Проект «Цербер»

«Попал ты, парень», — обратился я и к самому себе, безымянному, и к Дмитрию Новицкому, в чьем теле сейчас был. Хотя, он-то уже все — теперь здесь только я.

Между тем чувство тревоги, поднявшее меня с койки в палате, так и не уходило — наоборот, набат предупреждающий об угрозе бил все громче и громче. Как там обидевшийся на сантехника незнакомец говорил? Что-то вроде того, что при прибытии экстренных служб безопасность княжеского рода до нас не сможет добраться сразу. Но в том, что она доберется, он не сомневался.

Не нравится мне это все.

— Где я? — спросил на русском, но медсестра вопрос прекрасно поняла.

— То есть шпиталь мьейска Франчишка Рашей.

«Это больница имени Франческа Рашея», — перевел машинально. Это я польский язык знаю или просто логика?

— Кторе мьясто? — вдруг спросил я у медсестры что за город. Причем получилось у меня это непроизвольно.

Вот это поворот!

И как я так смог? Я ведь на польском раньше только пару слов знал — «курва», да «йа пердоле».

— То есть Познань, — между тем ответила медсестра.

«С десяти лет проживаешь в городе Познань, где получил среднее образование в Британской международной школе…» — прозвучали в памяти слова незнакомца.

Познань. Я все-таки в Польше. Ну-ка, проверим еще кое-что:

— Моя сестра, Наоми Новицкая. Она здесь?

Имя сестры — юной девушки с удивительными серебряными волосами, я вспомнил очень легко. А вот на польском спросить не получилось — стоило лишь задуматься об этом, как закрытые пока области памяти просто не открылись.

— Наоми Новицка? — переспросив, медсестра не дожидаясь ответа посмотрела на отсвечивающий синим экран монитора. — Тутай. Двужестя тчечи оджау, — махнула медсестра дальше по коридору, в ту же сторону где и туалет располагался.

«Здесь. Двадцать третья палата».

Очень хотелось продолжить расспросы, но залитое в меня капельницей содержимое банок победило, так что кивнув медсестре, я двинулся в туалет. Стойку-штатив для капельниц так и катил с собой, хотя уже мог идти без нее.

Пока шел, осмысливал все происходящее. Тело не мое — факт. Причем хоть и не знаю кто я и кем был раньше, но точно не этим парнем. Успокоительный вариант, что все еще брежу казался мне несостоятельным — здесь и сейчас, похоже, все всерьез и реально. Но все равно пока от этой версии отказываться не буду — пусть будет. Проснусь и хорошо, просто порадуюсь что кошмар приснился.

Если же вот это вот все сейчас — продолжение дикой дичи начавшейся на поляне ритуала, то все плохо. Потому что я «размотал», как выразился незнакомец, двух дочек местного воеводы, причем аж целого князя. И не думаю, что князь — «порывистый и деспотичный», вспомнил я его характеристику, это так просто оставит. Потому чувство опасности и долбит ошалело в набат в голове.

Ритуал проходил в середине дня, помню солнце высоко стояло, сейчас вечер. И речь уже не на часы идет, а на минуты, думаю. Надо валить отсюда, причем срочно.

В палату точно возвращаться больше не буду — там и нет ничего моего. Сестру — не мою, а сестру Дмитрия Новицкого… или уже мою? Впрочем, неважно, надо забрать ее из двадцать третьей палаты, как раз мимо прохожу. Но первым делом в туалет, тем более ноги уже почти до него донесли. Дверей две — одна с треугольником, вторая с кругом. Непривычно — похоже местные польские условные обозначения; но догадаться где какой легко, вполне интуитивно понятно.

Стойку-штатив хотел оставить в коридоре, но зачем-то забрал с собой. Зашел ориентируясь на значок с треугольником и только здесь отпустил, у самой двери, когда увидел справа зеркала над умывальниками. Подошел, посмотрел. Из зеркала на меня посмотрел в ответ Дмитрий Новицкий, юноша шестнадцати лет собственной персоной.

Замерев у зеркала, я несколько долгих секунд рассматривал нового себя.

— Йа п-пердоле, — не удержался от комментария на польском, выражая крайнюю степень удивления. После чего добавил едва слышно: — Ну здравствуй, похоже это теперь ты.

Выгляжу новый я… странно. Взъерошенные волосы белые. Не серебряные, как у моей «сестры», которую волей княжны Марии и ее наставника я чуть было не изнасиловал и не убил в ходе ритуала. Вполне обычные белые, полностью седые. Скорее всего, последствия удара молний.

Но и кроме белоснежных седых волос выгляжу я донельзя странно. Непривычно.

В зеркале отражается весьма помятый юноша, но, если причесать, помыть и переодеть в приличное, можно вставлять на обложку модного журнала для девочек. Вроде бы европейский типаж, но к какой расе принадлежу — сходу и не догадаться. Покрутил головой, оценивая. Впалые щеки, высокие скулы. Глаза большие, непривычного цвета — странно голубые, как будто неоновые.

Внешность… не очень реальная, особенно этот странный мягкий свет глаз. С другой стороны, происходящий недавно на поляне ритуал тоже выглядел довольно странно, а у Мари глаза так и вовсе ярко сияли.

— Какая прелесть, — вслух озвучил я впечатления.

Да, взъерошенный юный денди напротив тоже это сказал, значит зеркало не врет. Вдруг шерсть на загривке… тьфу, волосы на затылке, вновь стали подниматься от ощущения опасности.

По спине вдоль позвоночника побежали морозные мурашки, верхняя губа приподнялась без моего участия — словно в оскале, а секундой позже я услышал звуки открываемой двери. Не сюда двери, в туалет, а двери в коридоре — ведущей на этаж отделения. Здание старое, потолки высокие, как двери — деревянные, тяжелые и скрипучие.

Сразу после того как скрипнула скрежетом открываемая дверь, послышался звук шагов. Тяжелые шаги, явно несколько человек. Кроме того, выделяется легкое цоканье каблуков. И тут же я, словно оказавшись в полной, абсолютной тишине, услышал звук чужого дыхания. Так. Три человека. Один похрипывает, даже чуть посвистывает — похоже, сломан нос. Двое других дышат ровно — совершенно спокойны.

Столь обостренный слух накрыл меня всего на несколько мгновений, в течении которых я осознал количество людей в коридоре. Не обращая внимания на нечеловечески усилившееся восприятие (слово «нюх» даже мысленно не произнес), я замер.

Это за мной — догадка предчувствия пронзила молнией. Бежать надо, бежать отсюда. Вот только есть проблема: не только за мной пришли — вспомнил я, когда услышал еще один звук открываемой двери.

В другой конец коридора тяжело шагающие гости точно не успели бы пройти — зато совсем рядом здесь двадцать третья палата с юной среброволосой девушкой, которая реципиенту, в теле которого оказалось мое сознание, приходится сестрой.

Дверь хлопнула, в коридоре из звуков остались только цокающие каблуки. Похоже женщина идет к сестринскому пульту. Так. Что делать? Решение отложил: прежде чем бросится что-то делать, нужно решить первоочередную проблему — наконец двинулся я к огороженным кабинкам.

Перед тем как осознанно начинать свою новую жизнь, делая выбор — бежать или остаться, подарил себе пару десяток секунд блаженства. За это время не думал вообще ни о чем, стоя с закрытыми глазами и запрокинув голову. После вернулся к зеркалу, наклонился к крану — горло пересохло, надо воды попить. Наплевать, что из-под крана в туалете, мне сейчас хоть чуть-чуть энергии где-то взять надо.

Вопрос жизни и смерти — предчувствие опасности определенно не врет.

Пока присосавшись к крану глотал холодную невкусную воду, услышал голос медсестры. Она что-то говорила, как вдруг оборвалась на середине фразы. Все, нет больше медсестры с круглым лицом — понял я с полной уверенностью.

Несмотря на выпитую воду, горло снова пересохло. Пришлось даже приложить некоторое усилие, чтобы сбросить с себя оцепенение страха. На деревянных ногах подошел к двери туалета, едва приоткрыл, выглянул. Успел заметить, как мелькнули полы белого халата — постукивающие каблуки зашли в двадцать третью палату. Это не догадка, это я номер таблички только что на приоткрытой двери увидел.

У меня есть выбор сейчас. Дверь на лестницу вниз вот она — прямо передо мной. Пара шагов, и я в безопасности. Вот только совсем недалеко, в двадцать третьей палате, моя сестра. Пусть «сестра», в кавычках, но она теперь моя.

Вышел из туалета, захватив с собой стойку для капельниц. Приподняв ее, чтобы колеса не жужжали по устилающим пол плиткам керамогранита, подошел к двери двадцать третьей палаты. Двигался уже легко, плавно — болезненная слабость прошла, да и на адреналине я сейчас. Страха тоже больше не было — весь в туалете остался.

За дверью палаты слышалась возня — сдавленные крики и звуки борьбы. Коротко выдохнув, чувствуя, как бьется в висках кровь, открыл дверь и зашел внутрь. Палата — близнец той, в которой очнулся я. Здесь тоже четыре койки, и тоже занята только одна — на ней сейчас пыталась вырваться, придавленная сильными руками, среброволосая девушка.

Опять лица не вижу — лежит девушка на спине, но густые локоны в беспорядке, закрывают его почти полностью. Рядом с кроватью трое; двое массивных мужчин — один из них держит ноги девушки, второй перехватил руки и коленом давит ей на грудь, безо всяких сантиментов жестко прижимая к койке. Рядом суетится женщина, у нее в руках иголка шприца и сам шприц, по отдельности. Все трое — в обычной одежде и накинутых сверху белых халатах.

Едва зашел в палату, как на мне скрестились взгляды стразу трех пар глаз. Холодные взгляды, неприятные — и ни следа смущения или удивления. Сомнений не осталось — это привет от «порывистого и деспотичного» князя Гавела Лещинского. Сначала троица зашла к сестре, забрать или убить, не знаю, потом — скорее всего, собирались ко мне. Наверняка ведь в курсе нашего состояния, поэтому сначала к сестре и зашли. Потому что знали — я в полном беспамятстве. В котором до сих пор бы и лежал, если бы не звериное чувство предчувствия опасности и ощущение приближающейся угрозы, буквально выдернувшее меня из мутного беспамятства.

«Ну пришел. И что дальше?» — спросил сам у себя.

Интересно, в прошлой жизни я тоже вот так постоянно сначала делал, а потом думал? Вполне возможно. Но чтобы ты ни делал, чтобы не творил — никогда нельзя терять уверенности. Любая сотворенная дичь может прокатить, если творить ее на серьезных щщах и не давать ни единого шанса неуверенности. С такими мыслями я уже, опираясь на едущую рядом стойку капельницы, ковылял к группе у кровати.

— Простите, не могли бы вы мне помочь вытащить иголку из руки… — говорил я слабым болезненным тоном, продолжая ковылять с заплетающимися ногами. Над тем что говорю не сильно думал, мне сейчас главное попробовать хоть немного усыпить бдительность.

Отпустив ноги сразу забившейся и еще громче замычавшей девушки, один из мужчин резко встал с кровати и направился в мою сторону. Рама самая настоящая — два на полтора. Мне с моими тоненькими ручками его просто не завалить.

«Как глупо все это происходит», подумал я. Грудь ожгло злостью — на глупого себя, можно же было не ломиться в палату, а сначала помощь вызвать с сестринского пульта; возникла злость на этих ублюдков что пришли нас убивать, злость на странного незнакомца, на его нежелание отвечать на вопросы и на его обиду на «сантехника».

Массивная рама с квадратной челюстью была уже совсем рядом — ему, чтобы подойти, понадобилось всего несколько шагов. Как раз в этот самый момент я, как апофеоз одолевающей меня слабости, запнулся, при этом как будто зацепился колесами стойки, на которую опирался, за свою ногу.

С трудом удержался чтобы не упасть, при этом начал неуклюже заваливаться вперед. Все для того, чтобы как можно естественнее выглядело то, что стойка-штатив, которую катил за собой, начала наклоняться. И когда верхний конец трубы смотрел прямо в лицо уже оказавшегося рядом мужчины, я что было силы ударил. Без замаха, просто двинул стойку вперед одной рукой как копье, рассчитывая если не выбить глаз, то хотя бы ошеломить противника, получить преимущество неожиданности.

Преимущество получил, причем неожиданностью оно оказалось даже больше для меня: стойку капельницы в момент удара объяли ветвистые жгуты молний, а железная труба легко воткнулась мужчине под нижнюю челюсть, пробивая шею.

Сверкнуло яркой вспышкой — тело мужчины встряхнуло, словно электрическим разрядом, мгновенно превращая в обугленную головешку. Терпко пахнуло смесью запахов — жареным мясом, палеными волосами и одеждой. Я уже шагнул дальше вперед, двигаясь навстречу бросившейся ко мне от кровати женщине. Только сейчас увидел ее глаза — полностью белые, как будто закатившиеся. Полы ее халата распахнулись, показывая синее облегающее платье.

Увидел все это мельком — продолжая движение руки со стойкой-копьем, перехватил ее уже двумя руками. Ударил как длинной дубиной, амплитудно размахнувшись нижней частью с колесами. Эффект удивительный — стойку вновь объяли переплетающиеся жгуты молний, оставляя за собой широкий световой шлейф.

Белоглазая женщина оказалась к удару готова: в необычном жесте она выставила перед собой руки, явно формируя щит. К атаке она оказалась готова, но не готова была к ее мощи — щит удар отразил, вот только женщину буквально смело, поднимая в воздух и откидывая прочь.

Восприятие мое изменилось — я теперь смотрел на мир, окрашенный во все оттенки синего. На периферии зрения видел мелькание ярких синих всполохов — похоже, у меня сейчас глаза сияют также, как недавно у Мари.

Несмотря на странные изменения спектра зрения, хуже видеть не стал. Более того, появилась сосредоточенность, внимание к деталям. И пришло понимание, что пусть я не ускорился — как недавно на поляне, до такой степени что время остановилось, но определенно я сейчас двигаюсь и существую гораздо быстрее от обычного. Потому что у меня получилось вполне четко увидеть, как туфли с каблуками остаются на полу, а сама белоглазая женщина улетает спиной вперед, после короткого полета врезавшись в стену над кроватью. Ударилась она затылком о стену со звуком деревянной колотушки, после чего кулем рухнула вниз, сворачивая прикроватную тумбочку.

Третий убийца — с широким и свернутым на сторону носом, уже соскочил с кровати. Он, как я краем глаза заметил до этого, откинул от себя среброволосую девушку в другой конец палаты. Бросил легко и далеко, как куклу — подальше, чтобы не мешала.

У меня внутри по-прежнему клокотала разбуженная глупостью ситуации злость на себя и на весь мир, заполняющая взор голубым сиянием. Но, когда «сестра» оказалась отброшена сильной рукой, ярость начала утихать, уступая место удивлению.

Тонкая хрупкая девушка в полете извернулась, причем сделала это донельзя грациозно — на Олимпийских играх такую пластику в художественной гимнастике не всегда увидишь. Шикарные волосы взметнулись, их сдержанное свечение заметно усилилось, создавая вокруг худенькой девушки явно-выраженную серебряную ауру. Густые волосы как будто превратились в жидкий металл, став не аурой, а второй кожей и… вдруг я увидел у приземлившейся в углу палаты девушки хвост, самый настоящий.

Упала она на все четыре… лапы? Лапы, да — кисти рук видоизменились, ногти превратились в когти, оставляя на полу отметины. Мелькнуло серебряным росчерком — девушка кинулась в атаку. Отбросивший ее убийца, только что смотревший на меня, рывок сестры заметил. Он попытался повернуться, встретить ее лицом к лицу, но превратившаяся в человекоподобного хищника девушка легко ушла от мелькнувшего кулака. Прыгнув на стену и оттолкнувшись — снова всеми четырьмя лапами, в мгновенье ока оказалась у противника за спиной.

Взмах когтистых рук (лап?) слился в серебряный росчерк — удар пришелся мужчине в основании шеи, так что широкий шлейф крови брызнул на стену. Постояв немного, несостоявшийся убийца рухнул на колени, после чего упал лицом в пол. Спина его превратилась в кровавую кашу, из которой торчали обломки костей. Вот тебе и девушка-подросток — она мужика просто разбарабанила, там месиво после всего лишь одного удара.

Несмотря на невероятное зрелище, на новоприобретенную сестру я, пусть и опасаясь ее как оборотня, глянул только мельком. Основное внимание уделял приходящей в себя после удара в стену белоглазой женщине — она уже стояла на четвереньках, пытаясь подняться.

Похоже не совсем обычный человек — защищаясь от моего молниеносного, в буквальном смысле, удара, смогла поставить невидимый щит. Да и в стенку она влетела с такой силой, что обычному человеку надолго бы хватило, если бы не навсегда. А эта — похрипывает, шевелится все активнее.

Ярость — из которой родились молнии, из груди ушла, сияние у меня в глазах потухло. Треугольник с колесами в нижней части капельницы уже оторвало, так что у меня в руках оставалась просто металлическая труба. Широко махнув ей, как боевым шестом — разгоняя нижний конец вдоль пола, я ударил женщине в шею слева, прямо под нижнюю челюсть.

Добивать не пришлось — молнии во время удара вокруг металлической стойки не появились, но голову женщины повернуло так, что сразу все понятно стало. Да и когда она упала, замерла в не оставляющей сомнений позе — живые так не лежат. После этого сразу обернулся к сестре. Все же она оборотень, я как-то к такому непривычен.

Когда обернулся и посмотрел на сестру, только в этот момент, впервые с появления в палате мне стало по-настоящему страшно. Страшно так, что снова вплоть до ощущения поднимающейся на загривке шерсти.

Спасенная девушка-подросток стояла сейчас в нескольких метрах и внимательно смотрела на меня. Полностью обнаженная, совершенно не стесняющаяся своей наготы. Она частично вернула себе человеческий облик — хвоста нет, когти на ногах исчезли, остались только на руках… не такие как были, но острые, еще не совсем ногти. Лицо нечеловеческое — искажено остатками трансформации, явно заметны звериные черты; глаза желтые, с вертикальными зрачками, как у хищника. Но особенно привлекают внимание острые клыки, обнаженные в оскале.

Стояла она на двух… не лапах, уже ногах все же. На полусогнутых, явно приготовившись к атаке. Самое что неприятное — похоже, атаковать она готовилась меня. Смотрела цепко и внимательно, причем в ее желтых звериных глазах я хорошо читал животную ненависть.

Серебряные локоны вновь стали наливаться сиянием, постепенно превращаясь словно в живой металл, обнимающий тоненькую фигуру девушки. Да она реально готова на меня броситься, вот уже когти на ногах паркет начинают медленно царапать!

Еще немного и звериная ярость у сестры (а точно это сестра, может незнакомец что-то напутал?) возьмет верх над благоразумием.

— Наоми? Ты же Наоми, да? — спросил я, предпринимая попытку остановить оборотня словами.

«Ты же Наоми, да?» — что за идиотский вопрос!? Если она моя сестра, почему я с спрашиваю, она это или нет?

Мысленно кляня себя за глупость, я отпустил стойку капельницы и поднял руки, обращая их ладонями к озверевшей — в прямом и переносном смысле слова, девушке. Причем трубу стойки отпустил сознательно так, чтобы упала она мне на ногу — рассчитывая если что подкинуть ее и вернуть импровизированное оружие обратно где было.

Ловил на ногу трубу я еще и для того, чтобы стойка не лязгнула по полу. Девушка-оборотень похоже сейчас совершенно не в адеквате, так что резкий звук просто может послужить триггером и сорвать ее в атаку.

Вот только когда отпускал трубу стойки, совсем забыл, что шлепанцы уже потерял, стою босиком. Железка же как назло попала четко в косточку стопы у большого пальца. Больно попала — с огромным трудом сумел сохранить спокойное выражение, так что на лице ни один мускул не дернулся. Серебро волос девушки между тем вспыхнуло ярче, клыки удлинились, послышался скрежет когтей по полу.

— Наоми, нам срочно нужно бежать отсюда. Или нас убьют, — говорить я старался ровным голосом, но получалось не очень.

Глава 4

Хрупкая девушка, выглядящая сейчас гораздо опаснее всей тройки несостоявшихся убийц, замерла, глядя на меня желтыми звериными глазами.

Я ожидал прыжка, но вдруг заметил, что когти перестали удлиняться, обтекающее тело жидкое серебро вновь превратилось в густые волосы, а лицо за пару мгновений полностью утратило звериные черты. Только что желтые глаза стали почти обычными — светло-голубыми, почти серыми, но зрачок все еще был вертикальный, звериный.

Господи, подействовало, надо же — сестра-оборотень нападать передумала. К счастью, она не заметила мою оговорку — а так обратила бы внимание на сомнения, чик когтями по горлу и в колодец, как Доцент из «Джентльменов удачи» говорил. Мысли от напряжения путались, в голову лезла самая разная чепуха. Мысленно встряхнувшись, я начал лихорадочно размышлять, как бы отсюда потихоньку начать сваливать.

Глаза Наоми между тем уже стали обычными, яркий серебряный отблеск волос исчез, осталось только едва заметное внутреннее свечение. На лице девушки вдруг появилось выражение испуга и она, осознав полную наготу, встала скрестив ноги и обхватила руками грудь. Еще и тряхнула волосами, так что длинные густые локоны частично закрыли тонкую фигурку.

На грудь ее я, кстати, и не смотрел. Смотрел в глаза — потому что, когда исчезли звериные черты, впервые сумел хорошо рассмотреть истинное лицо так неожиданно обретенной сестры. Смотрел на нее, а понимал теперь природу своего происхождения, так повлиявшего на внешность. Сразу несколько факторов сложилось.

Внешность сестры, как и у меня, больше тяготеет к европейскому типу, но при этом имеет явно чуждые европейцам черты. Один из наших родителей наверняка японец или кореец, это точно — только сейчас я вспомнил и первое свое имя, которое незнакомец озвучил: Рейдзи Александров. Причем вспомнил об этом только сейчас, когда в памяти всплыло знание что девушки, превращающиеся в лисиц, зовутся кицуне или кумихо. Зависит от того, чей фольклор — японский или корейский.

Фольклор этот, правда, из народных преданий прямо на моих глазах уже превратился в самую настоящую реальность. И у меня теперь есть сестра — лиса-оборотень. А сам я — метатель молний, вот это вообще неожиданный поворот.

«У тебя была обнаружена малая искра дара владения элементарной стихийной силой. Таких людей рождается много, перспектив овладения даром никаких», — как вживую услышал я голос странного незнакомца.

Геральт, ты, как бы это помягче сказать… говорил неправду, — мог бы я ему сейчас сообщить, если бы его снова увидел. Так, стоп. На поверхности же лежит: гораздо более высока вероятность того, что в личное дело Дмитрия Новицкого записали заведомо недостоверную информацию. А во время удара молнии — в ходе ритуала, его возможности проснулись. Вернее, сейчас это уже мои возможности. Вот это, кстати, весьма похоже на стройную теорию.

Ладно — теории теориями, но, если не сделать отсюда ноги, может случиться нечто неприятное и теории строить будет некому и некогда. Пора действовать, тем более что сестра, пусть и вернув себе человеческий облик, по-прежнему смотрит на меня со странным выражением.

Ощущение чужих эмоций, впервые испытанное на поляне ритуала — когда я почувствовал испуг барона Горанова, возникло и сейчас. И в направленном взгляде девушки я ясно ощутил букет самых разных чувств — злоба, презрение, ненависть, недоверие, озадаченность, интерес. На меня свалилось столько всего, что в ушах зашумело, а после восприятие ее чувств отсекло.

Похоже, чувства брата и сестры далеки от родственных. Причем настолько, что Наоми на меня только что чуть не кинулась, намереваясь разодрать в клочья. Очень бы мне не помешала память реципиента, но намеков на возвращение воспоминаний никаких не было.

— Наоми, нам нужно уходить, — похлопал я по запястью, намекая на часы. — Нас так просто не оставят.

Сестра не ответила, просто кивнула.

— Нам нужна одежда.

Снова кивнув, Наоми сверкнула глазами и двинулась к валяющейся рядом со мной женщине. Я же повернулся к убитым мужчинам. Первый, которому воткнул стойку капельницы под подбородок, реально прожарился — вся одежда сгорела, остатки исходят слабым дымком. Даже ботинки пришли в негодность, вон шнурки понемногу тлеют.

Одежда второго — если не считать разодранную спину, вполне хорошо сохранилась, вот только лежит он ничком в луже крови. Перспектива одеться испарилась мгновенно. Ладно, не ходили красиво, нечего и начинать — посмотрел я на свою больничную робу.

Самое главное мне сейчас — ботинки, босиком много не побегаешь. Вообще босиком причем — один из шлепанцев в ходе недавней драки порвался.

Я присел рядом с более-менее сохранившимся после удара Наоми трупом, быстро расшнуровывая шнурки. Неприятно конечно, тем более что носков своих у меня нет, но что делать. Преодолевать брезгливость не пришлось — ботинки оказались малы. Понятно даже без примерки — как только стянул с ноги один и приложил к своей ступне сразу осознал, что не вариант. Причем ведь убитый — реальный шкаф, выше меня на голову и плечи раза в полтора шире.

— У тебя что, тридцать шестой размер, дядь? — разочарованно удивился я. — Господи, в мире миллионы бандитов, а мне попался тот, у кого нога меньше чем у моей младшей сестры!

Сразу после этих слов слышал, как фыркнула Наоми. Обернулся — она уже сняла халат и платье с убитой белоглазой женщины. Как раз сейчас быстро, грациозным движением надела платье на себя. Синяя обтягивающая ткань словно вторая кожа обняла худенькую угловатую фигурку. Синева цвета вдруг начала стремительно уходить — и платье за несколько мгновений стало отливать серебром. Опять какая-то магия, я уже даже не удивляюсь.