Помоги проекту - поделись книгой:
— Джеки Чан. Мне нужно несколько кассет с Джеки Чаном — сказал он фразу, которую сказал ему в Кабуле генерал перед отправкой. Сказано было по-русски.
— Водка — хорошо.
Торговец, не моргнув глазом, смахнул бутылки под прилавок, начал выкладывать кассеты с Джеки Чаном.
— Иди дальше — вдруг тихо сказал он по-русски — красный флаг. Рядом с Башней часов. Петушиные бои. Десять минут.
И тут же, громко
— Джеки Чан! Хорошо!
Подполковник вздрогнул.
Красный флаг был поднят рядом со старинной Башней часов. Там, где на советских базарах обувают лохов в три карты или три наперстка — тут обувают на петушиных боях. Прямо на всю грязь были постелены ковры — здесь, почему-то вытоптанные ковры считались ценнее новых, на них были поставлены клетки с боевыми петухами. Толпился народ… шум, гам, крики, тут же шныряли карманники, могли лишить кошелька, а то и жизни, сунув под ребро спицу. Сейчас как раз закончился поединок, проигравшего унесли на суп — дрались со стальными накладками на когтях и победитель забил побежденного насмерть. Кричали, ругались, юркие бачи собирали ставки, которые выкрикивали здоровенные бородатые мужики, потрясая зажатыми в кулаке купюрами.
Подполковник даже не понял, не сумел сориентироваться — когда какая-то сила втянула его в промежуток между двумя контейнерами.
— Давай документы. Быстро! Кепку! И сумку!
Басецкий выгреб из кармана документы, передал сумку, миг, второй — и в толчею рынка шагнул второй человек, такого же роста и телосложения, очень похожий, с его сумкой, документами и кепкой.
— За мной. Живо!
Они проскочили пространство между контейнерами.
— Тихо! Не беги!
Миг — и они вышли на соседнюю рыночную улицу, он — и рыночный торговец, который так хорошо знал русский язык, но боялся в этом признаться. Его, очевидно здесь знали — потому что он приветственно махнул кому-то рукой и крикнул что-то. Ему ответили.
Протискиваясь в толчее, подполковник шел за ним.
Они вышли к стоянке — грязной, загаженной. Торговец скользнул за руль иранского пикапа Симург[39] — машина считалась довольно престижной, ее могли позволить себе только те, у кого дела шли хорошо. Рыкнув двигателем, машина тронулась.
— Ты советский? — спросил торговец
— Да.
— Это хорошо.
— А ты? Как тебя зовут?
Машина вырулила на оживленную улицу.
— Заболь. Я афганец.
Подполковнику это не понравилось. Он знал, что афганцы могут предать в любой момент и он сам и все, кто служил — хоть раз, но сталкивались с предательством афганцев. Он с подозрением посмотрел на торговца.
— Кого у тебя убили, русский? — вдруг спросил торговец, ловко ведя машину
— А ты откуда знаешь?
— Мы все — братья. Так — кого?
К сердцу подступило. Сильно.
— Дочь… — глухо сказал подполковник
— Тебе повезло. У меня вырезали всю семью. Я учился у вас, а мой отец — воевал против них. Этого оказалось достаточно.
Подполковник помолчал. Ему было стыдно.
— Извини…
— За что? Мы все — братья.
Мы все — братья. Нас побратала кровь, пролитая на этой войне. Мы все — братья и братство наше — скреплено узами крови. Да, мы братья — хотя и видим друг друга в первый раз.
— Прости… — еще раз повторил подполковник
— Тетакаллям араби?
— Наам — ответил подполковник — ана атакаллям араби.[40]
— Кейф халяк?
— Аль-хамдулиллях тамам.[41]
— Хорошо — афганец перешел на русский — теперь тебя зовут Ареф Салафи, ты из Йемена. Ты бывал в Саане?
— Нет. Я служил в Адене.
— Это хорошо. Ты из южного Йемена.
— Документы?
Афганец протянул документы, полковник просмотрел
— Это что, документы? Паспорт, битака?[42]
— Это членская карточка ИПА. Тут таких полно.
— Каких — таких? Салафи — это очень опасная фамилия.[43]
Подполковник видел, что документы оформлены — плохо.
— Тут таких полно — повторил афганец — у кого нет никакого документа кроме такого. Салафи — это не имя, это кличка. Ты сражался с неверными в Йемене в составе банды душманов…
— Муртазаков — сказал подполковник — там это муртазаки
— Пусть так. Неверные посадили тебя в тюрьму, ты оттуда выбрался с помощью братьев. Тебя переправили сюда, воевать с неверными на пути джихада. Салафи — выдуманная фамилия, настоящая не имеет значения. Вот тебе еще документ… он значит, что ты работаешь на транспортную компанию. Возишь грузы.
— А если полиция?
— Откупайся. Деньги в бардачке.
— Бред…
— Таких полно. Возят грузы из Карачи. Догадайся — какие…
Догадаться было несложно.
— Что я должен буду делать дальше?
Заболь улыбнулся
— Не знаю, Салафи. Я должен был тебя встретить, на этом — все. Сафар бахайр…
Если бы Заболь сказал что-то другое — подполковник его убил бы. Это значило бы, что Заболь — провокатор.
— Хода хафез[44]… — пожелал подполковник по-афгански.
Заболь уже не слышал — он вышел из машины, хлопнул дверью. Подполковник остался один.
Черт…
Ему говорили, что этот момент — самый тяжелый. Когда рвется последняя ниточка, и ты остаешься один в целой стране и вся эта страна — против тебя, потому что ты шпион. Но надо выдержать.
Надо…
Подполковник перебрался на водительское сидение. Включил мотор.
Когда то давно ее первый редактор, когда она пошла вместе с полицейскими на задержание опасной банды наркоманов — у полицейских были бронежилеты и помповые ружья, а у нее диктофон и кофточка от Тома Форда, которую она купила только вчера — просмотрев материал, редактор покачал головой и сказал: тебя ждет или Пулицеровская премия или каталка в морге. Дженна Вард тогда была намного моложе, чем теперь, она рассмеялась и сказала — что каталка в морге ждет всех, а вот насчет Пулицеровской премии можно подумать. Редактор только грустно посмотрел на нее и больше не заговаривал на эту тему.
Думаете, Дженна Вард смирилась с тем, что ее выпнули из Пакистана как собачонку? Да не тут то было. Если бы смирилась — она бы не была журналисткой и американкой. Американцы очень любят, когда все тайное становится явным, это у них в крови. Америка не любит хитрых игр, это русские — достойные потомки Византии.
Поскольку въезд в Пакистан со стороны США был закрыт, для нее — точно закрыт — она решила попробовать с другой стороны.
Так получилось, что после государственного переворота сильно возрос интерес к СССР, тем более что для Америки действия нового правительства СССР были большой и неприятной неожиданностью — одно заявление о том, что советские войска будут оставаться в Афганистане до полного разгрома и капитуляции банд моджахедов чего стоило. Вдобавок, правительство СССР направило дипломатическую ноту Пакистану, в котором предупредило, что в случае если правительство Афганистана решит нанести удар по лагерям боевиков в западном Пакистане — то правительство СССР поддержит в этом правительство Афганистана. Нота была составлена столь хитро, что СССР нельзя было обвинить в прямой угрозе Пакистану — однако, угроза прозвучала, и угроза эта была крайне недвусмысленной. В случае продолжении Пакистаном подготовки банд исламских экстремистов на своей территории — Советская армия, находящаяся на территории Афганистана могла перейти в наступление.
В то же время, правительство СССР было объективно заинтересовано в том, чтобы американские журналисты, да и вообще журналисты свободного мира посетили Москву, Советский Союз и Афганистан и убедились в том, что там живут люди, а не варвары. С целью недопущения шпионажа и контроля над группами журналистов советское правительство придумало следующее: систему журналистских туров. В них кстати участвовали не только американцы, европейские журналисты, желающие посетить СССР тоже направлялись группами из Парижа. Туры заключались в следующем: надо было подать заявку в АПН Новости, там формировался пул журналистов. Журналисты прибывали или в Нью-Йорк или в Париж, дальше все было под контролем советской стороны — трансконтинентальный рейс на советском Иле-аэробусе, приземление в Москве, потом туры по городам, в основном в пределах средней полосы, но можно побывать и в Ташкенте. На это на все сдавали деньги — но выходило поразительно недорого, может русские сделали так специально. Сложно видеть врага в обычных людях, которых снимают американские журналисты — таксисте, ткачихе, дворнике.
Дженна Вард покопалась в своей записной книжке и нашла телефон одного парня, он был корреспондентом ТАСС в Бейруте, когда там было очень и очень жарко — а она тогда представляла журнал Life. Первым делом, она забронировала себе место в журналистском пуле, а потом — поговорила насчет того, а нельзя ли посетить Афганистан. Ну, там… просто посетить Кабул, посмотреть на мирную жизнь, посмотреть на советских солдат с другой стороны. Она не ожидала, что ей дадут добро — «скажут да», как говорили русские — но через десять дней ее русский друг перезвонил и сказал, чтобы она готовилась. Обрадованная, она заключила до момента отлета сразу три контракта — из них один звездный, можно сказать — Тhe Times. Страховка аппаратура — она поехала опять без оператора, потому что в такие опасные места как Афганистан мало кто согласится лезть — и в нужный день, кутаясь в пуховик, который она купила на распродаже армейского имущества, она стояла вместе со своими коллегами в здании ДжиЭфКей[45], ожидая рейса на Москву. Коротая время, она рассматривала своих коллег, вычисляя среди них работников ЦРУ. Все равно, журналисты знали друг друга, и затесаться среди них левому человеку незаметно никак не получилось бы. К ней, кстати, не лезли, видимо понимали что пошлет — хотя пока она была в Штатах — периодически замечала, что за ней следят.
Советский самолет, который летал на этом Реймсе, оказался неожиданно большим и просторным — почти как Джамбо[46], только салон был попримитивнее, а кресла — все одинаковые, по удобству они примерно соответствовали классу эконом на внутренних американских линиях — перелетать океан на них журналистам было конечно затруднительно. Пряча в багажный отсек сумку, Дженна натолкнулась на блондинку лет сорока — но все еще следящую за собой и выглядящую на тридцать с хвостиком.
— Вы у окна? — улыбнулась блондинка
— Вероятно да.
— Марша Уиттакер — протянула она руку, рукопожатие было неожиданно сильным, почти мужским.
— Дженна Вард.
— А…
Видя помрачневшую Дженну, блондинка заливисто засмеялась
— Да бросьте, милочка. Я в хорошем смысле. Хотелось бы и мне так работать, не завися от редактора…
— Поверьте, в этом мало хорошего. У вас по крайней мере чек с зарплатой каждую неделю в кармане[47].
— Да, а за это ты должна заниматься моральной проституцией.
— Где работаете?
— Уолл Стрит Джорнал.
— Ого…
Блондинка улыбнулась
— Поверьте, в этом нет ничего хорошего.
— Кроме зарплаты. Скажите, а какое дело Уолл Стриту до того, что происходит в СССР?
— Как ни странно — большое. Вы следите за котировками?
— Временами…
За котировками в основном следили те, у кого были акции пенсионных, или взаимных фондов. Дженна Вард прикупала землю в Техасе, как только у нее были свободные деньги — консервативное вложение, но земля есть земля.
— С каждым месяцев все хуже и хуже. Придурки завели страну в тупик.
Поделиться книгой: