Небо под зеленым абажуром

– Нет! – упрямо повторила Ирина.

Капля крови изо рта капнула на белый лист договора. Заметив это, Зацепин словно взбесился. Отшвырнул ее на стул, сгреб со стола бумаги, свернул в трубку и, размахнувшись, влепил ей пощечину. Боли она не почувствовала, только удивление. Все казалось дурным сном, миражом. Ее бьют в собственной квартире. Как это возможно? Сейчас не 90-е годы. XXI век на дворе.

– Мишенька, ну что же ты так с женщиной обращается, – закудахтал нотариус, взгромоздил на стол свой «дипломат», деловито выудил оттуда пластиковую папку и помахал ею в воздухе. – Вуаля! Еще один экземплярчик договорчика нашелся. Так что незачем так волноваться. Подписывайте, милая Ирина Андреевна. По-доброму вас просим. Войдите в наше положение. Мы столько времени на вас потратили. Все так хорошо складывалось, а вы вздумали артачиться. Некрасиво себя ведете.

– Я не буду ничего подписывать! Убирайтесь! – сквозь зубы процедила Ирина.

Залепин размахнулся и снова ударил ее по лицу, на сей раз рукой. Ладонь оказалась тяжелой, в ушах зазвенело, но в мозгах просветлело. Надо действовать, спасать себя и дочь. Она вскочила и бросилась к окну, распахнула форточку. Позвать на помощь не успела, Михаил снова оказался рядом, закрыл ей рот ладонью и потащил за стол.

– Не вздумай, тварь. Еще одно неверное движение, и я займусь твоей слепой сучкой. Трахну девку у тебя на глазах. Говорят, у незрячих чувственность очень высокая. Давно мечтал это проверить. Хочешь?

– Нет! – тихо выдохнула Ирина, на лбу выступили капли пота. Залепин не блефовал, он сделает то, что обещает, и сделает с удовольствием. Но если она подпишет бумаги, то их убьют. Надо тянуть время.

Залепин придвинул стул, сел рядом, положил ручку поверх договора и неожиданно погладил ее по волосам.

– Да ты не волнуйся. Мы же не звери, предоставим вам другое жилье и даже денег дадим на жизнь. Поедешь со своей слепой курицей на природу. Огородик заведешь. Зачем тебе четырехкомнатная квартира на Фрунзенской? Ты же одинокая тетка, мужика нет, родственников нет, а дочка твоя вряд ли когда-нибудь расплодится. Кому она, на хрен, сдалась – инвалидка слепая. На природе вам будет хорошо вдвоем. Может, и мужичок какой-никакой подвернется. В деревне мужички непривередливые. Дочку, может, какой хрен тоже осчастливит по пьяни. Внука она тебе родит. Ты тоже неплохо сохранилась, сразу видно – баба скромная, но горячая. Будешь нарасхват. Бухгалтершей устроишься на ферму. Натуральные продукты начнешь в дом таскать. Не жизнь, а рай. Подписывай, радость моя.

– Да, да, конечно, я все сделаю, как вы говорите, – пролепетала Ирина, взяла ручку. Она не верила ни одному слову Залепина. Такие люди не оставляют свидетелей. Когда она подпишет документы, их просто увезут в пригород и убьют. Или здесь убьют, а потом увезут и закопают. Зачем тратиться на домик в деревне. Когда срок погашения ссуды пройдет, переоформят квартиру на контору на законных основаниях. Никто не будет их искать. Родственников нет. Работодатели хватятся ее только через месяц, когда балансовый отчет нужно будет сдавать. Выяснят, что она продала квартиру, съехала. Проверят счет, выяснят, что все в порядке. Уволят, и дело с концом. Мошенники все просчитали. Все про нее выяснили. Диагноз дочери, ее мечты ребенка вылечить, ее интерес к генетике. Про то, что одинока. Откуда? Откуда они все узнали? Ясно одно – Людмила Петровна с ними заодно. Она не случайно появилась в поликлинике. Не случайно завела с ней светский разговор. Это целая шайка. Как мастерски они запудрили ей мозги. Как умело надавили на больные точки. Развели дуру. Как же она могла повестись? У нее же высшее образование и аспирантура за спиной. Она кандидат физико-математических наук, главный бухгалтер нескольких фирм. Может быть, в кофе ей что-то плеснули? Или методом гипноза зомбировали? Как она не догадалась сразу, когда Людмила несла ерунду про отдельную оплату работы врачей. Она сама себя зомбировала. Верила в то, во что хотела верить. В чудо верила, а подонки умело манипулировали ее верой и подвигали ненавязчиво к тому, чтобы она заложила квартиру. Словно в дурмане, она шла на эшафот и радовалась, как дура. Вспомнилось напряжение Людмилы Петровны, когда она отказалась от «проверенного» агента и заявила про банк. Еще бы аферистке не нервничать. Желанная квартира могла уйти из-под носа. Получи она ссуду в банке, мошенники заработали бы всего четыре миллиона, которые она перевела бы на счет филькиного научного центра за лечение дочери. Какое счастье, что Алешке она ничего не рассказала. Квартиру она потом в любом случае бы потеряла, потому что четыре миллиона все равно никто возвращать ей не собирался. Но самое бесчеловечное зло в этом деле не потеря квартиры, а рухнувшая надежда на исцеление. Вот она – расплата за грехи. Надо было принять все. Крест свой нести смиренно, а не пытаться перехитрить судьбу. Все без исключения ей долдонили – успокойся, а она не слушала. Никого не слушала, жила иллюзиями.

«Господи, прости мне все прегрешения и помоги! – мысленно взмолилась Ира. – Забери мою жизнь, но сохрани жизнь ребенка. Она хорошая девочка. Если и причинила кому зло, то невольно. У нее доброе сердце и помыслы. Она ангел. Слепой ангел. Вдруг сгодится еще на земле».

– Мама, что здесь происходит? – раздался за спиной встревоженный голос дочери. Ирина вздрогнула. От ужаса снова заболело сердце, заболело так, что не продохнуть.

– Все хорошо, солнышко. Иди, – хрипло сказала она, не узнав собственного голоса.

– Так вот ты какая – птица феникс! – присвистнул Залепин и направился в сторону Алешки. У Ирины от ярости потемнело в глазах. Она выхватила из письменного прибора нож для резки бумаги, метнулась к Залепину и изо всей силы всадила лезвие ему в спину. Залепин медленно обернулся, с удивлением посмотрел на Ирину и осел на пол. Нотариус завизжал, как укушенный, бросился к ней. Ирина перегородила ему дорогу и закричала:

– Беги, доченька! Спасайся! Это плохие люди! К Манюне беги! Она поможет. Умоляю! Ради меня! Если любишь! Делай, как я говорю!

Старик налетел, как коршун. Ирина изо всей силы отшвырнула его тщедушное тело от себя, захлопнула ногой дверь в кабинет, прижалась к ней спиной и погасила свет. Комната погрузилась в темноту. Нотариус снова оказался рядом, ударил ее чем-то тяжелым по голове. Ирина упала, дальше последовало несколько сильных ударов ногой по ребрам... Бил не старик, а Залепин. Он уже поднялся и навис над ней. Удар. Еще удар. Боли она не чувствовала, молилась за дочь.

Громко хлопнула входная дверь.

– Оставь ее, идиот! Убьешь! – закричал старик.

– Эта сука мне плечо продырявила, – прорычал Залепин, снова ударил ногой. Внутри как будто что-то сломалось, и сердце разорвалось на куски. Из горла выплеснулось что-то горячее.

– Хватит! – завизжал нотариус. – Девку лови!

Залепин бросился к двери, но, чтобы ее распахнуть, пришлось оттащить Ирину с порога. Она из последних сил схватила его за ботинок. Залепин не удержал равновесие и упал, стукнувшись головой о косяк. Дверь в кабинет со скрипом отворилась. Матюкаясь, он поднялся, выбежал в прихожую, на лестничную клетку, побежал вниз по ступенькам. Звуки его шагов эхом отзывались в голове.

Вспыхнул свет в комнате. Нотариус склонился над Ириной, похлопал ее по щекам, пощупал пульс на шее, выругался.

Спустя несколько минут тяжелые шаги Залепина проследовали обратно в кабинет.

– Убежала! Как сквозь землю провалилась!

– Идиот! Слепую овцу найти не смог, – взбесился нотариус и заметался по комнате, сгребая в «дипломат» бумаги.

Михаил склонился над Ириной.

– Оставь ее, – проворчал нотариус. – Кровища изо рта хлыщет. Живая еще, но сдохнет с минуты на минуту, не очухается уже.

– Антоныч, что же делать? Нас Коза по головке за это не погладит. Может, подпись подделаем, и все дела? Ты же у нас спец по этому делу.

– Хочешь под эшафот нас подвести? Девку надо было ловить, тупой ублюдок! Теперь поздно пить боржоми. Сейчас она сюда толпу ментов приведет. На меня нечего стрелки переводить. Сам будешь с Козой разбираться, – ядовито заявил нотариус. – Это ты ногами дрыгал. Я тебе говорил, чтобы завязывал с наркотой. Совсем с катушек съехал, паразит.

– Антон Петрович, я три дня в завязке – вот тебе крест! Не виноват я. Ясно же, что тетка все просекла. Пугнуть ее хотел. Подумаешь, пару раз ногой шибанул. От этого не умирают. У тетки с сердцем тухляк. Я же не знал, – оправдывался Михаил. Никакого сочувствия в голосе, только страх за свою шкуру. Он опять над ней склонился. Ирина из последних сил собралась и плюнула ему в морду. Залепин набычился, сжал руку в кулак, размахнулся для удара.

– Оставь ее – сказал! – рявкнул Антон Петрович. – У нас три минуты, чтобы все подчистить и бабки найти. Коза сказала, что тетка сняла со счета лимон. Хоть что-то, не с пустыми руками же возвращаться. Ищи бабки, я отпечатки сотру. А девка никуда от нас не денется.

Залепин натянул резиновые перчатки и заметался по комнате, роняя книги и выдвигая ящики стола. Антон Петрович методично, без суеты, стирал следы их присутствия.

– Не парься по поводу инвалидки, – вступил в разговор Михаил, простукивая стены и пол. – Она же слепая!

– Слепая – не глухая и не немая, – проворчал старик. – Лишние свидетели нам не нужны.

– Да что она может знать? Рассказать следователю про некую Людмилу Петровну, которая обещала от слепоты ее вылечить? Или про то, что мамаша пыталась квартиру в залог оформить и ссуду на лечение от слепоты взять в неизвестной конторе? Таких контор сейчас как грязи. На каждом столбе объявы висят. Ментяры ленивые, прошерстят несколько ближайших офисов и дело закроют. К тому же у Козы в этом районе половина легавки куплена. Мы первые об этом узнаем и меры примем.

– Меры он примет... Как был дураком, так и помрешь! Во-первых, девка мое имя могла слышать. Во-вторых, Коза на квартиру эту конкретные виды имеет. Глупо отказываться от роскошной хаты, когда единственной владелицей жилплощади скоро станет слепая инвалидка. Если все утрясется, возьмемся за нее всерьез. Никуда не денется. Но искать ее надо по-любому. Меня эта Маня беспокоит. Откуда она взялась? Коза говорила, что никаких близких контактов у тетки нет. Живет отшельником, работает на дому сразу на несколько фирм, с работодателями только по делу общается, близко к себе никого не подпускает, замкнута, зациклена на дочери, только ею и живет, родственников нет. Телефон забери у бабы. Прошерстим список контактов, выясним, кто такая Маня и представляет ли опасность для нашего предприятия. Подозреваю, что она живет в этом подъезде, соседка. Больно быстро слепая скрылась. Где-то рядом она, чую.

