Помоги проекту - поделись книгой:
…— Таким образом я оказалась здесь. Кроме вас и старого слуги Стаси у меня нет никого на свете… Номер вашего телефона раздобыл по моей просьбе Степан… Но почему вы не задаете мне вопросов? — Женщина сохраняла спокойствие, лишь ее пальцы нервно теребили шнурок стеклярусной сумочки.
— Ситуация не совсем ясна. У меня два варианта — вы остаетесь у меня ужинать и возвращаетесь домой или же ужинаете — и не возвращаетесь. Думаю, в сложившейся ситуации последнее было бы разумней.
— Тогда я должна сообщить Степану, что остаюсь у вас на ночь. Он слишком стар для лишних волнений. Я могу воспользоваться этим телефоном?
— Извольте… — Шарль пододвинул гостье аппарат и закурил трубку. Ему было интересно, как справится с парижским телефоном женщина, прибывшая сюда лишь утром.
— Я… я не умею пользоваться этим, будьте любезны, соедините меня сами. Когда я звонила к вам, мне помогал дворецкий.
…После ужина, прошедшего, в основном, в молчании, Шарль вызвался проводить гостью в ее комнату.
— По-моему, здесь совсем неплохо для юной дамы, мечтавшей о монастыре. — Попробовал пошутить Шарль, распахнув дверь в очаровательную спальню, убранную со всей подобающей концу XVIII века роскошью. — Видите ли, у меня в доме время застыло на полтора века.
Гостья не улыбнулась и, казалось, не обратила внимания на резную кровать под парчовым балдахином, пузатые комодики и бюро. Она тяжело опустилась в кресло и тут же закрыла глаза.
— Если не возражаете, я задержусь на пять минут для того, чтобы сообщить свои планы. Вы остаетесь в моем доме в качестве гостьи из России, имя которой мы пока сохраняем в секрете. Здешнее общество будет чрезвычайно радо приписать мне новый каприз… Ну… — Шарль вздохнул, — какое-то время я приглядываюсь к вам, изучаю и раздумываю, как нам, собственно, поступить — превратить вас, допустим, в младшую сестру Барковской и препоручить ту миссию, с которой неплохо справлялась Стаси, или, снабдив добротными бумагами на любое другое имя, сделать из вас добропорядочную обывательницу… Во втором случае вы имеете большой шанс удачно выйти замуж, завести детей, дожить до глубокой старости и даже сохранить свое имя — Анастасия.
А в первом… Первый вариант подходит избранным, — зараженным духом авантюризма, любителям острых ощущений, виртуозов психологической игры или фанатиков идеи, некой политической доктрины, которую они готовы защищать, с риском для жизни. Конечно, состариться в этом случае, у вас не так уж много. И, к тому же, придется все начинать заново, сочинив для начала иное имя. — Шарль приглядывался к застывшей с опущенными веками гостье. На ее волнистых волосах, рассыпавшихся по изумрудному бархату кресла, играли отсветы огня, жарко занявшегося в камине. Тени от пушистых ресниц лежали на бледных щеках, призывно алели пухлые, чуть приоткрытые губы. «Э, да она не так проста…» — Решил Шарль, сообразив, в какую игру втягивает его притворившаяся спящей гостья. Сейчас она наивно рассчитывает соблазнить его, не теряя достоинства. А до этого, рассказывая ужасную историю о гибели Стаси и преступлениях маньяка Альберта, довольно хорошо разыграла сочиненную кем-то роль.
Шарль не поверил гостье. Но она знала о его сотрудничестве в разведке, о работе Орловского и Стаси. Следовало непременно выяснить источник этой информации и разобраться, за чем же прибыла к нему неожиданная гостья. Шарль решил принять предложенные ему условия, делая вид, что Анастасия убедила его и поддержать для начала беспроигрышный вариант — сюжет любовной атаки. Женщина очень хороша и такое внезапное сближение вполне естественно. А уж то, что интимные отношения — лучший повод для знакомства, Шарль знал очень давно.
— Девочка, а как вам нравится Эжени? Гордое, загадочное имя… Эй. дорогая моя! — Позвал Шарль, погладив густые каштановые пряди.
Голова женщины бессильно упала. Шарль звал ее и тряс за плечи — все было тщетно. Гостья, без сомнения, спала, причем, необычайно крепко.
Шарль с удивлением присвистнул, прикидывая. сколько может весить эта крошка — вызывать прислугу ему не хотелось — ведь еще вовсе неизвестно, чем обернется история с таинственной посетительницей. Губить эффект от сеанса иглоукалывания переносом тяжести было также не слишком разумно.
Но Шарль рискнул — подхватил женщину на руки и уложил ее в кровать. В пояснице не прострелило. Дальнейшие действия были отработаны десятилетиями постоянной тренировки — Шарль де Костенжак раздел даму не менее ловко, чем любая, самая опытная горничная. Перед тем, как накрыть обнаженное тело пуховиком, он с наслаждением знатока изучил его линии и даже провел кончиками пальцев по нежной золотистой коже в тех местах, где ее пометили крошечные шоколадные капельки. — «Великолепные „мушки“ — сказочная, таинственная Эжени…» — прошептал Шарль, оставив на ее губах нежнейший, почти бесплотный, но чрезвычайно сладострастный поцелуй — касание, предвосхищающее блаженство…
Он встревожился на вторые сутки и позвал врача — человека, преданного во всех отношениях. Гостья спала уже тридцать шесть часов, не реагируя на попытки разбудить ее.
— Возможно, ее усыпили каким-то пролонгированным наркотиком?
Доктор улыбнулся:
— Шарль, ты же не новичок в этих делах. Сам мог убедиться — давление, сердечный ритм, зрачки, склеры — все в норме. Это хороший, здоровый сон молодого организма, перенесшего, вероятно, сильный шок… Еще часов семь-десять можно подождать, а потом… Потом элементарно — начать с нашатыря и продолжить ростбифом с кровью под горячее красное вино.
Шарль выполнил с точностью указания специалиста, проявив дополнительную инициативу: кроме глинтвейна и ростбифа гостью ждала благоухающая ванна и целый гардероб необходимой одежды, закупленной экономкой в соответствии с точными инструкциями хозяина.
Вдохнув окись аммиака, гостья приподнялась, не открывая глаз, пробормотала что-то по-русски и снова упала на подушки.
— Эжени! — Звал ее Шарль, тормоша и легонько шлепая по щекам. — Эжени, проснись же, ванна остывает. — Ах! — Она резко села, огляделась и улыбнулась Шарлю, ничуть не смущаясь своей наготы, не пытаясь натянуть покрывало. С наслаждением потянулась, продемонстрировав чудесную грудь, и вскочила на ноги.
— Где здесь ванная? Вы угадали мое самое заветное желание, месье де Костенжак.
— Шарль, Эжени. Просто Шарль. Ведь я надеюсь и дальше действовать с не меньшим успехом — угадывать ваши желания и стараться удовлетворить их. У меня в запасе уже целых пять — главное, не сбиться в очередности. — Он отворил панель в обитой шелковым штофом стене.
Гостья ахнула от восторга:
— Восхитительно!
— Но я собираюсь лично вымыть вас, мадемуазель. Мне бы не хотелось подвергать горничную риску заразиться. Ведь среди всех мне известных людей, заговорены от инфекции лишь вы да я.
Она даже не попробовала возразить, поставив Шарля в тупик. История молодой женщины никак не свидетельствовала о ее искушенности в интимных вопросах. «Возможно, она сократила из скромности ту часть, где повествовалось о попытке стать проституткой и опыт панельного дела все же был приобретен. А может, все вообще было не так и я имею честь соблазнить величайшую авантюристку этого времени», — думал Шарль, выбирая тактику действия. И решил положиться на интуицию. Намылив большую мягкую губку, он провел ею вдоль позвоночника Эжени.
— Нет, нет! Дайте мочалку пожестче и какое-нибудь антисептическое мыло. В доме Барковской не нашлось ничего подобного. Мне следует хорошенько отмыться. И если я не сдеру кожу, вам останется лишь нанести последние штрихи мастера — вот с этой чудесной жидкостью с запахом гиацинтов.
— Орхидеи, детка. Южно-африканские королевские орхидеи. — Поправил Шарль, приступая к делу. Роль банщика не такая уж редкая для этого знатока эротических игр, приносящая ему особое удовольствие: Шарль никак не мог понять, с кем имеет дело — с куртизанкой или наивной простушкой. Пряный аромат тайны окружал молодую женщину.
Она позволила ему перейти от мытья к интимным ласкам, воспринимая их как должное. Она не стонала и не проявляла желания близости с ним, но взгляд ее потемневших глаз с расширившимися зрачками свидетельствовал о многом. Шарль попытался взять ту, что называл Эжени здесь же, развернув к себе спиной. Ему нравился тонкий силуэт на фоне черной мраморной ванны, розовые от жара ягодицы, тяжелые, хлещущие из стороны в сторону мокрые волосы. Она была тиха и послушна, и что поразительней всего — оказалась девственницей. Это настолько потрясло и возбудило Шарля. что он потерял над собой контроль, выйдя из строя раньше, чем сумел преодолеть преграду.
Не принесли желанной удачи и упорные атаки в постели.
— Шарль, ты ошибся. — Сказала Эжени, нежно отталкивая его взмокшее тело. — Ошибся в исполнении моих желаний. Я ужасно голодна и страшно хочу посмотреть Париж. А любовные страсти пока не входят в мои планы.
— как прикажешь, дорогая. Едем кататься и обедать в самый шикарный ресторан. Кое-что я из твоих желаний я осмелился предугадать. Открой-ка вон ту дверцу в стене и расскажи, прав ли я.
— Ах, просто как в сказке… — Прижимая к груди охапку платьев, Эжени выглянула из гардеробной. — Здесь целый салон и все как раз для меня. — Она бросила на кровать одежды и, присев рядом с Шарлем, благодарно поцеловала его щеку. — Если бы мне удавалось так же хорошо исполнять твои желания.
— Для этого надо лишь немного постараться. Увидеть во мне мужчину и захотеть отдаться ему до конца.
Эжени провела ладонями по плечам, груди, бедрам Шарля.
— Ты мне нравишься. Очень нравишься. Эта седина и стальные глаза повелителя, властное, сильное тело, искусные руки, рот, от прикосновения которого останавливается мое сердце…
Шарль грустно покачал головой:
— Увы, ты сочиняешь. драгоценная. Придумываешь то. что хочешь ощутить. Обманываешь свой разум. Но тебе не удается ввести в заблуждение тело.
— Кажется, мсье де Костенжак все же решил, что я затеяла с ним какую-то сложную игру. — Набросив пеньюар, Эжени с любопытством обходила комнату, рассматривая безделушки, притрагиваясь кончиками пальцев к перламутровой инкрустации и старинным гобеленам.
— Ты очень волнуешь меня, детка, а все остальное — потом. — Уклончиво заметил Шарль.
Склонившись, Эжени с упреком посмотрела ему в глаза:
— Вы даже не сочли нужным, мсье де Костенжак, изобразить хоть капельку участия к судьбе Анастасии, даже если и не поверили мне. А ведь вы были близки с ней… Или… — Она вздрогнула от внезапно охватившего озноба, — или вы будете так же веселы и увлечены другой, когда узнаете о моей гибели?
— Мадемуазель Эжени, у вас пока нет даже фамилии, как агент вы еще не родились, а уже думаете о провале некой порученной вам операции. — Шарль строго посмотрел на нее. — Мы знакомы менее суток, а вы уже претендуете на полное доверие со стороны довольно ответственного лица в весьма нешуточном ведомстве. И потом, — вы же в Париже, девочка! Здесь не принято говорить всерьез о серьезных вещах. Таких, как смерть, например. Вот если бы у вас был пудель или модистка, испортившая вечерний туалет, об этом можно было бы со слезами твердить в каждой гостиной. И каждый тонко чувствующий человек разделил бы ваше горе… — Шарль поднялся и туго подвязал длинный стеганый халат. — Увы. я не сухарь. К несчастью, недоверчив и не тороплюсь оплакивать людей, которых предпочел бы видеть живыми.
Глава 12
Почти месяц провела Эжени в доме де Костенжака на правах гостьи, инкогнито которой возбуждало любопытство света. Никто не сомневался, что нестареющий донжуан завел новую экзотическую пассию. Однако, именно к любовным затеям эта пара больше не возвращалась — у них хватало других, весьма интересных дел.
За это время Шарлю удалось получить информацию о русской гостье — факты ее биографии и эпизод страшной смерти Анастасии Барковской подтвердились. В этой связи фигура Альберта Орловского и его деятельность в сфере секретного вооружения германской армии представляли особый интерес. Однако как раз здесь ничего определенного, кроме догадок, кое-каких мелких деталей, бросающих тень на Альберта, и пересказанной со слов умирающей истории не было. Продумав и обсудив все с руководством Второго отдела разведслужбы, Шарль де Костенжак начал работать над подготовкой Эжени к роли секретного агента и созданием связанной с ее миссией «легенды».
Он с удовлетворением убедился, что двадцатичетырехлетняя девушка, лишь пару раз садившаяся на лошадь, держится в седле как заправская наездница, что она разбирается в географии не хуже лицейского педагога и поет так, словно прошла специальное обучение в Италии. Ее вкус, манера держаться, живость реакции могли бы сделать честь звезде парижского света, а способности перевоплощаться — профессиональной актрисе. Шарлю никогда еще не приходилось встречать столь идеальной кандидатки для миссии секретного агента. В кратчайший срок Эжени усвоила основные приемы ведущего двойную жизнь человека — научилась пользоваться шифрами, невидимыми чернилами, оружием, приемами передачи информации и выявления противника. Столь же простым оказывалось для нее то, над чем долго работали в специальной школе придирчиво подобранные ученики: каким-то шестым чувством Эжени умела выявить самую изощренную дезинформацию.
— Чаще всего люди не умеют врать. У них не хватает смелости и вдохновения. Частью своего существа они противятся обману и подсознательно подают настораживающие сигналы. Я сразу чувствую — дело нечисто, начинаю присматриваться внимательней и обязательно подмечаю ошибку.
— Ну что, уважаемый учитель, может, мне уже пора вступать в бой? Даже твой Кин доволен — дерусь я не хуже китайского парня. А ведь эта борьба давалась мне труднее всего. С остальными премудростями я, кажется, справилась. — Эжени в костюме для лаун-тенниса отдыхала в плетеном кресле, вынесенном на лужайку. Казалось, ее даже не порадовала одержанная над Шарлем победа, а ведь он был лучшим игроком парижского клуба.
— Ты так любезна, что не высмеиваешь мое поражение. — Заметил он. — Не хочешь обижать старика.
Эжени лукаво улыбнулась:
— Ты самый замечательный представитель сильного пола из всех. кого мне приходилось встречать… Но разве это означает, что ты безупречен, и я должна смеяться над ничтожными промахами? В таком случае мне пришлось бы хохотать, не переставая. — Она живо перечислила мелкие оплошности, допущенные Шарлем. — Но при всем этом я без ума от тебя, шеф.
— Это, пожалуй, самое точное определение и моих чувств к тебе, детка. Чаще всего я недоумеваю, удивляясь разнообразию твоих дарований. Мне пришлось прийти к простому решению — Анастасия Климова — феномен, природа которого еще не разгадана. Дело заключается в том, чтобы с наибольшей пользой использовать его в нашем деле. — Шарль взглянул на нее печально и строго. — Уже тридцать лет я изображаю из себя светского павлина, эротомана, хвастуна и бездельника, чтобы спасти от посторонних взглядов свое подлинное лицо — лицо узколобого фанатика, одержимого одной идеей… Я патриот, Эжени, как это ни смешно звучит. И ярый противник кровавых драк… Ситуация в Европе настолько взрывоопасна, что мне все трудней наигрывать беспечность… Знаю, ты далека от политических эмоций, девочка. И, вообще, твой феномен заключает в себе отсутствие определенных свойств — характера или души, не знаю.
— Ты имеешь в виду неспособность влюбляться?
— Это следствие общей проблемы. Я бы назвал ее
Пожав плечами, Эжени задумалась. Она подняла лицо к утреннему солнцу и закрыла глаза.
— Не знаю… Мне нравится солнце, море, лунные ночи. Нравится петь, особенно, когда я одна. Нравится риск, когда появляется маленький страх, который все равно не побеждает уверенность в своей силе… В больнице я выпила воду из поильника Анастасии. Это, конечно, был вызов судьбе, или тем силам, что охраняют меня. Но я верила, просто верила, что не погибну.
— Я не заметил в тебе особой религиозности. Ведь ты православная, Анастасия?
— Конечно. Меня крестили по православному обряду вскоре после рождения. Только, если честно, это не имеет никакого значения. Можешь считать меня католичкой или буддисткой — как будет удобнее для твоей игры.
— Значит, с Господом у тебя связей нет, и бесполезно просить тебя клясться на кресте или его именем… У тебя, по существу, нет чувства родины, преданности какому-то делу, а посему — всяческие присяги и обязательства не имеют цены… Ты великолепна, Эжени, но у меня нет привязи, на которой я могу удержать тебя.
— Ах, Шарль, ты задаешь себе вопросы, насколько крепка моя преданность, и не можешь решиться доверить мне важное дело. Не знаю, как объяснить тебе мою целеустремленность. Я и сама не понимаю, почему последняя воля умирающей женщины стала смыслом моей жизни, а стремление помешать фанатикам заразить смертельными вирусами тысячи, миллионы людей, превратилось в страсть… Это заложено у меня внутри, как приказ, которого нельзя ослушаться… Понимаешь, Шарль, ведь история смерти Барковской и предательства Альберта — мерзкая история, и уж очень похожа на ту, что погубила жизнь моей матери… Не могу сказать, что умирающая Анастасия внушила мне особую жалость и желание отомстить за нее, не могу даже солгать, что была привязана к собственной матери и ненавидела человека, зачавшего меня… Нет… Но что-то внутри меня подает сигнал: это твое дело, твоя миссия, твоя цель. Я словно проснулась и ощутила в себе все это в тот момент, как Анастасия Барковская покинула этот свет.
— Часть ее ненависти, обиды, любви переселились в тебя, Эжени. И что-то от растоптанной и униженной женщины, которая была твоей матерью… Во всяком случае, — будем считать так. — Шарль задумался. — Что толкает человека на жертву? По большому счету, не знаю. Не умею объяснить природу безраздельной преданности одному человеку, государству, идее… Знаю только, что тщеславие и корысть чаще руководят мужчинами. Женщина, в основном, становится воительницей по велению сердца. Я верю в твой пыл и решимость, но вижу, что пришли они к тебе не через любовь и сострадание, и плохо представляю мужчину, которому удастся разбудить в тебе страсть.
Глава 13
Они отправились в путь поздно вечером на прогулочном автомобиле Шарля.
— Чтобы скрасить болтовней путешествие, я расскажу тебе маленькую историю. — Шарль вел элегантный «паккард» по северному шоссе, ловко объезжая телеги и конные экипажи. В свете фар моросил мелкий дождик, превращавшийся на стекле в два размазанных дворниками полукружья. Черные щеточки ходили ритмично, как стрелки часов, убаюкивая Эжени мерным тиканьем. Она сразу же привыкла к новому имени, никогда не сожалела о старом, привыкла подчиняться Шарлю, не размышляя о степени его полномочий и границах власти над ней. Уезжая в Париж, она уже знала, что будет принадлежать этому человеку всецело, исполнять его приказы, прихоти, как бы они ни назывались — шпионажем, изменой, развратом.
Отправляясь в дорогу, Эжени одела простое черное узкое платье и легкий жакет из серебристого мутона. Ни косметика, ни духи ей, по инструкции Шарля, не понадобились.
— Ты слышишь, девочка? Этот орден основал в Париже в 1778 году Шомон — домашний секретарь Луи-Филиппа Орлеанского. Главная ложа находилась в одном из petites maisons — маленьких домов той эпохи. Иерофант при помощи декана, называемого «Чувство», посвящал мужчин, а Великая Жрица при содействии диаконисы, называемой «Молчаливостью», посвящала женщин. Рыцарей и нимф принимали в том возрасте, когда они вступали в «пору любви». Ложу называли Храмом Любви — ее прелестно убирали гирляндами цветов, любовными эмблемами и девизами. Любовь и Тайна были программой ордена. Посвященных вели в таинственные рощи, где курили фимиам Венере и ее сыну Аполлону, и где, собственно, происходил основной обряд… Впрочем, все было достаточно театрализовано, обставлялось декорациями из древней истории — вакханалии и сатурналии представляли нечто среднее между балетом и эротическими играми.
Ужасы революции рассеяли рыцарей и нимф. Орден был обновлен последователями маркиза де Сада лет двадцать назад. С тех пор он находится в замке Нуаро, принадлежащему анонимному Триумвирату. Менялись обстановка, устав, детали церемониала, но в общих чертах цели остались прежними — полное раскрепощение эроса, свобода сексуальных влечений и фантазий. Что возможно лишь при условии отречения от собственного Я.
— Разве не то же самое происходит в публичных домах? Проститутки мало задумываются о собственных пристрастиях и моральных установках. Они выполняют работу, которую оплачивают, и стараются сделать ее хорошо. Не проще ли вступать в бой без этих ненадежных союзников? Ведь ты готовишь меня не в сестры милосердия?
— Но и не в монашки, детка. Шпионка — прежде всего женщина. В умении соблазнять и подчинять — ее главная сила. Тебе придется вызывать к себе любовь тех, кого, возможно, будешь ненавидеть или презирать. С коварством сирены ты будешь завлекать в свои сети мужчин, чтобы предавать и губить их… Такую роль не сыграешь с опытом юношеских почти невинных поцелуев. — Шарль внимательно следил за выражением лица Эжени, но оно, как всегда, излучало спокойствие, — словно они беседовали о весенней погоде или предстоящем обеде.
— Ты думаешь, кто-то сможет устоять против моих чар? Разве я не умею быть обольстительной?
— Боюсь, что твои представления о соблазне не идут дальше салонного кокетства. Постель, детка, как ты знаешь из истории, именно плотская страсть, нередко решала судьбы целых государств. Страсть, физическое влечение — великое оружие. Надо признать, что с ним-то у тебя пока нелады.
— Мне кажется, ты давно не экзаменовал меня на этот счет. — Присев на колени Шарля, Эжени приблизила к его лицу свои губы.
Серые глаза де Костенжака насмешливо заглянули в ее черные, подернутые истомой. Он впился в ее полуоткрытый рот тем долгим, властным, искусным поцелуем, который возбуждал в женщине порыв спонтанного желания…
— Ну что, пойдем ко мне? — Призывно улыбнулась освободившаяся из объятий задыхающаяся Эжени.
Стряхнув ее с колен, Шарль поднялся и с хрустом потянулся.
— Обидно признаваться в своем поражении, но после такого натиска ты должна была отдаться мне прямо здесь же, на траве.
— Но совсем рядом копается садовник и с балкона наверняка глазеют слуги…
Шарль взял ее за подбородок, хотел сказать нечто обидное, но передумал.
— Извини, забываю о своих летах. Уроки по географии, применению невидимых чернил, похоже, удаются мне лучше. Эту же сферу твоего образования я вынужден доверить профессионалам. Вечером мы отправляемся в путь. Здесь недалеко. Никакого багажа брать не надо… Только запомни, Эжени, — все. что будет происходить с тобой в Братстве Рыцарей и Нимф Розы — входит в обязательную программу шпионки высокого класса, каковую я намерен из тебя сотворить.
