Штамм Закат

— Блокировали? — вмешался Фет. — Каким образом?

— Обнесли колючей проволокой. Эф горько рассмеялся.

— Колючей проволокой? Господи Боже, Эверетт! Имен­но это я и имел в виду. Вы реагируете скорее на людские стра­хи перед вирусами, нежели чем на непосредственную угрозу. Хотите успокоить публику колючкой? Подарить ей символ} Да эти твари разорвут вашу проволоку голыми руками!..

— Тогда скажите мне. Скажите, что я должен делать. Что, по-вашему, нужно?

— Начните с уничтожения трупов. Это шаг номер раз.

— Уничтожить трупы?.. Вы же знаете, я не могу это сде­лать.

— Тогда во всем остальном, что вы делаете, нет ни ма­лейшего смысла. Вы должны выслать воинское подразде­ление. С тем чтобы они прочесали местность и уничтожи­ли всех носителей вируса до последнего. Затем проделать то же самое к югу от Бронксвилла, здесь, на Манхэттене, и севернее, в Бронксе и Бруклине.

— Вы говорите о массовом убийстве! Подумайте о ви­деозаписях, о зрительном ряде...

— Подумайте о реальности, Эверетт. Я врач, так же, как и вы. Но это новая реальность. Мир стал другим.

Фет отошел от них и переместился к окну, откуда при­нялся наблюдать за улицей.

— Они не хотят, чтобы вы привели меня ради помощи людям, — сказал Эф. — Они хотят, чтобы я, по вашим сло­вам, «включился», дабы нейтрализовать меня и тех, кто меня окружает. Вот! — воскликнул он, сделав шаг к своей оружейной сумке и выхватив оттуда серебряный меч. — Вот мой нынешний скальпель. Единственный способ вы­лечить этих тварей — освободить их от болезни. Отпустить их. Да, это означает массовое истребление. И никакого врачевания. Никакого. Вы хотите помочь? Вы действи­тельно хотите помочь? Тогда ступайте на телевидение и скажите им это. Скажите им правду.

Барнс посмотрел на Фета, стоявшего у окна.

— А кто это с вами сегодня? — спросил он. — Я ожидал увидеть вас с доктором Мартинес.

Что-то в интонации Барнса, с которой он произнес фа­милию Норы, показалось Эфу странным. Но он не успел поразмыслить над этим. Фет быстро отошел от окна.

— Они идут, — сказал Василий.

Эф рискнул подойти поближе к окну. Вида, открывшего­ся ему, было достаточно, чтобы разглядеть подъехавшие фургоны, которые перекрыли улицу с обеих сторон. Фет прошел мимо Эфа, схватил Барнса за локоть и, затащив его в глубь комнаты, усадил за стол в углу. Эф перекинул через плечо свою бейсбольную сумку и отнес Фету его ящик.

— Пожалуйста, — сказал Варне. — Умоляю вас. Умоляю вас обоих. Я могу защитить вас.

— Слушай сюда, — сказал Фет. — Ты только что офици­ально стал заложником. Поэтому, бля, заткни пасть. — По­вернувшись к Эфу, он спросил: — Ну а теперь что? Как мы их удержим? Ультрафиолет не очень-то хорош против ФБР.

В поисках ответа Эф осмотрел старую пивную. Кругом были картинки и разного рода предметы, накопившиеся за полуторавековую историю заведения, — они висели на стенах, громоздились на полках за стойкой. Портреты Линкольна, Гарфилда, Мак-Кинли, бюст Джона Фицдже-ральда Кеннеди — все подряд президенты, павшие от рук убийц. На стене, среди таких безделиц, как мушкет, кру­жечка для бритвенного крема и некрологи в рамках, висел маленький серебряный кинжал.

Рядом — табличка: «Мы были здесь еще до вашего рож­дения».

Эф метнулся за барную стойку. Ногами он разбросал опилки, скрывавшие под собой массивное кольцо, утоплен­ное в траченную временем деревянную крышку люка.

Подскочивший сбоку Фет помог Эфу поднять ее.

Вонь, ударившая снизу, поведала Эфу и Василию все, что им хотелось узнать. Аммиак.

Едкий, свежий запах нашатыря.

Директор Барнс, все еще сидя в углу, подал голос:

— Они все равно пойдут за вами.

— Если принять в расчет запах, я бы им это не пореко­мендовал, — сказал Фет, начиная спускаться первым.

— Эверетт, — обратился к директору Эф, включая лампу черного света, перед тем как отправиться вслед за Фе­том. — На тот случай, если все еще остается какое-то недо-

понимание, позвольте мне выразиться предельно ясно. Я увольняюсь.

Эф спустился за Фетом на дно подвала. Его лампа оза­ряла складское помещение, расположенное под пивной, неземным индиговым светом. Фет протянул руку, чтобы закрыть люк над головой.

— Оставь, — буркнул Эф. — Если Барнс такая сволочь, как я о нем думаю, он уже во всю прыть мчит к дверям.

Фет внял совету, и люк остался открытым.

Потолок в подвале был низкий. Проход загромождала рухлядь, копившаяся тут десятилетиями: старые бочки, большие и маленькие, поломанные стулья, пустые стелла­жи для стеклянной посуды, древняя посудомоечная маши­на промышленного образца... Фет обтянул лодыжки и за­пястья толстыми резиновыми манжетами — этому он нау­чился в прошлые времена, когда ставил крысиные ловушки в квартирах, наводненных полчищами тараканов: опыт дался ему нелегким путем. Несколько манжет Василий про­тянул Эфу.

— От червей, — сказал он, наглухо застегивая молнию на кармане комбинезона.

Эф прошел через подвал, осторожно ступая по камен­ному полу, и открыл боковую дверцу, ведущую в морозиль­ную камеру, сейчас, конечно же, не холодную, а теплую. Камера была пуста.

Чуть дальше располагалась деревянная дверь со старой овальной ручкой-набалдашником. Пыль на полу перед две­рью кто-то потревожил: от порога веером расходились по­лосы. Фет кивнул, и Эф рывком распахнул дверь.

Главное — не колебаться. Главное — не думать. Эф давно научился этому. Никоим образом нельзя дать им время, чтобы они включили групповой инстинкт и исполнились предвкушением — так уж они были устроены, что кто-то один обязательно пожертвует собой, лишь бы остальные получили шанс добраться до тебя. У этих тварей жала, дли­на которых достигает полутора-двух метров, и еще у них потрясающее ночное зрение, поэтому ты ни на секунду — ни на секунду! — не должен останавливаться, пока не ис­требишь всех монстров до последнего.

Самое уязвимое место у них — это шея, так же как для вампиров самое удобное место на теле жертвы — горло. Перережь шейный отдел позвоночника — и ты уничто­жишь все тело, а заодно и тварь, которую оно в себе носит. Если вампир теряет много своей белой крови, это приво­дит к тому же результату, хотя кровопускание как способ убийства более опасно: капиллярные черви, оказавшись снаружи, продолжают жить вне тела и снуют в поисках че­ловеческой плоти, дабы вторгнуться в нее. Вот почему Фет предпочитал обтягивать лодыжки и запястья резиновыми манжетами.

Первых двух вампиров Эф уничтожил способом, кото­рый уже не раз доказал свою эффективность: сначала су­нуть в рожу синюю лампу, на манер факела, чтобы тварь попятилась, затем изолировать ее, отогнав и прижав к сте­не, и лишь потом приблизиться, чтобы нанести coup de grace1. Оружие из серебра действительно серьезно ранит вампиров и вызывает у них то, что можно считать эквива­лентом человеческой боли, а ультрафиолетовый свет про­жигает их ДНК, как пламя.

Фет использовал гвоздезабивной пистолет — он вкола­чивал в лица вампиров серебряные гвозди, чтобы осле­пить или хотя бы дезориентировать их, а затем протыкал их раздутые глотки. На мокром полу извивались высвобо­дившиеся черви.