– Сдалась тебе эта Манюня! – разозлился Залепин. – Девка по-любому вернется сюда, никуда не денется.

– По-любому ты тупой! Девка одна осталась, но у нее есть некая Маня, которой она доверяет. Это плохо. Представь на минутку, что эта дама на квартирку тоже варежку раззявит. Кто-то же должен ухаживать за слепой. Пропишется здесь, и все – уплывут хоромки. Нельзя этого допустить. Короче, ищем Маню и девку. Проясним все, а там видно будет, что делать. Девку из рук выпускать нельзя. При благоприятном раскладе дадим ей пожить, пока в права наследства не вступит. Потом вынудим подписать договор пожизненного содержания и отправим на покой. Несчастные случаи происходят с инвалидами по зрению нередко. Под машину попадают бедняжки, из окон падают. Однако Коза – баба осторожная, может так статься, что пожертвует этой хатой ради спокойствия, и девку придется убрать немедленно.

– Щас прям. Коза своего не упустит. Уж больно она на эту хату запала, – отозвался Залепин из прихожей. – Говорил я ей – не наши это клиентки! Не послушала. Нет, ни хрена! Куда же она бабки дела, сволочь? Может, на кухне поискать? Бабы любят по крупам деньги рассовывать.

– Некогда! Надо валить. Шут с ним, с миллионом. Эта квартира стоит в десятки раз больше. – Нотариус вышел в прихожую.

Ирина с облегчением выдохнула. Негодяев удалось перехитрить. Ее девочка спасена. Даст бог, сообразит, что делать дальше. Обязательно сообразит! Алешка умница. Солнышко. Чудо. Самая лучшая девочка на свете. Она справится. Она давно самостоятельный человек. Если бы не ее глупая опека, то Алешка давно бы нашла себя и была бы счастлива. Как жаль, что невозможно повернуть время вспять. Как жалко, что она не успеет попросить прощения. Сердце висело на волоске, подуй – разорвется, но надежда была. Надежда, что она успеет попросить у дочки прощение...

– Неспокойно что-то мне. Добей тетку, Хром. Бабы живучие бывают, – прозвучал из прихожей голос старика.

Шаги проследовали в обратном направлении. Над ней склонился Михаил, в его руке блеснул нож для резки бумаги – боли она не почувствовала, только легкую грусть, что так и не успела покаяться перед дочерью.

Глава 5

МАНЮНЯ

Алешка выползла из-под кровати в своей комнате, прижимая к себе любимую куклу Манюню. Доползла до кабинета, наткнулась на тело матери, уткнулась ей в грудь и беззвучно заплакала от горя. Теперь она знала, что у смерти бывают разные оттенки. Смерть бабушки пахла шалфеем и покоем. Бабушка ушла на небеса смиренно. Смерть мамы пахла чудовищно – кровью, болью и отчаянием. Страх витал в воздухе и мешал дышать. Не мамин страх, страх чудовищ, которые убили ее близкого человека. Невыносимый запах человеческой подлости. Мама не должна, не должна была так ужасно умереть!

– Прости меня, мамочка. За все прости, прости, – шептала она, поглаживая Ирину по волосам, рукам, груди, лицу. На лице мамы застыла улыбка. Алешка знала, что ее прощальная улыбка предназначалась ей. Мама даже перед смертью пыталась ее подбодрить и успокоить.

Как в забытьи, Алешка провела рядом с телом матери несколько часов. Очнулась от того, что запах смерти усилился. Она взяла маму под мышки и потянула в сторону ванной. Бабушка рассказывала, что покойников надо обмывать, наряжать во все новое, класть в гроб и молиться за усопшего, поминая его добрым словом, чтобы душа попала в рай. Бабушку забрали в день смерти в морг, но подружка ее Валентина Георгиевна, соседка с верхнего этажа, перед этим провела ритуал вместе с мамой. Значит, надо все сделать как положено.

Дотянув труп до ванной, Алешка положила на пол большое полотенце, осторожно раздела мать, старательно обмыла влажной губкой оскверненное тело, причесала волосы, потянула покойницу на полотенце в комнату и решила уложить ее в постель. Поменяла белье на кровати, с трудом переложила труп на свежие простыни, разыскала новое платье мамы, которое та бережно хранила в шкафу и все шутила, что на свадьбу дочки его наденет. Платье было прекрасное, шелковое, длинное, с набивным рисунком и кружевами. Мама говорила, что оно нежно-желтое, как утреннее солнце. Оно так и пахло желтым – солнцем, летом и счастьем. Пусть у мамы на небесах всегда будет лето.

Алешка сняла платье с вешалки, попыталась надеть на мать, промучилась долго – не вышло. Тело стало коченеть. Пришлось искать бабушкину коробку для шитья. Она аккуратно разрезала наряд сзади по шву, надела его, как халат, только задом наперед. Осторожно, чтобы не поранить маму, сделала несколько стежков на платье, перевернула тело на спину, сложила руки покойницы на груди и села на стул рядом с кроватью читать молитву. Кажется, все сделала как полагается. По-божески. По-людски.

На молитве сосредоточиться не получалось. Память отсылала ее в недавнее прошлое, к последней ссоре с матерью за ужином. Как нехорошо все вышло. Как скверно они поговорили. Она разозлилась на маму за жестокую правду, что никогда не станет нормальной, такой, как все. Мама была права. Из-за ее попыток стать самостоятельной погиб человек. Она убийца. Известие привело ее в такой ужас, что несколько часов Алешка в шоке пролежала на кровати в наушниках, включив на полную громкость любимый диск Маризы. Потом злость прошла, мама явно была не в себе, когда вернулась домой. Сказала сгоряча, чтобы уберечь ее от глупых поступков. Она не желала верить, что дочь выросла, и пыталась оберегать ее от жизни. Вину тем не менее Алешка с себя не снимала, за грехи надо платить. Она обязана найти жену писателя, кинуться ей в ноги, вымолить прощение, объяснить, что не желала ее мужу зла, и явиться с повинной в полицию. Осталось только уговорить маму позволить это сделать.

Если бы она могла предположить, что, пока размышляет о жизни под депрессивные мелодии португальской певицы, маму истязают преступники. Если бы только знала, то смогла бы придумать какой-то выход! Нашла бы способ позвать на помощь!

Не сообразила, тугодумка дурная. Из комнаты вышла, услышала в кабинете шум и бросилась туда. Дальнейшие события Алешка помнила как в тумане. Отчаянный крик матери, ее просьба, намек, приказ. На размышления времени не было. В голове стучало: беги к Манюне, беги к Манюне. Она поняла намек. Сделала вид, что выбежала из квартиры, спряталась под кроватью в своей комнате, где жила ее любимая кукла Манюня. Алешка стеснялась своей привязанности и прятала игрушку там. Притихла и стала молиться, чтобы подонки сразу оставили маму в покое. Расчет Ирины оказался верным. В квартире Алешка ориентировалась прекрасно, но как только выходила за порог – терялась. Если бы она выбежала на лестницу, преступники настигли бы ее через минуту. Бандиты, купившись на хитрость, должны были испугаться и уйти! Испугались, но ушли не сразу. Несколько долгих минут хозяйничали, как у себя дома. Искали какие-то деньги. Миллион! Откуда? Откуда у них миллионы? Всю жизнь мама работала как проклятая, но лишних денег в семье не водилось. Жили они скромно. Экономили на всем. Мама себя во всем ограничивала, кроила бюджет так, чтобы у нее, Алешки, было все необходимое. Один ее компьютер с говорящими программами, распознающими текст, стоил целое состояние. Мама сделала все возможное, чтобы она смогла учиться и иметь доступ к информации. Все ей отдала, а сама радостей в жизни не знала. Какой дурой она была, что не слушалась мать! Кажется, только сейчас поняла, насколько сильно мама ее любила. Господи, за что? Это не люди – звери! Отморозки! Кем же надо быть, чтобы убить беспомощную женщину, которая никому не причинила зла? Ради чего? Ради каких-то мифических денег и квартиры.

Алешка, лежа под кроватью, слышала почти все, о чем говорили отморозки в кабинете. Слух у нее с детства был лисий. Речь шла о медицинском научном центре и о ней. Выходит, маму подло обманули? Из-за нее обманули. Вспомнились радостные эмоции мамы, ее возбуждение, когда позвонила некая женщина по имени Людмила Петровна. Теперь ясно, отчего мама ликовала. Ей предложили новую технологию лечения дочери от слепоты. Господи, да она все бы сейчас отдала, и слух, и речь, и ноги, лишь бы мама была жива! Сволочь какая эта тетка Людмила Петровна. Не она ли носит кличку Коза? Определенно она – преступница, которая вынудила маму взять ссуду на мифическое лечение. Эта женщина виновата во всем! Она организатор преступления. Алешка сжала кулаки, но через мгновение понуро опустила голову. Сама виновата. Господь наказал ее за грехи, забрал взамен жизни несчастного писателя жизнь самого близкого и родного человека. Виновата. Виновата. Виновата...

Алешка сползла со стула на пол и закрыла уши руками. Чувство вины оглушало, звенело в голове, пульсировало в висках. Как жить дальше? Как? Что теперь делать? С детства бабушка и мама вели ее по жизни. Когда Алешка подросла, опека стала ее раздражать. Она сопротивлялась, дерзила, не слушалась, хотела доказать, что самостоятельная, но мама никак не желала ее отпускать.

Получила то, что хотела, дура! Теперь она одна, и помощи ждать неоткуда. Что дальше? Как жить? Она не умеет даже элементарных вещей. Постирать, погладить, сварить суп, купить необходимые продукты. Она теряется в городе, не умеет просить помощи. Она понятия не имеет, сколько стоит хлеб и проезд на метро. Мама не слишком любила брать ее с собой в магазины и поездки по городу.

У нее нет ни специальности, ни работы, только мизерная пенсия, на которую, как говорила бабушка, не проживешь. Кому нужна незрячая студентка-заочница четвертого курса лингвистического института?

Языковый вуз тоже выбрала мама, решила, что знание иностранного языка в жизни не помешает. Что теперь ей делать с этими знаниями? Мама мечтала, что она выучится и репетиторством займется, будет давать уроки незрячим детям. Какие дети? Как учить малышей, если сама не в состоянии ничему научиться? Неумеха и дура бестолковая. Совершенно бесполезный, лишний в этом мире человек.

Может, хорошо, что ее скоро убьют? Прихлопнут, как букашку, тело выкинут куда-нибудь в канаву или зароют в лесу. Туда ей и дорога. Никто ее не вспомнит и плакать о ней не будет. Только ведь преступники после ее смерти поселятся здесь, в квартире, где жили она, мама и бабушка. Где пахнет медом, хлебом и жареной картошкой. Где круглый год в вазе на журнальном столике лежат апельсины, похожие на солнце. Где зимой на окнах появляются причудливые ледяные узоры, которые можно потрогать рукой, а на подоконниках за окнами пушистый снег, обжигающий ладони и губы. Где в плетеной корзинке у старенького кресла-качалки лежит бабушкина колкая пряжа в клубках, а в шкафах холщовые мешочки с душистыми травами. Где в ванной бутылочка с розовой водой, яблочное мыло, густой яичный шампунь и ландышевые духи. Где холодильник перестукивается со стеной по ночам, поют часы в гостиной, смешно урчит унитаз и булькают батареи. Где каждая паркетная доска и дверь издают свои неповторимые мелодии. Где радио на кухне каждое утро кашляет, а потом басовито сообщает последние новости. На застекленном балконе пахнет рекой и геранью. Где за прохладным стеклом живут старинные книги в кожаных переплетах, а на стенах висят волшебные пейзажи, написанные дедом. Все это достанется негодяям, убившим маму? Разве это справедливо?

Алешка шмыгнула носом. Уходить из жизни резко расхотелось. Она не может подарить убийцам то, что им не принадлежит! Надо выжить любой ценой и наказать подонков. Отомстить за маму! Как это сделать? Преступники скоро поймут, что никакой Мани-Манюни в природе не существует, явятся за ней сюда и возьмут под контроль. Каким образом ее собираются контролировать? Привяжут к батарее и будут полгода объедками кормить, пока она в права на квартиру не вступит? На наркотики посадят, чтобы овощем стала? Или просто убьют, а документы подделают? Ее убьют – это самый простой выход. Надо бежать, спрятаться, подумать. Только как она убежит, если в квартире лежит тело мамы? Как она оставит ее одну?

Мама велела, если с ней что-нибудь случится, сразу звонить соседке Валентине Георгиевне. Ее дочка Ксения работает похоронным агентом. Мама договорилась с ней заранее, что все проблемы она возьмет на себя, и оплатила будущие погребальные услуги. Алешка поежилась, вспомнив страшный разговор с мамой о смерти. Ужасно было слушать ее рассуждения о таких вещах, как ритуал. Говорила она будничным тоном, словно размышляла, какой приготовить на завтра обед. Попросила ее кремировать, на церемонию прощания в морг не ходить, урну забрать, когда назначат время, вместе с агентом и захоронить рядом с бабушкой. Разговор случился вскоре после похорон бабули. И без того было тяжело, хотелось закрыть уши, убежать, запереться у себя. Мама успокоила, что умирать в ближайшие лет сто она не собирается. Однако обязана продумать все до мелочей заранее, чтобы снять с дочкиных плеч возможные проблемы. Одного мама не предусмотрела: что ее убьют.

Алешка понимала, что нужно звонить в полицию, но боялась. Слова матери о том, что в органах работают плохие люди, которым лишь бы преступление на кого-нибудь повесить, подтвердили убийцы. У организатора банды, некой Козы, половина полицейских в этом районе куплена, что она, Алешка, будет делать, если нарвется на продажных следователей? Обвинят ее не только в смерти писателя, не приведи господи, убийство мамы на нее повесят. Она сгниет заживо на зоне, как говорила мама. А убийцы будут свободно ходить по земле, жить в ее квартире и обманывать других беззащитных людей. За смерть писателя она заплатит, но не сейчас. Если ее арестуют и посадят, как тогда она отомстит за смерть матери?

Решение пришло и камнем повисло на сердце. Она все сделает так, как велела мама. Позвонит Валентине Георгиевне, сообщит о несчастье, все ей расскажет, что знает, попросит вызвать полицию и исчезнет на время. Мама поймет и простит, ведь душа ее уже на небесах. Только куда бежать? У Валентины Георгиевны спрятаться? Старушка всегда была добра к ней, не откажет, приютит на время. Правда, толку с того ноль. Вычислят. Один из убийц предположил, что она прячется у соседей. Все в подъезде знают, что Валентина Георгиевна была подругой бабули. Бежать в общество слепых и там просить помощи? Найдут. Где еще искать, как не там.

В детективах, которые она читала и слушала, бесстрашные девушки выслеживали преступников, разгадывали головоломки и шарады, разоблачали убийц, заводили романы со следователями, находили себе рыцарей-защитников из криминальной среды, но хороших. Ей подобное не светит. Какие рыцари! Ничего она не может, дура бесполезная, только по-английски и немецки свободно говорить. Надо было поступать на юридический.

Внезапно Алешку осенило. Мама часто рассказывала про свою близкую подругу детства, юриста по образованию. Вот кого надо разыскать! Вот кому можно довериться. Кажется, подругу мамы зовут Арина. Дружили они с детства, вместе учились в школе, сидели за одной партой. После получения аттестата разошлись по разным вузам, но дружбу не прекратили. Почему подруг развела судьба, Алешка не знала. Мама на этот вопрос отвечала уклончиво и постоянно меняла свои версии. Алешка догадалась, что она рассказывать об этом просто не хочет, как и об отце. Все попытки дочери выяснить свое происхождение тоже пресекались. Нет ли тут связи? Арина мужчину увела у мамы? Или наоборот – мама увела у Арины парня? Вот это драма, охнула Алешка, закрыв рот ладошкой. Если так, то плохо дело. Говорят, женщины не прощают таких вещей. С другой стороны, мама всегда вспоминала о подруге с теплом. Как-то даже жаловалась бабуле, что если бы Арина не вышла замуж и не переехала в Питер, то она обязательно наладила бы с ней прежние отношения. Питер. Надо ехать в Питер. Но поиски стоит начать в Москве. Прямо сейчас и нужно начинать.

Фамилию подруги матери Алешка не помнила, но имя Арина – редкое. Значит, выяснить девичью фамилию не составит особого труда. Она должна быть указана в школьном альбоме мамы и в старых записных книжках.

Алешка прошла в кабинет, порылась в ящиках стола. Здесь мама держала все свои бумаги и документы. Но как выглядят старые еженедельники и записные книжки, Алешка понятия не имела. Нашла еженедельник в обложке из кожзаменителя, перехваченный резинкой, сунула в карман, но уверенности в том, что это записная книжка, не было. Альбом надежнее.

Алешка распахнула дверцы нижнего ящика книжного шкафа, большого и гулкого. В детстве она любила тут прятаться, а мама ругалась, что дочь в пыли сидит и соплями аллергическими истекает. Алешка шмыгнула носом, так больно стало от воспоминаний. Пошарила рукой по переплетам книг, собранных здесь, нашла шершавую папку с гладкими буквами и прижала к груди. Вот оно – ее спасение. Альбом и еженедельник она покажет Валентине Георгиевне, попросит найти Арину, выяснит ее девичью фамилию и, возможно, старый московский телефон. А дальше дело техники. Существуют же какие-то справочные. Интернет опять же. Вдруг повезет и у маминой подруги найдется страничка в социальных сетях? Может быть, в Питер ехать не придется? Хотя она бы туда съездила. Там ее точно никто не найдет.

Алешка потрогала циферблат наручных часов. Пять утра, старушка спит, и разбудить ее может только землетрясение. На ночь Валентина Георгиевна всегда принимает снотворное. Пусть спит. Есть время, чтобы побыть с мамой, проститься, собраться в путь и придумать, как изменить свою внешность. Нельзя исключать, что убийцы наблюдают за подъездом. И полиция ее разыскивает. Значит, надо выйти из парадного так, чтобы никто не обратил на нее внимания. Задачка не из легких. Трость и походка выдают в ней человека незрячего. Придется идти без трости, ориентируясь исключительно на ощущения, звуки и запахи. Внезапно в голову пришла идея.

Алешка отправилась в комнату бабули и распахнула шкаф. В лицо пахнуло нафталином, эвкалиптом и пылью. У бабушки была паранойя по поводу моли. Она дико боялась, что моль сожрет вещи любимого мужа. Дед погиб в самом расцвете лет, и все, что с ним связано, было дорого бабуле как память. Придвинув к шкафу стул, Алешка влезла на него и обыскала антресоль. Мама говорила, что дочь по конституции похожа на деда. Такая же высокая и худая. Значит, вещи его вполне могут ей подойти.

Сверток, завернутый в газеты и перевязанный бумажной веревкой, нашелся быстро. Алешка развязала узел, порвала газеты и вытряхнула одежду на кровать. Погладила рукой. Вещи деда пахли особенно, пчелиным воском, махоркой и гвоздичным маслом. Байковая рубашка, шерстяные штаны, кожаный ремень с металлической пряжкой, кепка, теплый мешковатый пиджак, вязаный свитер на «молнии», ботинки с высокими голенищами.

Вещи сидели на ней как на вешалке, были широки в плечах и болтались на талии. Ботинки тоже оказались велики на три размера. Пришлось натянуть их на плотный шерстяной носок. Алешка заплела косу, закрутила вокруг головы и спрятала под кепку, на нос нацепила круглые дедовские очки. Прошлась по комнате, прихрамывая на одну ногу. Выглядит она наверняка чудовищно, но не до красоты сейчас, в таком виде ее точно никто не опознает, примут за бродягу.

Она заглянула в свою комнату, разбила копилку-хрюшку, осторожно выгребла из осколков купюры и монетки. В копилке должно было быть около пяти тысяч рублей. Хватит на билет в Питер, если возникнет необходимость ехать туда. Вопрос, хватит ли на еду?

В свертке с дедовскими вещами была и брезентовая котомка. Алешка прошла с ней на кухню, обшарила шкафы и холодильник. Печенье, шоколадка, пара апельсинов, тушенка, хлеб, сыр... Что еще? Она вернулась в свою комнату. Паспорт, несколько пар трусиков, носки, расческа, майка, свитер, лосины. Осталось взять шампунь, мыло, зубную щетку и пасту. Еще Манюню, записную книжку и альбом. Кукла в котомку не влезла, Алешка растянула шерстяную кофту, сунула Манюню туда и закрыла «молнию» – за широкими полами пиджака не видно, что она прячет. Вернулась в кабинет. Альбом в сумку тоже не влез, пришлось засунуть его за пояс сзади, не слишком удобно, но делать нечего. Записную книжку она запихнула в карман. Прошлась по комнате, прислушиваясь к ощущениям. Под ногой что-то звякнуло. Она нагнулась, изучила предмет. Нож для резки бумаги, холодный и липкий, пахнет кровью. Орудие убийства!

Алешка выронила нож и осела на стул, вытерла руку о скатерть. Силы неожиданно покинули ее, началась трясучка. Она сидела на стуле, не в состоянии унять дрожь. Страх давил со всех сторон. Мерещились шаги, голоса и стоны. Казалось, что убийцы уже здесь, в квартире, увидели ее и прикидывают, как лучше от нее избавиться. Дурнота подступила к горлу, голова закружилась. Она потерла виски и уши, подула на озябшие ладони, сделала два глубоких вдоха и придвинула к себе телефон.

Номер Валентины Георгиевны никак не получалось вспомнить. Простой вроде номер, первые цифры – как у них. Какая неприятность, что она утопила свой сотовый. Там были забиты все контакты, а главное – телефоны соседки и ее дочери Ксении, похоронного агента. Алешка попробовала набрать номер наудачу, попала не туда, нарвалась на хама, который откровенно послал матом. Крепкое словцо, брошенное в ее адрес, к удивлению, подействовало как нашатырь. Головокружение прошло, и родилось наконец самое простое решение: прекратить заниматься ерундой, сходить самой к Валентине Георгиевне. Всего-то надо подняться на один этаж. Вот только из квартиры выходить страшно.

Преодолевая панику, Алешка подошла к двери и прислушалась. На лестничной клетке было тихо, только бухтела собака Фроська – спаниель несчастный. Фроська была старой и лаяла частенько от тоски.

Алешка открыла дверь и вышла из квартиры. Вспомнила, что забыла трость – вернулась. Трости на привычном месте не оказалось. Завалилась куда-то. Убийцы устроили в прихожей кавардак. Вероятно, перетряхивали вещи, искали деньги. Рука наткнулась на бабушкину палку. Короткая, с тяжелой металлической ручкой, но вполне сойдет, чтобы на лестнице шею не свернуть. Лифтом отчего-то ей тоже было пользоваться страшно.

Поднявшись на один этаж, Алешка позвонила в дверь Валентины Георгиевны. Никто не откликнулся. В квартире было тихо. Алешка позвонила еще раз, потом еще. Постучалась – дверь со скрипом распахнулась.

– Здравствуйте, Валентина Георгиевна! Простите, пожалуйста, что беспокою... – пролепетала она, ее голос свободно проплыл в квартиру и гулко отразился от стен. – Валентина Георгиевна? – позвала она дрожащим голосом, хотя уже поняла, что никто ей не ответит. Здесь тоже пахло смертью, дикой и нелепой. Словно боясь спугнуть смерть, Алешка на цыпочках прошла в прихожую и еще раз позвала соседку. На пороге комнаты валялась табуретка, Алешка наткнулась на нее, подняла и аккуратно поставила, сделала еще несколько шагов и споткнулась о тело старушки. Еще теплое. Убийцы побывали здесь недавно. Под головой соседки растеклась липкая лужа, Алешка вляпалась в нее рукой и, сдерживая крик, бросилась в ванную. Крик застрял на выходе, опустился вниз, растекся по желудку. Она склонилась над унитазом – ее стошнило несколько раз подряд. Сначала от ужаса, потом от стыда, что организм повел себя так по-свински.

Потом она долго мыла руки и полоскала рот, не в силах поверить, что это не сон. Из ванной вышла, как Буратино, на негнущихся ногах, шагнула в сторону прихожей и подпрыгнула на месте, выронив палку. Рядом зазвонил сотовый. Несколько мгновений она размышляла, отвечать или нет, наконец решилась. Звонила дочь Валентины Георгиевны.

– Ксения Эммануиловна, вашу маму убили, – глухо сказала она в трубку. На том конце провода повисло молчание. – Это я – Алешка. В смысле, Лена Симакова из сто семнадцатой квартиры – внучка подруги вашей мамы. Мою маму тоже убили. Я не могу сейчас говорить. Убийцы поблизости. Мне надо бежать. Простите меня. Мне очень жаль. Пожалуйста, вызовите полицию и позаботьтесь о моей маме. Она говорила, что оплатила ваши услуги. Я вам позвоню, как только смогу. Продиктуйте мне свой номер, – в трубке завыли нечеловеческим голосом. – Потом будете плакать! – крикнула Алешка. – Диктуйте номер скорее! – Крик подействовал. Рыдания стихли, дочка Валентины Георгиевны назвала цифры своего мобильного.

Алешка повторила про себя номер, отключила телефон, положила его на зеркало в прихожей, вышла на лестничную клетку. На душе немного отлегло. Скоро здесь будет полиция, надо забрать сумку и уйти.

Она сделала два шага вниз по ступеням и замерла, прислушиваясь к шорохам и звукам. На лестничной клетке ее этажа кто-то был. Как взрыв, раздалась мелодичная трель звонка ее квартиры, и сердце в груди подпрыгнуло к горлу – пришли по ее душу. Почтальоны и сантехники не являются в гости в такую рань, а полиция не могла приехать так быстро.

Тот, кто терзал звонок ее квартиры, откашлялся, закурил и пошел вверх по лестнице. Алешка попятилась, вызвала лифт, надвинула кепку на нос. Кабина была на этаж ниже, но так медленно поднималась, что Алешка чуть не разрыдалась от отчаяния. Она несколько раз надавила на кнопку лифта, словно это могло ускорить его черепаший ход. Шаги приближались. Еще шесть ступеней, и она нос к носу столкнется с человеком, который пришел за ней. Пять, четыре, три... Лифт замер на этаже и распахнул двери. Она вошла внутрь и нажала на кнопку первого этажа. Успела!

В кабине витал запах дорогих сигарет, перегара, лакрицы и незнакомого мужского парфюма с яркой ноткой лимона. Запах явно принадлежал незнакомцу, который звонил в ее дверь. Судя по звуку, кабина была на ее этаже, когда она нажала кнопку. Очевидно, незнакомец пользовался лифтом последним. Запах был новый, не похожий на те, которые жили в этом подъезде прежде. На улице, в метро и магазинах она тоже такого не встречала. Не местный был запах, заграничный. Он явно не принадлежал тем, кто убил ее мать. Кто этот человек? Бандит пришел проверить, вернулась ли она домой?

За что они убили старушку? Зачем ее убили? Зачем? Ей жить осталось от силы три-пять годков. Изверги бесчеловечные. Решили, что она не вернулась домой и по-прежнему прячется у соседки? Выяснили, что полицию она так и не вызвала, решили наведаться к Валентине Георгиевне, ее не нашли, свидетеля устранили. Сволочи! Просто чудо, что она с убийцами разминулась. Могла бы легко угодить прямо в лапы негодяев, если бы поднялась к соседке на полчаса раньше. Какие же они наглые сволочи! Ничего не боятся, даже полиции. Вернулись на место преступления, и суток не прошло.

Светиться в третий раз побоялись, поэтому отправили на ее ликвидацию другого члена банды – субъекта с лимонным запахом. Господи, сколько же их в шайке? Уже четверо. Людмила Петровна по кличке Коза, судя по голосу, дама в летах и много курит, прекрасно владеет приемами манипулирования, возможно, гипноза, имеет налаженные связи в правоохранительных органах, осторожна, умна, глава шайки. Видно, это не первая их сделка. Нотариус Антон Петрович, судя по всему, настоящий нотариус – гадина с мозгами, маскируется под недотепу, но имеет право принимать решения, по голосу он явно пожилой. Фальшивый агент Михаил Залепин по кличке Хром, безмозглая шестерка, наркоман, по словам нотариуса, молодой и сильный, киллер. Теперь объявился еще один персонаж – некий франт, он курит дорогие сигареты, пьет пиво, жует лакричные пастилки и пользуется лимонным парфюмом. Кто он? Киллер номер два или тонкий психолог, посланный к ней, чтобы взять ее под «контроль»? Надо будет зайти в магазин и выяснить, что у него за парфюм. Изучение запахов и состава духов было ее хобби с детства. Обоняние у нее, как у собаки. Вдруг это поможет? Хотя как это может ей помочь? Какая разница, каким парфюмом пользуется киллер! Одно пока ясно. За подъездом внимательно наблюдают, надо сконцентрироваться и убраться отсюда поскорее.

Ссутулившись, прихрамывая на одну ногу и опираясь на бабушкину клюку, Алешка вышла из подъезда и быстро пошлепала в сторону метро, сосредоточенно прислушиваясь к запахам и звукам. Главное, идти ровно, не петлять, не впечататься в дерево, в столб или прохожего. Не кувыркнуться, оступившись, с тротуара, не поскользнуться, не ударить в грязь лицом в прямом смысле этого слова. Одно неверное движение, и ее сразу вычислят.

Сто шагов, угол дома, поворот налево, прямо тридцать шагов – поворот направо. Теперь надо перейти дорогу и выйти на бульвар – там станет легче. По бульвару она часто гуляет, знает каждую лавочку и щербинку на тротуаре. А от него до метро рукой подать. Метро – самое правильное место, где можно легко затеряться в толпе даже инвалиду. Людей в подземке много, очень много, и никто не обращает друг на друга внимания. Все куда-то бегут, толкаются и заняты только собой.

Без своей трости идти было сложно, казалось, мозги лопнут от напряжения. Дорога – самый опасный участок на маршруте, но просить о помощи сейчас нельзя. Это может привлечь внимание преступников. Пятнадцать шагов – палатка с хлебом, далее десять шагов – светофор. Дорога короткая, но оживленная. Мимо проносятся машины. Вокруг никого. Стук каблучков по асфальту. Ментоловая сигарета, свежая булочка с корицей, кофе, терпкие восточные духи. Рядом остановилась молодая девушка, явно не студентка, сотрудница офиса или банка, мечтающая сделать карьеру. Не светит ей серьезная карьера, подумала Алешка. Слишком навязчивый аромат вечерних духов в дневное время говорит об отсутствии ума, вкуса и воспитания. Булочку прикупила не в хлебной заводской палатке по дороге к метро, а в дорогой кофейне на соседней улице, целый крюк сделала. Наверняка большие деньги за кофе и булочку выложила. Не съела сразу, а купленное в офис несет, где скорее всего есть кофемашина и кофе бесплатный дают. Доказать всем хочет, что современная, модная, успешная. В коллектив снобов мечтает влиться как своя. Какая, право, глупость, размышляла Алешка. Зачем изображать из себя кого-то, когда просто можно быть собой? А если тебя не принимают такой, какая ты есть? Значит, люди вокруг тебя не те, а не ты плохая. Мысли о девушке отвлекали Алешку от кошмара, который она совсем недавно пережила. Мама верно говорила, что никогда она не будет такой, как все. Это очень горько, но делать нечего – никто никогда не полюбит ее так, как мама и бабуля. Никто никогда...

Каблучки сошли с тротуара на проезжую часть. Алешка пристроилась сзади, за ароматным облачком ментола и шлейфом восточного аромата. Девушка-карьеристка привела Алешку на бульвар. Здесь можно было вздохнуть свободней, но расслабляться было рано. Ночью явно ударили заморозки и превратили бульвар в каток, а дворники не успели засыпать дорожки солью и песком. В переходе перед станцией метро «Фрунзенская» ступени тоже оказались скользкими. Предупредил об опасности гражданин, который шел впереди и неожиданно свалился, сообщив об этом всем окружающим непечатными выражениями.

Только очутившись в метро, куда ее практически внесло потоком спешащих людей, она немного расслабилась. Оказалось, рано радовалась: она только сейчас поняла, что оставила дома сумку, где были документы, еда, сменная одежда, предметы гигиены. При ней только школьный альбом мамы, записная книжка и кукла Маня за пазухой. Ну и видок у нее, наверное, со стороны. Беременный хромой бродяга с палочкой. Все небось таращатся на нее с удивлением. Деньги! Алешка испуганно пошарила по карманам дедовского пиджака и опять с облегчением вздохнула. К счастью, купюры из разбитой копилки она сразу сунула в карман.

Алешка купила карточку на проезд и вместе с потоком людей спустилась на эскалаторе вниз, чуть не скатившись с него на входе и не свернув себе шею на выходе. Отчего-то поручень ехал быстрее эскалатора. Повезло, что час пик и впереди плотно шли люди.

Без сопровождающего и ее трости передвигаться по метро оказалось безумно сложно, хотя маршрут был ей знаком. Одна в подземке она никогда не ездила. Здесь стоял такой гул и грохот, что ориентироваться по звукам было невозможно, а какофония запахов сбивала с ног. Послышался звук подходящей электрички, толпа стала напирать сзади, подталкивать ее к краю платформы. От страха сделалось мутно в голове. Палочка уткнулась в пустоту, в нос пахнуло машинным маслом. Грохот нарастал. Еще мгновение, и ее столкнут под поезд.

Кто-то схватил ее сзади за шиворот и дернул назад.

– Куда прешь, дед! Жить надоело? – проорал незнакомый мужской голос, грубиян отшвырнул ее назад. Дальше произошло неожиданное. Поезд вобрал в себя пассажиров и уехал, а она осталась на перроне.

– Сам ты дед, – буркнула Алешка и уселась на лавку ждать следующую электричку. Рядом присела пожилая женщина, благоухающая кислыми щами, и стала методично пихать ее локтем. – Что вы толкаетесь? – разозлилась Алешка, с трудом удерживаясь, чтобы не засветить тетке локтем в ответ. Та замерла, вероятно, внимательно ее рассматривая, а потом запричитала, как плакальщица.

– Батюшки-светы! Ты слепой, что ль, парень? Ах ты, боже мой! Молодой такой, а уже глаза не видят. Прости, ради бога. Не толкаюсь я, носки вяжу внучку своему.

– Извините, пожалуйста. Вы мне не поможете в вагон войти? – хмуро спросила Алешка, услышав приближение следующего поезда и гул собирающейся толпы.

– Конечно! Помогу, родненький. Как не помочь инвалиду, – бодро ответила дама, схватила ее за локоть и заорала на весь перрон. – Расступись! Я слепого веду!