Вилла на холме

— Это, должно быть, от какого-нибудь автомобиля на шоссе. Ночью звуки ведь слышны издалека. Принеси мне чашечку кофе, а я потом приму ванну. Придется поторопиться.

Как только служанка вышла из комнаты, Мэри вскочила и метнулась к туалетному столику, в ящике которого должен был лежать револьвер. Она испугалась, что Нина обнаружила его и забрала оттуда — ведь Чиро, ее муж, мог сразу же определить, что из револьвера кто-то стрелял. Но оружие оказалось на месте. Ожидая, пока ей принесут кофе, Мэри еще раз все продумала. Ей стало ясно, почему Роули настаивал, чтобы она пошла на завтрак, куда была приглашена. Ничто в ее поведении не должно казаться необычным. Ради Роули теперь, как и ради себя самой, ей надо быть крайне осторожной. Мэри ощутила безграничную благодарность Роули. Как он хладнокровен, как здорово все продумал! Кто мог подумать, что у такого праздного и беспечного человека такая железная воля! Что сталось бы с ней, если бы он потерял голову, когда в самый ответственный момент прямо на них выскочила машина с пьяными крестьянами? Мэри вздохнула. Пусть он не самый полезный член общества, зато верен в дружбе. Этого у него не отнимешь.

Выпив кофе и приняв ванну, молодая женщина устроилась за туалетным столиком и занялась своим лицом. Привычное занятие придало ей уверенность в себе. Удивительно было, что, несмотря на все пережитые треволнения, выглядела она такой же оживленной и привлекательной, как всегда. Ни страх, ни даже слезы не оставили на ее внешности никаких следов. На золотистой как мед коже лица не появилось ни единой морщинки, глаза как обычно сияли, а волосы отливали блеском. Мэри почувствовала, что как-то незаметно ее охватило возбуждение. Это обнадеживало и позволяло ей с уверенностью ожидать завтрака, на котором ей предстояло изображать веселье, даже беззаботность, чтобы потом гости могли после ее ухода сказать: как хороша сегодня Мэри! Она забыла спросить Роули, принял ли он сам приглашение и будет ли на завтраке, но надеялась, что он все-таки придет — в его присутствии она бы чувствовала себя увереннее.

Наконец Мэри закончила сборы. Когда она бросила на себя последний взгляд в зеркало, Нина приветливо ей улыбнулась.

— Синьора, такой красивой я не видела вас никогда.

— Не следует так мне льстить, Нина.

— Но это же правда! Видно, на вас благотворно подействовал хороший сон. Вы выглядите, как юная девушка.

Супруги Аткинсон были средних лет американцами, чья огромная роскошная вилла в незапамятные времена принадлежала герцогскому роду Медичи. Нынешние хозяева в течение двадцати лет собирали коллекцию картин, скульптуры и старинной мебели, что сделало их виллу одной из достопримечательностей Флоренции. Их отличало гостеприимство, и гостей они принимали помногу. Когда Мэри проводили в гостиную, там собралась, уже большая часть приглашенных. В этой просторной комнате мебель эпохи Возрождения соседствовала со скульптурными изображениями Пречистой девы работы Сансовино[6] и Дезидерио де Сеттиньяно;[7] на стенах же висели картины Перуджино[8] и Филиппино Липпи.[9] Два облаченных в ливреи лакея прохаживались по комнате — один разносил на подносе коктейли, другой — закуски. Дамы в летних платьях парижского пошива были одна красивее другой, представители же мужской части общества, также одетые в летние костюмы, отличались невозмутимостью и явно чувствовали себя здесь непринужденно. Высокие окна были распахнуты; за ними виднелся ухоженный сад, где вдоль дорожек росли подстриженные кусты самшита и кое-где стояли громадные каменные вазы с цветами и статуи времен барокко, на которых заметны были следы времени и всех гулявших по Италии ветров. В этот тихий июньский день сам воздух, казалось, приводил людей в хорошее настроение. Создавалось впечатление, что никого на свете не одолевают заботы, у всех полным-полно денег, что каждый готов без устали наслаждаться жизнью. Не верилось, что где-то существуют нищие и голодные. Да, хорошо в такой день быть живым!