Пока Эф убивал одних червей ультрафиолетом, другие встречали свою смерть под жесткими подошвами Фетовых башмаков. Растоптав немалое количество этих созданий, Василий собрал останки в небольшую баночку, которую до­стал из ящика.

— Это для старика, — пояснил он и продолжил бойню.

Когда они вытесняли вампиров в соседнее помещение, из бара над их головами донеслись звуки множества шагов и мужские голоса.

Внезапно рядом с Эфом появился вынырнувший откуда-то вампир — на нем все еще был барменский фартук — со страшно выпученными голодными глазами. Эф наотмашь саданул по твари мечом, а затем отогнал синей лампой. С каждой новой схваткой Эф набирался опыта — он учился подавлять в себе свойственную врачам склонность к мило­сердию. Вампир забился в угол и жалостно защелкал зуба­ми, но Эф подошел и прикончил его.

Еще два, может быть, три вампира выскочили в даль­нюю дверь, едва завидев приближение индигового света. Но горстка все же осталась — они забились под разломан­ные полки и приготовилась к атаке.

Фет встал рядом с Эфом, держа наготове лампу. Эф дви­нулся было к вампирам, но Василий удержал его за руку. Эф уже тяжело дышал, а крысолов был спокоен, деловит, со­средоточен и действовал без малейших признаков беспо­койства.

— Погоди, — сказал Фет. — Оставь их для фэбээровских дружков Барнса.

Отдав должное идее Василия, Эф отступил от вампи­ров, по-прежнему целя в них лампой.

— А теперь что? — спросил он.

— Остальные убежали. Там должен быть выход. Эф взглянул на дальнюю дверь.

— Дай бог, чтобы ты оказался прав, — молвил он.

Фет первым направился в подземелье, идя по следу вы­сохшей мочи, которая призрачно светилась под лучом си­ней лампы. Из помещений под баром путь шел через целую серию подвалов, соединенных между собой вручную вы­копанными тоннелями. Нашатырные следы вели в самых разных направлениях. Фет выбрал одну из трасс, уходив­шую в боковой тоннель.

— Мне это нравится, — сказал он, остановившись, чтобы оббить грязь с башмаков. — Все равно что охота на крыс. Там вот так же идешь по следу. С ультрафиолетом даже проще.

— Но как они прознали про эти маршруты? — подивился Эф.

— Они тут трудились не покладая рук. Разведывали ходы, искали пропитание. Ты когда-нибудь слышал такое название — Волстедская сеть?

— Волстедская сеть? Как Волстедский акт? Ты имеешь в виду сухой закон?

— Нуда. Тогда ресторанам, барам, всяким ночным заве­дениям, где нелегально продавали спиртное, пришлось от­крыть свои подвалы, чтобы уйти в подполье в буквальном смысле. Это город, который постоянно достраивает сам себя. Вообрази, что все подвалы и подземные помещения соединены тоннелями, акведуками, трубами старых комму­никаций... Поговаривают, что можно переходить из квар­тала в квартал, из района в район, вообще не поднимаясь на поверхность. Из любой точки города в любую другую точку...

— Дом Боливара! — Эф вспомнил о рок-звезде, одном из четырех выживших пассажиров с рейса 753. Габриэль Бо­ливар выбрал себе для жилья старое бутлегерское заведе­ние, под которым был обустроен тайный винный погреб, имевший выход в сеть подземных тоннелей.

Они миновали еще один боковой тоннель. Эф оглянул­ся, проверяя, нет ли погони.

— Откуда ты знаешь, куда нам идти? — спросил он Васи­лия.

Фет показал на еще один бродяжнический знак, проца­рапанный в камне — возможно, затвердевшим, как коготь, ногтем какой-нибудь твари.

— Что-то за этим кроется, — сказал он. — Как пить дать. Но держу пари, что платформа «Паромной петли» не бо­лее чем в двух кварталах отсюда.

Назарет, Пенсильвания

Августин...

Августин Элисальде поднялся на ноги. Он стоял в варе­ве абсолютной темноты. В кромешном, осязаемом чер­нильном мраке, лишенном даже намека на проблеск света. Типа космоса, только без звезд. Он поморгал, желая удо­стовериться, что глаза открыты. И они таки были откры­ты. Никаких изменений.

Это смерть? Нигде на белом свете не может быть так темно.

Должно быть, смерть. Так и есть. Он, бля, помер.

Или... может, они уже обратили его? Может, он теперь вампир? Тело отобрали, а эта старая его часть, та, что ду­мает, заперта в темноте мозга, как пленник, которого дер­жат на чердаке. Может, прохлада, которую он ощущал, и твердость пола под ногами — всего лишь проделки ума, возмещающего отсутствие ощущений, и он навсегда заму­рован внутри собственной головы?

Гус полуприсел, пытаясь увериться в своем существова­нии за счет движений и отдачи органов чувств. Слегка за­кружилась голова — глазам не на чем было сфокусировать­ся, — поэтому он пошире расставил ноги. Протянул руку вверх, подпрыгнул, но до потолка не достал.

Его рубашка колыхнулась от случайного легкого ветер­ка. Пахло грунтом.

Почвой.

Он был под землей. Похоронен заживо. Августин...

Вот, снова. Голос матери. Она звала его, как бывало во сне.

— Мама?

Его голос эхом вернулся к нему, и Гус вздрогнул. Он вспомнил маму в том виде, в каком он ее оставил: она сиде­ла в своей спальне, в стенном шкафу, под грудой сброшен­ной с вешалок одежды. Сидела и плотоядно смотрела на него, обуреваемая голодом новообращенной.

«Вампиры», — сказал тот старик.

Гус повертелся на месте, пытаясь угадать, откуда доно­сился голос. Ему не оставалось ничего другого, кроме как следовать этому звуку.

Он сделал несколько шагов, уткнулся в каменную стену и начал нащупывать дорогу дальше, водя руками по глад­кой, слегка изгибавшейся поверхности. Его ладони все еще были воспалены и кровоточили — в тех местах, где их искромсал осколок стекла, которым он орудовал, убивая (нет — уничтожая!) своего брата, обернувшегося вампи­ром. Гус остановился, ощупал запястья и понял, что наруч­ников, которые он таскал с момента бегства из-под стра­жи, — «браслеты» были соединены цепочкой, но цепочку расстреляли из арбалета охотники, — этих наручников больше на нем не было.

Охотники... Они и сами оказались вампирами. Появи­лись откуда ни возьмись на той улочке в Морнингсайд-Хайтс и вступили в сражение с другими вампирами — ни дать ни взять бой двух группировок в гангстерской войне. Только вот охотники были хорошо экипированы. Воору­жены до зубов, отличная координация действий. Колесили на машинах. Ничего похожего на тех кровожадных тупо­умков, с которыми Гус столкнулся ранее. Столкнулся и уни­чтожил.

Последнее, что он помнил, — как его закинули на заднее сиденье внедорожника. Но — почему именно его?

Еще одно легкое дуновенье ветерка скользнуло по лицу — как последнее дыхание самой матери-природы, — и Гус последовал за ним, надеясь, что движется в верном направлении. Стена закончилась острой гранью угла. Он попробовал нащупать поверхность напротив, слева от себя, и обнаружил там то же самое — стена обрывалась острым углом. Посредине была пустота. Словно дверной проем.

Гус наугад прошел немного вперед, и новое эхо его ша­гов подсказало, что помещение, куда он попал, было шире предыдущего, с более высоким потолком. Здесь тоже ощу­щался легкий запах, странным образом знакомый. Гус по­пытался распознать его.

Есть! Так пахла жидкость для чистки, которой он поль­зовался в тюрьме, когда получал наряд на уборку. Наша­тырный спирт. Пахло слабо, не так, чтобы щипало в носу.

Затем что-то начало происходить. Гус подумал было, что мозг опять играет с ним шутки, но быстро осознал: нет, в помещении действительно светлело, только очень мед­ленно. Это — и еще общая неясность ситуации — наполня­ли его душу ужасом. Наконец он различил две лампы на треножниках, они были широко расставлены у дальних стен и постепенно наливались светом, разбавляя им густую черноту.

Гус прижал к бокам полусогнутые руки и крепко напряг их, как это делают мастера смешанных боевых искусств, которых он видел по Интернету. Лампы продолжали раз­гораться, но настолько медленно, что прибавление мощ­ности было едва различимо. Однако зрачки Гуса так рас­ширились от темноты, а сетчатка настроилась так чутко, что глаза среагировали бы на любой источник света.

Поначалу он его не распознал. Существо стояло прямо перед ним, не более чем в трех-четырех метрах, но голова его и конечности были настолько бледны, недвижны и гладки, что зрение воспринимало их как часть каменной стены.

Единственное, что выделялось, — это пара симметрич­ных темных отверстий. Не черных, но почти черных.

А на самом деле — глубочайшего красного цвета. Кроваво-красного.

Если это и были глаза, они не моргали. И не сверлили Гуса взором. Они смотрели на него поразительно бес­страстно. Эти глаза были столь же равнодушны, как пара красных камней. Налитые кровью глаза, которые уже уви­дели все, что только можно было увидеть.

Гус разобрал контур какого-то одеяния на теле суще­ства — оно сливалось с темнотой, словно было черной по­лостью в черном провале. Если Гус правильно понимал масштаб вещей, существо было высокого роста. Но непод­вижность его казалась покоем самой смерти. Гус тоже сто­ял не шевелясь.

— Ну и что это все значит? — спросил он. Звук его голоса получился даже забавным — тонким и писклявым, выдавав­шим страх. — Думаешь, сегодня у тебя на ужин мексиканец? Я б на твоем месте пораскинул мозгой еще разок. Ну давай, подходи и подавись мною, сука!

Существо излучало такую тишину и такое спокойствие, как если бы Гус взирал на статую, обряженную в платье. Его череп был безволосым и гладким, гладким со всех сторон, даже ушные хрящи отсутствовали. Только сейчас до Гуса донесся какой-то звук: он услышал — скорее почувствовал, чем услышал — тихую вибрацию, что-то вроде гудения.

— Ну? — сказал он, обращаясь к ничего не выражающим глазам. — Чего ждешь? Хочешь поиграть со жратвой, пре­жде чем слопаешь ее? — Он поднес кулаки ближе к лицу. — Я тебе, бля, не чалупа* какая-нибудь, слышь, ты, немертвый кусок говна?

Что-то иное, нежели движение, привлекло его внима­ние — где-то справа, — и Гус увидел, что там появилось еще одно существо. Оно стояло как часть стены, чуть меньше ростом, чем первое, глаза другой формы, но столь же бес­чувственные.

А затем слева медленно — так, во всяком случае, воспри­няли это глаза Гуса — проступило третье.

Гусу, который был знаком с судейскими процедурами не понаслышке, показалось, будто он предстал перед тремя судьями-пришельцами в каком-то каменном застенке. Мозг его просто выскакивал из черепа, но единственное, что он мог противопоставить всему этому, был словесный понос. Говорить, не закрывая рта, — вот главное правило. Если тебя обвиняют в групповухе — надо строить из себя не про­сто участника, но организатора и зачинщика. Судьи, перед которыми он орал всякие непотребства, называли это «не­уважением к суду». Гус называл это «противостоянием». Он всегда поступал так, когда чувствовал, что на него смотрят сверху вниз. Когда ощущал, что к нему относятся не как к неповторимой, уникальной человеческой личности, а как к некой докуке, препятствию, возникшему у кого-то на пути.

Мы будем кратки.

Руки Гуса вскинулись к вискам. Нет, уши здесь ни при чем — голос звучал где-то в его голове. Он исходил из той же самой части мозга, где брали начало его собственные внутренние монологи, — будто какая-то пиратская радио­станция начала вещать на его волне.