Штамм Закат

В углу палаты, вечно настороже, как свойственно боль­шинству бывших морпехов, стоял неусыпный господин Фицуильям, нянька Палмера, его телохранитель и посто­янный компаньон. В помещение вошел хирург — он все еще был в маске, а на руки натягивал свежую пару резино­вых перчаток. Доктор был требователен, амбициозен и сказочно богат, даже по меркам хирургов высшего эше­лона.

Он откинул простыню. Только что зашитый разрез был сделан на месте старого трансплантационного шва. Внеш­не грудь Палмера являла собой живописное зрелище: без­образный узор бугристых шрамов. Внутренности же его торса можно было сравнить с хлебной корзинкой, наби­той затвердевшими ломтями чахнущих органов. Хирург так и сказал ему: «Боюсь, ваше тело, господин Палмер, уже не способно воспринимать новые ткани или транспланта­ты. Это конец».

Палмер улыбнулся. Его тело было ульем, содержащим органы других людей, и в этом смысле он не так уж отли­чался от Владыки, который воплощал собой улей немерт­вых душ.

— Спасибо, доктор. Я понимаю. — Голос Палмера был все еще хриплым после интубационной трубки. — В сущ­ности, я полагаю, вам уже пора подвести черту под своей хирургией. Я знаю, вас тревожит, что Американская меди­цинская ассоциация может заинтересоваться нашими про­цедурами отбора органов для трансплантации. Этим своим заявлением я освобождаю вас от дальнейших обязательств. Гонорар, который вы получите за проведенную операцию, будет последним. Мне больше не потребуются медицин­ские вмешательства. Никогда в жизни.

В глазах хирурга застыла нерешительность. Элдрич Палмер, человек, который почти все свои долгие годы провел в болезнях, обладал сверхъестественной волей к жизни: это был дикий, не от мира сего инстинкт выжива­ния — ничего подобного хирург не встречал в своей прак­тике. Неужели Палмер решил наконец уступить неумоли­мой судьбе?

Не важно. Хирург почувствовал огромное облегчение, и душа его исполнилась благодарности. Он давно уже пла­нировал уйти на пенсию, и теперь к этому все было готово. Какое блаженство — быть свободным от каких бы то ни было обязательств в это смутное, беспокойное время! Он только надеялся, что самолеты в Гондурас все еще летали. А когда это здание сожгут дотла, пожар не повлечет за со­бой расследования, — вокруг и так хватало беспорядков.

Доктор проглотил свою отставку с вежливой улыбкой на лице и удалился под стальным взором господина Фицуи-льяма.

Палмер дал отдых глазам и позволил мыслям вернуться к тому моменту, когда Владыка, по вине старого дурака Се-тракяна, попал под удар солнечных лучей. В сложившейся ситуации Палмера интересовало только одно: что это все означало для него самого? — иных точек зрения он не при­знавал.

Случившееся только ускоряло ход событий, а это, в свою очередь, лишь приближало его собственное избав­ление от страданий.

Так или иначе, но дни Палмера были уже сочтены.

Сетракян. Насколько горьким было для него пораже­ние? Или это больше походило на вкус пепла во рту?

Палмер никогда не знал поражений. И не узнает уже ни­когда.

Много ли человек могли похвастаться этим же? А Сетракян стоял как камень в стремнине бурной реки.

Стоял и в глупой гордыне своей считал, что мешает по­току, в то время как река, чего и следовало ожидать, на пол­ной скорости обтекала его с той и другой стороны.

Ах, тщета человеческая! Все начинается так многообе­щающе, не правда ли? И все заканчивается так предсказуе­мо...

Теперь он задумался о Фонде Палмера. Так уж повелось среди сильнейших мира сего, что каждый из сверхбогатых называл какое-нибудь свое благотворительное заведение собственным именем. Этот фонд, единственная филантро­пическая организация во всей империи Палмера, исполь­зовал свои богатые ресурсы, чтобы организовать перевоз­ку и лечение детишек — их набралось два полных автобу­са, — пострадавших во время недавнего покрытия Солнца Луной. Детей поразила слепота в тот момент, когда они на­блюдали за редким небесным явлением: это было результа­том либо неосторожности — малолетки смотрели на зат­мившееся Солнце, не позаботившись о должной защите глаз, — либо коварного дефекта линз в целой партии дет­ских защитных очков. Поставку некачественных очков удалось проследить — изготовителем была одна китайская фабрика, но дальше дело не пошло: след привел в Тайбэй, а там вместо склада или офиса обнаружился лишь неза­строенный, пустующий участок...

Фонд объявил, что не пожалеет ни сил, ни средств на восстановление здоровья несчастных детишек и адапта­цию их к нормальной жизни. И действительно, Палмер только это и имел в виду.

Ибо Владыка повелел, чтоб было именно так.

Жемчужная улица

Когда они пересекали очередную улицу, Эф почувство­вал, что их преследуют. Фет же, со своей стороны, все вни­мание сконцентрировал на крысах. Грызуны, выгнанные на поверхность, пулями носились от двери к двери, мета­лись по залитым солнцем сточным канавкам — было яв­ственно видно, что в их мирке царят хаос и паника.

— Посмотри-ка вон туда, вверх, — сказал Фет.

То, что Эф принял сначала за голубей, рассевшихся на карнизе, на самом деле оказалось сборищем крыс. Они смотрели вниз, наблюдая за Эфом и Фетом, и словно бы выжидали, желая понять, что эти двое будут делать дальше. Поведение крыс было наглядно и поучительно: они стали своеобразным индикатором распространения вампирской заразы по городскому подземелью — заразы, которая из­гоняла грызунов из их гнездилищ. Что-то было такое в жи­вотных вибрациях, испускаемых стригоями, — или, может, в этом проявлялось само присутствие зла, — что отпугива­ло другие формы жизни.

— Где-то поблизости должно быть крысиное гнездо, — сказал Фет.

Они приблизились к какому-то бару и даже миновали его, как вдруг Эф почувствовал в глубине глотки отчетливый позыв жажды. Гудуэдер сделал крутой разворот, вернулся и попробовал открыть дверь — она оказалась незапертой. Это был очень древний бар, его открыли более полутораста лет назад, — «старейшая непрерывно действующая пивная во всем Нью-Йорке», хвасталась вывеска, — однако ни по­сетителей, ни бармена видно не было. Единственное, что нарушало тишину, — это тихое бормотание телевизора вы­соко на стене в углу: работал новостной канал.

Эф и Василий прошли в заднюю комнату — там было темнее и так же пустынно. На столах стояли кружки с не­допитым пивом; на спинках нескольких стульев все еще висели пиджаки. Когда здешняя вечеринка оборвалась, она оборвалась резко и для всех разом.

Эф проверил туалетные комнаты — в мужской были большие древние писсуары, под которыми шел сточный желоб; как Эф и ожидал, в заведениях не оказалось ни души.

Он вернулся в заднюю комнату, шаркая ботинками по опилкам, усеивавшим пол. Фет уже пристроил свой ящик возле стола, выдвинул стул и уселся, давая отдых ногам.

Эф зашел за барную стойку. Ни одной бутылки со спирт­ным, никаких миксеров или ведерок со льдом — лишь пив­ные краны и выстроившиеся в ожидании внизу на полках стеклянные кружки-полумерки, на треть литра каждая. Здесь подавали только пиво. Никаких крепких напитков, о чем мечталось Эфу. Только фирменное пиво местного роз­лива — светлое или темное. Старые краны стояли тут для блезиру, а новенькие работали исправно — пиво шло ровной струей. Эф наполнил две кружки темным бочковым.

— Ну, за...

Фет поднялся, подошел к стойке и взял одну из кружек.

— Смерть кровососам!

Эф осушил свою кружку до половины.

— Похоже, народ слинял отсюда в большой спешке.

— Последний шанс, — сказал Фет, вытирая пену со своей выпуклой верхней губы.

— Для всего города сейчас последний шанс, — ответил Эф.

Их внимание привлек голос диктора, доносившийся из телевизора, и они прошли в передний зал. Репортер вел прямую передачу из местечка возле Бронксвилла, родного города одного из четырех выживших с рейса 753. Небо на заднем плане заволокло клубами дыма. Бегущая строка со­общала: «...БЕСПОРЯДКИ В БРОНКСВИЛЛЕ ПРОДОЛ­ЖАЮТСЯ...»

Эф протянул руку и сменил канал. «...БИРЖУ НА УОЛЛ­СТРИТ ЗАХЛЕСТЫВАЮТ ВОЛНЫ ПОТРЕБИТЕЛЬ­СКИХ СТРАХОВ... ВСПЫШКА НЕИЗВЕСТНОЙ БОЛЕЗ­НИ ОСТАВЛЯЕТ ДАЛЕКО ПОЗАДИ ЭПИДЕМИЮ ГРИП­ПА H1N1... РЕЗКИЙ РОСТ ИСЧЕЗНОВЕНИЙ СРЕДИ САМИХ БРОКЕРОВ БИРЖИ...»

