Дуэль с судьбой

Посмотрев на нее исподлобья, герцог ответил:

— На протяжении веков наши предки сражались и умирали за гордость и честь. Это чувство сильнее нас, оно рождается вместе с нами. От этого нельзя убежать. Поступившись своей гордостью, мы становимся отступниками и предателями.

Ровена вздохнула.

— Понимаю, — сказала она. — По крайней мере… мне кажется, что я понимаю. Видимо, я одна из сотен, а может, тысяч людей, которые будут страдать, но не захотят поступиться гордостью.

— Но для других, — продолжал старый герцог, словно разговаривая сам с собой, — гордость — главное, что есть в их жизни. Она приносит им то удовлетворение, какого не могли бы принести никакие другие чувства…

Герцог произнес это таким тоном, что Ровена сразу поняла: разговор на эту тему закончен.

Позже Ровена лежала в постели, размышляя над словами дедушки. Ведь герцог говорил не только от своего имени, но также от имени маркиза и представителей других благородных семейств, преданных своему фамильному долгу.

И все же Ровене хотелось поспорить. Она знала множество знатных семейств, члены которых вступали в брак с людьми незнатными, не голубой крови, с парвеню. Правда, в этих случаях брак частенько основывался на холодном расчете и приносил что-то всей семье, а не только тому, кто вступал в него, — огромное состояние, акры земли, величественные здания и несметные сокровища. Благородное семейство поступилось своей честью, но при этом обогащалось.

«У меня нет ничего, — грустно сказала про себя Ровена. — Кроме хорошенького личика. А этого недостаточно».

Воспоминания о том, как маркиз объяснял ей, почему не может предложить брак, продолжали преследовать Ровену.

Она видела стоящего перед окном маркиза, слышала его тщательно подобранные слова: «Я должен был объяснить тебе сначала, что в мире, в котором живу я, любовь и брак — разные вещи». И потом, когда слова эти пронзили, точно кинжалом, сердце девушки, маркиз продолжал: «Это вопрос благородной крови, которую надо скрестить с другой благородной кровью. Я обязан ставить интересы семьи превыше всего и быть верным своему долгу».

И маркиз искренне верил в это, готов был отказаться от любви, пожертвовать счастьем ради сохранения чистоты своего рода. И в это же верил ее дедушка, когда выгнал из дома отца Ровены и запретил ему вступать в брак со своей дочерью.

И Ровена знала: что бы она ни сказала и ни сделала, это не сможет изменить их чувства, разубедить их жертвовать своими чувствами ради того, что оба считали своим священным долгом.

Лежа в темноте чужой спальни, Ровена могла надеяться только на то, что маркиз страдает так же, как она, понимая, что, отказавшись жениться на Ровене, он отказался от единственного шанса быть счастливым, который выпадает человеку раз в жизни.

«Если бы он чувствовал тоньше, если бы был внимательнее, — говорила себе Ровена, — то сразу догадался бы, глядя на мои тонкие черты, что я не такая уж простушка, что в моих жилах тоже течет голубая кровь».

Затем она возразила себе, что надо быть сверхпроницательным человеком, чтобы, пробыв довольно долго у них в доме, подумать, что они не совсем те, кем кажутся окружающим.

Но ведь, когда маркиз спускался вниз, он должен был видеть в кабинете отца портрет ее матери и мог бы понять, что смотрит не просто на красавицу, но на настоящую аристократку.

Ровена рассмеялась, но в смехе этом не было веселья.

Ведь у нее были те же черты, та же внешность — у них у всех была та же внешность.

Но маркиз не распознал их благородного происхождения, потому что они не были вписаны в генеалогическое древо. Впрочем, у их семьи и не было никакого родословного древа. Когда речь идет о генеалогии, имеют значение не чувства и интуиция, а лишь конкретные даты и исторические факты.

«Ненавижу! Ненавижу его!» — вновь и вновь повторяла себе Ровена.

И тут же вспоминала, как бесподобно выглядел сегодня на приеме маркиз в парадном сюртуке, и думала с отчаянием о том, что этот мужчина останется в ее сердце, как бы она ни боролась с этим.

Выезжая из Лондона в экипаже герцога, Ровена рассчитала, что, если кучер высадит ее на перекрестке дорог, ведущих из Литл-Поувика, она сможет временно оставить свой саквояж в одном из близлежащих коттеджей и дойти налегке до дома минут за двадцать.

Она окажется дома около четырех часов. Отца наверняка еще не будет, а Гермиона и Марк не вернутся с уроков.

Значит, она сможет спокойно переодеться в свое обычное платье и подготовиться к встрече с родными.

Домашние были бы сильно удивлены, увидев ее в одном из подаренных дедушкой элегантных туалетов, в соломенной шляпке, украшенной цветами, на которой лежал явный отпечаток модных вещиц с Бонд-стрит.

Ровене не хотелось разочаровывать дедушку, отказавшись надевать подаренное им на прощание платье.

Он был так добр и так великодушен, пригласив ее в Шотландию, что Ровене очень хотелось бы воспользоваться его предложением. Она знала: провожая ее к экипажу и целуя на прощание в щеку, герцог думал о том, как похожа Ровена на свою мать. И девушка почему-то подумала, что он жалеет о своем жестоком решении, принятом когда-то.

— Мне лучше было бы вернуться домой в дилижансе, — сказала Ровена.

— Я не допущу, чтобы ты ехала одна среди незнакомых людей, — строго произнес герцог.

Ровена сдалась без спора, хотя понимала, что это создаст проблемы, которые придется каким-то образом решать ей.

Очень трудно было не обидеть дедушку, не расстроив в то же время отца.

Несомненно, герцог Дунвеган до сих пор ненавидел мужчину, отнявшего у него когда-то любимую дочь, и Ровена ничего не могла сделать, чтобы это изменить.

Она понимала, что не должна принимать от герцога никаких подарков, кроме разве что платья, в котором ездила в Карлтон-хауз, но не смогла отказаться, когда дедушка выбрал для нее еще пару платьев и две модные шляпки.

«Будем носить эти наряды по очереди с Гермионой», — подумала девушка.

Поразмыслив, Ровена решила, что, если надевать модные элегантные туалеты время от времени, не поднимая вокруг этого особого шума, доктор может и не заметить, что они чем-то отличаются от остальных выходных платьев, бывших в распоряжении сестер. Молодая девушка не могла не испытывать приятного возбуждения при мысли, что первый раз в жизни она одета по-настоящему элегантно.

Было также очень приятно путешествовать в удобном, хотя и немного старомодном экипаже герцога, запряженном превосходными лошадьми.

Конечно, они проигрывали немного по сравнению с лошадьми маркиза, так же как старый седоволосый кучер явно не мог равняться со щеголеватым Сэмом, но для Ровены это все равно было верхом роскоши.

Когда экипаж отъехал от Дунвеган-хауза, девушка откинулась на спинку сиденья, наслаждаясь своими ощущениями и думая о том, что никто в деревне ни за что бы не поверил, расскажи она, где была вчера вечером.

Трудно будет удержаться и не рассказать Гермионе о великолепном празднике в Карлтон-хаузе, о роскошных туалетах гостей и, конечно же, о самом принце-регенте.

Он оказался еще толще, чем представляла Ровена, читая в газетах описания его внешности и рассматривая карикатуры. Но и при такой внешности принц обладал безусловным обаянием, и, наблюдая за ним во время обеда, Ровена поняла, что он очень умен и даже самые выдающиеся из гостей внимательно прислушиваются к его словам.

«Неудивительно, что маркиз так стремится побыть в обществе этого человека», — подумала Ровена, но тут же сказала себе, что ее не должны больше волновать пристрастия маркиза, и чем скорее она перестанет думать о нем, тем лучше.

Экипаж вскоре выехал из Лондона, и теперь они ехали по зеленым улицам пригорода.

Лошади резво бежали по дороге, и девушка подумала, что они, пожалуй, доберутся до перекрестка дорог раньше, чем ей казалось вначале. Оставалось только надеяться, что ей не встретится очень много знакомых, которые обратят внимание на ее слишком роскошный наряд, когда она будет идти через деревню.

«Хотя я наверняка показалась бы им очень элегантной», — подумала Ровена.

Но тут она вспомнила, что в это время суток большинство местных жителей трудятся в поле.

Значит, в деревне будут только подслеповатые старики и ребятишки, которым нет никакого дела до ее внешнего вида и до того, на каком экипаже она прибыла домой.

«Не стоит беспокоиться», — сказала себе Ровена.

Девушка пока еще не подготовилась к тому, чтобы отвечать на вопросы любопытной Гермионы, и ей не хотелось вступать в объяснения с кем-нибудь из жителей деревни.

Лошади неслись быстро, и Ровена вдруг пожалела о том, что не может сесть наверху, рядом с кучером.

Ей никогда не нравилось сидеть внутри душных экипажей, и, хотя она очень волновалась тогда за Марка, поездка с маркизом в запряженном чистокровными лошадьми фаэтоне осталась незабываемым воспоминанием.

Вдруг лошади неожиданно резко остановились, и экипаж застыл на месте.

— Что случилось? В чем дело? — крикнула Ровена кучеру, и тут же на память ей пришли рассказы о нападении разбойников на путешественников, передвигающихся по дорогам.

Кучер прокричал что-то хриплым голосом, тогда Ровена наклонилась и выглянула в окно. И тут же замерла, пораженная.

Прекрасно знакомый девушке фаэтон маркиза перегораживал дорогу, так что невозможно было проехать. Кони нервно перебирали ногами.

Увидев спешащего к экипажу мужчину, Ровена даже не сразу поняла, что это Сэм. Разглядев его, она быстро откинулась на спинку сиденья. Сердце отчаянно колотилось в груди.

— В чем дело? Что вам от нас надо? — спросил старый кучер-шотландец.

— У меня дело к мисс Уинсфорд.

Сэм подошел к окну экипажа.

— Его светлость просит вас, — сказал он, — немедленно пересесть в его фаэтон. Произошло нечто очень важное, и милорду необходимо срочно видеть вас, мисс Ровена.

— Что же случилось? — спросила Ровена. — Снова дорожное происшествие?

— Милорд ничего не сказал, мисс. Он только просит вас подойти побыстрее.

— Но что такое, Сэм? — Ровена с недоумением глядела на кучера. — Вы должны знать.

Не в силах сдержать тревоги, Ровена тихонько вскрикнула:

— Что-нибудь… с Марком?

— Я не знаю, мисс — это чистая правда, — снова сказал Сэм. — Его светлость не стал бы говорить, что это важно, если бы это было не так.

— Но что могло случиться?

Они были совсем недалеко от Литл-Поувика, и спорить не имело смысла: ведь маркиз мог спокойно догнать ее, когда она выйдет на перекрестке из экипажа.

В то же время девушке очень не хотелось действовать по указке маркиза. Гордость восставала в ней против подобного обращения.

Ровена вдруг представила, что с отцом или с кем-нибудь из детей случилось несчастье. Она тут же упрекнула себя в эгоизме и бездушии.

— Я подойду и поговорю с его светлостью, — решилась Ровена.

Сэм открыл дверцу экипажа, и девушка ступила на землю.

Подходя к поджидавшему ее фаэтону, она слышала, как Сэм просит лакея перенести ее чемоданчик.

Дойдя до экипажа, Ровена подняла глаза на маркиза.

— Что произошло? Зачем вам понадобилось останавливать меня?

Она старалась говорить как можно спокойнее, но не могла скрыть дрожи в голосе.

— Залезай, и я все скажу тебе, — ответил на это маркиз.

Поколебавшись несколько секунд, Ровена поняла вдруг, что лакей и Сэм стоят за ее спиной.

Нехотя, только потому, что ей не оставалось ничего другого, девушка поставила одну ногу на ступеньку, а маркиз протянул ей руку.

Ровене не хотелось принимать от него помощь даже в виде протянутой руки, но глупо демонстрировать свое отношение на глазах у слуг.

Как только девушка села рядом с маркизом, он вынул из кармана гинею и бросил ее лакею герцога, который как раз положил чемоданчик Ровены сзади.

Тот поймал золотую монету, улыбнулся и дотронулся рукой до краешка шляпы.

— Спасибо, милорд.

Маркиз тронул вожжи, и кони резво взяли с места.

Все произошло так быстро, Ровена даже не сразу поняла, что не успела поблагодарить верных слуг своего дедушки и что ее чуть ли не силой заставили сменить экипаж герцога на фаэтон.

— Куда мы едем? — спросила Ровена.

Маркиз ничего не ответил.

— Я настаиваю на том, чтобы вы объяснили, почему остановили меня таким странным образом. Если у вас действительно плохие новости, предпочитаю узнать их безотлагательно, а не пытаться представлять всю дорогу разные ужасы, которых, возможно, и не произошло.

— Что ж, успокойся, Ровена, ничего не произошло. Никакой катастрофы.

— Тогда вы не имели права останавливать меня подобным образом, — гневно воскликнула Ровена.

— Давайте не будем говорить о правах!

Ровена с подозрением посмотрела на маркиза.

Выражение лица Свейна показалось ей еще более агрессивным, чем обычно.

— Мне думалось, вчера вечером вы поняли, что я не хочу больше видеть вас, — холодно сказала она.

— Да, ты действительно ясно выразила свои чувства.

— Тогда почему не сделать то, о чем я прошу, — не оставить меня в покое?

— К сожалению, на это я не способен.

— Если все это — еще одна уловка, чтобы заставить меня поступить по-вашему, — то я вне себя от гнева.

Маркиз не отрываясь смотрел на дорогу.