Помоги проекту - поделись книгой:
В разговоре опять возникла неловкая пауза.
— Я понимаю, что должна объяснить… — произнесла затем Муравьева, но снова умолкла, не договорив.
— Ты ничего не должна, — покачал головой я.
— Нет, — словно бы в пику мне твердо заявила Маша. — Ты должен знать.
Я неопределенно повел плечами: как скажешь, мол.
— Помнишь, как у нас все было в последний раз? — задала она внезапно вопрос.
— Ну… — сконфуженно протянул я.
Еще бы я не помнил…
Тогда, признаться, все и впрямь сложилось не очень удачно. Редкий, можно даже сказать уникальный случай, когда я оказался не на высоте. Даже, кажется, вырубился в самый неподходящий момент. Муравьева еще предположила, что виной всему дрянное вино, доставшееся нам за ужином, и я тогда поспешил согласиться с этой версией. Вино и впрямь в тот вечер было так себе, это многие еще в столовой отметили.
— Я тогда едва-едва не сорвалась, — убитым голосом проговорила Маша.
— Что? — не понял я.
— Астральные скрепы, которые разрушил устроенный турками взрыв! — словно наконец собравшись с духом, залпом выпалила девушка. — Они будто бы начали восстанавливаться! — в ее голосе звучало неприкрытое отчаяние.
— Как это восстанавливаться? — нахмурился я. — Ты снова соединяешься с Оши?
— Не совсем, — мотнула она головой. — Все идет немного иначе, чем было раньше. Оши остается отдельной сущностью. По крайней мере пока. Но сама я снова чувствую себя метисом! И… И не только чувствую! Я и есть метис, даже в отрыве от Оши! Но если раньше, до Америки, я легко могла себя контролировать, то теперь нет! В тот раз вино было ни при чем: я лишь чудом тебя не взломала! В последний момент сумела остановиться — когда ты уже отключился! Вот, смотри… — Маша начала торопливо расстегивать свою черную шинель.
— Что ты делаешь?! — ахнул я. — Мороз же!
— Чудовища не мерзнут, — мрачно буркнула она, борясь уже с пуговицами кителя.
Широко распахнув его, на груди, Муравьева переключилась за рубашку, затем, видно, потеряв терпение, пустила в ход магию, обнажив левую ключицу: под той на коже красовалась покрытая бурой коростой круглая язва с вершок в диаметре.
Меня передернуло.
— Прожгла себя, чтобы на что-то переключиться со взлома, — пояснила между тем Маша. — Сработало. Но вот только теперь никак не заживает… Знать, с испугу хорошо вложилась.
— Лучше бы взломала… — ошарашенно пробормотал я. — Маны у меня вагон — небось, не обеднел бы…
— Ты не понимаешь, — скривилась длинноножка. — Я же себя почти не контролировала. Дюжиной-другой мерлинов, как в былые времена, дело бы не ограничилось! Сколько смогла бы проглотить, столько бы и откусила разом!
— И сколько это? — на автомате спросил я.
— Да не знаю я! — всплеснула она руками. — Я никогда раньше не делала этого бесконтрольно! Понятия не имею, на что сейчас способна… И главное: не факт, что в следующий раз смогу остановиться — даже ценой вот этого, — ткнула она себя пальцем в ожог на груди. — И поэтому нам нельзя с тобой больше… — Муравьева осеклась и поспешно отвернулась, но я успел заметить блеснувшую в уголке Машиного глаза слезинку. — Ни в коем случае нельзя, — закончила она уже в сторону.
Уяснив-таки, что к чему, я решительно плюхнулся на пень рядом с девушкой, и приобнял ее за плечи. Промедлив миг, Муравьева уткнулась лбом мне в красный кадетский погон.
— Сейчас… — услышал я сдавленный, сбивчивый шепот. — Сейчас я возьму себя в руки… Подожди минутку…
— Если все упирается в предел маны — так и дух с ней! — пробормотал в свою очередь я, не найдя лучших слов для утешения. — Хоть пополам мой разделим — все равно это будет больше, чем у любых других шести «жандармов» вместе взятых!
— Дело не только в мане, — глухо произнесла Маша. — Тут еще такое… К тем, кем я… скажем так, однажды воспользовалась — к ним у меня возникает чувство… Не знаю, как точно назвать… Омерзения, что ли. Почти всегда. Это невольно и непрошено, просто факт. И необоримо. Взять, вон, того же бедолагу Гурьева… До сих пор как увижу его, так всю аж выворачивает… Иногда в прямом смысле слова. И я… Я не хочу чувствовать что-то подобное в отношении тебя. Ты… — она подняла голову и встретилась со мной глазами. Те были красными, но уже сухими. — Ты был первым, с кем… наедине… мне было хорошо, — прошептала Муравьева. — И, как видно, последним. Не хочу — и не буду — портить память об этом! Если уж мне суждено снова стать бесчувственным чудовищем — пусть хоть она у меня останется!
— Ты не чудовище, — только и сумел выговорит я.
— Пока, наверное, нет, — неожиданно согласилась девушка. — Но наверняка сделаюсь, если снова с кем-то лягу. И уж прости, но это точно будешь не ты. Почему — только что объяснила… — отстранившись и мягко сбросив мою руку, она принялась неспешно застегиваться.
— Это неправильно, — обескураженно покачал головой я. — Должен быть какой-то выход… Может, к целителям обратиться? — пришел мне в голову очевидный, казалось бы, вариант.
— Что они понимают, эти духовы целители?! — презрительно поморщилась Маша. — Да и сдадут они меня сразу с потрохами — тому же есаулу Семенову и сдадут. Конвой меня только потому и оставил после Америки в покое, что убедился: я больше не метис. Если узнают, что все пошло по новой — житья мне не будет!
— А так, в страхе и вечной борьбе с самой собой — это разве житье? — брякнул я, не подумав.
На удивление, Муравьева отреагировала спокойно, даже более того:
— На самом деле, не так уж все и плохо, — вымучила она какую-никакую, но все же улыбку. — Всяко лучше, чем было до этой осени. Во-первых, теперь у меня есть Оши. Она — не я, и одновременно — я. Поверь: это здорово! Во-вторых — друзья. Тереза, Тоётоми, Златка… — между собой мы продолжали называть болгарскую царевну ее настоящим именем, официально же для всех та снова была Иванкой Ивановой, дочерью херсонского дворянина. — Пожалуй, и Милана тоже сюда же… — продолжила между тем перечислять Маша. — Ну и ты… Мы же останемся друзьями? — прищурилась она на меня уже и вовсе почти игриво.
— Конечно, — поторопился подтвердить я.
— Вот, — удовлетворенно кивнула длинноножка. — Значит, Оши, друзья… Прежде, до Америки, мне ни о чем подобном и мечтать не приходилось!.. Ну и, в-третьих, память о последних месяцах. Почему я и намерена сберечь ее от поругания… Так что за меня как раз не переживай! — вскинула она голову. — Я еще посчастливее многих!
— Ну, как скажешь… — пробормотал я, несколько сбитый с толку таким оборотом.
Внизу что-то пронзительно хрустнуло — словно выстрел раздался. Невольно вздрогнув, мы с Муравьевой дружно опустили глаза: на Плахе красовалась свежая зарубка — еще минуту назад ее там и в помине не было.
Глава 2
в которой я поднимаюсь до зари
На утро, за добрый час до обычного времени подъема, меня бесцеремонно разбудила Оши — бывшая одна шестнадцатая часть метиса-Муравьевой, а ныне ее верный дух-фамильяр.
«
— Что? Что такое? — не без труда разлепив веки, ошалело уставился я на крохотного золотистого паучка, как у себя дома устроившегося у меня на животе. — Что-то случилось с Машей? — прострелила мой мозг пугающая догадка — ну, мало ли, после вчерашнего разговора…
«
— Что?! — я рывком сел на кровати.
С противоположного конца комнаты что-то недовольно пробурчал в полусне Сколков — должно быть, попросил вести себя потише.
«
Вот уже на протяжении четырех месяцев по поручению Муравьевой в тайне от целителей корпуса она билась над возвращением Светке ее утраченной в холопстве личности. Поначалу, казалось, дело заспорилось: муки, нещадно терзавшие мою бывшую одноклассницу со дня снятия клейма, насколько можно было судить по реакции на них Каратовой, мало-помалу ослабевали, а порой теперь и вовсе отступали — иногда на час, ну а то и на целые сутки. Соответственно, все меньше времени Светка была вынуждена проводить в глубоком магическом забытьи, и все больше — бодрствуя.
А вот дальше нарисовался глухой тупик. Несмотря на все усилия Оши, во сне ли, наяву ли, Каратова так и оставалась безвольной, неразумной куклой — ни проблеска сознания, ни намека на характер.
Своих мохнатых паучьих лапок дух, конечно, не опускала, продолжая настойчиво копаться в Светкином мозгу — а может, в сердце, не знаю — но у самого меня надежда на успех нашей затеи понемногу начинала притупляться. И вот теперь — эта громкая утренняя новость!
«Я к ней!» — беззвучно — чтобы не бесить соседа по комнате — бросил я Оши, спрыгивая с кровати и хватая со стула черные форменные брюки.
«
«Что пожалуйста?» — не понял я.
«
«Спасибо, спасибо! — скороговоркой выговорил я, торопливо застегивая рубашку. — Я просто еще толком не…» — добавил сбивчиво.
«
«Спасибо, милая Оши!» — четко выговорил я — даже замер при этом на миг для пущего эффекта.
«
* **
С тех пор, как Каратову поместили в корпусный лазарет, я там, почитай, заделался завсегдатаем. Сперва целители пытались меня из своих владений гонять, но после смирились и даже настроили охранные артефакты так, чтобы я мог, лишний раз не дергая персонал, пройти и в здание, и в Светкину палату в любое время — взамен на клятвенное обещание этим правом не злоупотреблять.
Существовали, конечно, формальности, которые по-любому следовало соблюсти. Поэтому как ни спешил я увидеться с бывшей одноклассницей, сперва мне пришлось снять и оставить в прихожей лечебницы шинель и шапку, а затем тщательно вымыть руки особым раствором и накинуть на плечи длинный белый халат. Только после этого нужная дверь передо мной гостеприимно распахнулась, я рванул через порог…
…и едва не сбил с ног ту, ради которой примчался по морозцу.
Судя по всему, Каратова как раз пыталась выйти из комнаты наружу — но умная дверь ее, понятно, не выпустила. Не сумев ее отворить, девушка уже двинулась было назад — и тут вдруг проход открылся сам собой. Светка шагнула к нему — и мы натурально столкнулись лбами.
— Не трогайте меня! — отпрянула, хрипло вскрикнув, моя бывшая одноклассница.
— Светка! — я шагнул следом за ней.
— Не надо! Я ничего не сделала! — закрывшись руками от мнимой угрозы, Каратова неуклюже попятилась к расстеленной койке.
— Светка, это я, Володя Зотов! — остановившись, чтобы дать девушке опомниться, вкрадчиво проговорил я.
— Не подходите ко… Что? — осекшись, вскинула голову Каратова. — Вова? Ты? — узнала меня она наконец.
— Да, это я! — просиял я. — Все хорошо…
— Вовка… — пробормотала девушка, неуверенно качнувшись вперед.
Широко разведя руки, я сделал шаг ей навстречу. В следующий миг Светка метнулась ко мне и повисла у меня на шее.
— Вовка! Я так испугалась…
— Все, теперь бояться нечего, — ласково проговорил я, обнимая ее обеими руками и прижимая к себе.
С четверть минуты мы так и простояли, затем Каратова расцепила захват и неуверенно подалась назад. Выпустил ее из дружеских объятий и я.
— Прости, я в таком виде, — пряча за неуверенной улыбкой смущение, сказала девушка.
На ней была тонкая полупрозрачная пижама, серенькая с золотистой эмблемой Федоровки на груди. Ступни оставались босы.
Что ж, за время Светкиного пребывания в лазарете в каком виде мне только не доводилось ее лицезреть! В том числе и вовсе без одежды, да еще и обделавшейся — иногда свое присутствие в палате я отрабатывал, помогая в качестве няньки, благо при помощи магии многие проблемы с подопечной решались относительно без напряга. Насмотрелся, что называется.
Каратовой я, понятно, рассказывать об этом не стал. Может быть, потом когда-нибудь…
Тем временем девушка отступила к койке, села на нее и прикрылась одеялом — после чего, как видно, почувствовала себя чуть увереннее.
— Где я? — спросила она затем — уже гораздо более ровным тоном. — Что это за место?
— Лазарет, — ответил я, также присаживаясь — на табурет у стены. — Ну, типа больницы.
— Я так и поняла… — кивнула Светка. — Значит, я больна? А чем?
— Уже, надеюсь, ничем, — заявил я. — Похоже, все плохое позади!
— А что была за болезнь? — настойчиво повторила она прежний вопрос.
— Ну… — смешавшись, протянул я. — Я не доктор…
— Температура, судя по всему, высокая держалась, — заметила Каратова. — Я в прошлом году ветрянкой болела — чуть концы не отдала. Тоже с температурой за сорок. Но даже тогда у меня таких жутких кошмаров не было. А тут мозги просто кипели!
— А что ты помнишь? — быстро спросил я.
— В каком смысле, что помню?
— Ну, из своих кошмаров.
— А тебе зачем? — подозрительно покосилась она на меня.
— Хочу кое-что проверить. Когда все началось?
— Э… — задумалась девушка. — Не уверена, — заявила она после паузы. — Последнее нормальное воспоминание — как мы гуляли по центру после экзаменов. Там Дашка была Карпенко и пацаны — Антон, Кирилл и Сашка. Ну и ты, понятно. К нам еще какой-то мужик-аниматор прицепился, что-то такое про волшебный мир трындел… А вот дальше — все как будто в тумане. Будто бы мне отрубили палец, а вам всем на лбу клейма выжгли… Какие-то сырые темницы, белые тоннели… Полная дичь, короче. И в голове все время долбит рефреном: «Четырнадцать-серый. Четырнадцать-серый». Черт знает, к чему такое! И так все две недели кряду.
— Две недели? — на автомате переспросил я.
— Ну, так мне кажется… А что, меньше прошло?
— Почти полгода, — ответил я прежде, чем сообразил, что новость можно было бы подать и поаккуратнее.
Поделиться книгой: