Идущие за кровью

— Вот видишь, как мы друг друга понимаем. Ты — платишь, я — слушаю. А теперь давай-ка по местам, и — за работу. Страшные сказки на ночь — враг здорового сна, так говорила моя бабушка. Мне ещё в этот чертов замок через полгорода тащиться…

— Без меня никуда не поедешь, — твердо заявил Петров. — Сейчас для тебя это шуточки, а как столкнешься там… Тогда поздно будет. Я тебе всё же доскажу самое главное. Как я уже говорил, в результате концентрации энергии, при определенных обстоятельствах и при соблюдении целой цепочки условностей, в этот мир приходят или рождаются прямо здесь «отклонения от нормы», которые принято называть «аномальными». В мире все так правильно устроено, что на каждого больного зайца есть свой голодный волк. И появляются своего рода «мусорщики», уничтожители этих аномальных явлений. Но и они, в свою очередь, тоже являются «побочными явлениями». Их можно только очень условно называть слугами света. И те и другие два подвида, рожденных…

— Короче, — потребовал я, изрядно утомленный ненужными мне историями.

— Я уже подошел к развязке. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что большинство героев сказок, былин, легенд и даже современных книжек и фильмов нельзя назвать добрыми и светлыми? Иван-царевич рубит в капусту драконов, убивает кощеев, бабушек-отшельниц и прочих лиходеев. «Убивает» — вот ключевое слово. Красиво, эффектно, «по заслугам» и «на благо», но — убивает. Они необходимые персонажи, занимающиеся необходимым делом, выносливые, сильные, умные, храбрые, но никак не «добрые и светлые». Их «оппоненты» также не выполняют тех миссий, что несут те силы, которых они считают своими «хозяевами». Теперь перейдем от примеров к реальности. Петербург большой город? Большой. В нём проживает огромное количество людей, так или иначе испускающих «негативные эмоции и импульсы» — питательную среду и материю для творения самых вредоносных сил, своего рода «загрязненная среда». Но у каждого большого города, с достаточной историей и опытом, имеются свои хранители (у Петербурга ими принято считать Петра и Павла, Александра Невского и Ксению Блаженную), а также «стражи города». Именно последние нас и интересуют. Они могут прожить всю жизнь, не зная о своём призвании, если город находится в безопасности. Но если назревают симптомы «болезни», стражи активизируются, оказываясь вовлеченными в события и вынужденные влиять на них. Это не случайность. Согласно основам многих религий и учений, «человек духа — выше случайностей». И лишь в самые опасные для города годы редким людям, поставленным волею судьбы охранять город, открывается истинный смысл их призвания. Это делается для того, чтобы человек проникся духом ответственности и гордости за порученное ему судьбой. С этих пор он больше не принадлежит себе. Его задача — охранять и беречь город от злых проявлений, несущих как городу, так и его жителям беды и страдания. Он позволяет городу жить обычной жизнью, устраняя те силы, которые стараются помешать этому. Он берет меч и встает против порождений зла. Это редчайшая, необычная, опаснейшая работа. Сотни «стражей города» погибают в этой борьбе, но город не прерывает эту цепочку. Рождаются и крепнут все новые и новые защитники… У меня есть подозрения… И очень основательные подозрения, что сейчас этот Страж — ты…

Я поперхнулся кофе, отставил чашку на стол и долго кашлял, вытирая наворачивающиеся на глаза слезы.

— Нет, в следующий раз я лучше обойдусь бутербродами, — наконец смог вымолвить я. — Для желудка это, может быть, и хуже, зато для рассудка куда полезнее… Ты мне обо всём этом битый час толковал, чтобы меня «побочным эффектом» обозвать?

— А ты понял из моего рассказа только это? — с грустью спросил Петров. — Ты в это поверишь… Позже. Но было бы лучше, если б ты поверил в это сейчас. Ведь тебе от этого все равно никуда не деться. Это — твоё призвание.

— Угу, «страж» на две ставки. Одна — официальная работа, а вторая — «общественная нагрузка»… «Чем вы занимаетесь?» — «Днём ловлю бандитов, а вечером — привидения»… Хочешь, дам два дельных совета? Первый: поменьше читай на ночь Стивена Кинга. Второй: уходи с этой должности, пока не поздно. Ведь рано или поздно, но доберутся и до вас. Посмотрят, чем вы занимаетесь, подсчитают, сколько денег вгрохано в ваши «исследования», и… Хорошо, если просто выгонят. А как судить надумают?! Увольняйся, Петя, увольняйся… Все, спасибо за обед… Вернее, уже ужин… Я узнал много нового и полезного, счастлив был познакомиться, премного благодарен за уделенное мне время, невыразимо счастлив… Ну, и так далее. Короче — пока! Привет покойникам и вампирам. А у меня дела.

— В замок я пойду с тобой.

— Не, это исключено. У меня психика тонкая, нежная, её нельзя подвергать таким стрессам. Ещё час беседы с тобой, и я буду напоминать нашего общего знакомого — Борисова. А при моей работе это чревато… Все, до завтра.

— Хочешь ты этого или не хочешь, но я пойду. У меня, в конце концов, достаточные полномочия, чтобы ходить где угодно, с кем угодно и когда угодно. Понадобится, так я с собой ещё и роту солдат приведу. Лучше будет, если ты оставишь на время своё упрямство и свои амбиции и послушаешься меня. Тем более что ждать придется не так уж и долго. Мне кажется, что всего одну ночь. События нарастают. Твой путь уже определен, и ты не можешь повернуть назад. Я хочу тебе помочь, а ты отвергаешь мою помощь. Придется делать это вопреки твоей воле. Или всё же?..

Я внимательно посмотрел на назойливого очкарика, подумал и кивнул:

— Уговорил. Едем. Все же веселей. Ночь длинная, темная, а одному в холодном, разрушенном особняке как-то… Как-то не так… Заодно там и доскажешь мне свои истории… Прямо сейчас и поедем.

Поднимаясь из-за стола, я неосторожно взмахнул рукой, и стоявшая на краю соусница, заполненная каким-то красным, едко воняющим раствором, опрокинулась прямо на Петрова.

— Ох, растяпа я, растяпа! — схватился я за голову. — Вот ведь медведь неуклюжий! А ты говоришь: «Страж, страж». Куда мне с такой неповоротливостью за нечистой силой гоняться?

— Не расстраивайся, — утешал меня Петров, видя столь искреннее отчаяние. — Я костюмы все равно ненавижу… Ношу для солидности, «по долгу службы», а сам джинсы и свитера предпочитаю.

— Все равно жалко, — продолжал расстраиваться я, пытаясь салфеткой размазать пятно на его костюме. — Повернись-ка… Рукав-то дай, рукав… Нет, не поможет. Солью нужно присыпать, пока не засохло. Старый верный способ.

— Да ерунда все это, — пытался вырваться из моих рук Петров. — Не стоит того… У нас и так времени — в обрез…

— Так это и займет не больше пяти минут, — не сдавался я. — От силы — десять. Сейчас мы тебя присыплем… из солонки… Вот так… Теперь посиди минут пять. Я сбегаю, позвоню в отдел. Узнаю, не произошло ли чего новенького за время моего отсутствия.

— Русаков! — окликнул он меня на полдороге. — Не вздумай смыться. Я ведь адрес этого замка тоже слышал. Подобный номер со мной не пройдет.

— За кого ты меня принимаешь?! — обиделся я. — Сказал: вдвоём пойдём, значит — вдвоём пойдём. Жди, я быстро.

Добравшись до комнаты администрации, я продемонстрировал удостоверение директору и попросил оставить меня на пять минут, чтобы я смог воспользоваться телефоном. Когда директор вышел, я достал из рукава документы Петрова, которые до этого ловко извлек из его кармана и, пролистав, покачал головой:

— Советник, понимаешь… По вопросам безопасности… Псих ненормальный! Чтоб я с сумасшедшим один на один в загородном особняке на ночь остался?! Дудки, не выйдет! Лучше уж и впрямь с монстром всю ночь отсидеть, чем с подобным «соратничком» общаться… Хочешь весело ночь провести? Это мы сейчас устроим!

Я набрал номер телефона местного отделения милиции и, когда дежурный поднял трубку, сообщил:

— В ресторане «Дубки» сидит особо опасный преступник. Разыскивается двумя отделами города за развратные действия в отношении сотрудников милиции… Да, можно сказать и так. Во всяком случае проходу им не дает, это точно… Да, каждый сходит с ума по-своему. И ещё двумя отделами он разыскивается за разбойное нападение на барменов в ресторанах. Видимо, и сейчас что-то подобное замышляет. Да, чуть не забыл! Он состоит на учете в психдиспансере. Считает себя советником и личным другом президента… Да, сейчас все считают, что разбираются в политике, но у этого особо тяжелый случай… Документов он при себе не носит, но называет себя Петровым Петром Петровичем. Маскируется под «комитет»… Ну, вы понимаете… Все. Целую. «Доброжелатель».

Я повесил трубку, спрятал документы в карман и посмотрел в зеркало.

— Не стыдно? — спросил я отражение. — Человек тебя обедом накормил, сказку на ночь рассказал, а ты его… Но он же начальство, — «оправдал» я сам себя и тут же сурово добавил: — Все равно — свинья!

Вернувшись к дверям в зал, я прислонился к стене и приготовился наблюдать за разворачивающимися событиями. Но ничего интересного не произошло. Минут пять спустя в зал ворвались трое откормленных мордоворотов в форме сержантов милиции, подойдя к столику Петрова, о чем-то спросили его, получив ответ, молниеносно завернули руки за спину и, не позволив произнести больше ни слова, выволокли из ресторана.

«Бедняга, — сочувственно подумал я. — До утра точно в «клетке» просидит. Начальство ради такой мелочи посреди ночи вряд ли в отдел побежит, да и дежурный вряд ли додумается вызвать. Не поверит. Значит, до утра у меня время есть… Обидится… Да и леший с ним! Он мне куда сильнее мешает. А теперь — в замок. Наручники я взял, удостоверение взял, оружие взял… Да, вроде, все, для того чтобы встретить «привидение» на месте… Поехали!»

И насвистывая «марш охотников за привидениями», я вышел из ресторана.

* * *

Замок мне не понравился с первого взгляда. Скорее, это был не замок, а причудливый особняк, расположенный на берегу реки Мойки, в самом безлюдном месте этого района. «Соседями» своего вынужденного пристанища на ночь я без всякого удовольствия обнаружил морг, сумасшедший дом и какой-то мрачный, безлюдный завод, взирающий на меня темными окнами с другой стороны реки. Я обошел особняк кругом. Трехэтажный, с диковинными башенками и часовнями, полуразрушенный, пропахший гнилью и сыростью, он производил далеко не радужное впечатление. Вздохнув, я плотнее запахнулся в плащ и поднялся по разбитым мраморным ступеням. Тяжелые двери с пронзительным визгом отворились, открывая передо мной огромный, полутемный зал. Я ещё раз оглянулся на освещенную тусклым светом фонарей улицу и вошел в особняк.

Зал, в котором Зеленкин оставил чашу, я нашёл довольно быстро. Это было единственное более или менее целое помещение во всем доме. Здесь даже сохранился массивный дубовый стол, оставленный последними владельцами особняка посреди комнаты по причине колченогости. Скорее всего, «последним владельцем» являлась одна из многочисленных при советской власти канцелярий, занимающаяся составлением и переправкой многочисленных и никому не нужных отчетов. Это я понял, разглядев разбросанные по всем кабинетам старые, пожелтевшие от времени бланки, карточки и истрепанные канцелярские книги. В некоторых комнатах все ещё стояли искореженные и ржавые ящики для картотек. Чаши на столе, разумеется, уже не было. Я внимательно оглядел комнату. Стол, старый, узкий камин у дальней стены, единственное окно с толстым слоем грязи на потрескавшихся стеклах и многочисленные бумаги, разбросанные по всему полу. Никаких следов пребывания людей. Следов…

Я присел на корточки и, подняв с пола один из бланков, поднес к глазам. На листке виднелся четкий отпечаток чьего-то ботинка. Четкий и влажный. На улице, прямо перед особняком, простиралось море из обычной для осенней городской погоды грязи, и именно эта грязь послужила «красителем» для отчетливых следов от подошв, ведущих через комнату к камину и обратно.

Я подошел к камину и потрогал мраморные плиты. На первый взгляд тайника не было. Брезгливо морщась, я засунул руку в глубь камина и сгребал пыль на внутренних выступах до тех пор, пока не наткнулся на какой-то квадратный ящик, закрепленный в самом углу. Мысленно похвалив себя, я вытащил его на свет. Это был сундук. Небольшой, не больше дипломата, и, судя по всему, изготовленный ещё при «царе Горохе». Во всяком случае доски, из которых он был сделан, успели почернеть от времени, а медные углы и пластины покрылись грязно-зеленым налетом. Но его древность принесла мне и хороший подарок: на каком-то этапе своей неблагодарной службы несчастный ящик лишился замка, и крышка легко открывалась под моими пальцами. Увидев содержимое, я досадливо сморщился: чаши не было, а ящик был заполнен мусором и никчемными безделушками, которые работники канцелярии, скорее всего, просто поленились выносить на свалку и, сложив в сундук, попросту засунули в камин. На дне лежали: кусок какого-то белого кварца, около дюжины толстых и очень дурно пахнущих свечей, два флакона, наполненные кристаллическим порошком тёмно-красного цвета, по виду очень напоминавшим соль крупного помола, и грубо вырезанная из дерева плошка на короткой полированной ножке, по виду такая же древняя, как и сундук. В задумчивости я почесал кончик носа, перенес сундук на стол и ещё раз огляделся. В комнате быстро темнело. Ранняя питерская ночь входила в город, ведя за собой мрак и холод. Оставаться здесь мне не хотелось, да и не было явного смысла проводить ночь в этом сыром и лишённом света особняке из-за одних неизвестно кому при надлежащих следов. Я вышел на улицу и, отыскав телефон-автомат, позвонил в отдел Калинкину.

— Слушаю, — послышался в трубке усталый голос начальника.

— Это Русаков. Хорошо, что застал вас, Геннадий Борисович. Я осмотрел особняк — пусто. Чаши нет… Есть какие-то следы на полу, но… Это мог быть любой бомж. Скорее всего, особняком воспользовались всего один раз как «почтовым ящиком»… Как со спецотделами?

— Иностранца пока не нашли. Персонал гостиницы говорит, что он съехал ещё вчера. А куда — черт его знает. Ребята работают, но пока — пусто. И вот что я ещё хотел тебя спросить: ты Петрова не видел?.. Пропал куда-то. Уже звонили из Москвы, он должен каждый вечер отзваниваться туда, а в этот раз не позвонил в назначенное время… Ты его видел?

— Он в ресторан отправился, —сказал я. —А что дальше с ним стало — могу только догадываться. Вы же знаете этих командированных, Геннадий Борисович… Так что, я могу отправляться домой?

— Может быть, стоит там ещё немного подождать? Дело-то, сам понимаешь, какое. А этот адрес — наша единственная отправная точка на настоящее время… А вдруг?.. Борисова тоже найти не могут. Не все в один день, конечно… А если они там ещё раз решат встретиться? Или ещё что-нибудь получить-передать захотят? Я что-то их психологию не пойму, потому и хотел бы перестраховаться… Понимаю, что безнадёжно, но что-то мне подсказывает… Как думаешь?

— Моя интуиция молчит. Преимущественно под впечатлением холода и темноты. Там же электричества нет, Геннадий Борисович…

— Купи свечи… Давай сделаем так. Основную часть работы мы выполнили, остались «доработки». Если и с особняком ничего не получится, останется только ждать… А ждать и догонять, как ты сам понимаешь… Останься там на ночь, а завтра я тебе дам отгул. Добро?

— Смысла-то нет, — продолжал упрямиться я. — Дом пуст, как мой кошелек. Один сундук с мусором да свечами. Незачем ему приходить.

— Со свечами? — переспросил Калинкин. — Ты их не трогай. Может, это ими припасено. А на всю ночь всё же останься. Надо перекрыть это место.

— Да это же глупо, «перекрывать» пустое место! Геннадий Борисович…

— Я сказал: останься, — повторил Калинкин и повесил трубку.

Я сплюнул и беспомощно развел руками.

— Что же с ним делать? — обиженно спросил я телефон. — Убийство — убийством, но логика-то должна быть?! Может, взять да поехать домой? А как Калинкин лично надумает явиться? У этого ума хватит… А, гори оно все огнем!.. Перестраховщики! Сам бы осенью в сырых развалинах посидел, так нет, для этого «младший состав» имеется… Нужно было и впрямь Петрова взять, не так тоскливо было бы ночь коротать… Сам виноват, — сказал я себе и решительно направился к дверям ночного магазина на углу улицы.

Купив десяток свечей и пачку сигарет, я поколебался и добавил к ним литровую бутылку водки.

— Видел я в гробу такое удовольствие, — ворчал я, возвращаясь в особняк. — Холодно, скучно, да ещё, чего доброго, и простыть можно… Надо же было придумать такое: ночью без света, в сыром доме… Впрочем, чем черт не шутит, а одну ночь я как-нибудь перетерплю… Все равно глупость!

Когда я вернулся в особняк, стемнело уже настолько, что, для того чтобы добраться до комнаты, мне пришлось зажигать свечу. Выложив все купленное мной на стол, я принялся обустраиваться на ночь. Притащил с первого этажа колченогий стул и пристроил его рядом с таким же колченогим столом. Заклеил окна бумагой, чтобы свет свечи не был виден с улицы, и прикрыл дверь. Впереди была долгая, холодная и, скорее всего, безрезультатная ночь. Я потер руки, сел за стол и только теперь вспомнил, что не позаботился о стакане. От досады я саданул кулаком по столу и жалобно выругался. Бежать по лужам, в темноте, через весь квартал вторично мне не хотелось. Пить из горлышка я тоже не был обучен. Если признаться честно, то я вообще пил крайне редко, преимущественно вот в таких ситуациях… Я посмотрел было на консервную банку из принесенных мной запасов, но тут моё внимание привлекла лежащая на дне сундука деревянная посудина. Я вытащил её, поднес поближе к свету и повертел в руках.

«Не бокал, конечно, но всё же лучше, чем консервная банка», — решил я и, ополоснув её из бутылки, наполнил до краев…

Свеча зашипела и погасла. Я чиркнул зажигалкой, пытаясь зажечь её вновь, но гореть она упорно не хотела.

— Халтурщики! — расстроился я. — Уже на парафине экономят!.. Нет, уж раз день начался как неудачный, то и к вечеру удовольствий не жди. Свечи, и те гаснут.

Я вынул из сундучка одну из лежащих там свечей и под нес пламя к фитилю.

— Вот это совсем другое дело, — обрадовался я, глядя на яркое пламя, с каким-то чревоугодным шипением впивающееся в воск. — Горит, как автоген. Сразу видно старое качество, не то что это декоративное извращение…

Только теперь, при свете свечи, я заметил вставленное с внутренней стороны в крышку сундука зеркало. Настолько потемневшее, что сначала я принял его за полированную поверхность. Я попытался протереть его отворотом рукава, но, видимо, процесс восстановления был куда сложнее, и я бросил это занятие. Усевшись на стул, я положил перед собой пистолет и, подняв чашу, чокнулся с зеркалом.

— Так сказать, живы будем — не помрем, — сказал я и залпом осушил кубок. Огненная жидкость обожгла горло, разливаясь по телу спасительным теплом. Я ещё раз вздохнул, подпер подбородок кулаком и приготовился ждать, задумчиво глядя сквозь пламя свечи…

Часы на моем запястье пропищали несколько нот из «Подмосковных вечеров» — наступила полночь…

* * *

Я мрачно посмотрел на последнюю каплю, неохотно отдаваемую пустой бутылкой в мою чашу, и поставил посудину под стол, накрыв сверху столь же пустой консервной банкой.

— Все хорошее кончается быстро, — пожаловался я догорающей свече. — И ты тоже таешь, как восковая… Четвертая свеча, первая бутылка… У-уф, штормит! Где этот паршивец?! Придет он сюда, наконец, или нет?! На кой ляд ему сюда приходить? Чаша-то тю-тю… Как, впрочем, и этот Жевод… Живо… Тьфу! Забыл… Что-то я «не того»… Старею. Одна бутылка для опера — это много или мало? В том смысле, что надо ещё или уже хватит?

Я заглянул в темную поверхность зеркала. В пульсирующем свете свечи сквозь толстый слой налета на стекле на меня глядела жуткая, совершенно неописуемая физиономия с длинными, загнутыми клыками и налитыми кровью глазами. Острые, покрытые шерстью уши возвышались над выбритым, лоснящимся черепом.

Присвистнув, я потрогал рукой свою шевелюру, пощупал уши и решил:

— Нет, хватит… Пора завязывать. Что-то я стал плохо выглядеть в последнее время… Хотя, если вспомнить тот отдых в Сочи, лет семь тому назад… Вот тогда у меня действительно была физиономия… А это ещё что… Это ещё терпимо…

Откуда-то с потолка камнем упала на стол мышь и попыталась вцепиться в чашу.

— Это ещё что такое?! А ну, брысь! — рассердился я, смахивая наглую тварь на пол. — Тебе ещё захотелось!.. Не доросла!..

Мышь с писком отлетела в угол, и в тот же миг там заклубилось облако светящегося изнутри дыма, из которого, постепенно приобретая очертания, стала вырисовываться фигура женщины. Сперва она выглядела как фигура художника, скорее даже набросок, нечеткий и схематичный. Потом фигура «загустела», постепенно наливаясь плотью. Женщина была невероятно красивая, темноволосая, с идеальной, словно вырезанной из слоновой кости, фигурой и правильными, «греческими» чертами лица. Из всей одежды на ней была лишь сверкающая в волосах диадема да сандалии, ремнями оплетающие стройные ноги до середины икр.

— Так вот ты какая, белая горячка, — догадался я. — Однако пора завязывать, пока не поздно. Все, больше ни капли!..

Я выплеснул остатки из чаши в середину облака. Видение заколебалось, словно я смотрел на него сквозь толщу раскаленного воздуха, и исчезло, как исчезают миражи. Мне показалось, что я чувствую слабый запах озона.

— Дошел! — укорил я себя. — Голые девки грезиться начали. Что у трезвого на уме, то у пьяного… перед глазами… Нет, пора приводить тут все в порядок и немного вздремнуть… Он не придет, это уже точно…

Я с трудом поднялся со стула, сгреб со стола свечи, дополнив те, которые я взял из ящика, теми, которые я купил в магазине, бросил их на дно сундука, положил сверху чашу и отнес его в тайник. Прикрыл поплотнее двери, сел на стул и, опустив голову на руки, закрыл глаза. Меня неудержимо потянуло куда-то вниз, все ускоряя и ускоряя полет до тех пор, пока не швырнуло в липкую бездну забвения…

* * *

Вздрогнув, я проснулся и едва удержался оттого, чтобы не вскочить со стула. В комнате кто-то был. Кто-то стоял у стола и пристально смотрел на меня. Именно этот тяжелый недружелюбный взгляд и разбудил меня. Я осторожно приоткрыл глаза, стараясь притворяться спящим и одновременно пытаясь разглядеть незнакомца. Слабые лучи солнца, едва пробивавшиеся сквозь заклеенное бумагой стекло, освещали остатки свечи, растекающейся по столу огромным бугристым пятном. Рядом с ним на стол опиралась чья-то холеная, покрытая синими лабиринтами вен рука. Безымянный палец украшал перстень белого металла с небольшим треугольным камнем черного цвета. Я мысленно выругался, проклиная свою беззаботность. Теперь весь вопрос состоял в том, что незнакомец держит в другой руке. Под локтем я ощущал свой пистолет, но рисковать пока не стал, выжидая.

— Проснулись? — спросил меня незнакомый насмешливый голос— Нет смысла притворяться, я же вижу, что вы проснулись.

Я вздохнул и поднял голову. Незнакомец стоял передо мной, опираясь одной рукой на стол, а в другой держа толстую, коричневую сигару. Без всякого сомнения, передо мной находился тот самый иностранец, ради которого я пришёл сюда и появление которого так глупо проморгал. Зеленкин описал его довольно точно, только сейчас он был одет в добротное серое пальто, тёмно-зелёный костюм и шляпу, франтовато надвинутую на брови. Жеводан смотрел на меня иронично-спокойным взглядом, словно на диковинного зверька, забежавшего в его кабинет и сперва разозлившего, а затем рассмешившего. Он словно решал, что делать со мной: выкинуть или посадить в клетку. Но об этом ему следовало думать раньше. Я демонстративно поставил пистолет на предохранитель, спрятал в плечевую кобуру и, поднявшись со стула, протянул руку:

— Ваши документы, пожалуйста.

— Увы — не ношу, — развел он руками. — Как я понимаю, передо мной так называемый «представитель местного закона»? Чем обязан?

— Если не ошибаюсь, передо мной господин Жеводан? Я правильно произношу ваше имя?

— Почти, — кивнул он. — Да. Вы не ошиблись. И что дальше?

— Вам придется проехать со мной и ответить на некоторые наши вопросы.

— Должен вас огорчить. Ночь, проведенная вами в этом сыром помещении, оказалась напрасной. К сожалению, у меня нет ни времени, ни желания куда бы то ни было ехать с вами, а уж тем более отвечать на какие-то вопросы. Сегодня у меня слишком «уплотненный» день… Хотя, признаться, меня тоже интересует человек, который может прийти в такое место, как это, провести здесь ночь в одиночестве и даже, — он выразительно взглянул на стоящую под столом бутылку, — может попытаться скрасить своё пребывание здесь в меру своих возможностей… Вы очень везучий молодой человек. Вы знаете об этом?

— Знаю, — кивнул я. — Но проехать вам со мной всё же придется. У нашей организации накопилось достаточно вопросов к вам. Разумеется, все формальности, связанные с вашим подданством, будут соблюдены. Вы можете…

— Я, наверное, плохо изъясняюсь по-русски, — на чистом русском языке произнес иностранец. — Но я могу и повторить. У меня нет времени на все эти ваши глупости. Может быть, когда-нибудь мы с вами и встретимся, но сейчас…

— Сожалею, но наш разговор состоится именно сегодня, — я начал терять терпение. — Не знаю, как поступает в данном случае ваша полиция, но у нас привыкли добиваться своего любой ценой. И если офицер уголовного розыска уверяет вас, что вы поедете с ним, значит, так оно и будет. У меня есть все основания считать, что вы имеете отношение к нескольким уголовным делам, которые я в настоящее время расследую. И с вашей помощью я надеюсь получить интересующую меня информацию… Вам придется проехать со мной.

— Так почему бы нам не обговорить все прямо сейчас? — улыбнулся он. — У меня ещё есть чуть больше десяти минут.

Я с трудом сдержал закипающий во мне гнев и как можно спокойнее повторил:

— Мы поговорим в отделе. Прошу вас следовать за мной.

Иностранец посмотрел на меня с сочувствием и легким раздражением. Видимо, пустой разговор начал надоедать и ему.

— Вы очень настырный и непонятливый молодой человек, — сказал он. — Жаль… Честное слово — жаль. Есть в вас что-то, что мне симпатизирует. Простота какая-то… Но она чрезмерна. Это вас и погубит. Я пытался убедить вас, но мои добрые намерения, как всегда, не поняты. Тем хуже для вас. Помните лишь об одном: я пытался избежать всего этого… Прощайте.

— Как это — прощайте?! — нахмурился я. — Мы с вами только начали разговор и, уверяю вас…

Он резко выбросил вперёд левую руку и указал пальцем на камин. К моему немалому удивлению, в пустом камине вспыхнул яркий, неестественно синий огонь. Скорее, это даже был шар энергии, пульсирующий и искрящийся. Исходившие от него волны чем-то напоминали ультрафиолетовые лучи.

Я укоризненно покачал головой и отцепил от пояса наручники.

— Вы ещё и фокусник, — сказал я. — Погасите эту газовую горелку, господин Жеводан, и…

Договорить я не успел. Со стороны камина послышался полустон-полувой, и, к моему ужасу, прямо из пламени в комнату шагнул огромный серебристо-серый волк. Мгновение он стоял неподвижно, глядя на меня налитыми кровью глазами, затем шерсть на его загривке стала дыбом, и он медленно, словно в полусне, двинулся в мою сторону.

— Мне очень жаль, — повторил Жеводан и, подойдя к камину, погасил огонь взмахом руки. — Я предупреждал вас: у меня нет времени на никчемные разговоры и пустые поездки. Прощайте. Встретимся в аду.

Он надавил рукой на стенку камина, и тот легко отъехал в сторону, открывая таящийся за ним потайной ход. Вынул из тайника ящик и, обернувшись, небрежно бросил чудовищу:

— Уничтожь его… Без следов.

Дверь, изображающая камин, встала на место, и я остался один на один с невесть откуда взявшейся тварью. Волк сделал ещё пару шагов и припал к земле, спружинившись для прыжка. Только тут моё оцепенение пропало. Выхватив пистолет, я судорожно дернул предохранитель и почти не целясь выстрелил в зверя три раза подряд. Его отшвырнуло назад, буквально развернув на сто восемьдесят градусов, но он тут же поднялся на ноги и встряхнулся, словно собака, которую окатили водой. Но я-то знал, что мой пистолет — не детская «водяная» игрушка. Оставалось предполагать, что мои выстрелы не были смертельно опасны для столь крупной твари. Я тщательно прицелился и выстрелил ещё дважды. Теперь я уже отчетливо увидел, как с глухим чмоканьем пули впились в лобастую голову монстра и исчезли, словно я стрелял в покрытую мхом кочку. Зверь вновь встряхнулся, и мне на мгновение показалось, что такая игра даже забавляет его. Теперь «предполагать» мне было уже нечего. Я сунул пистолет обратно в кобуру и широко улыбнулся:

— Я сошел с ума. Этого следовало ожидать. Ненормированный рабочий день ещё никому не шел на пользу… Извини, приятель, но больше я с тобой играться не могу. Ты ступай к хозяину, а мне нужно срочно бежать к доктору. Ты очень милый пёс, но…