— А Рыцари братства — получают удовольствие, за которое дорого платят — отказом от тех табу и ограничений, которые отродясь навязывало им цивилизованное общество… Мы подъезжаем. Попытайся сделать с удовольствием то, что я тебе скажу — стяни с себя все белье. Можно оставить туфли и платье. — Это первое условие для прибывающих сюда.
Хмыкнув, Эжени ловко освободилась от подвязок, чулок и трусиков. На секунду задумалась и, стянув через голову платье, сняла бюстгальтер и вновь облачилась в черный трикотаж.
— Ловко? Согласись, в автомобиле это проделать не так уж легко.
— Ты работала как циркачка, выполняющая трюк. Но не как женщина, готовящаяся к наслаждениям.
…Очевидно, де Костенжака здесь ждали. Человек в черном длинном балахоне с наброшенным капюшоном проводил приехавших через мокрый ночной парк к темнеющему особняку.
— да здесь никого нет. Такое впечатление, что дом пустует. — Шепнула Эжени, но Шарль уже научился разбираться в оттенках ее интонации — чертовка не только поняла, что дом обитаем, — она наверняка почуяла, чем заняты его обитатели.
Вслед за молчаливым поводырем они поднялись по темной лестнице и вошли в узкую дверь, задернутую бархатным занавесом. В помещении царила полная темнота.
— Ваши маски, господа. — Сопровождающий протянул гостям куски черной ткани. Шарль быстро натянул капюшон и помог справиться с ним своей спутнице.
— Теперь ты похожа на черную опасную змею, мадемуазель Никто.
— Поспешите. Ритуал сейчас продолжится. Сегодня посвящаются двое. Они уже прошли формальную часть.
Потянув Эжени за руку, Шарль опустил ее на пол, покрытый ковром. Они тут же поняли, что находятся среди притаившихся вокруг людей. Послышались отдаленные звуки барабанов. Они становились все громче, чаще и вот — громкая дробь раздалась совсем рядом. Одновременно зажглись свечи в четырех высоких подсвечниках, стоящих на круглом возвышении, напоминающем сцену.
Эжени увидела, что все пространство огромного зала, в центре которого находился постамент, занято людьми, одетыми в темные бесформенные накидки и в такие же, как у нее, капюшоны. Под дробь трех барабанщиков, облаченных в черное, некто в сверкающем одеянии и островерхом головном уборе вывел окутанную покрывалом и связанную веревками фигуру. Взмах сверкнувшего лезвия — оковы пали, в воздухе пронесся легкий вздох. — В трепетном свете стояла обнаженная женщина, чуть полноватая и не слишком, по-видимому, молодая. Ее лицо скрывал черный туго чехол, плотно охватывающий голову. В прорезях капюшона возбужденно блестели глаза.
— Кто возьмет ее первым? Вам известно, что по уставу первого совокупления все члены Братства, независимо от ранга. пола и возраста, имеют равные права. — Оповестил распорядитель церемонии.
На помост выпрыгнул мужчина и, сбросив покрывало, принял борцовскую стойку. Он был похож на свирепого орангутанга — густая растительность, кривые ноги, устрашающие размеры набирающего силу члена.
— Этот всегда в первых рядах. — Шепнул Шарль. — У парня фантастическая эрекция. Я думаю, он не брезгует какими-то возбуждающими средствами. Такая звериная энергия безотказно действует на всех остальных. Смотри, появился и второй посвященный. Боже, кажется, он здорово истощен.
— Но зато рабочий инструмент у него в порядке. — Ровным голосом заметила Эжени, но от Шарля не укрылось охватывающее ее волнение. Через несколько минут на возвышении с воплями и стонами катался клубок обнаженных тел. «Зрители», сбрасывая с себя покрывала, следовали их примеру.
Эжени вцепилась в руку Шарля — прямо у их ног двое мускулистых парней бесцеремонно расправлялись с, казалось, совсем обессилевшей женщиной. Они распоряжались ее телом, словно тряпичной куклой. Голова в черном клобуке бессильно качалась на сотрясаемом ударами теле.
— Она в трансе, ей плохо! — Прошептала Эжени.
Поделиться книгой: