Саги Эмгора. Прядь о Стальной казарме.

— Я не наемник, чтоб серое в бой надевать!

— Вот не было печали... — пробурчал Шарди. — Красильщики! Сможете уже пошитые наголовники раскрасить? Я-то думал, в Исдафе только девицы такие привередливые...

— Чтоб было как вытканное — не выйдет, — отвечали красильщики. — Трех полосок с неровными краями хватит?

— Что скажешь, сержант?

— Хватит — лишь бы широкие, и спереди, и сзади.

— Аша, Наххар, Ыдым! Готовьте краски, — распорядился старшина красильщиков. — Остальные ищите доски. И зовите на помощь всех, кого сможете. Ночка нынче не только у ткачей с портными хлопотная выйдет.

— Что еще придумаешь? — на всякий случай поинтересовался Шарди.

— Наголовники на всех делать будете, или только мечникам?

— На всех.

— Тем, кто в бой не пойдет, трех полос не делайте. Не хватало только, чтобы кочевники стариков да женщин порубили. А чтоб видно было, что наши, покрасьте целиком зеленым, как передние паруса.

— Верно, — кивнул старшина красильщиков. — Так оно и быстрей выйдет. Ирта, готовь два больших чана парусной.

Вскоре наголовник принесли обратно, уже выкрашенный в цвета исдафийских мечников.

— Так сойдет? — осведомился хмурый подмастерье с вымазанной краской щекой.

Красильщики недооценили свое мастерство. Если края полос и были неровными, с двух шагов этого уже было не углядеть.

— Экое чудище, — довольно хмыкнул подмастерье, когда Гаффра снова натянул матерчатый шлем. — Гаркни на кочевника погромче — глядишь, и меч об него тупить не придется.

К утру наголовники для гарнизона были готовы, а зеленые для остальных горожан сушились на каждой свободной веревке на два квартала от красильни.

— Никакого колдовства, — заверил Шарди капитанов. — Спросите одежников, они своими руками делали. Наоборот, весь колдовской порошок снаружи останется.

— И все же в бой такую дрянь на голову напяливать... — пробурчал Урта.

— Будь это не жрецы, они бы точно сделали, как я сказал: сперва бы порошок пустили, а на другой день мечников. Да только жрецы жизни кочевников беречь не станут; увидят, что мы в разуме — посыплют всех мечников разом.

— Знать бы наперед, потопили бы их сразу в Энне, да и весь сказ, — и Урта крепко стукнул кулаком по столешнице, чуть не разломив хрупкий камень.

— Знали, — мрачно ответил Шарди. — Уж мы-то знали, и союзам говорили. Да разве такое словами объяснишь...

— Гваррийским кузнецам фантазии хватило, — не без гордости обронил верхнеземелец Роско. — В Гварре им даже причалить не дозволили.

— Что толку? Тоже ж ведь живыми отпустили, — пожал плечами капитан айланских добровольцев.

— Так и должно, — сам себя удивляя, отчеканил вдруг сержант Гаффра. — Будем биться честно — победим: мы это умеем, они — нет. Начнем на пакость пакостью отвечать — проиграем: они это умеют, а мы — нет. Да и кто учиться захочет?

Шарди сперва застыл в изумлении, затем почти беззвучно расхохотался.

— Да будет так! Что ж, мечники, от жреческих пакостей мы вас защитили, пора готовиться к бою и вам, и нам. Шарганцы наверняка уже близко, а ветер меняется.

Чуть позже люди слышали, как он сказал своим спутникам:

— Голос Гаффры, слова Эльсидена!

Кто-то из верхнеземельцев ответил:

— А если и слова его же?

Шарди что-то сказал на это, но так тихо, что расслышали только колдуны.

Ближе к полудню северный ветер стих, а через час поднялся западный. Стража забила в барабаны, все, как и было условлено, надели наголовники, а гарнизон и ополченцы построились у западной стены. Вскоре показались и кочевники. По своему обычаю, они шли толпой, но на этот раз рядом с вождями ватаг семенили служители Нанизанного. В руках жрецов люди заметили длинные шесты, к которым было прикреплено что-то вроде мехов от волынок.

