Небо под зеленым абажуром

– Паспорт тоже не взяла, а главное, трость, я видел ее на полу в прихожей. Версия у меня такая. Елена Симакова после убийства матери совершила над телом ритуал, собралась в дорогу, переоделась и поднялась к соседке, чтобы сообщить о случившемся. Там девушка наткнулась на труп, испугалась и дала стрекача, бросив вещи и документы. Или, как мы ранее предполагали, ее немец спугнул, поэтому девушка в квартиру не вернулась. И я, кажется, понял, почему она за помощью к старухе сразу не обратилась. Ксения Иванькова сообщила, что мать страдала от бессонницы и принимала снотворное. Может, прежде Симакова банально не могла старуху добудиться?

– А почему она сама полицию не вызвала? – возразил Каримов. – Телефон я проверил – исправен. А набрать 02, как ты сам выразился, особого ума и труда не надо. Короче, все туманно.

Следователь взял в руки паспорт, пролистнул, задержался взглядом на фото симпатичной блондинки, которая совсем не походила на незрячую внешне. Разве что взгляд рассеянный немного, не сфокусированный, а лицо, напротив, напряженное и одновременно возвышенное, словно девица не от мира сего. Впрочем, так оно и есть, учитывая действия, которые девушка совершала с телом матери.

– Симпатичная девка, – подтвердил его мысли Каримов. В руках он держал рамочку с фотографией, которую снял с книжного стеллажа.

Следователь взглянул на фото из-за плеча криминалиста. На этом снимке девушка была сфотографирована у себя в комнате, с куклой на коленях, и выглядела счастливой и домашней.

Минуту он внимательно рассматривал ее лицо, выхватил рамочку из рук криминалиста и заорал:

– Каримов, это же она!

– Кто – она? – ошарашенно спросил Вадим.

– Блондинка, которая утопила писателя Коновалова!

Майоров достал из кармана сложенный вчетверо лист с фотороботом, развернул и сунул в нос криминалисту.

– Определенно она – глаза, волосы, нос, скулы, характерная ямочка на подбородке. Ни фига себе, сказал я себе, – присвистнул Каримов. – Теперь понятно, почему Елена Симакова в полицию не позвонила. Банально испугалась, что ее заметут. Может, и маман свою слепая грохнула?

– Угу, и бабку соседскую тоже? – ехидно уточнил Майоров, а сам в душе содрогнулся. Перед глазами пронеслись кадры из фильма «Танцующая в темноте» Триера с великолепной Бьорк в главной роли и эпизод, где слепнущая героиня жестоко расправляется с полицейским. В голове заплясало неприятное определение Ксении Иваньковой, характеризующее рождение незрячей малышки у Ирины Симаковой, – бракованная девочка. Может, бракованная не только на глаза? Душа у девушки тоже с браком? Душа самого следователя, однако, сопротивлялась страшным выводам и отвергала версию, что милая блондинка с ямочкой на подбородке – этакая незрячая маньячка, мочившая всех вокруг.

– Допустим, что это инвалидка мать свою с особой жестокостью грохнула. Семья жила замкнуто, неизвестно, какие отношения были между матерью и дочерью. Вернее, известно, напряженные были отношения. Мать держала дочь под жестким контролем, слепая терпела, а потом сорвалась и отомстила за все обиды. Такое, к сожалению, бывает. Допустим, старуха Иванькова стала свидетелем преступления или догадалась о чем-то. За что и поплатилась жизнью. А несчастный писатель чем Елене Симаковой не угодил?

– Ты следователь, ты и выясняй. Может, господин литератор плохую книжку написал. Графоманов столько развелось, сам бы всех поубивал. Или это банальная случайность. Коновалов пошел топиться, в настроении пребывал скверном, зацепил чем-то девушку по пути. Не секрет, что инвалиды болезненно воспринимают, когда кто-то комментирует их физические недостатки. Случился конфликт, в результате литератор погиб. Убийство Коновалова послужило толчком к новому преступлению. Короче, я не психиатр. Сам разбирайся. Что мы знаем о незрячих? Ни-че-го! Душа слепого для нас потемки.