Картинка показывала трейдеров, безвольно и непод­вижно сидящих в зале биржи; средние рыночные курсы стремительно падали...

На кабельном канале «Нью-Йорк один» главной темой был транспорт: все выезды с Манхэттена были забиты людьми, рвавшимися покинуть остров в надежде опере­дить карантин, который, по слухам, вот-вот должны были объявить. На самолеты и поезда все билеты уже были вы­куплены, в аэропортах и на вокзале царил сущий хаос.

Эф услышал, как над домами пролетел вертолет. Да, по­жалуй, сейчас «вертушки» были единственным простым способом сообщения с Манхэттеном. Если, конечно, у вас была собственная вертолетная площадка. Как у Элдрича Палмера.

За стойкой бара Эф обнаружил укрепленный на стене телефон — старой еще школы, с дисковым набором.

Сняв трубку, он услышал скрипучий гудок и терпеливо накрутил номер Сетракяна.

Сигнал прошел, на другом конце провода голос Норы произнес:

— Алло.

— Как там Зак? — спросил Эф, не дожидаясь, пока она скажет что-нибудь еще.

— Ему лучше, — ответила Нора. — Какое-то время он был просто вне себя.

— Она больше не возвращалась?

— Нет. Сетракян прогнал ее с крыши.

— С крыши? Боже правый. — Эф почувствовал, что его мутит. Он схватил чистую кружку и открыл пивной кран; от возбуждения ему казалось, что струя течет слишком мед­ленно. — Где Зак сейчас?

— Наверху. Хочешь, чтобы я позвала его?

— Нет. Лучше, если мы побеседуем с глазу на глаз, когда я вернусь.

— Думаю, ты прав. Вы уничтожили гроб?

— Нет, — сказал Эф. — Он исчез.

— Исчез? — переспросила Нора.

— Очевидно, эта Тварь не так уж сильно пострадала. Во всяком случае, скорости ей это нисколько не убавило. И еще... звучит довольно дико, но там внизу на стене какие-то странные росписи, сделанные краской из баллонов...

— Ты хочешь сказать, кто-то изрисовал стену граффити? Эф похлопал себя по карману, проверяя, на месте ли ро­зовый телефончик.

— Я снял рисунки на видео. Представления не имею, что все это может означать.

Он на секунду отстранился от трубки, чтобы глотнуть еще пива.

— И вот что я тебе скажу. В городе... просто жутко. Очень тихо.

— Только не здесь, — сказала Нора. — Сейчас небольшое затишье, потому что рассвет, но долго оно не продлится. Кажется, солнце их уже не очень-то пугает. Похоже, они смелеют.

— Именно это и происходит, — сказал Эф. — Они обуча­ются. Набираются ума. Нам нужно выбираться оттуда. Се­годня же.

— То же самое только что говорил Сетракян. Из-за Келли.

— Потому что она теперь знает, где мы находимся?

— Потому что она знает. А то, что знает она, знает и Вла­дыка.

Эф зажмурился и прижал ладонь к глазам, пытаясь ото­гнать головную боль.

— Понятно.

— Где вы сейчас?

— В финансовом районе, рядом со старой платформой «Паромной петли». — Эф не упомянул, что они с Василием сидят в баре. — Фет знает, где раздобыть машину повмести-тельнее. Мы собираемся заполучить ее и вскоре направим­ся к вам.

— Только... Пожалуйста, постарайтесь вернуться целы­ми. И людьми.

— В этом весь наш план.

Эф повесил трубку и начал шарить под стойкой бара. Он искал какую-нибудь вместительную емкость под пиво, которое понадобится им при повторном спуске под землю. Не со стеклянной кружкой ведь идти. Он обнаружил ста­рую фляжку, обтянутую кожей, смахнул пыль с медной крышки и вдруг углядел за фляжкой бутылку хорошего старого бренди. На бутылке пыли не было: должно быть, ее держал там бармен, чтобы прикладываться время от времени при монотонной раздаче пива. Эф сполоснул фляжку и принялся аккуратно наполнять ее, держа над ма­ленькой раковиной, как вдруг услышал стук в дверь.

Он быстро обогнул стойку, направляясь к сумке с оружи­ем, но, еще не дойдя до нее, сообразил: вампиры не стучат. Продолжая двигаться, он миновал Фета и, осторожно вы­глянув в окно, увидел на улице доктора Эверетта Барнса, директора Центра по контролю и профилактике заболева­ний. Сейчас на старом «сельском докторе с далекого Юга» не было адмиральской формы (ЦКПЗ начинал свою дея­тельность как подразделение военно-морских сил США): директор Барнс вырядился в изысканный светлый костюм — сочетание слоновой кости и белоснежно белого. Пиджак был расстегнут, поэтому директор имел вид человека, кото­рого вынудили сорваться с позднего делового завтрака.

Эф осмотрел, насколько возможно, часть улицы за спи­ной Барнса — судя по всему, директор был один, во всяком случае, в настоящий момент. Гудуэдер отомкнул дверь и распахнул ее.

— Эфраим, — обратился к нему Барнс.

Эф схватил директора за лацканы пиджака, втянул его внутрь и тут же запер дверь.

— Вы здесь, — сказал он и снова осмотрел через окно улицу. — А где остальные?

Директор Барнс освободился от цепких рук Эфа и одер­нул пиджак.

— У них приказ пока держаться в стороне. Однако не питайте никаких иллюзий — очень скоро они будут здесь. Я настоял на том, что мне нужно несколько минут, дабы переговорить с вами наедине.

— Господи ты Боже! — воскликнул Эф, окинув взглядом крыши на противоположной стороне улицы, прежде чем отодвинуться от окна. — Каким же образом они так быстро добрались сюда?

— Первым делом, Эфраим, я должен с вами погово­рить, — ушел от ответа Барнс. — Никто не хочет причинять вам вред. Все это сделано по моему приказу.

Эф отвернулся от директора и направился к барной стойке.

— Возможно, это только ваши иллюзии, — пробормотал

он.

— Нам важно, чтобы вы снова вошли в дело, — сказал Барнс, следуя за ним по пятам. — Вы нужны мне, Эфраим. Теперь я точно это знаю.

— Послушайте. — Эф дошел до барной стойки и повер­нулся к директору. — Возможно, вы понимаете, что проис­ходит, а может быть, и нет. Возможно, вас уже используют, я этого пока не знаю. Вы, наверное, даже сами этого не знаете. Но за вашей спиной кто-то есть, кто-то очень могу­щественный, и, если я сейчас пойду с вами куда-либо, ре­зультат будет непреложный: меня выведут из строя или убьют. Либо со мной случится кое-что похуже.

— Я жажду выслушать вас, Эфраим. Что бы вы ни сказа­ли мне. Перед вами стоит человек, полностью признавший свои ошибки. Теперь я знаю, что мы оказались во власти чего-то сокрушительного, чего-то потустороннего.

— Не по-ТУ-стороннего, Барнс. По-ЭТУ-стороннего. — Эф закрутил крышечку на фляжке с бренди.

Внезапно позади Барнса возник Фет.

— Сколько у нас времени до их появления? — спросил он.

— Не так уж много, — ответил директор. Он не очень представлял себе, чего можно ожидать от этого гигантско­го крысолова в грязном комбинезоне. Барнс переключил внимание на Эфа и фляжку в его руках. — Разве сейчас до выпивки? — спросил он.

— Именно сейчас как никогда, — сказал Эф. — Налейте себе пива, если хотите. Я рекомендую темное.

— Послушайте, я знаю, что вам пришлось перенести многое...

— Знаете, Эверетт, то, что происходит со мной, на самом деле ничего не значит. Это вообще не обо мне, так что лю­бые апелляции к моему «я» ни к чему вас не приведут. Что меня больше всего заботит сейчас, так это полуправда — или, может, я должен сказать: откровенная ложь? — кото­рая распространяется под эгидой ЦКПЗ. Разве вы больше не служите народу, Эверетт? Служите только вашему пра­вительству?

Директор Барнс поморщился.

— Непременно и тому, и другому.

— Слабый ответ, — сказал Эф. — Неубедительный. Даже преступный.

— Вот почему мне необходимо, чтобы вы включились, Эфраим. Мне нужно ваше свидетельство очевидца, ваш опыт...

— Слишком поздно! Неужели вы хотя бы этого не ви­дите?!

Барнс немножко отодвинулся от Эфа, продолжая искоса следить за Василием, — Фет заставлял его нервничать.

— Вы были правы насчет Бронксвилла. Мы блокирова­ли его.