Помоги проекту - поделись книгой:
— Слева! Слева!
Афганский коммандос, занимающий позицию у пролома, проделанного в стене выстрелом из безоткатного орудия, высунулся, пустил очередь — и отпрянул, уходя от ответной. Бинты на его голове рдели красным.
Все смешалось, когда пришли духи — все же президент и остальные политические манипуляторы, устроившие «договоренности» с афганской вооруженной оппозицией недооценили глубину раскола афганского общества и готовность афганских военных подчиняться приказам. В их понимании, что с одной, что с другой стороны — были одни и те же люди, афганцы, и стоило только предложить решение, устраивающее обе стороны — как и с той и другой стороны люди сложат оружие и снова превратятся в единое, не разодранное общество. На самом деле — на девятый год войны единого народа уже не существовало: по разные стороны баррикад уже дрались за выживание два совершенно разных народа, имеющих совершенно разные ценности, совершенно разное мировоззрение, совершенно разных героев — разные до несовместимости. Одни (причем количество этого народа росло) хотели жить в атеистической, социалистической стране, где развивается промышленность, строятся села и города, на полях работают тракторы Беларусь и растет пшеница. Другие — хотели жить в шариатском государстве по законам шариата, как жили деды и прадеды, воровать невест, нападать на караваны и выращивать на полях наркотики. Афганских коммандос можно было заставить охранять посольство СССР (именно охранять, напасть на него они никогда бы не согласились). Афганские коммандос могли расправиться с ренегатом Танаем, который пошел против Политбюро и поднял мятеж — по крайней мере, так им сказали. Но как только с завываниями через мегафон и воплями Аллах Акбар! на улицы Кабулы хлынула разъяренная бородатая орда, переброшенная самолетами из Пакистана — так солдаты полков коммандос, десанта и даже часть Президентской гвардии совершено инстинктивно начала поворачивать против них оружие. А душманам — сарбозы всегда были врагами, и кто будет разбираться, за кого там этот сорбоз — за Таная или за Наджибуллу? И кто там будет разбираться — у кого какого цвета повязка на рукаве?
После боя между сторонниками Таная и афганскими коммандос улица осталась за сторонниками Таная — но тут свою роль сыграли охранники КГБ из посольства. Они потребовали не чинить никаких расправ, передать им раненых и пленных, навести порядок в собственных рядах. Гвардей цы Таная — прожженные пуштунские волки — повиновались, для многих афганцев шурави мушавер был высшей силой, первым после Аллаха, который всегда знает как правильно. Это наверху разыгрывались заговоры и плелись интриги, внизу отношение было намного более чистой и искреннее. Потом, когда в город ворвались бойцы отрядов Аль-Исра, активизировалось обширное душманское подполье в городе, стали подходить банды из пригородов, короче, когда завязались действительно серьезные бои за контроль Кабула — истекающие кровью, потерявшие товарищей в братоубийственной бойне защитники инстинктивно скапливались около нескольких точек города — здания Царандоя, ХАД, министерство обороны, дворец Арк, Харби Поктанун[33], дворец Тадж-Бек. Предчувствуя кровь, боевики бросились прежде всего в кварталы советских военных советников — и каким же было их изумление, когда они обнаружили, что кварталы то пусты! Еще утром были поданы машины — и большая колонна ушла направлением на пока неприступный Баграм! Разочарованные боевики кто занялся грабежом (даже в идеологически подкованных Аль-Исра нашлись такие) — а многие вступили в бои в городе. Сейчас в советском посольстве держали оборону сотрудники КГБ, охрана самого посольства (в том числе оказавшаяся там спецгруппа Вымпел), примерно усиленная рота афганцев, которые не смогли и не захотели добраться до находящегося дальше Министерства обороны (в основном это были коммандос, но были и люди Таная) и разрозненные защитники революции, которые были рядом и побежали к советскому посольству, когда все началось. Сейчас — кто-то (в том числе и часть дипломатов) с оружием защищали периметр, кто-то — уже копал стрелковые щели на территории самого посольства. С той стороны — к посольству рвались моджахеды.
Командовал обороной посольства майор госбезопасности Игнатченко, который в 1982 году в первой своей командировке воевал в составе группы Тибет[34] и был тяжело ранен. В эту командировку руководство УКГБ отправило его со строго конкретной целью — дать хорошему офицеру заработать на кооперативную квартиру, раз уж теперь такой бардак, что нормальных не выделяют. Что называется — заработал.
Сейчас, майор Ингатченко сидел в комнате, которая схемой обороны посольства была определена под штаб и слушал своего подчиненного. Он получил контузию в самом начале, поэтому в бою не участвовал. От контузии офицер заикался, докладывал сидя.