– Да, похоже, без психиатра нам в этих потемках не разобраться. Судя по тому, что Елена Симакова криминальный труп матери таскала по квартире и в платье наряжала, отклонение в психике явно присутствует. Ладно, делать нечего, объявляем девчонку в розыск. Приметная девочка, надеюсь, быстро ее найдем, или сама вернется за паспортом. Ксения Иванькова права, никуда она не денется. С результатами дактилоскопической экспертизы не тяни. Мне надо знать, чьи отпечатки на ноже для бумаги.

– Игорь Вениаминович, – заглянула в комнату его темноволосая помощница Верочка, и майор мгновенно расцвел улыбкой. Вера невзначай поправила прическу и залилась румянцем. – Я нашла свидетеля, Игорь Вениаминович. Дедок с первого этажа видел в окно, как около половины девятого утра в подъезд вошел человек в красном пуховике и рваных джинсах, по описанию похожий на Бензела. Я также созвонилась с гостиницей, где проживал Бензел, и поговорила с портье. Ключ от номера он сдал примерно в восемь утра. Ехать до Фрунзенской от отеля минут двадцать плюс от метро пять-семь минут.

– Замечательно. Убийство старухи, по словам Маши, произошло между половиной восьмого и восемью часами, что еще раз подтверждает невиновность нашего немца. Какое счастье! Что-нибудь еще удалось нарыть?

– Соседка, проживающая под квартирой сто семнадцать, утверждает, что вчера вечером слышала, как Ирина Симакова кричала на дочь. Потом что-то тяжелое упало, и все стихло. Ссора случилась около восьми вечера. Около одиннадцати, когда соседка ложилась спать, она опять услышала странные звуки сверху, грохот, возню какую-то, как она охарактеризовала. Только она не придала этому значения.

– Почему?

– Потому что девушка незрячая довольно часто и раньше что-то роняла, а скандалы в семье случались в последнее время тоже нередко. А еще соседка говорит, что девчонка несколько лет назад вены себе резала. Бабка ее прибежала помощи просить по соседству. Она инвалидку лично откачала.

– Да, я в курсе этого события. Семейство Симаковых, что в обществе «Жизнь без врачей» состоит? Почему соседка откачивала, а не врачи «Скорой помощи»?

– Соседка – медик по образованию. «Скорую» они боялись вызвать, чтобы слепую в психушку не упрятали. Похоже, соседке денег дали, чтобы молчала, но она мне заливает, что из чистого сострадания помогла и потом не заявила куда следует.

– Ладно, пусть это на ее совести останется. Глядишь, если бы заявила, девочке мозги поправили и не случилось бы новой трагедии.

– Вы думаете, это дочь мать убила? – поинтересовалась Вера.

– Пока рано об этом говорить. Дождемся результатов всех экспертиз, выясним, чьи отпечатки на ноже и табурете, которым старуху Иванькову грохнули, тогда окончательные выводы делать будем. Итак, план следственных действий такой. Телефон Ксении Иваньковой берем под контроль, – дал указание следователь. – Чует мое сердце, что Симакова позвонит ей в самое ближайшее время, разузнает новости и уточнит, когда похороны матери. Второе: надо пробить знакомых Ирины Симаковой. Она ведь не в монастыре жила, активно работала, значит, взаимодействовала с миром и людьми. Сотовый Ирины Симаковой мы не нашли. Возможно, девушка телефон матери с собой прихватила, чтобы связаться с кем-то из ее близких или знакомых. Слепая одна в городе не выживет, верно Иванькова говорит. В общество слепых надо позвонить, предупредить, чтобы сразу с нами связались, если вдруг она туда явится. И последнее. Ксения Иванькова упомянула в разговоре, что в свое время семья Симаковых сдавала одну из комнат некой Тамаре с Украины, которая училась в Москве. Тамара жила несколько лет в этой семье. Надо ее разыскать, расспросить и проверить, не к ней ли рванула Елена Симакова. В кабинете Каримов закончил, так что компьютер и бумаги хозяйки в твоем полном распоряжении. Работаем, Вера.

Глава 8

«ПЛЕШКА»

До вокзала Алешка добралась с помощью все той же сердобольной капустной тетушки, которая, выяснив, куда слепенькому надо, вызвалась сопроводить до места. Капустной Алешка мысленно звала тетку из-за того, что от нее пахло щами. Ей оказалось по пути. Проживала тетка в городе Пушкино, куда ходили электрички с Ленинградского, и направлялась как раз в район трех вокзалов. Алешка было обрадовалась, что не придется снова просить помощи в метро, и согласилась, но очень скоро пожалела о своем решении. Тетушка всю дорогу сострадательно вздыхала, задавала некорректные вопросы и громко комментировала ее недостаток, обращая на Алешку нежелательное внимание других пассажиров. Благо терпеть этот ад пришлось недолго, всего двадцать минут, и поезд прибыл на станцию метро «Комсомольская».

Женщина, ухватив ее за руку и расшвыривая грудью пассажиров, вывела Алешку из вагона и потащила за собой на эскалатор. Алешка так ходить с сопровождающим не привыкла. С мамой она передвигалась иначе. Шла с левой стороны, отставая на полшага, сама брала ее за руку чуть выше локтя. Мама всегда ходила плавно, а не неслась сломя голову. Алешка легко за ней успевала, угадывала по движению ее корпуса повороты, подъемы и спуски и следила за дорогой. Не поспевая за теткой, на выходе из метро она споткнулась и рухнула аккурат в лужу. Изгваздалась вся, ладони поцарапала об асфальт, коленку ушибла, промочила штаны, уронила очки. Тетка устроила из этого события очередное театральное представление, охала и причитала, как на поминках, пока Алешка самостоятельно не соскреблась с асфальта и не выловила из лужи дедовские окуляры. Теперь она походила на самого настоящего бомжа.

Тактичная попытка избавиться от помощницы успехом не увенчалась. Тетка грязи не испугалась, снова схватила ее за руку и поволокла за собой. Она перла с такой скоростью, что Алешка оступилась второй раз, и просто чудо, что не рухнула, а удержалась на ногах. Когда навязчивая помощница наконец привела девушку в зал ожидания Ленинградского вокзала, Алешка готова была ее убить, а не поблагодарить. Благодарности, к счастью, капуста не требовала, чмокнула Алешку в щеку, впихнула ей подсохшую булочку от щедрот своих и с чувством исполненного долга рванула к электричкам, топая как слон.

Оказавшись в одиночестве в гулком зале вокзала, Алешка вновь пожалела о своем решении при-ехать сюда и затеряться среди толпы. Гомон, посторонние шумы, снующие туда-сюда люди, незнакомые запахи сводили ее с ума. Судя по гулкому звуку, помещение было огромным, и найти опору и понять, с какого места можно обследовать пространство, Алешка не могла. Она совершенно потерялась в этом гуле и суете, не в состоянии сориентироваться на местности. Ее толкали, ругали, что стоит посреди дороги. Попытка найти лавочку, куда можно присесть и подумать, сосредоточиться на дальнейших действиях, не увенчалась успехом. И главное – она не могла вычленить из толпы человека, к которому можно обратиться за помощью. Отправляясь на вок-зал, Алешка верила, что, полагаясь на свою интуицию, она такого человека отыщет. Чужую энергетику она всегда тонко чувствовала. Планировала, что выберет из общей массы того, кто нуждается в деньгах, и попросит об одолжении за небольшую плату побыть ее глазами. Здесь же применить интуицию было невозможно. На вокзале можно только сойти с ума. Все смешалось в голове, превратилось в хаос, она оглохла и перестала владеть осязанием.

Толпа отшвырнула ее к холодному мраморному сооружению, которое, судя по акустике, располагалось почти в центре зала ожидания. Спотыкаясь о чьи-то сумки и ноги, Алешка нашла свободное местечко рядом с сооружением, уселась на пол и наконец почувствовала себя немного комфортнее. Никто не толкал и не орал на нее. Посторонние звуки, запахи, гул и голоса стали выстраиваться в голове в систему, разделяться на фрагменты, рисовать визуальные образы в мозгу.

Рядом с ней по правую руку находилась молодая женщина с детьми, явно приезжие, неблагополучные, провели в дороге пару суток, возможно, ночевали на вокзале, но не бомжи. По левую руку – двое молодых парней, возможно, студентов. Угадывался чуть заметный запах пивного перегара, сладковатый незнакомый запах какой-то травы, аромат дорогого мужского парфюма с примесью дешевых женских духов и... Алешка смущенно отвернулась. Она могла только догадываться, что запах, исходящий от парней, оживленно беседующих друг с другом о рыбалке на Селигере, означает недавний секс, но отчего-то была уверена, что в Москву ребятки приезжали явно не рыбу ловить, а на доступных девушек сети расставлять и вполне в этом преуспели.

Алешка достала из кармана булочку, которую ей всучила капустная тетка, отщипнула кусочек и сунула в рот, чтобы не выдать волнения, которое вдруг охватило ее ни с того ни с сего от этого щекотливого запаха недавних человеческих наслаждений. Булочка исчезла мгновенно. Оказывается, она очень голодна. Ничего удивительного, последний раз она ела вчера днем, исключая две пробы картошки с мясом, которую для мамы жарила. Воспоминания о матери так сильно сдавили грудную клетку, что Алешка с трудом удержала свое горе внутри, не расплескала на окружающих. Раскисать никак нельзя. Надо сосредоточиться на главном.

Молодые люди ушли. Их место заняла женщина, которую Алешка не могла проанализировать. Пахло от незнакомки хозяйственным мылом, шампунем и стиральным порошком, а еще вокзалом. Незнакомка словно сливалась с этим местом.

– Че сидим, скучаем? – лениво обратилась к ней незнакомка. В голосе звучали угроза и одновременно детское любопытство. Образ сразу проявился. Совсем молоденькая, лет пятнадцать-шестнадцать, но уже прожженная жизнью. Нахальная, незлая, осторожная. Небольшой южный акцент. Прояснилось и то, почему девушка сливалась с этим местом. Вокзал – ее дом, она провела здесь не один день, считает себя хозяйкой территории, а Алешку воспринимает как конкурентку. Любопытство удерживает девушку от решительных действий по расчистке личного пространства от вражеских оккупантов. Уже хорошо, значит, она выглядит как бродяга, оптимистично подумала Алешка и решила сразу расставить все точки над «i»: показать девице, что не претендует на чужую территорию и здесь по делу.

– В компьютерах разбираешься?

– В смысле? – растерялась незнакомка.

– В Интернет сможешь выйти и на один сайт залезть, информацию кое-какую проверить? Не за бесплатно, конечно.

– Прямо заинтриговала. Шпионские страсти-мордасти. Ну, допустим, могу...

– Допустим или можешь?

– Я тебя для начала, пожалуй, тоже озадачу вопросом. От кого шифруемся? От ментяр или нелюбимого мужа?

– Не твое дело, – огрызнулась Алешка, решив перенять манеру собеседницы, чтобы войти в доверие. Она читала про психологический прием «зеркало». Чтобы стать своей, надо говорить с человеком на его языке.

– Подумаешь, уже и спросить нельзя, – обиделась девчонка. – Так что ты там хотела? В сайт выйти? Говно вопрос, сделаю все, что скажешь, если бабок отсыплешь. А сама чего – не рубишь?

– Слепая я, не видишь?

Секунду девушка молчала, сосредоточенно проверяла информацию и махала ладошкой перед носом Алешки.

– Охренеть! Че, совсем ни хрена не видишь? Зачем тебе тогда очки с линзами?

– Для маскировки.

– Охренеть! Прикинь, я однажды клея надышалась и тоже натурально ничего не видела. Испугалась до усрачки. Вообще здесь у нас много слепых обитает. Правда, они как бабок с прохожих натрясут, тут же прозревают и бухать идут на трубу, – хохотнула девушка. – Еще баба Клава одноглазая есть и Никола косой. Те в натуре с проблемами. Клава все под слепую косила, а потом, прикинь, ирония судьбы. Ей взаправду глаз один бич спьяну выбил.

– Боже мой, за что? – охнула Алешка.

– За место под солнцем. Баба Клава на диван его прилегла отдохнуть, до своей лежанки не дотянула, пьяная была. Он вернулся, озверел и пырнул ее сгоряча. Воплей было! Клава хотела его убить, но потом передумала. Раньше она попрошайничала на задворках «плешки», копейки собирала.

– Плешка – это что? – перебила Алешка.

– Ну ты даешь! «Плешка» – это площадь тутошняя. Так вот, без глаза Клава на уровень выше поднялась. Милостыню просит в центровом месте. Люди ее жалеют и бабок щедро отсыпают. А Никола с рождения косой в натуре. У него еще и с мозгами полный кирдык. В детском доме вырос, потом ему комнату выделили. Он че-то там такое не то подписал с косых глаз и на улице оказался. С тех пор здесь болтается, бутылки собирает и мусорки чистит. А ты откуда нарисовалась? По говору вроде тутошняя, коренная жительница столицы, – с некоторой неприязнью сказала девушка. – Из интерната для инвалидов, что ль, слиняла?

– Что-то типа того.

– Загадочная такая прямо в натуре. Ну и хрен с тобой, не хочешь, не говори. Бабки давай и излагай задачу. Здесь недалеко есть интернет-кафе, за площадью. Я туда слетаю по-быстрому, в сайт выйду, все узнаю и вернусь. Жди меня, и я вернусь, – пропела девушка хриплым прокуренным голоском.

Алешка хотела достать записную книжку и альбом, но в последний момент передумала.

– Вместе пойдем. Там объясню, что нужно сделать.

– Никуда я с тобой вместе не пойду! – неожиданно резко ответила девушка. – Деньги давай. Я сказала, все сделаю и вернусь. А ты здесь жди.

– Не вернешься, – тихо сказала Алешка, ужасаясь тому, какую ошибку совершила – выбрала не того человека. Вокзальная жительница тоже поняла, что лопухнулась, и забеспокоилась, что деньги, которые уже практически лежали в ее кармане, уплывают из-под носа.

– Почему это? Почему я не вернусь? Ты что, думаешь, если я на вокзале живу, значит, глупая и непорядочная? – истерично спросила девушка, в голосе слышались искренняя обида и ярость.

– Может, и не глупая, но в компьютерах ты точно ничего не соображаешь. Иначе спокойно пошла бы со мной и деньги вперед не просила. Ты меня обманула, – ровным голосом сказала она.

– Ах, ты так, да? – взвизгнула девчонка. Неожиданно малолетка навалилась на нее и принялась колошматить по голове и лицу. – Это я ничего не понимаю в компьютерах! Да я побольше твоего понимаю, слепая гадина! Давай сюда бабло. Я сказала, давай!

К такому Алешка была не готова. Она как могла отпихивала девочку, стараясь не причинить ей вреда, но вокзальная обитательница была хоть и мелкой, но сильной и напористой. Ухватить за волосы агрессивную нахалку тоже не получилось, девица оказалась стриженной почти под коленку. Через мгновение Алешка лежала на полу, а вокзальная обитательница сидела сверху, одной рукой зафиксировав ее руки, другой – профессионально обшаривая карманы. Подвела Алешку хваленая интуиция, просигналила об опасности слишком поздно. Нарвалась на карманницу по собственной глупости. Все было так нелепо. Ее грабили и мутузили на вокзале средь бела дня, но никто не вмешивался в ситуацию. Полиция в том числе. Малолетка добилась своего, вытащила у Алешки из кармана деньги и бросилась бежать. Записная книжка мамы из кармана тоже исчезла, маленькая дрянь прихватила и ее.

Кричать и звать на помощь было бесполезно. Людям безразличны разборки двух бомжей, а взывать к совести полиции в ее положении – верх идиотизма. Тем более нельзя исключать, что здесь полиция тоже кормится из рук местных бродяг, в лучшем случае ее вышвырнут с вокзала, в худшем – заберут в отделение. По собственной дурости она лишилась всего. Курица безмозглая! Самонадеянная идиотка! Как же так получилось? Девчонка показалась ей незлой, просто попавшей в затруднение, как и она сама. Она надеялась, что получится договориться и помочь друг другу. Теперь у нее нет не только денег, но и надежды на спасение. Остался альбом, но толку от старых фотографий теперь нет. Все кончено.

Алешка с трудом села, вытерла рукавом кровь, текущую из носа, закрыла глаза и прислонилась затылком к прохладному мрамору.

В нескольких метрах от нее девчонка-карманница вдруг разразилась ругательствами и проклятиями на весь зал ожидания, а потом Алешка услышала приближающиеся шаги. Кто-то подошел, поднял ее на ноги и сунул что-то в карман. Алешка проверила и обнаружила там украденные деньги.

– Спасибо, – пролепетала она. – Даже не знаю, как вас благодарить.

– Не надо меня благодарить. Вали отсюда, парень, быстро! Сейчас эта шмара малолетняя знакомых бичей соберет – порежут.

Голос был знакомый, но Алешка не могла понять, где его слышала. Образ от волнения визуализировать тоже не получалось. Он то собирался в картинку, то распадался на миллионы фрагментов.

– Я никуда не пойду. У этой девушки осталась одна вещь, которая категорически мне нужна. И идти мне некуда, – тихо сказала она.

– А жизнь твоя тебе нужна? Ты что, плохо слышишь? Мотай отсюда!

– Слышу я хорошо. Я плохо вижу, – огрызнулась Алешка. – Никуда я не уйду. Пусть только попробует кто-нибудь ко мне подойти. Я себя в обиду не дам.

– Извини, я не понял, что у тебя со зрением проблемы, – смутился мужчина.

– Ничего, я привыкла.

– Привыкла? Ты что – девка? – растерялся мужик.

– Какая вам разница? – с вызовом спросила Алешка.

– Мне-то все равно, а им вряд ли. Не только порежут, но и... Ладно, объясняю еще раз для бестолковых дур, как ты. Эта малолетка на вокзале давно прописана. Она здесь своя в доску, для ментов в том числе. Мало того, она – любимица одного из влиятельных авторитетов «плешки». Пока ты в зале, тебя не тронут. Но на ночь отсюда менты всех вытряхивают. Как только выйдешь из дверей, тебя на куски порвут. Меня, к слову, тоже. Сейчас к вокзалам приехала миссия с волонтерами. Почти вся местная шушера рванула жрать на халяву и боевые раны обрабатывать. Поэтому есть шанс смотаться отсюда без увечий. Лично я пошел другой вокзал искать. А ты как хочешь, уговаривать тебя не собираюсь, – с раздражением сказал мужчина, и Алешка вспомнила, где слышала этот голос. Сегодня в метро на «Фрунзенской» этот гражданин отшвырнул ее за шкирку от края платформы. Выходит, он жизнь ей спас. А сейчас помог вернуть деньги и пытается спасти второй раз. Может, этот невежливый тип ее ангел-хранитель?

Ангел-хранитель тем временем больше спасать ее был не намерен, звук его шагов зазвучал в направлении выхода. Алешка устремилась следом.

– Стойте! Я передумала! Возьмите меня с собой, пожалуйста! – закричала она и уткнулась в мужское плечо, потому что тот резко остановился и повернулся. Она отстранилась, смущенно потерла нос и замерла в ожидании. Некоторое время спаситель молчал. Алешка чувствовала его взгляд и напряжение.

– Ладно, – сдался он. – С вокзала выведу тебя в безопасное место. Дальше сама будешь соображать и устраиваться. Мне с тобой возиться не с руки. У меня своих проблем полно. Короче, пошли. Тебе как удобнее? С какой стороны? Руководи.

Алешка сначала не поняла вопроса, так неожиданно он прозвучал от зрячего. Обычно добровольные помощники не слишком церемонились, хватали ее за шкирку или за руку и волокли, как капустная тетушка. Алешка неуверенно взяла его за левую руку чуть выше локтя и скомандовала:

– Иди.

Спаситель шел быстро, но идти с ним было комфортно, словно он всегда ее сопровождал. Однако человек, который шел с ней рядом, был для нее полнейшей загадкой. Не помогли ни тактильные ощущения, ни обоняние, ни анализ голоса. Он был как облако, далекое и белое. От него пахло костром, сыростью, плесенью, осенними листьями, сушеными грибами и яблоками, но этот запах как будто мужчине не принадлежал, словно он одолжил его на время. Вес этот компот ароматов никак не вязался с еле уловимым запахом геля для душа. От вокзальной воровки тоже пахло мылом и шампунем. Вероятно, на вокзале есть места, где можно помыться и даже постирать одежду. Единственное, что Алешка поняла: ее ангел-хранитель большой, сильный и довольно уверенный в себе молодой мужчина. Образование, судя по речи, не ниже среднего, вырос в городе. По цвету образ виделся ей белым. Прежде белых образов ее воображение не рисовало. Однажды, когда Алешка была маленькой, один доктор сказал, что незрячие с рождения не могут видеть цвета. Она удивилась, прислушиваясь к словам синего доктора, но спорить не стала. Врачей переубеждать себе дороже. Возможно, она понимает цвета не так, как зрячие, но каждый человек, с которым она общалась, имел свою палитру. Мама виделась ей желтой, как солнце, когда пребывала в хорошем настроении, и фиолетовой, когда сердилась. Бабушка всегда была зеленой, как трава и листья, но когда заболела – стала горчичной. Подруга бабушки имела палитру от голубого до черничного. Ее дочка Ксения Эммануиловна казалась серой с коричневым. Возможно, в отношении объекта исследования сыграла шутку ассоциация, заимствованная из литературы: начать жизнь с чистого листа. Бумага, по словам мамы, была белой. А может, он был как облака, развеянные ветром по небу, о которых она читала? Алешка поморщилась от собственных пошлых ассоциаций. С какой такой радости ее вдруг в лирику потянуло? Она идет под руку с бродягой, ведь это очевидно. Он шастает по вокзалам, носит брезентовую куртку, набитую ватой, пахнущую плесенью, и хорошо разбирается в местных порядках. Прежде, правда, Алешка встречала только вонючих бомжей. Соседи гоняли их из подъезда, потому что от запахов можно было удавиться. Мало того, все свои нужды они справляли тоже на месте и порой совокуплялись прямо на лестнице, не стесняясь в проявлениях чувств. Мама относилась к бомжам сострадательно, подкармливала их, вещи какие-то отдавала и просила не мусорить. Потом расстраивалась, когда находила смердящую лужу на лестничной клетке, газеты, объедки и окурки после их ухода. Только один бомж из сотни других вел себя аккуратно. Звали его Ильей. Он благоухал умеренно, всегда вежливо здоровался, почти не пил, за собой убирал. Приходил он под вечер, расстилал картонку, почитывал газеты и даже пытался за мамой ухаживать. О своей жизни он рассказал слезную историю, будто в прошлом он инженер, работы в его городе не было, и он подался в Москву на заработки обычным работягой. Первые работодатели его кинули, потом на вокзале карманники украли документы. С тех пор он вынужден скитаться, не может устроиться на работу и вернуться домой, где его ждет семья. Илья клятвенно заверял, что, как только восстановит документы, тут же поправит свою жизнь. Мама искренне пыталась ему помочь, давала телефоны социальных служб, фондов милосердия и приютов, где можно помыться, покушать и поспать, но бомж каждый день возвращался в подъезд, расстилал свою картонку, пощелкивал семечки, почитывал газеты, стыренные из почтового ящика, и благосклонно принимал от нее еду. Когда она, приложив массу усилий, раздобыла Илье справку, удостоверяющую личность, и на свой страх и риск договорилась со своим работодателем, что Илья отштукатурит стены в офисе, бомж рассыпался в благодарностях и исчез. На службе он так и не появился. Жизнь бродяги его вполне устраивала, а все усилия мамы оказались напрасны. Может быть, ее спаситель из подобных любителей свободного образа жизни? Скитается, потому что ему это нравится? Или в самом деле попал в беду? Историю жизни ангела-хранителя хотелось немедленно разузнать, но спрашивать Алешка стеснялась, а сам он не торопился выкладывать ей свои секреты.

Площадь они миновали без неприятностей. Никто к ним по дороге не привязался, никто не окликнул. Через несколько метров ее спаситель перестал оглядываться, расслабился и сбавил ход, и Алешка поняла, что опасность миновала.

На улице светило солнце и было непривычно тепло для начала ноября. В здании вокзала на полу она продрогла и сейчас наслаждалась теплом, прислушиваясь к гулению голубей, которые выпархивали из-под ног. Даже жарковато стало в дедовском пиджаке. Алешка расстегнула пуговицы и распахнула.

Спаситель резко остановился и вырвал свою руку. Алешка пробежала по инерции еще несколько шагов и повернулась к нему лицом.

– Ты это? Того самого, что ль? – гаркнул он. Голос прозвучал так резко, что Алешка от неожиданности подпрыгнула.

– Ты про что? – озадаченно спросила она, не заметив, как перешла с мужчиной на «ты».

– У тебя свитер на животе оттопыривается.

– А-а-а-а, вот ты про что, – смутилась Алешка. – У меня там Манюня сидит. Как бы тебе... В общем... Неважно, ты все равно не поймешь.

– Ну, я понял. Девка, значит. Надеюсь, коза малолетняя ничего тебе там не повредила? – с опаской поинтересовался он. – А то мне пора уже.

– Не беспокойся, моя Манюня крепкая. Может быть, лицо только расплющилось, нос запал, глаз выпал или рука оторвалась.

– Э-э-э... – сдавленно сказал ее провожатый. – Давай я тебя к доктору отведу? Какому-нибудь... – ненавязчиво предложил он. – Умоешься в больничке заодно. А то у тебя вся щека в грязи, очки заляпаны, кровь в носу запеклась и по подбородку размазалась. В метро тебя в таком виде не пустят. Подумают, что ты вампир, – попытался пошутить он. – Болит?

– Ерунда, подумаешь, нос расквасили. Я за жизнь знаешь сколько травм получила. Обо что я только башкой не билась.

– Понимаю...

– Вряд ли. Короче, я в метро не собираюсь и тем более в больничку. Со мной все нормально. Мне бы в интернет-кафе... Мне сказали, что здесь есть салон где-то поблизости. Ты, случайно, не в курсе – где? Можешь подсказать, в каком направлении идти? Дальше я сама управлюсь.

– Каким образом – интересно?

– Не твое дело! – разозлилась Алешка и повернулась к нему спиной, расстегнула «молнию», достала куклу, проверила, все ли с ней в порядке. На асфальт что-то брякнулось. Так и есть, ручка отвалилась. Алешка присела, чтобы ее отыскать. Он тоже присел, поднял деталь первый.

– Блин, я думал, у тебя ребенок там, – нервно хохотнул он и помог подняться.

– Шутишь? Какой ребенок? Кому я нужна со своими проблемами?

– Это ты зря. Глупости какие. При чем тут... Любовь, если хочешь знать, тоже слепа. Пардон, что-то я, кажется, не то ляпнул... – сконфуженно сказал он и торопливо добавил, чтобы скрыть неловкость: – Давай сюда свою драгоценную Манюню. Сделаем ей хирургическую операцию по починке конечностей. – Он забрал куклу, приделал руку обратно и вернул Алешке. – Интернет-кафе метрах в ста отсюда. Пойдешь прямо и упрешься в него. – Спаситель развернул ее в нужном направлении и легонько подтолкнул.