообщила супруге джентльмена с бакенбардами, что они с мужем на следующий день отбывают в Бат — видимо, им улыбнулась удача. Они сняли именно те комнаты на зиму, именно в том пансионе, который облюбовали давным-давно.

— Танбридж кажется таким унылым, — сказала она. — После Бирмы.

Обед походил на предыдущий. Перелетные Птицы улетели, а мистер Примби поразил себя, Кристину-Альберту, и пухлую горничную, и собравшееся общество, осведомившись, нельзя ли послать (кха-кха) за бутылкой или фляжкой кьянти.

— Это итальянское вино, — сообщил мистер Примби пухлой горничной, чтобы посодействовать ей в розысках. Но в карте доставляемых вин кьянти не значилось, и после беседы, заметно напоминавшей ту, которую накануне вели Перелетные Птицы, столик мистера Примби украсило бургундское из Австралии, а также (по просьбе Кристины-Альберты) бутылка минеральной воды.

После этого проявления инициативы, самоутверждения и безудержной светской смелости мистер Примби до конца обеда ограничивался практически только кха-кхаканьем.

Последующая жизнь в гостиной тоже пустотой уподобилась предыдущему вечеру. Кристина-Альберта выкурила свою, возможно, нелегальную сигарету в салоне, вернее, выкурила она их две, и мисс Маргарет Рустер смотрела на нее сквозь занавес из бус возле комнаты для расчетов, а мисс Эмили втянула воздух носом на верхней площадке лестницы, но сказано ничего не было. А затем мистер Примби последовал за майором Боуном в курительную, чтобы получить всю возможную информацию об изваяния в храмах и религиозных обычаях народов к востоку от Индии. Он был склонен думать, что евангелические предрассудки делали майора Боуна пристрастным. Однако майор Боун в этот вечер не вознегодовал на восточные религии. Он хотел поговорить о Бате, и он говорил о Бате. Он, не скупясь на подробности, поведал мистеру Примби о замечательном случае, имевшем место в Бате. Там он познакомился с джентльменом по фамилии Боун, джентльменом примерно его возраста и несколько на него похожим — с неким капитаном Боуном, который также одно время жил в Бирме. Он изложил почти дословно разные крайне драматичные разговоры между ним и другим Боуном, иногда повторяя то или иное, чтобы уточнить или исправить ошибку. Они тщательнейшим образом сверили свои родословные, но не обнаружили никакой возможности даже самого отдаленного родства между собой.

— Самое странное совпадение, с каким мне довелось столкнуться, — сказал майор Боун. — В Бате. В девятьсот четвертом.

В гостиной господствовали пасьянсы, а миссис Боун разговаривала о Бате. Бодрая жена джентльмена с бакенбардами внезапно повернулась к Кристи не-Альберте и сказала «добчер».

— А? О! Добрый вечер, — сказала Кристина-Альберта.

— Вы сегодня погуляли?

— Осматривали Скалу-Жабу, и Высокие Скалы, и Эридж-парк.

— Прекрасная прогулка, — сказала бодрая дама и вновь сосредоточилась на миссис Боун. Ее, сообразила Кристина-Альберта, будут замечать, но не обласкивать.

Оставалось только снова пролистать «Скетчи» и «Тэтлеры». Фотографии, правда, исчерпались, но оставались рецензии и книжные новинки и один-два рассказа.

Когда она пошла пожелать папочке «спокойной ночи», решение уже было принято.

— Папочка, — сказала она, — в четверг, то есть послезавтра, я должна вернуться в Лондон. Начинаются лекции.

Мистер Примби возражал не очень рьяно.

Третий вечер повторял два предыдущих с той лишь разницей, что Боуны отбыли, а Кристина-Альберта поддерживала себя мыслью, что на следующий день она сменит отдых в Танбридже на запутанные загадки Лондона. Оказалась там и одна Перелетная Птица — неряшливого вида молодой человек студенческого типа с могучей шевелюрой, которую не слишком укрощала помада — его мотоциклет сломался у самого въезда в Танбридж-Уэллс.

Был он откуда-то с севера, как будто из Нортумберленда. В Танбридже ему предстояло пробыть дня два-три, пока из Ковентри не пришлют какую-то деталь к его мотоциклету. Вот ему и пришлось искать приюта в пансионе «Петунья»; не повезло ему чертовски. Поездки в Лондон его бюджет не выдержит, так что ему остается только сидеть в Кембридже и ждать. Он кембриджский студент, геолог, и на машине у него полная сумка образцов. Эти факты он сообщал через всю комнату мистеру Примби в ходе довольно одностороннего разговора.

С самого начала Кристине-Альберте этот молодой джентльмен из Кембриджа сильно не понравился. Он был словно более юный и неотесанный Тедди Уинтертон с нахально скверными манерами вместо нахально хороших и без физической ловкости и изящества, а также красоты. И разговаривая с мистером Примби, он поглядывал на нее. Но она ни с какой стороны не предвидела роли, которую ему предстояло сыграть в жизни ее папочки и в ее собственной жизни.

Когда они с папочкой направились в салон ради кофе и сигареты, молодой человек последовал за ними, сел за столик рядом и завязал новый разговор. В Танбридж-Уэллсе есть чем развлечься? Может ли он рассчитывать на партию в теннис или партию в гольф?

— Тут много восхитительных мест для прогулок, — сказал мистер Примби.

— В одиночку неинтересно, — сказал молодой человек.

— Наблюдать — весьма увлекательно, — сказал мистер Примби.

— Эти края совсем выработаны, — сказал юный муж науки. — А музей тут имеется?

Мистер Примби этого не знал.

— В каждом городе должен быть музей.

Вскоре кофе был допит, сигарета докурена. В этот вечер мистер Примби высказался в пользу гостиной — с отбытием майора Боуна курительная утратила притягательность, а мистер Примби успел обменяться парой дружеских слов с джентльменом с бакенбардами и надеялся на дальнейшее приятное продолжение. При виде старых «Скетчей» и «Таймс» Кристина-Альберта, пошедшая с ним, вспомнила, что днем она купила на Главной улице книгу — потрепанный экземпляр «Исповеди» Руссо, и вернулась за ней. Молодой джентльмен из Кембриджа все еще сидел в салоне и курил сигарету за сигаретой.

— А тут мрачновато, — сказал он.

— Ну, не знаю, — сказала Кристина-Альберта великодушно и остановилась перед ним.

— И никаких развлечений, а?

— Да, не карнавал.

— Я застрял тут.

— Придется потерпеть.

— А вы бы не согласились выйти и поискать чего-нибудь такого? — спросил молодой человек из Кембриджа, собравшись с духом.

— Извините, — отрезала Кристина-Альберта и повернулась продолжить путь.

— Вы не обиделись? — сказал молодой человек из Кембриджа.

— Очень мило, что вы подумали обо мне, — сказала Кристина-Альберта, которая предпочла бы, чтобы ее сочли совсем бесстыжей, лишь бы не жеманной. — Доброй охоты.

И молодой человек из Кембриджа понял, что его отвергли.

Кристина-Альберта вернулась в гостиную для нового погружения в безмерную пустоту. Ну, да у нее есть Руссо, чтобы почитать, а завтра она будет в Лондоне.

Да, Руссо… ей всегда хотелось узнать свою позицию по отношению к Руссо. Он помог ей продержаться до десяти часов. Но Руссо особого впечатления на нее не произвел. Ему бы познакомиться кое с кем из девочек в клубе «Новая Надежда». Они бы ему показали.

8

Три недели Кристина-Альберта не возвращалась в Танбридж-Уэллс, а когда вернулась, то столкнулась со многими вещами, которые окажут воздействие на ход этого повествования. Повествование это посвящено мистеру Примби, а мы не принадлежим к поклонникам тех современных романов, которые ни на минуту не оставляют девушку в покое, а обязательно суют нос в самые личные, самые интимные ее дела. Кристина-Альберта испытывала растерянность, тревогу и не стерпела бы такого прожекторного луча. Достаточно сказать, что события теснили друг друга и были дни, когда она практически не вспоминала своего папуленьку, возможно изнывающего от одиночества в Танбридж-Уэллсе. Затем пришло письмо, заставившее ее сразу помчаться туда.

Мне кажется, следует сообщить тебе, что мне были посланы Очень Важные Откровения Величайшей Важности, и я должен бы сообщить тебе о них. Они вроде бы изменят все наши жизни. Я знаю, ты вся в занятиях, но эти Откровения так Важны, что я хочу поскорее поговорить с тобой о них. Я бы приехал в студию сообщить тебе обо всем этом, но очень вероятно, что там будет мистер Крам, и я очень предпочел бы сообщить тебе здесь на Выгоне в более соответствующем окружении. Часть ты найдешь такой невероятной, что поверить трудно.

— Откровения? — сказала Кристина-Альберта, перечитывая письмо. — Откровения?

Она отправилась в Танбридж-Уэллс в тот же день.

Глава V

Пелена спадает с глаз мистера Примби

1

— Пелена, — сказал мистер Примби, — спала с моих глаз.

Он выбрал скамью на Выгоне, с которой открывалась широкая панорама города — города, увенчанного зелеными куполами оперного театра и раскинувшегося так, словно дома ссыпали с тележки и они раскатились по уходящему вниз склону. А дальше виднелись широкие дали Кента, голубоватые далекие холмы.

Кристина-Альберта ждала, что последует дальше.

— Это, — сказал мистер Примби, иногда вставляя в свою речь отдельные «кха-кха», — все это… трудно передать. Естественно, я думаю, что ты склонна к скептичности, унаследовав ее от своей дорогой мамы. Она была очень скептична. И особенно в отношении спиритуальных феноменов. Она говорила, что это Вздор. А когда твоя дорогая мама называла что-то Вздором, значит, оно было Вздором. И доказывать, что это не обязательно так, только еще больше все испортило бы. Что до меня — я всегда воздерживался от категорических выводов. Никакой догматичности, так или эдак. Я просто воздерживался.

— Но, папочка, ты столкнулся со спиритическими явлениями? Как ты мог столкнуться со спиритическими явлениями здесь?

— Позволь, я расскажу тебе все по порядку. Я хочу, чтобы ты все видела, как видел я — по порядку.

— Как это началось?

Мистер Примби поднял ладонь.

— Будь так добра! Я изложу по-своему.

Кристина-Альберта закусила губу и уставилась на его профиль, дышащий спокойной решимостью. Поторопить его не удалось бы. Он был намерен не отступать от заранее приготовленного рассказа.

— Не думаю, — сказал мистер Примби, — что склад ума у меня доверчивый. Правда, я не склонен к спорам. Говорю я не много. Но я мыслю и наблюдаю. Я мыслю и наблюдаю, и у меня, бесспорно, есть дар верно судить о людях. Не думаю, что меня легко обмануть. И следует заметить, что начало всему положил я. Все началось с моего предложения. Не знаю, каким образом эта мысль возникла у меня в голове, но знаю, что именно я дал толчок всему. Знаешь, после твоего отъезда наше маленькое общество в пансионе «Петунья» сократилось до шести человек, если не считать молодого человека из Кембриджа, который был, по выражению мисс Рустер, Перелетной Птицей. Естественно, мы, шестеро, почувствовали, что это сближает нас. Две мисс Солбе, обе очень умные барышни, а также мистер Хоклби, миссис Хоклби и мисс Хоклби, ну и я. Мы сблизились за вторым завтраком после твоего отъезда — погода выдалась дождливая, в гостиной затопили камин, и мисс Солбе, та, которая в очках, захотела показать мне один из своих пасьянсов. У нас возникла довольно интересная дискуссия о том, возможно ли силой воли определить, какая карта откроется. Я всегда склонялся к точке зрения, что для некоторых людей, людей, наделенных необходимым даром, это возможно, но мистер Хоклби проявил в этом вопросе крайний скептицизм. Он сказал, вот наверху колоды лежит карта, которую надо перевернуть, и если напрячь волю, чтобы открылась другая карта, это значило бы, что человек только силой воли должен был бы заново изготовить две карты в колоде, превратить их одну в другую, то есть стереть все знаки на них, а затем напечатать другие. Но я попытался втолковать ему, что это философски неверно из-за предопределения. Если тебе предопределено напрячь волю, чтобы такая-то карта оказалась верхней в колоде, то и этой карте предопределено быть там. Он доказывал…

— Папочка, разве необходимо рассказывать мне все это, прежде чем мы доберемся до твоих спиритических явлений?

— Это просто иллюстрирует факт, что мистер Хоклби был крайне скептичен.

— А при этих дискуссиях присутствовал молодой человек из Кембриджа?

— Не-ет. Нет. Не присутствовал. Возможно, он ушел в гараж узнать, прислали ли запасную деталь. Он то и дело ходил в гараж узнавать о запасной детали.

2

Мистер Примби кха-кхакнул и перешел к следующей части своего повествования.

— Все началось вечером после обеда, — сказал он. — Я направился в курительную — покурить, а затем я направился в гостиную, а когда я направился в гостиную, никаких оккультных феноменов у меня и в мыслях не было, Кристина-Альберта. Но когда я вошел в гостиную, то увидел, что мисс Солбе смотрит на пасьянсные карты, которые только что разложила, и то, как ее руки лежали на столе, напомнило мне про то, что я читал о том, как люди вместе кладут руки на стол, проводя опыты со столоверчением. И даже как-то не подумав, я сказал: «А знаете, мисс Солбе, вы положили руки совсем так, как их кладут, собираясь приступить к столоверчению».

Мистер Хоклби тогда читал газету — думается, «Таймс», хотя это могла быть «Морнинг пост», — но он положил ее, когда услышал мои слова, и посмотрел на меня поверх очков, и сказал: «Но вы же не верите в подобные вещи, мистер Примби?»

Его жена сидела спиной ко мне, но по тому, как она говорила, думается, она жевала конфету или сосала леденец. «А я верю, — сказала она. — Дома, до того как я вышла замуж, мы этим тысячу раз занимались».

И я не знаю, Кристина-Альберта, как это пришло мне в голову — будто нечто делало это помимо меня, или, возможно антагонизм, который у меня всегда вызывал этот Хоклби, но как бы то ни было, я сказал: «Мне бы хотелось испробовать это вот столоверчение». Тут младшая мисс Солбе, а она просто очаровательна, когда узнаешь ее поближе, так оказывается, она последнее время как раз читала литературу по оккультизму…

— Сколько ей лет, папочка? — спросила Кристина-Альберта, глядя на него с новыми подозрениями.

— Не думаю, что больше тридцати двух — тридцати трех. От силы тридцать четыре. И весьма начитана. Весьма. Ну, во всяком случае, она сказала, что хотела бы попробовать. А мисс Хоклби — отец явно воспитал ее в скептицизме, — ей тоже стало любопытно. Возражал только мистер Хоклби, но миссис Хоклби настояла. Только она одна среди нас сама видела, как это делается, и потому она все устроила и объяснила нам, что мы должны делать. Мы выбрали самый крепкий столик, тот, на котором обычно стоит большая аспидистра, и пока мы гасили свет…

— Но зачем, папочка?

— Так всегда делают, — сказал мистер Примби. — Создает благоприятствующую атмосферу. Мы зажгли свечу, которую дала нам мисс Маргарет Рустер, и погасили все электрические лампы. А пока мы этим занимались, вдруг вошел молодой мистер Чарлз Фентон и сказал… Что же он сказал? Такое странное выражение… А, да. «Елки-палки, — сказал он. — Что тут происходит?»

— Это тот молодой человек с мотоциклетом?

— Да, молодой человек из Кембриджа. Мы объяснили, что мы делаем, и пригласили его присоединиться к нам. Он объяснил нам, что ничего не знает о спиритуальных феноменах, никогда ничем подобным не занимался, и, казалось, ему вовсе не хотелось участвовать в нашем опыте. «Я не верю, что в этом что-то есть, — сказал он. — Только время зря потеряем». Более того, я сейчас припомнил, что уходил-то он, намереваясь посетить мюзик-холл, но потом вернулся и сказал, что льет дождь. Очень важно заметить, что ему вовсе не хотелось присоединяться к нам и что он совсем не был осведомлен в оккультных вещах, потому что, видишь ли, как я расскажу тебе, мы вскоре обнаружили в нем спиритуальную одаренность, куда большую, чем у кого-нибудь еще среди нас.

Ну, мы расположились вокруг столика принятым порядком, соприкасаясь большими пальцами и мизинцами, и некоторое время словно бы ничего не происходило. Мы обнаружили, что мисс Эмили Рустер заглядывает в чуть приоткрытую дверь, так, возможно, это оказывало неблагоприятное воздействие. Полагаю, она гадала, чем мы занимаемся и почему попросили свечу у ее сестры. Затем мистер Фентон начал проявлять нетерпение, ворчать себе под нос, и сказал, что глупее способа скоротать вечер он не знает. Лишь с трудом удалось его убедить, чтобы он хранил молчание и продолжал. «Ну, ладно, — сказал он словно бы с досадой. — Будь по-вашему». И тут внезапно раздались два оглушительных стука, точно из пистолета выстрелили, и не прямо под столом, но словно бы в воздухе, примерно в футе под ним. И тут стол задвигался. Сначала медленно заскользил по полу, а потом начал сильно дергаться под нашими руками, будто толкая их вверх. Жутко так и впечатляюще, Кристина-Альберта, очень жутко и впечатляюще. Очень. Стол поднялся фута на два, я думаю, и тут мистер Хоклби разорвал круг, стол рухнул вниз и ножкой больно ударил его по голени. Он охнул, нагнулся, чтобы потереть ногу и в тусклом свете ударился головой о край столешницы. Ну, просто кара за его скептицизм, подумал я. Мы зажгли пару ламп, чтобы помочь ему. «Не нравится мне это, — сказал мистер Фентон. — Немножко множко, на мой взгляд».

Я попросил его попробовать еще разок.

«Не нравится мне, что стол так скачет, — сказал он. — Вредный пример для стульев. Что, если они примутся играть в бильбоке с нами вместо шариков! Стул, когда заартачится, может вас сильно расшибить. И к тому же я не люблю качки, а тут словно через Ла-Манш плывешь». По-моему, нас всех очень взволновало случившееся, и остальные, даже мистер Хоклби, были за то, чтобы продолжать. «В следующий раз я буду нажимать на него», — сказал он. Думается, он заподозрил, что его жена или я причастны к произошедшему. Несомненно, спиритуализм давно был причиной споров между ним и его женой. Его жена сказала, что она и раньше видела, как столы двигаются, но чтобы так сильно — никогда.

Мы снова сели. И даже минуты не прождали, как стол начал раскачиваться самым странным образом, а затем буквально взлетел вверх — и с такой силой, что старшую мисс Солбе опрокинуло на оттоманку, которая там стоит, а меня ударило под подбородок. И все время раздавались прямо-таки залпы щелчков, будто кто-то щелкал палками, только куда громче. Было большим облегчением зажечь свет и увидеть, как мистер Хоклби изо всех сил жмет на стол, чтобы удержать его на месте. «Чтоб тебя черт побрал, — сказал он… и совсем громко: — Чтобы тебя черт побрал! Стой смирно!» Мисс Хоклби и ее отец подняли мисс Солбе: она лежала на полу вроде бы в припадке истерического смеха и болтала ногами в воздухе.

«Не нравится мне это, — сказал мистер Фентон. — Насквозь пронизывает, прямо как удар электрического тока».

Он сказал это совсем просто.

Единственная из нас только миссис Хоклби была знакома с оккультными феноменами, но она с тех пор, как вышла за мистера Хоклби, ничем таким не занималась из-за его скептицизма, а замужем она была пять-шесть лет. Теперь она сказала, что, совершенно очевидно, какой-то очень сильный и решительный дух пытается вступить с нами в общение, и она объяснила простой и безопасный метод, как вступить в общение с ним. Надо было снова сесть вокруг стола и произносить буквы по алфавиту, и как дойдем до буквы, нужной духу, раздастся стук, и так мы сможем получить что-то определенное. Оказывается существует своего рода код, как будто хорошо известный в мире духов, согласно которому «нет» передается одним ударом, а «да» — двумя, и так далее.

— Мы взялись за дело, — продолжал мистер Примби. — Спросили духа, хочет ли он сообщить что-нибудь, по буквам, и он ответил двумя очень громкими ударами, и тогда мистер Хоклби начал читать алфавит — «а», «б» и так далее. Когда он дошел до «с», дух стукнул так громко, что я подпрыгнул.

— И какое слово вы составили, папочка?

— Имя, мне тогда совершенно неизвестное — САРГОН. А затем — ЦАРЬ ЦАРЕЙ. Мы спросили, зовут ли духа, общающегося с нами, Саргоном. Ответ был «нет». Саргон присутствует здесь? «Да». Так кто же общается с нами? УИДЖЬЯ[5]. Кто такой Уиджья? МУДРЕЦ. Это очень медленный процесс — составлять слова таким способом, и к этому моменту мы все очень устали. Особенно устал мистер Фентон. Он зевал и выглядел совсем измученным, и наконец сказал, что переутомился, ничего не соображает и просто должен лечь спать. На самом-то деле, вполне естественно, потому что, хотя тогда никто из нас этого не понял, медиумом под контролем Уиджьи был он. Ну, он ушел, а мы попробовали без него, но магия исчезла, и мы даже ни единого стука не получили. А потому просто сидели некоторое время и беседовали. Особенно ошарашен был мистер Хоклби. А потом и мы пошли спать.

— Совершенно очевидно, что стучал мистер Фентон, — сказала Кристина-Альберта.

— Совершенно очевидно, что его присутствие было необходимо для стуков, — поправил мистер Примби. — Сам того не сознавая, он был Медьюмом.

Наступила пауза.

— Ну, так рассказывай дальше, — сказала Кристина-Альберта.

3

— На следующий вечер опять лило, а так как его запасная деталь еще не прибыла, мистер Фентон мог снова к нам присоединиться. Он сначала возражал, потому что, сказал он, родители у него ревностные баптисты, а это смахивает на некромантию, которую Библия запрещает. Но я его разубедил. И на этот раз буквы составили примечательнейшую весть. А именно: «ПРОБУДИСЬ, САРГОН! ВОССТАНЬ, ИЛИ ВОВЕКИ ОСТАНЬСЯ ПАДШИМ!»

С самого начала у меня было чувство, что эти вести про Саргона имеют какое-то отношение ко мне. А тут во мне возникло глубокое убеждение. Я спросил: «Саргон здесь присутствует?» — «Да». Я знал, что ответ будет таким. «Это кто-то в кругу?» — «Да». «Вот этот джентльмен?» — я указал на мистера Хоклби. Очень громкое «Нет». «Это я?» — «Да».

Мистер Хоклби, я заметил, выглядел раздосадованным — словно думал, что это он должен быть Саргоном.

Тут молодой мистер Фентон внезапно вскочил на ноги. «О, я больше не могу этого выносить, — сказал он. — Я ничего не соображаю. Я уверен, что это вредно». Он прошел через комнату и внезапно опустился в кресло, и его руки свесились с подлокотников — одно из тех больших кресел, обтянутых кретоном. Мы все встревожились, но что до меня, я был как в тумане — подумать только, что этот Саргон — я, и что меня так открыто призывают начать действовать. Я еще полностью не понял все, что это означало для меня, но осознал, что означать это должно очень многое.

— Но что, по-твоему, это означало? — спросила Кристина-Альберта резко, и ее недоуменный взгляд обшарил его профиль. Его синие глаза были устремлены в неизмеримую даль за холмами, созерцая неведомые вещи, необыкновенные вещи, сказочные империи, потаенные города, мистические обряды, и он сдвинул брови, стараясь не потерять нить своего рассказа.