— Значит, товарищ майор, консервы[35] вскрыли. У нас сейчас в НЗ миллион патронов пятерки, семерки почти нет, осталось тысяч тридцать, не больше. Двести тысяч к ПК, еще гранаты — Ф1 нет, зато РГД полторы тысячи штук. Вот… все.
— Мины?
— Нет. Не завезли.
Игнатченко прикинул — не так плохо. Миллион автоматных патронов, двести тысяч пулеметных и полторы тысячи гранат — этим можно отбиваться долго. Очень долго. Проблема только в том, что у афганцев у всех — автоматы калибра 7,62 от которых скоро не будет никакого толка.
— Ты баб на магазины посадил?
— Т… так точно.
— Тогда пошли командовать.
Во дворе было дымно… какой-то идиот положил несколько мин, но только первые две из них были осколочными, остальные почему то пошли дымовые. Потом миномет вообще заглох — но и две осколочные наделали дел…
Моманда, который после гибели одного из офицеров принял командование одной из групп — они нашли у главных ворот — по ним садили из безоткатки, но они каким-то чудом устояли, хотя и держались на соплях — пинком вышибешь. Он лежал прямо на земле метрах в десяти от ворот и не стрелял — но кого-то выцеливал, спрятавшись за импровизированной баррикадой из поставленной поперек Волги.
— Как дела, рафик? — Игнатченко хлопнул афганца по плечу
Афганец обернулся, в этот момент по Волге выстрелили, кузов глухо срезонировал — но он улыбнулся. Для воина бой — намного понятнее, чем политическая интрига.
— Осторожно, рафик офисир[36]. Снайпер.
— Снайпер…
— Его все равно подстрелим. Рафик Петр уже с винтовкой пошел! Когда помощь будет, когда шурави придут?!
Хотел бы и сам Игнатченко это знать
— Скоро. Скоро придут. Скажи своим — кто с шурави-калаков[37] умеет воевать, пусть идут по одному на пункт боепитания, берут там автоматы у раненых. К вашим нет патронов, к шурави калаков пока есть.
Понял…
Отдать приказ Моманд не успел — впереди громыхнуло, да так что уши заложило — и многострадальые стальные, укрепленные дополнительной балкой ворота наконец не выдержали и рухнули, истерзанные огнем. Все заволокло дымом и пылью, людей посшибало с ног, машину перевернуло. Ворот больше не существовало.
— Аллах Акбар!!!
Открыв шквальный огонь, боевики, те, кто мог вести бой — ринулись вперед…
— За Родину! — закричал внутри кто-то, и голос этот был жалким и одиноким в отличие от слитного и грозного «Аллах Акбар!». Но через секунду к нему присоединился еще голос и еще — и лавину ворвавшихся в пролом моджахедов встретил автоматный огонь. При взрыве многие погибли, моджахеды, надев бронежилеты и приняв героин не чувствовали ни боли, ни страха, они рвались вперед — но к пролому стягивались посольские, в основном гражданские. У них были автоматы 7,62 из «консервов» — и в отличие от штатного 5,45, они сшибали на землю боевиков, даже одевших в бронежилет.
Линия обороны была проломлена взрывом — но тут же горела Волга, а дальше была возведена другая баррикада — и оттуда бегущих уже по советской земле моджахедов встретили автоматным огнем. Потом — добежавших взяли на штыки, пошли в рукопашную.
Вот — уже раненый офицер стреляет боевику в лицо, почти в упор — и сам падает, сраженный пулей.
Вот — боевик и кто-то из посольских, сцепившись в смертельной схватке, лежат на земле, оба они неуклюже пытаются убить друг друга, и белая рубашка и черная борода — одинаково окрашены ярко-алой кровью.
Вот кто-то, примкнув штык, бьет моджахедов раз за разом, то действуя штыком, то размахивая автоматом как дубиной.
Прорыв не удался. Дальше второй линии обороны — боевики не прошли. Девять из каждых десяти фанатиков из полка Аль-Исра, участвовавших в осаде посольства, погибли здесь, на пятачке перед входом…
Аллаху Акбар.
Подполковник советской армии Басецкий Владимир Викторович, имевший документы на имя Работного Павла Михеевича, по судовой роли — помощника машиниста — сошел с борта дизель-электрического теплохода Иван Рогов, принадлежащего Дальневосточному морскому пароходству и зафрахтованному для перевозок в Пакистан леса. Нормальный деловой лес в Пакистане был буквально на вес золота, дровами здесь не топили, деревянный дом, если бы кто-то додумался его построить — был бы роскошью. Это был советский лес, переправленный из Владивостока сюда по сложной коммерческой схеме, включающей в себя зарегистрированную в Швейцарии фирму, юридически являющуюся продавцом. Этот лес покупали деревообработчики для изготовления дорогой мебели, которая будет стоять в кабинетах больших раисов. Официально, СССР и Пакистан не имели почти никаких торговых связей — на самом же деле торговля шла.