В сотне шагов от стены ватаги остановились, а жрецы вышли вперед. Лица их были замотаны тончайшей тканью, какую делали только на материке. Пройдя примерно половину расстояния между кочевниками и стеной, они остановились и усердно заработали мехами. С концов шестов сорвались едва заметные струйки дыма, которые ветер подхватил и понес в город.

Гаффра подозвал две дюжины приданных его четвертьказарме ополченцев и тихо отдал им какой-то приказ, указывая на сидящую на стене ворону. Когда ворона каркнула и, изо всех сил молотя крыльями, улетела к морю, ополченцы выскочили за стену и с воплями принялись рубить воздух. Гаффра обернулся к своей четвертьказарме и остальным ополченцам и приказал каждому как можно громче выкрикнуть имя мастера, ковавшего его меч, название квартала, где он живет, и что он вчера ел, а затем повторить то, что кричали соседи. Само собой, никто криков соседа не запомнил, и Гаффра получил как раз то, что хотел: бессвязные вопли, перешедшие в столь же бессвязное бормотание.

— Громче переспрашивайте, громче! — скомандовал он, и ропот вновь сменился выкриками, а прибежавшему на шум капитану Эйрецу объяснил: — Пусть думают, что отрава сработала. Кто их знает, какую пакость они могли приберечь на крайний случай.

Капитан подозвал старшин, и вскоре завопила вся казарма. Жрецы побросали свои шесты и сбежали за спины кочевников, на ходу приказав вождям наступать.

Стоило ватагам двинуться к городу, как дурачившиеся перед стеной ополченцы бегом вернулись к воротам. Вскоре затихли и крики: Гаффра был уверен, что бой жрецы пересидят в лагере, и подозревал, что там за них примутся колдуны. Он еще раз проверил построение и приказал страже открыть доверенные его четвертьказарме ворота.

Первыми в ворота вошли, как и следовало ожидать, конокрады и клятвопреступники, для которых этот бой был крохотной, но все же возможностью очиститься от позора. Гаффра выделил для поединков с ними лучших мечников: хорошие бойцы редко попадали в такое положение, но рисковать жизнями ополченцев все равно было глупо.

Тех было восемь, и на вызов откликнулись Аммалаг исдафиец, Ульфа аннарец, Эграт, Дашра и Хэсс-Ырмул из Исдафы, Прошек гварриец, Лосеч из Тесни и Свейд из Аннары.

Аммалаг из Исдафы принял вызов кривоногого толстяка, оказавшегося искусным мечником. Трижды ударил Аммалаг, и трижды его меч был отбит. Затем толстяк ударил сам, двойным аннарским ударом, и не будь на Аммалаге непривычного наголовника, тут бы ему и конец. На счастье, Аммалаг как раз отступал, чтобы лучше разглядеть противника сквозь ткань, и легко отвел запоздавший удар вверх и в сторону. Поняв, что уступает сопернику в мастерстве, Аммалаг положился на силу и, соединив силы неба и земли, нанес простой удар сверху вниз. Толстяк успел подставить свой клинок, но такова была сила удара, что меч Аммалага исдафийца все-таки разрубил ему ключицу. Толстяк выронил меч и признал себя побежденным.

Ульфа из Аннары принял вызов кочевника, почти равного ему по росту, весу и скорости. Видно было также, что кочевник этот прошел обучение у кого-то из аннарских мастеров. Оба долго примеривались, ожидая, пока другой атакует первым, затем кочевник ударил сбоку, а Ульфа, перехватив меч левой рукой, из низкой стойки уколол его острием в живот и, когда меч кочевника прошел над его головой, завершил бой вертикальным ударом снизу вверх. Упавшего кочевника уволокли лекари.

Эграт исдафиец принял вызов богатого кочевника, одетого в шитый стальной нитью балахон. Искусство торговли явно было знакомо этому кочевнику гораздо лучше, чем искусство боя, но он ловко пользовался расшитыми сталью рукавами для отражения ударов и дважды отвел ими меч Эграта. Тогда Эграт из Исдафы начал наносить диагональные удары снизу вверх с такой быстротой, что кочевник еле успевал уворачиваться, и теперь-то тяжелый балахон ему только мешал. В конце концов, кочевник попросту выронил меч, но все же ухитрился и меч Эграта зажать скрещенными руками. Эграт не стал пытаться вырвать меч из захвата, а с силой ударил ладонью по рукоятке. Сталь скользнула по стали, и острие меча воткнулось кочевнику в грудь. Когда подбежали лекари, кочевник был уже мертв.

Дашра из Исдафы принял вызов медлительного верзилы. Поединок получился коротким: Дашра уклонился от удара кочевника, а сам скользящим ударом распорол его руку от запястья до самого верха. Кочевник перехватил меч левой рукой и собирался броситься на Дашру, но тот успел ударить первым и рассек ему грудь. Лекари утащили кочевника, но прежде, чем донесли до своей палатки, заметили, что несут мертвеца.

Хэсс-Ырмул исдафиец принял вызов более сильного и тяжелого противника, мастерски использовал свое превосходство в скорости и, начав серию ударов "восемь направлений" с удара "юго-восток", уже на ударе "северо-запад" глубоко разрубил ему шею. Кочевник пытался продолжить бой, но вскоре ослабел от боли и потери крови настолько, что Хэсс-Ырмул выбил меч из его руки ногой и объявил своим пленником.

Прошек из Гварры принял вызов старого конокрада, на лице которого были видны рубцы от плетки. Кочевник попытался заколоть Прошека обманным воровским броском, но тот применил искусство быстрого меча и, уклонившись, перерубил ему предплечье. Конокрад признал себя побежденным, но Прошек отказался принять его пленником, говоря: "Пусть обиженные тобой поищут на твоей роже место, где еще не бывала плетка", — и кочевники одобрили его слова.

Лосеч из Тесни принял вызов ловкого молодого парня и долго гонялся за отступающим и уворачивающимся противником. В конце концов парень решил, что Лосеч, должно быть, устал, и внезапно атаковал сам. Это было его последней ошибкой, поскольку Лосеч хоть и одурел от долгого кружения, но меч держал правильно, и юнец сам налетел на лезвие животом.

Свейд аннарец принял вызов низенького кочевника, который держал меч на горский манер и начал бой также по-горски, с внезапного удара, хоть и уступающего по скорости быстрому мечу, но опасного тем, что по замаху невозможно угадать, куда пойдет клинок. Свейд успел остановить меч противника и, в свою очередь, озадачил его, выбив у него меч ударом по самому кончику — манера боя, редкая даже в аннарских землях. Кочевник отступил и, сохраняя дистанцию, дважды обошел вокруг Свейда. Тот оставался неподвижен, и лишь когда кочевник вновь на него бросился, встречным ударом сбил его с ног. Кочевник попытался на горский манер неожиданно атаковать из положения лежа, и Свейд, вновь применив искусство "невидимого молота", сломал его меч и признал пленником.

Так завершились первые поединки, и во всех победили защитники Исдафы.

Теперь следовало бросить вызов вождю ватаги, дабы перейти к общему сражению.

— Что за слабосильную ватагу ты привел сюда требовать имущества жителей Исдафы, вожак бродячих псов! — воскликнул, как и полагалось, Гаффра. — Восемь поединков и ни одной победы! Лучше бы тебе самому перерезать свое грязное горло, чтобы никому не пришлось пачкать твоей кровью свой меч!

Продолжить он не успел. Вождь ватаги всхлипнул, вытащил кинжал и послушно перерезал себе горло. Злоба и подлость жрецов опять обернулись против них самих: опоенный галерной травой кочевник воспринял традиционное оскорбление как приказ и выполнил его.

Старший в ватаге принес извинения, говоря, что биться сегодня кочевники более не могут, поскольку им нужно выбрать нового вождя, и ватага удалилась. Примерно так же завершилось, почти не начавшись, сражение перед другими воротами. А вскоре из-за реки прибежал гонец с известием, что триста сорок нанятых шарганцев подошли к болотам за рекой и к утру будут в городе.

Люди Исдафы вздохнули спокойно, тем более что призванные старым Шарди вороны подтвердили, что порошок уже выдохся, и надоевшие за день наголовники можно снять.

Сами же колдуны были вне себя от гнева.

— Мечник! — возопил прихрамывающий Шпецек. — Представь, что тебя на поединок вызвала пряха. Что ты будешь делать? Как ты будешь себя чувствовать?

— Я буду растерян и глубоко оскорблен, — подумав, ответил Гаффра. — Право, случись подобное — не знаю, что я буду делать.

— Так представь же: среди жрецов нет ни одного колдуна. Ни одного! Ни единого! Раньше нам противостояли только служки, и мы думали, что младшие жрецы лишь слуги настоящих колдунов. Но и среди главных жрецов не нашлось никого, кто смог бы принять наш вызов!

— Не понимаю, — легко признался Гаффра.

— Колдовские поединки возможны только между колдунами, — попытавшись успокоиться, объяснил Здражко. — Так мечник может скрестить свой меч только с мечом, так меч разрубает кость, но вотще рубит воду. Чтобы колдовской поединок состоялся, один должен быть колдуном и другой должен быть колдуном. Мы подходили к средним жрецам и к высшим жрецам, и ни один из них не смог принять наш вызов. Пряха... Новорожденный способен рубить мечом лучше, чем слуги Нанизанного владеют искусством колдовства!

— Так все их россказни о встречах с Нанизанным и воле Нанизанного...

— Ложь! Низкая грязная ложь! — рявкнул Шарди. — Есть тысячи способов и путей выйти в мир духов, но повстречаться с богами человек может лишь в одном месте: в мире духов. Лишь там душа колдуна может встретить душу другого колдуна, нанести удар и отразить удар, лишь там возможна колдовская схватка. Лишь там колдун может встретить бога и говорить с богом. Смотри: колдовской удар может повредить лишь истинному колдуну, против обычного человека, будь он честным или обманщиком, он так же бессилен, как меч против воды или воздуха. Вот, я посылаю силу против трактирщика... — последовала пауза, и трактирщик лишь оглянулся недоуменно, не нужно ли чего гостям. — Вот я ударяю колдовским ударом этот каменный столб... — и столб оставался таким же, каким был. — Посылая силу, я могу излечить тело (Шпецек ойкнул и прошипел: "Осторожнее!", — но затем наступил на ушибленную ногу и одобрительно кивнул). Посылая силу, я могу наслать видения (и Гаффра увидел, как на столе взметнулась и тут же исчезла зимняя вьюга). Посылая силу, я могу понять клинок и камень и наилучшим образом заострить лезвие (Шарди небрежно чиркнул столовым ножом о столб и, чтобы показать обретенную ножом остроту, отхватил изрядную часть своих седых волос). Но это все, что я могу сделать колдовской силой в мире людей и вещей. Лишь тогда, когда у противника есть колдовская душа, я могу нанести ему смертельный удар!

Колдуны отшатнулись от Шарди, как мечники от размахивающего мечом, а мечник Гаффра вдруг побледнел и рухнул на пол.

— Дурак ты, Шарди, — соболезнующе сказал верхнеземелец Выдроба.

— Дурак, — опускаясь рядом с Гаффрой на колени, согласился Шарди. — Старый полоумный дурак.

Гаффра тогда об этом не узнал, ибо, очнувшись, начисто забыл, что с ним произошло.

Утром следующего дня Свейн аннарец привел пленного кочевника, и жители Исдафы узнали, что по крайней мере половина ватаг решила уйти: вождями в них выбрали тех, кто с самого начала был против союза со жрецами. Ближе к полудню из-за реки пришли шарганские наемники. Расстановка сил, таким образом, изменилась: теперь тысяча триста мечей Исдафы стояли против менее чем тысячи кочевников, и ближе к вечеру гонцы ватаг начали появляться у ворот, чтобы выкупить пленных и заключить мир.

Некоторые предлагали в обмен жрецов. Главы союзов отказались принять их, говоря: горожанами они были никудышными, людьми оказались скверными. Многих кочевники тут же убили, остальных прогнали, пригрозив убить в следующий раз.

Ближе к ночи отдохнувшие шарганцы окружили изрядно опустевший лагерь кочевников, без лишних церемоний вызвали ватаги на бой и, порубив многих и потеряв всего восьмерых, вошли внутрь. По своему обыкновению, серые мечники отпустили тех, кто согласился оставить все ценное, кроме меча и недельного запаса еды, и так ушли все кочевники, кроме опоенных. Тех шарганцы большей частью пленили. Палатки же жрецов подожгли и зарубили всех, кто пытался выбежать, ибо и в шарганских землях черные юбки успели напакостить многим. Увидев это, последние из остававшихся в живых попытались воспользоваться отравой, но и тут просчитались: грибной порошок оказался столь горюч, что мешочки из крысиных шкур превратились в огненные шары и сгорели с громкими хлопками, сжигая руки и тело тех, кто их развязал.

Так закончилась осада Исдафы, а через две недели, когда полторы сотни шарганцев добрались до Хоха, самый большой и опасный набег кочевников в истории Исдафы завершился. Позже удалось узнать, что вдовы убитых на осаде Исдафы и Хоха добились от совета вождей решения изгонять из ватаг всякого, кто предложит напасть на земли Исдафы, невзирая на прошлые заслуги и положение в семье — так, как издавна поступали кочевники с сумасшедшими. Этот запрет просуществовал многие годы, и долго еще зимы были мирными, не считая редких нападений на обозы на ничейных землях в верховьях Энны.

До самой весны, пока перевалы были засыпаны снегом, мечники Исдафы скучали в казармах. Гаффра, впрочем, обнаружил, что многие горожане, обычно берущие с мечников тройной выкуп за своих дочерей, готовы уступить ему своих за половинную плату, а иные и вовсе готовы согласиться на слиток железа — символический выкуп, который ремесленники брали с собратьев по цеху. Конечно, Гаффра, как и всякий юноша, мечтал добыть мечом великое богатство и накупить себе десяток жен одна другой краше, но то были мечты. Теперь же Гаффра старался пореже выходить из казармы, а насмешникам, изобретавшим все новые объяснения его внезапному служебному рвению, вскоре укоротил языки, вызвав их всех во время учебного боя на поединки на деревянных мечах и хорошенько отколошматив.

Верхнеземельские колдуны разошлись кто куда, а Шарди вернулся в свою хижину. Остаток года для него вышел удачным: горожане, больше не подзуживаемые слугами Нанизанного, вдобавок стали уважать колдунов за помощь во время осады, да и заказов на восстановление и починку оружия было больше обыкновенного. Заметили также, что он многократно посещал оставленные жрецами пещеры и заходил поболтать к тем, кто в былые годы так или иначе вел со жрецами дела. Глава союза каменщиков как-то спросил его о причинах такого интереса теперь, когда живых и свободных слуг Нанизанного остались единицы, а их запасы отравы истреблены.

Шарди отвечал, что и одного гнилого зерна довольно, чтобы испортить меру муки, а также пересказал слышанное от мореходов о поклонниках богов, число которых все возрастает.

— Лучше, — заключил он, — узнать о них побольше до того, как очередная орава высадится в гавани.

Заинтересовался Шарди и прошлым Гаффры: расспрашивал тех, кто знал его родителей, его учителей в сиротском доме мечников, рылся в записях дома мечников и дома глав союзов. Люди решили, что это неспроста; вспомнили и чудесное спасение Гаффры колдуном Эльсиденом, и то, как часто мечника видели в компании колдунов из Верхних Земель, и его визиты в хижину Шарди.

Тем временем сам Гаффра, скрываясь от назойливых невест и их родителей, день и ночь упражнялся. Вскоре стало заметно, что его четвертьказарма, наставляемая по очереди исдафийцами, верхнеземельцами и аннарцами и часами ежедневно ведущая учебные бои, мало-помалу становится лучшей в городе. Сам же Гаффра, отпустив своих шатающихся от усталости подчиненных, отправлялся — благо, жалованье сержанта это позволяло — к городским учителям или повторял замысловатые упражнения, подсмотренные у шарганцев. Те, кто видел только результаты, многозначительно переглядывались: поди, без колдовства не обошлось; а капитан затеял в казарме перестановки, в результате которых то один, то другой мечник оказывался на пару недель зачисленным в четвертьказарму Гаффры.

Ближе к весне у Гаффры появилась новая причуда. Выйдя на площадь перед домом глав союзов, он трижды объявил, что подарит дюжину клинков тому горцу, который сможет одолеть его в учебном поединке. Поскольку горцы, как было решено ранее, весной отправлялись домой, желающих попытать счастья оказалось множество. Победить не удалось ни одному, но Гаффра отметил трех самых искусных и уговорился с ними, что они будут учить его горской манере боя за три клинка каждый. Теперь все свободное время он проводил в компании этих горцев, усваивая обманно-тягучие движения, от которых меч как бы сам собой вылетал вперед, словно кисточка пастушьего бича, в тот момент, когда противник менее всего этого ждал, обратный хват, из-за которого бой превращался для непривычного противника в головоломку, и искусство прилипать ногами к любой поверхности, включая утоптанный снег и лед. Вскоре и учебные бои в его четвертьказарме изменились: обученные горским приемам мечники нападали вдвоем и втроем на одного, как это делают горцы, тот же был свободен выбирать манеру и способы боя. К тому времени, когда на Энне начал ломаться лед, Гаффра мог поручиться, что случись его четвертьказарме встретиться в бою с горцами, исдафийские мечники сумеют за себя постоять.

Вскоре вода в Энне стала подниматься, и отпущенные горцы явились за своей платой. Гаффра расплатился честно; более того, он отвел всех троих в лавку и предложил выбрать клинки самим. С известием о жрецах-изгнанниках, девятью клинками и изрядно возросшим мастерством мечников они вернулись на север. Были такие, кто упрекал Гаффру, говоря, что стоит этим дикарям насадить клинки на рукояти, и они тут же их воткнут в исдафийцев, но лишь шепотом и оглядевшись, ибо мало осталось в Исдафе мечников, желающих вызвать Гаффру на поединок.

Через две недели после ухода горцев отправился на север и Гаффра со своей полуказармой: близилось время летних набегов, когда через освобожденные от снегов перевалы двинутся в исдафийские земли оголодавшие за зиму горские похитители скота. Уже между Айланом и Хохом на дороге им попалась группа горцев с дюжиной краденых животных. Это были исдафийские пленные, решившие захватить с собой немного еды. Из оружия у большинства были только шесты и палки, так что скот они отдали без боя.

За Хохом отряд разделился: решено было, что четвертьказарма Тынгыра будет патрулировать дорогу к Тешне, пересекающую большинство горных троп, а Гаффра со своими людьми поднимется ближе к перевалам, чтобы перехватывать тех, кому все-таки удастся проскочить.

Обычно поступать так избегали, поскольку горцы хоть и уступали прочим мечникам в искусстве и очень редко побеждали в честных поединках, но хорошо знали местность вблизи от Йёллё-Джак, умели передавать друг другу известия и, собрав вдвое-вчетверо более мечей, нападали гурьбой без вызова и предупреждения. Их умение ловко ходить по снегу, льду и жидкой грязи в таких случаях оказывалось важнее умения владеть мечом: оступившийся в получающейся толкотне и неразберихе был обречен.

В этот раз, однако, Гаффра был уверен в своих мечниках. Даже в походе он продолжал тренировки и добился того, что и наименее искусные в его четвертьказарме пусть и скользили на мокрой глине, но оставались при этом на ногах. Он надеялся даже, что слухи об особой подготовке его мечников отпугнут горских воров, хотя и помнил, что сказал ему один из его горских учителей: кража скота для горцев, живущих вблизи перевала, один из немногих и самый обильный источник пищи.

Идущие с перевала и обратно горцы попадались мечникам почти каждый день. Тех, кто шел на перевал без скота или с парой-тройкой честно купленных животных, пропускали с миром, тех, кто шел с перевала, предупреждали, что путь из земель Исдафы охраняется (очень многие тут же поворачивали в сторону Джар-Хэ, что вполне устраивало исдафийцев), воров же преследовали и отбирали украденное, вручая затем приходившим два-три раза в неделю пастухам. Чаще всего горцы отдавали скот хоть и с великой досадой, но мирно, так как до голодной зимы было еще далеко — и многие тут же уходили в аннарские земли. Иногда же — чем дальше, тем реже — приходилось биться, и тут-то мечники в полной мере оценили полученную выучку: за полных пять недель ни один не был даже ранен.

Но вот, на шестой неделе дежурства, случилось непредвиденное. На закате к палаткам мечников подошли три горца, которых Гаффра еще издали опознал по тому, что на поясах у них в горских ножнах были исдафийские клинки. Старший из них, приблизившись, заговорил и сказал:

— Рад видеть, что ученье тебе в науку пошло. Придется этой осенью попотеть, чтобы наполнить кладовые на зиму. Знай: скоро твою силу испытают вновь, и всерьез. Аннарцы озлились тем, что мы крадем скот только у них и, проведав о причине, шлют сюда две сотни мечников, переодетых горцами. Передают также, что скверные люди (здесь горец добавил пару ругательств на родном языке), пожиратели разума, вышедшие из пещер, вызвались им помочь, чтобы отомстить за поражение и повторное изгнание. Будь хитрее волка и осторожнее мыши, юный вождь, иначе твои кости утонут в этой глине.

Наутро Гаффра отослал аннарцев Свейда и Ульфу к сержанту Тынгыру с известием, что готовится большое нападение с участием жрецов, и приказал оставаться с его четвертьказармой на случай, если нападающие наткнутся и на нее, а вечером послал Дашру из Исдафы прямиком в Хох, наказав избегать встреч и хранить молчание, пока не сможет отослать гонца в Исдафу, и ему поведал, что нападение готовят переодетые аннарцы. Сам же он, с оставшимися мечниками, принялся кружить по горным тропинкам между перевалами, Тешной и Клерреком, уничтожая следы стоянок, как то делал Эльсиден, пусть и с гораздо меньшим успехом. Исдафийский скот он по-прежнему усердно отнимал, но тех, кто гнал стада из аннарских земель, пропускал теперь свободно; пастухам же при каждой встрече назначал новое место, а иногда оставлял в указанных местах скот, а сам со своими мечниками уходил как мог далеко оттуда.

Так прошло две недели — и вот, на третью неделю со дня встречи со своими горскими учителями, Гаффра начал замечать следы большой группы людей в горской обуви, но не умеющих ходить по-горски: везде были следы оступающихся и разъезжающихся ног, а часто еще и отпечатки упавших тел. Идут ли среди них жрецы, по следам понять было невозможно, и на всякий случай Гаффра решил считать, что черные юбки если и держатся рядом с мечниками, то идут отдельно и нападут, случись сражение, сзади. На всякий случай он раздал мечникам захваченные из казармы наголовники и на один из запасных мечей выменял у встретившихся охотников самострел. Заменив стальные наконечники стрел набитыми глиной кожаными мешочками, он сперва приучил своих мечников в любое время быть готовыми отбить летящие в них стрелы, затем к отбиванию стрел в бою, и наконец устроил учебный бой, в котором один бился против трех, одновременно отбивая стрелы. Все заработали по несколько синяков, и лишь немногие наловчились к концу недели отбивать все стрелы до единой, сражаясь с тремя противниками, в наголовниках же это не удавалось никому.

К тому времени мечники определили по следам, что за ними гоняется всего сотня аннарцев. Гаффра решил, что, по примеру их полуказармы, аннарцы разделились на две группы, и вторая перекрывает дорогу на Хох — так оно и было, хоть он и не мог тогда знать этого наверняка.

— Мечники Исдафы! — сказал он вечером, собрав всех. — Отступить нам некуда: по дороге к исдафийским заставам нас ждут. Дожидаться, пока сотня аннарцев нападет на нас, нельзя: они слишком превосходят нас числом, им помогут какой-нибудь пакостью жрецы. Вечно убегать от них мы не сможем: рано или поздно они загонят нас в какое-нибудь место, из которого некуда уйти. Остается лишь одно: из преследуемых стать преследователями. Все вы видели по следам, что время от времени от основной группы отделяются малые, для разведки и охоты. Где-то поблизости от мечников держатся и жрецы, и вряд ли мечники, зная о судьбе вождей кочевников, разрешат им входить в свой лагерь. Если повезет, мы можем наткнуться и на них, и тогда нам, по крайней мере, перестанут грозить их стрелы и снадобья. Завтра выступаем до рассвета, сделаем круг по каменной осыпи и постараемся оказаться позади аннарцев. Потеряв наши следы, они наверняка разошлют на разведку сразу несколько небольших отрядов, и при удаче мы сможем разделаться с несколькими из них в один день.

Вышло так, что на первых разведчиков исдафийцы наткнулись утром, едва свернули лагерь и выступили. Совсем рядом, за зарослями колючих невысоких кустов, кто-то поскользнулся, шлепнулся в грязь и выругался по-аннарски. Гаффра осторожно выглянул из-за куста, убедился, что аннарцев всего около дюжины и счел это добрым знаком. Встав во весь рост, он назвал аннарцев дикарями, недостойными горских лохмотьев, которые они напялили. Увидев в сером свете едва начинающего светлеть неба сержантскую бляху, командир разведчиков был вынужден принять вызов ото всех всем, и вот аннарцы двинулись на мечников Исдафы, а исдафийцы на аннарцев.

Командир аннарцев, опасаясь применять искусство быстрого меча на скользкой почве, напал на Гаффру в классической аннарской манере. Гаффра уклонился и, низко присев, подрубил ему колени горским ударом и обратным движением перерезал горло.

Ахмал исдафиец, пользуясь искусством "невидимого молота", ударом по концу клинка развернул противника на скользкой глине почти спиной к себе и разрубил ему шейные позвонки.

Поняв, что брать пленных исдафийцы не собираются, сразу два аннарца бросились на Аммари из Исдафы, но тот шагнул в сторону, чтобы один мешал другому нанести удар, разрубил ближнего к нему от ключицы до легкого и, продолжая укрываться за его падающим телом, в глубоком выпаде заколол второго.

Айлым и Эграт твердо парировали направленные в них удары и, когда их противники потеряли устойчивость, зарубили их.

Тем временем к Гаффре подоспел второй противник, а к Аммари третий. Гаффра перехватил меч обратным хватом и завертел его перед опешившим аннарцем с такой скоростью, что тот даже не успел понять, с какой стороны был нанесен смертельный для него удар в область сердца. Противник Аммари рискнул и воспользовался быстрым мечом, но удар его был остановлен с такой силой, что он упал на спину, и Аммари, не дав ему времени подняться, заколол его.

Затем с аннарцами схватились Гантара, Яффа и Сыраб. Гантара поднырнул под меч противника и разрубил его почти пополам горизонтальным ударом по животу, Яффа отбил меч противника вниз и ударил концом клинка в горло, а Сыраб, отражая сильнейший удар, заскользил по глине, и аннарец, уверенный, что Сыраб сейчас упадет, бросился за ним и был заколот.