Войдя в комнату, Мэри остро ощутила, с какой веселой доброжелательностью ее приветствовали собравшиеся, но именно эта атмосфера беззаботного наслаждения жизненными благами вызвала у нее тягостный приступ угрызений совести. Мэри вспомнила о несчастном юноше, который лежал сейчас под открытым небом на склоне холма неподалеку от реки Арно, лежал с пулей в сердце. Его удел — и их, этих людей! Как мучительно об этом думать! Так же болезненно, как ощущать прикосновение к коже жаркого воздуха, когда с тенистой прохладной узенькой улочки выходишь на пропеченную солнцем флорентийскую площадь. В этот момент, однако, Мэри заметила на другом конце комнаты Роули. Взгляд его был устремлен на нее, и она вспомнила его предупреждение. Завидев Мэри, он тотчас стал пробираться к ней сквозь толпу гостей. В это время к молодой женщине подошел засвидетельствовать свое почтение хозяин виллы Гарольд Аткинсон. Это был красивый, статный, седоватый мужчина, представительный и полнокровный, большой ценитель женской красоты. Он имел обыкновение несколько неуклюже и по-отечески флиртовать с Мэри. Вот и на этот раз он задержал ее ладонь в своей дольше, чем это диктовалось необходимостью. Тут подошел Роули.

— Я как раз уверял нашу общую с вами знакомую, что таких красавиц, как она, не часто увидишь даже на картине, — сказал, повернувшись к нему, Аткинсон.

— Зря тратите на нее время, дружище, — томно протянул Роули с самой обворожительной из своих улыбок, — С тем же успехом можно расточать комплименты статуе Свободы.

— Ага! Вы, значит, получили от ворот поворот, да?

— Получил.

— Ну, не стану ее за это укорять.

— Не люблю я молодежь, мистер Аткинсон, вот в чем дело, — заявила Мэри, и в глазах ее заплясали огоньки. — По опыту знаю: интересный разговор можно вести лишь с мужчинами, которым за пятьдесят.

— Надо нам с вами как-нибудь увидеться и поговорить на эту тему подробнее, — живо откликнулся Аткинсон. — По-моему, у нас с вами много общего.

Тут он повернулся, чтобы приветствовать вновь прибывшего гостя.

— Вы несравненны, — вполголоса сказал ей Роули.

Одобрение, читавшееся в его глазах, придало ей мужества, но, несмотря на это, она не смогла удержаться, чтобы не бросить на Роули испуганный, тревожный взгляд.

— Не вешайте голову. Представьте себе, что вы на сцене и играете роль.

— Я же говорила вам, не гожусь я для сцены, — ответила Мэри, но уже с улыбкой.

— Вы женщина, а значит, актриса от природы, — изрек Роули.

Ей и пришлось проявить все свои актерские способности за завтраком, к которому собравшиеся вскоре приступили. Справа от нее сидел хозяин дома, и она весело с ним беседовала, слегка даже флиртуя, что льстило его мужскому самомнению. С другой стороны от Мэри сидел специалист по итальянскому искусству, и она обсуждала с ним творчество художников сиенской школы. Во Флоренции общество не столь уж многочисленно, и многие из гостей были днем раньше в ресторане на берегу Арно. Княгиня Сан-Фердинандо, у которой общество собиралось вчера, сидела справа от Аткинсона. Это соседство явилось причиной инцидента, чуть было не заставившего Мэри лишиться самообладания. Наклонившись к ней, старая дама объявила:

— Только что рассказала графу о вчерашнем вечере. — Потом, обращаясь к Аткинсону, пояснила: — Я пригласила гостей пообедать у Пеппино и послушать чудесного певца, того самого, у которого такой бесподобный голос. Но он, представьте себе, не явился!

— Я его слышал, — откликнулся Аткинсон. — Супруга просила меня оплатить его обучение. Она считает, что он прирожденный оперный певец.

— Ну вот, а нам вместо него подсунули неумелого скрипача. Я говорила о нем с Пеппино. Он рассказал, что скрипач этот — беженец из Германии, и на сцену он выпустил его лишь из жалости. Больше он этого не сделает. Вы ведь помните этого скрипача, Мэри, не правда ли? Слушать его было просто невыносимо.

— Да, он играл не очень здорово.

Мэри спрашивала себя, не показался ли остальным ее голос таким же неестественным, как ей самой.

— Вы очень мягко выразились, — отозвалась княгиня. — Если бы я играла на скрипке так, как он, то просто застрелилась бы.

Молодая женщина почувствовала, что должна что-то сказать. Чуть передернув плечами, она выговорила:

— Таким, как он, трудно, должно быть, найти себе работу.

— Да, игрой на скрипке в ресторанах на жизнь не заработаешь, — заметил Аткинсон. — Он что, молод?

— Совсем еще юнец, — сказала княгиня. — Интересная у него форма головы, правда, Мэри?

— Я его особенно не рассматривала, — откликнулась та. — К тому же их одели в эти нелепые костюмы.

— Не знала я, что он беженец. Понимаете, меня сейчас мучит совесть: из-за того, что я так пренебрежительно отозвалась о его игре, Пеппино собрался его выгнать. Боюсь, этого скрипача трудно будет разыскать. Мне хочется дать ему две-три сотни лир, чтобы у него было на что жить, пока он будет искать другую работу.

Так они беспрерывно говорили о несчастном австрийце. Мэри бросила взгляд на Роули, словно подавая ему сигнал бедствия. Но тот сидел за другим концом стола и на нее не смотрел. Пришлось ей выходить из положения самостоятельно. В конце концов тема разговора, к счастью для молодой женщины, поменялась. Мэри чувствовала себя выжатой как лимон. Она продолжала болтать о том о сем, смеяться над шутками соседей по столу, изображать интерес к тому, о чем говорили окружающие, делать вид, что ей очень весело. Но все время перед глазами ее стояли события прошлой ночи, с самого начала до самого конца. Она видела их так отчетливо, как будто они разыгрывались на сцене театра, и это нестерпимо ее мучило. Когда наконец настала пора прощаться, она обрадовалась.

— Очень вам благодарна. Мне было у вас так хорошо! Не помню, когда еще я получала такое удовольствие.

Миссис Аткинсон, седоватая, добрая и неглупая женщина, обладавшая чисто английским чувством юмора, протянула ей на прощание руку.

— Вам спасибо, милая. Вы так прекрасны — сущая находка для тех, кто принимает гостей. Гарольд по-настоящему наслаждался вашим обществом — он ведь у нас записной дамский угодник.

— Он был со мною очень мил.

— Ну так он и должен был себя вести. Кстати, правда ли, что вы нас вскоре покинете?

По тону собеседницы Мэри поняла, что та имела в виду ее отношения с Эдгаром. Должно быть, княгиня что-то ей рассказала.

— Не будем загадывать, — улыбнулась в ответ Мэри.

— Что ж, надеюсь, что то, о чем мне говорили, сбудется. Знаете, я считаю себя большой специалисткой по человеческим характерам. И скажу вам вот что: вы не только прекрасны, но и добры, сердечны и совсем не задираете нос. Хочу пожелать вам, чтобы в жизни вашей было одно лишь счастье.

Глаза Мэри затуманились слезами. Ответив доброй женщине вымученной улыбкой, она быстро вышла.

Глава 7

Когда Мэри вернулась домой, там ее ждала только что полученная телеграмма:

«Возвращаюсь завтра. Эдгар».

В саду было несколько террас, располагавшихся на склоне холма на разной высоте. У Мэри имелся там любимый уголок — длинная и узкая лужайка, слегка — напоминавшая аллею для игры в шары. Вокруг росли подстриженные кипарисы, с одного края образовывавшие арку, за которой открывался вид — не на Флоренцию, нет, а на заросший оливами холм с деревенькой на вершине, где выделялись красные крыши старых домов и колокольня местной церквушки. Место было прохладное и уединенное; Мэри усаживалась обычно в глубокое кресло, и душа ее обретала здесь покой. Так молодая женщина сделала и сейчас. Какое облегчение — не видеть людей и не играть перед ними никаких ролей! Она теперь могла всецело предаться своим тревожным мыслям. Через некоторое время Нина принесла ей чашку чая. Мэри сказала служанке, что ожидает Роули.

— Когда он придет, принеси виски, лед и сифон с содовой.

— Хорошо, синьора.

Нина была молода и любила поболтать. В тот день до нее дошли кое-какие новости, и ей захотелось поделиться ими с хозяйкой. Агата, кухарка, узнала их в близлежащей деревушке, где у нее был свой дом. Кто-то из ее родственников сдавал комнату одному из беженцев, заполонивших в последнее время всю Италию, а теперь вот он сбежал, не заплатив ни за комнату, ни за еду. Хозяева же были людьми бедными и не могли позволить себе лишиться этих денег. У беженца не было ничего, кроме одежды, которую он носил; за оставленные им вещи нельзя было выручить и пяти лир. Он задолжал хозяевам за три недели. Они его жалели — он был таким simpatico.[10] Но нехорошо с его стороны было так вот исчезать; дурной это поступок. Для них же это урок — если делаешь людям добро, никогда не жди за это воздаяния.

— А куда делся этот беженец? — спросила Мэри.

— Вчера вечером он отправился играть на скрипке в ресторан Пеппино. Кстати, вы ведь там вчера обедали. Перед уходом он сказал Ассунте, Что заплатит ей, когда вернется. Но он не вернулся вовсе. Она сегодня зашла в ресторан, но там ей заявили, что ничего об этом человеке не знают. Его игра там не понравилась, и ему сказали, что в его услугах больше не нуждаются. У него были с собой кое-какие деньги. Понимаете, он взял свою долю с тарелки, а одна дама положила туда целую сотню лир, так что…

Мэри прервала ее на полуслове — ей невмоготу было больше об этом слышать.

— Спроси Ассунту, сколько этот человек ей задолжал. Я… Мне не по нутру, что она осталась внакладе из-за того, что отнеслась к кому-то по-доброму. Я возмещу ей убытки.

— О, синьора, вы очень выручите этих людей. Понимаете, оба сына в этой семье отбывают сейчас воинскую повинность и ничем не могут ей помочь — в армии ведь служат не по своей воле. Беженца этого они кормили, а еда в наши дни дорога. Именно нам, беднякам, приходится расплачиваться за то, что нашу Италию хотят сделать великой державой.

— Ну ладно, ладно. Можешь идти.

Второй раз за этот день Мэри пришлось выслушивать разговоры о Карле. Ее охватил суеверный страх. Казалось, этот несчастный юноша, никому не нужный при жизни, после смерти каким-то сверхъестественным образом приковывал к себе внимание людей. Мэри вспомнила слова княгини. Та сказала, что хочет что-нибудь для него сделать — он ведь потерял из-за нее работу. Эта дама слов на ветер не бросала и явно собиралась его разыскать; она так настойчиво проводила в жизнь свои замыслы, что если бы узнала, что он исчез, то перевернула бы вверх дном всю страну, чтобы узнать, что с ним сталось.

«Надо отсюда удирать, — подумала Мэри. — Мне страшно».

Хоть бы только пришел Роули! В эту минуту он казался ей единственной ее опорой. Полученная от Эдгара телеграмма лежала в ее сумочке. Молодая женщина достала ее и еще раз перечитала. Да, вот как можно спастись! Она глубоко задумалась.

Но вот она услышала, как кто-то назвал ее по имени:

— Мэри!

Это был Роули. Показавшись на другом конце узкой, как аллея, лужайки, он шел к молодой женщине, чуть сутулясь, засунув руки в карманы. Походка его казалась неуклюжей, но тем не менее неким странным образом вселила в сердце Мэри надежду. Вид у Роули был совершенно невозмутимый.

— Нина сказала, что я смогу застать вас здесь. Она идет следом и несет нам кое-что выпить, а мне этого до ужаса хочется. Вспотеешь, черт возьми, пока взберешься на этот ваш холм. — Он испытующе взглянул на Мэри — Что с вами такое? Не слишком-то вы хорошо выглядите.

— Потом скажу. Когда Нина уйдет.

Роули присел и закурил сигарету. Подошла Нина, и он стал весело ее поддразнивать.

— Ну что, Нина, как вы смотрите на то, что каждая женщина, по словам дуче, обязана рожать детей ради вящего процветания своей державы? Сдается мне, вы явно уклоняетесь от выполнения своего патриотического долга.

— Mamma mia, сейчас такие времена настали, что самой-то трудно прокормиться. Что бы я делала, если бы у меня было полдюжины голодных младенцев?

Когда служанка ушла, Роули повернулся к Мэри.

— Так в чем же дело?

Она рассказала ему, как за завтраком княгиня говорила о Карле, а после этого — о том, что сообщила ей Нина. Роули внимательно ее выслушал.

— Но, дорогая моя, вам ведь совершенно не о чем беспокоиться. Все это от расстроенных нервов. Он думал, что нашел постоянную работу, но его вытурили; к тому же он задолжал хозяйке — обещал расплатиться, но не смог добыть денег. Ну, предположим, его найдут. Очевидно будет, что он покончил с собой, да и мотивов для этого хоть отбавляй.

Все это звучало весьма убедительно. Мэри вздохнула и улыбнулась.

— Похоже, вы правы. Действительно, нервы у меня шалят. Что бы я без вас делала, Роули?

— Трудно себе представить, — усмехнулся он.

— Если бы нас изловили прошлой ночью, чем бы это для нас кончилось?

— Запахло бы жареным, моя дорогая.

Мэри судорожно глотнула.

— Вы хотите сказать, что мы… что нас посадили бы в тюрьму?

Он смотрел на нее с улыбкой, в которой сквозила ирония.

— Пришлось бы пускаться в чертовски нудные объяснения. Подумайте сами: двое англичан разъезжают по сельским дорогам с трупом в машине. Не представляю, как бы мы смогли доказать, что этот человек застрелился. Скорее бы все подумали, что один из нас его убил.

— Но вам-то зачем было это делать?

— Ну, в богатом воображении фараонов родилась бы целая дюжина причин. Мы ведь вместе уехали прошлой ночью из ресторана Пеппино. Говорят, у меня не лучшая репутация в отношении женщин. Вы же — само воплощение соблазна, как библейское яблоко. Как бы мы доказали, что между нами ничего не было? Могли подумать, что я обнаружил этого человека в вашей комнате и убил из ревности или что он застиг нас при компрометирующих, обстоятельствах, и я убил его, чтобы спасти вашу репутацию. Люди иногда совершают такие идиотские поступки.

— Вы очень рисковали.

— Не стоит об этом говорить.

— Прошлой ночью я была так расстроена, что даже не сказала вам спасибо. Чудовищная неблагодарность с моей стороны. Но я действительно очень признательна вам, Роули. Я перед вами в неоплатном долгу. Если бы не вы, я, наверное, покончила бы с собой. Не знаю даже, чем заслужила я такую заботливость с вашей стороны.

Он несколько секунд спокойно смотрел на Мэри, затем улыбнулся ей добродушно и беззаботно.

— Дорогая моя, я бы сделал это для любого из моих приятелей. Не уверен даже, что не пошел бы на это ради совсем незнакомого мне человека. Как вы знаете, я люблю риск. Не такой уж я законопослушный гражданин, и риск позволяет мне испытать множество острых ощущений. Как-то раз в Монте-Карло я поставил на карту тысячу фунтов. Ощущение тоже было захватывающее, но его не сравнить со вчерашним. Кстати, а где револьвер?

— В моей сумочке. Я не решилась оставить его в доме, когда отправилась на этот завтрак. Боялась, что его найдет Нина.

Роули протянул к ней руку.

— Дайте-ка мне вашу сумочку.

Она не поняла, зачем он ее об этом попросил, но покорно вручила ему сумочку. Роули открыл ее, извлек револьвер и положил его к себе в карман.

— Что вы делаете?

Роули лениво откинулся в кресле.

— Видите ли, рано или поздно тело найдут. Я поразмыслил над этим и решил, что револьвер должен лежать рядом.

У Мэри чуть было не вырвался испуганный крик.

— Не собираетесь же вы снова туда отправиться?!

— Почему бы и нет? Сегодня чудесный день, и меня прямо-таки тянет немного размяться. Я взял напрокат велосипед. Отчего мне не проехаться по шоссе, а потом не свернуть по минутной прихоти на проселочную дорогу? Может, мне захотелось полюбоваться живописной деревушкой на вершине холма!