Боцман, усатый, осанистый, такой, как и подобает боцману весьма удивился тому, что Работного. который в первую свою загранку идет — в первый же день отпускают на берег, решил проинструктировать новичка. Так, для порядка…
— Работный!
Подполковник, уже подошедший к трапу обернулся — боцман поманил его рукой
— Подойди сюда, дорогой…
Подполковник послушно подошел.
— Работный… — произнес еще раз его фамилию боцман — экая у тебя хорошая фамилия… Запоминающаяся…
— Какая есть, товарищ боцман
Боцман чуть нахмурился. Как и любой уважающий себя боцман он умел разбираться в людях — а вот в этом человеке, жестком, молчаливом, непьющем, никогда не позволяющем себе не только обсуждать приказы, но даже на мгновение усомниться в их правильности — он не смог разобраться. У него на данный момент было две версии — то ли он служил, то ли он сидел. Но как бы то ни было — когда в Маллакском проливе они попали в жестокий шторм и был объявлен аврал — новичок действовал с редки хладнокровием, хотя его чуть не смыло за борт. Потому, как он действовал — боцман понял, что за ним нет самой примитивной мореходки, типичная сухопутная крыса, пусть отважная и решительная, в море он вести себя не умеет, хотя документы в идеальном порядке. Чтобы быть выпущенным в заграничный рейс — человека проверяет и партком и КГБ, всю душу вынут и после каждого рейса нервы мотают. Если его пропустили — значит, просвечен насквозь, достойный гражданин, заслуживающий всяческого доверия. И все же — что то с ним было не так.
— Первый раз на берег в иностранном порту идешь?
— Первый, товарищ боцман
— Руссо туристо — облико морале — помнишь?
— Не забуду — жив буду.
— Вот так. Опасайся провокаций. Рынок знаешь где?
— Так таксисты же знают.
— И то верно. Туда — и обратно. Не вздумай оружие или дурь купить. После каждого рейса шмонают будь здоров.
— Понял.
— Деньги при тебе?
Работный похлопал по карману
— При мне
— Следи за кошельком. Тут хуже, чем на одесском привозе. Что брать будешь?
— Мужики кассет просили с боевиками.
— Брюс Ли… — боцман понимающе улыбнулся, торговля кассетами с западными фильмами, особенно с эротикой и дрыгоножеством была одной из самых распространенных статей дополнительного дохода советского моряка торгового флота — дело хорошее. Только аккуратно. Проверяй каждую кассету. А то на…т.
— Спасибо, товарищ боцман.
— Спасибо не булькает…
Из руки в руку перекочевала сиреневая купюра, Работный повернулся и бодро пошел к трапу. Боцман проводил его взглядом.
Когда новенького было уже не видно, боцману вдруг пришла в голову мысль, от которой ему аж дурно стало. А что если он, этот Работный задумал сбежать из СССР? И пофигу. Что он никому об этом не сказал. Кто капитан корабля? Кто боцман? Кто секретарь партийной организации? Куда смотрели, как проглядели?
Сейчас конечно не те времена, посадить не посадят — но так вмандюрят, что свету белого не взвидишь. Спишут на берег — и амба, пошел пузыри пускать…
Боцман побежал в каюту капитана — но на полпути остановился. Это что же, он, получается, стучать будет? А если все это — яйца выеденного не стоит? Узнают в одно мгновение, прослывешь стукачом. Авторитет в коллективе зарабатывается годами, а потерять его можно в одно мгновение. Не хотелось бы, на старости то лет.
Немного подумав — боцман плюнул и пошел в машинное, поговорить с машинистом. Пока он решил ничего не делать.
Подполковник Басецкий протискивался через людскую толчею чужого порта, чужой и враждебной страны с каменным лицом, на вид ничего не замечая вокруг себя, но на самом деле замечая все. Он был готов ко всему — потому что он сам себя приговорил, и приговор этот — не мог быть обжалован.
Операция имела семидесятипроцентную вероятность гибели исполнителя. Генерал Куракин ему честно об этом сказал. Но у него в голове была только одна мысль, мысль к которой он пришел сам: погибнуть — но отомстить. За Наташу. За всех остальных. За те, кто лег. Иначе получится — что они так и будут лежать в земле неотмщенными.
Месть. Месть, месть…
На полицейском посту, преграждающем выход из порта, он предъявил паспорт советского моряка. Переглянувшись, полицейские долго его изучали, даже звонили куда-то, потом подвергли обыску. Пользуясь случаем, один из полицейских, коротко но сильно сунул ему под ребро, так что в глазах потемнело. Подполковник не издал ни звука — это не имело для него значения.
Ничего для него уже не имело значения.
На выходе из порта, он направился к стоянке такси, которая была у любого порта и которую ему показали на спутниковом снимке Карачи, сделанным новейшим советским разведывательным спутником. По пути к стоянке — он нагнулся, чтобы завязать шнурок на ботинке, сразу срисовал одного из филеров, но генерал предупреждал, что их как минимум трое. Не стоит обольщаться, это опытные профессионалы и просто так от них не уйти. Это могут быть даже сотрудники резидентуры ЦРУ, хотя вряд ли. В резидентуре ЦРУ постоянно не хватает людей, на простые задания по слежке посылают обычных морских пехотинцев из охраны посольства, в толе они выделяются не меньше, чем выделялся бы серый индийский слон.
Подполковник не стал брать такси у порта, пошел пешком — ему сказали, что если он возьмет такси у порта, то ему подставят такси с полицейским за рулем. Такси надо ловить в городе…
Вздохнув, он окунулся в людскую толпу.
Люди здесь показались ему каким-то зажатыми, не злыми — а именно зажатыми и опасливыми. Моряки сразу отличались от местных — открытой нахальностью, женщины были без чадры, но шли не поднимая глаз, видимо — было неприлично. Людей вообще очень много — в толпе не повернуться, если зазевался — тебя буквально выдавливает на проезжую часть, с непривычки очень трудно идти. Машин тоже очень много, в основном — малолитражки, меньше Жигулей, чадящие и коптящие, на втором месте японские малолитражки, много небольших грузовичков, размером даже меньше УАЗа-буханки. Везде шум, гам, первые этажи повсеместно переделаны в лавки — дуканы, тут же нищие и зазывалы, хватают тебя за рукав, могут и ограбить. Тут же — какие-то телеги, с которых продают что-то съестное, прямо тут и жарят. Примерно то же самое, что и в Йемене, где он когда-то служил — только народа больше, в разы больше.
Кто вы? Что вам нужно? Зачем вы убили Наташу? Что плохого она вам сделала? Она был просто ребенок, она хотела рисовать… поступить в училище и стать учительницей, учить детей. Какое зло она сделала вам, что вы оборвали ее жизнь? Какое?
Что мы все — сделали вам? За что вы нас убиваете, разве мы не помогаем вам? Из Термеза идут колонны с мукой — зачем вы их взрываете, ведь это — хлеб для вас, для ваших детей?
Подполковник шел по улице пакистанского города Карачи и нес внутри себя смерть. Не только свою. Тот, кто обретает право приговаривать к смерти других — первым приговаривает сам себя.
За ним, запыхавшись, шли филеры.
Нужный дукан на рынке он нашел с первого раза. Память у него была хорошая.
Обычный дукан, сделанный в старом морском контейнере, здесь такие же — все дуканы на рынке, потому что старый ржавый контейнер в порту можно раздобыть почти за бесценок. Торговали здесь одновременно дешевым индийским ширпотребом, местными платками с люрексом, которые в советской Средней Азии можно было продать с десятью концами[38], фильмами. Фильмы были в ярких упаковках на кассетах… полковник некстати вспомнил, как танкисты в одном из гарнизонов, который он когда то давно посетил, танкисты сняли с танков аккумуляторы, запитали от них свежекупленный «видик» и смотрели «фильмы про Джеки Чана», был такой герой, тогда уже популярный. Махался он и в самом деле изрядно.
Стоило ему только остановиться на мгновение — как дуканщик вскочил с места. Молодой, черноглазый, быстрый.
— Мистер, мистер. Инглиш? Франсе? Синема, синема.
Как и все обитатели крупных портов, торговец знал понемногу языков десять
— Рус — сказал Басецкий — совет.
— О, рус! — обрадовался торговец — водка, дружба, Ленин, за…сь! Водка — да? Водка — да?
Басецкий не сразу понял, о чем говорит торговец. С валютой в СССР были проблемы — а тут, вроде как в мусульманской стране, проблемы были с водкой. Поэтому — моряки вывозили сюда водку и делали «ченч» с торговцами. Торговец просто спрашивал, нет ли у него водки на продажу.
— Водка — да? Водка — ченч?
Басецкий достал одну бутылку Московской экспортной с зеленой этикетной и одну Пшеничной, на которой было нарисовано русское поле. Поставил на стол поверх кассет.
Поделиться книгой: