Абиссинцы. Потомки царя Соломона

Эти скальные церкви, по всей видимости, не имеют собственного стиля, но являются более или менее точными копиями обыкновенных. В соответствии с традицией абиссинцы воспользовались помощью пришельцев – очевидно, христианских беглецов из Египта – в сложной задаче выдалбливания церквей из скалы. Это утверждение может быть правдивым – имеются достоверные признаки коптского влияния в некоторых декоративных деталях ранней абиссинской архитектуры. Но наиболее значимым фактом остается то, что выдолбленные в скале церкви продолжают следовать стилю местных возведенных прототипов, которые сами, в свою очередь, несут в себе явные свидетельства в основном аксумского происхождения.

Церкви высекались из скал на протяжении долгого периода времени, начиная с X и заканчивая XV или даже XVI столетием, после которого войны с мусульманами и галла привели этот процесс к концу. Но период их внедрения и широкой экспансии, по всей видимости, совпадает с правлением царей из династии Агау, уже захвативших власть к концу X столетия и удерживавших ее до 1270 года. Тот факт, что язычники агау имели своим обычаем поклоняться богам в пещерах, возможно, объясняет их склонность к подобной строительной технологии, в то время когда им понадобились церкви.

Рис. 20. Фриз и кессон на потолке западного конца нефа, Ади-Куашо

Среди известных мне скальных церквей только одна кажется сознательной имитацией ранних аксумских церквей; она, должно быть, была первой попыткой высечения их из скалы и может быть датирована X или началом XI столетия. Это мое замечание относится к базилике с тремя пролетами Медхане-Алем (Спаситель мира) недалеко от деревни Ади-Куашо к северу от Вукро в Тыграй. Подобно Дэбрэ-Дамо, ее интерьер полностью притолочный, за исключением единственной арки, ведущей к святилищу (рис. 20). Ее потолки однообразно плоские и украшены рельефами, имитирующими деревянные панели и другие техники возведения крыши. Каждый входящий в церковь с западной стороны проходит между большими прямоугольными колоннами, высеченными из каменной глыбы, в которую помещена церковь (рис. 21). Они формируют собой массивную колоннаду, наподобие той, что можно себе представить у некоторых аксумских церквей. К сожалению, пространство между колоннами оказалось впоследствии заблокированным, но чертеж наверху показывает их первоначальный внешний вид. Колоннада формирует сторону вестибюля или нартекса с потолками, имеющими кессоны, а также аксумский фриз, идущий вдоль стен чуть ниже потолка. Фриз также украшает стены нефа собственно самой церкви, которые поддерживаются большими пилястрами. Эта церковь, принимая во внимание ее совершенно плоские потолки, представляет собой архитектурный период еще более архаичный, чем Дэбрэ-Дамо.

Рис. 21. Западный фасад выдолбленной в скале церкви Спасителя в своем исконном состоянии, Ади-Куашо

Следующий тип церквей, о котором можно упомянуть, представлен тремя образцами в Тыграй: Черкос-Вукро на главной северной дороге, Абреха-Атсбеха, к западу от этой дороги, и Амба-Микаэль, вырезанная из верхушки горы, немного на восток. В отличие от других ранних абиссинских церквей они имели в своей основе сложный, отличный от плана базилики, план «крест в квадрате» и ясно выраженную поперечную ось (рис. 22). Каждая церковь имеет западное крыльцо или вход в коридор. Плечи креста, которые не выделены на плане, достаточно очевидны в самих церквях, так как они поднимаются довольно высоко и могут быть увенчаны длинными цилиндрическими сводами и выделены окружающим их фризом. Срединная точка, или скрещение, имитирует скрещенные балки, покоящиеся на консолях, в то время как купол, который, казалось бы, должен находиться в этой центральной позиции, на самом деле смещен на один пролет дальше на восток (рис. 26). Восточное плечо находит свое окончание в полукуполе. Сохранившиеся до сих пор в Эфиопии возведенные прототипы этих церквей неизвестны. Тем не менее они явно представляют собой упрощенную версию очень раннего крестообразного плана церквей, известного по таким христианским местам, как Гераса (Джераш), Эфес и Салона в Далмации.

Рис. 22. Планы выдолбленных в скале церквей: слева Абреха-Атсбеха, «полуобособленный» крест в квадрате; наверху – Амануэль в Лалибэле, монолит, базиликальный план

Черта, указывающая на раннюю дату этих замечательных скальных работ, – абсолютно правильное использование (параллельно с такими новшествами, как своды и купола) аксумского типа колонн и капителей, поддерживающих притолоки, которые несут, в свою очередь, фризы традиционного типа. Более того, хотя и сложные в плане и технологии, они тем не менее не являются монолитными, только их западная половина высечена полностью из родительской скалы. Я считаю их более ранними, чем Лалибэла, возможно относящимися к XI или XII столетию.

Сама Лалибэла, вместе с ее дюжиной выдолбленных в скалах церквей, была названа так в честь царя из династии Загве, который правил в начале XII столетия и который, в соответствии с очень популярным преданием, создал их сам. Дата является достаточно правдоподобной, хотя время, потраченное на многочисленные высечения, должно было быть значительно больше, чем несколько десятилетий, отведенных легендой, и, скорее всего, работа продолжалась и в XIV столетии. Лалибэла – настоящий лабиринт, где высеченные в скале церкви теснят одна другую и вырастают одна на другой, где некоторые из них стоят свободно, а другие до сих пор остаются скрытыми, где земля наполнена траншеями, криптами и туннельными дорогами.

Четыре наиболее претенциозные церкви из Лалибэлы достигли вершины в дизайне выдолбленных в скале церквей. Они стоят практически свободно и прикреплены к окружающей их скале только своими основаниями. Тесальщики этих монолитных святынь перво-наперво изолировали огромные блоки-скалы, вытесывая вокруг них глубокие траншеи. Затем эти блоки вырезались в формы церкви снаружи и внутри, работа продвигалась сверху вниз. Остается только поражаться техническому мастерству, материальным ресурсам и непрерывному труду, необходимому для столь масштабного предприятия.

Архитектурно эти церкви соответствуют плану базилики с западным нартексом и тройным восточным святилищем. Две из них следуют с большой точностью в деталях традициям Дэбрэ-Дамо, измененным в Йемрахана-Кристос (см. рис. 17, 23). У них то же поперечное сечение, что и у Дэбрэ-Дамо, с верхними этажами над приделами, но теперь уже, как в Йемрахана-Кристос, арки у них заменяют притолоки. Фальшивый цилиндрический свод венчает неф, а фальшивый купол – святилище, фризы в высшей степени традиционны, а двери и окна также следуют древнему аксумскому стилю. Одна из этих церквей – Марьям (Святая Мария), хотя и довольно простая снаружи, внутри содержит сложно декорированный рельеф, геометрические узоры на софитах арок, точно скопированные с деревянных прототипов. Другая церковь – Амануэль (Эммануэль) – даже имитирует древесно-каменную кладку древней строительной технологии, так же как это уже было сделано с монолитами Аксума, хотя здесь пропущены «обезьяньи головы», как в возведенном прототипе Йемрахана-Кристос.

Рис. 23. Поперечные (север – юг) сечения двух монолитных церквей в Лалибэле: наверху – Амануэль (Эммануэль) с тремя приделами и верхним этажом; внизу – Медхане-Алем (Спаситель мира) с пятью приделами и внешней колоннадой, но без верхнего этажа (по Монте де ла Кортэ)

Возвращаемся к Марьям. У нее имеется очень просторный двор, ведущий в своем западном конце к поднимающемуся проходу, формирующему собой потолок нижних выемок грунта, и далее последние разветвляются ниже западного конца двора Марьям. Они включают в себя церковь Святого Михаила и рядом часовню Голгофы, ведущую, в свою очередь, к крипте Троицы. Последние два помещения содержат заключенные в декоративные арки стенные горельефы фигур святых, размеры которых больше натуральных, подтверждающих определенное родство с коптским искусством (рис. 39).

Рядом стоит Медхане-Алем (Спаситель мира) – базилика с пятью приделами, самая большая из всех монолитных церквей, вытянутая на 33,5 м с запада на восток (рис. 23). Ее ряды выстроившихся в длину колонн и массивные круглые арки напоминают в какой-то мере величественные крипты западных кафедральных соборов. Она полностью окружена высокими, свободно стоящими квадратными в сечении столпами, которые, на их вершинах, стыкуются с выступающим свесом крыши. На создание этого перистиля, возможно, повлиял старый собор в Аксуме, о чем уже было сказано выше, а он, в свою очередь, вдохновил на создание некоего подобия в Гхенетта-Марьям – монолитной церкви более поздней датировки в Ласте.

Из пяти монолитных церквей, расположенных в этом районе, необходимо упомянуть о церкви Святого Георгия, стоящей в глубокой яме, так что по приближении наблюдатель первым делом видит ее крышу, украшенную рельефом из греческих крестов. Ее план, единственный среди церквей Лалибэлы, не базиликальный, а принимающий форму креста, и снаружи, и внутри, хотя он и мало похож на церкви типа «крест в квадрате» в Тыграй. Происхождение этого плана является загадкой, но похоже, что он – продукт «новых» влияний и, таким образом, должен быть наиболее поздним среди основных церквей комплекса Лалибэлы.

Ласта и близлежащие районы представляют примеры различных типов выдолбленных в скале церквей, более продвинутых, чем монолитные. Хотя я и не верю в то, что любая из них предшествует шедеврам Лалибэлы, они тем не менее иллюстрируют логическую последовательность в эволюции свободно стоящих скальных церквей (рис. 24). Так, например, Абба-Либанос, вырезанная из основания скалы в самой Лалибэле, не является полностью монолитной, так как сливается с лицевой частью скалы наверху, но тем не менее все четыре ее стороны изолированы, и темный проход окружает ее. Выдолбленная в скале церковь близ Сокота в Вааге (если следовать далее на север) имеет похожий стиль и открытые фасады. Встречаются и такие, которые, следуя стилю крестообразных церквей в Тыграй, выдаются из скалы только на запад и, таким образом, могут быть описаны как «полуобособленные»: Бильбала-Черкос – представитель подобного типа. Другие церкви менее амбициозны, всего лишь с одним обработанным фасадом и остальной частью здания, погруженной в скалу. Третьи же вообще простые внутренние выемки, чье присутствие может быть выявлено снаружи только по нескольким дырам в скальной породе. Примером этого последнего типа, достойного внимания за его исключительную экспозицию стенной росписи, служит Йадибба-Марьям в Даунте, отдаленном уголке на юге Ласты.

Рис. 24. Продольные (запад – восток) сечения двух частично обособленных, выдолбленных в скале церквей: слева – Бильбала-Черкос с тремя обработанными фасадами (ср. рис. 22, а в тексте); справа – Абба-Либанос, Лалибэла, с четырьмя обработанными фасадами, но прикрепленная к скале сверху (по Монте де ла Кортэ)

Лалибэла лежит далеко к югу от исторической родины аксумского стиля, сила этой древней традиции была здесь немного ослаблена, появилась некоторая изощренность, которую ревнитель стилистической чистоты мог бы посчитать архитектурно неправильной. Это может быть проиллюстрировано на примере капителей. В Абба-Либанос, продолжавшей древний вид церквей с притолочным нефом, капитель не чисто аксумская, а особенного, удвоенного типа, неизвестного за пределами Лалибэлы. Подобным же образом в церквях Марьям, Амануэль и Медхане-Алем можно наблюдать новое пристрастие к «капители-консоли». Изначальной практикой было использование консолей или кронштейнов только там, где они действительно были необходимы для того, чтобы поддержать арку или притолоку. Если несколько подобных консолей были необходимы на одном уровне колонны, они выглядели как капитель; но они также могли быть расположены на разных уровнях, не симметрично, тройками (технология, часто используемая в пилястрах – но не в простых колоннах – в романском и готическом стилях) (рис. 25). В этих же церквях Лалибэлы мы находим тем не менее, что капитель, традиционно имевшая бы три консоли (как в Йемрахана-Кристос), имеет четвертую дополнительную консоль, ничего, однако, не поддерживающую. Логика была принесена в жертву симметрии, и теперь эти капители рассматриваются в качестве единого целого, как в большинстве западных архитектурных примеров.

Рис. 25. Конструктивное применение консолей на двух уровнях в выдолбленной в скале церкви в Барке близ Атсби, Тыграй

После того как скальная архитектура в Абиссинии достигла своего пика, очевидно в XII и XIII столетиях, множество других церквей продолжали выдалбливаться из скалы, и ареал распространения этой технологии значительно расширился, как это показано на карте (рис. 10). Подавляющее большинство выдолбленных в скале церквей в Тыграй кажутся мне принадлежащими к этому более позднему периоду, где-то между поздним XIII и XV столетиями, если не позднее. Вероятно, масштабное проникновение этой архитектурной технологии на юг, чему собирается все больше и больше свидетельств, произошло во время того же периода, в его поздней части. Это представляет значительный исторический интерес, так как присутствие в Шоа этих святилищ (даже на юг от Аддис-Абебы) доказывает существование христианских сообществ далеко на юг от старых границ царства в сравнительно недавние времена.

Известные группы выдолбленных в скале церквей позднего периода не представляют особого архитектурного интереса. Только в Тыграй, ближе к изначальному источнику этого стиля, имеются оригинальные поздние разработки. Мы больше не видим здесь усложненного крестообразного плана, описанного ранее, – базилик же здесь множество. Они характеризуются украшением потолка блюдцеобразными куполами и, более чем когда бы то ни было ранее, конструкциями, основанными на древних потолочных технологиях (рис. 26). Наиболее популярные из этих конструкций имитируют способ декорирования, когда квадрат последовательно уменьшался до все меньших квадратов путем диагонального наложения досок по углам квадрата. Арки здесь многочисленны, как и в Ласте, но в некоторых из этих церквей также остаются примитивные притолоки, особенно в западном нартексе или в вестибюле, имеющемся практически в каждой из этих церквей. Некоторые из них имеют фризы старого аксумского типа, который, однако, стал заменяться миниатюрной декоративной аркадой.

Рис. 26. Потолочные рельефы выдолбленных в скале церквей, имеющие своим прототипом потолочные технологии деревянных крыш: слева – из Абреха-Атсбеха, Тыграй, справа – из Сокоты в Вааг, Валло

Среди многих, достойных внимания экземпляров этих поздних церквей три должны быть здесь упомянуты. Вукро-Марьям в районе Амба-Саннайт (юго-восток Адиграта) имеет очень высокий неф с притолоками и фризами и наиболее обширную из известных композицию потолочного рельефа (рис. 27); она была в деталях описана в 1939 году Мордини, доказавшим, что появилась она не позднее чем в начале XIV столетия.

Рис. 27. Потолочные рельефы выдолбленной в скале церкви Вукро-Марьям в Тыграй, вид снизу вверх (из Мордини)

Монастырская церковь Абба-Йоханни – наиболее впечатляющая купольная выемка высоко в скалах, расположенных на запад от Абби-Адди (Тембьен). Дэбрэ-Тсион, вырезанная в верхушке горы из красного песчаника в Геральте (север Макалле), имеет богато украшенные купола, покоящиеся на парусах и производящие впечатление византийского стиля. Имеется свидетельство, позволяющее датировать это сооружение началом XV столетия. Все эти постройки соответствуют стандартам выдолбленных в скале церквей и имеют впечатляющие размеры, достигая в интерьере высоты 9 м (30 футов).

Рис. 28. Монолитные алтари из выдолбленных в скале церквей: вверху — крипта Троицы, Лалибэла; справа — Волигэсо-Иисус, район Тембьен, Тыграй. Высота приблизительно 1,5 м

Многие из этих церквей имеют один или более монолитный алтарь, часто различающийся по форме. Как правило, их нельзя напрямую увидеть из-за недоступности святилища. Далее показан (рис. 28) экземпляр, который мне удалось зарисовать в заброшенной церкви в Тембьене. Для сравнения показан более ранний монолитный алтарь из Лалибэлы, явно скопированный с деревянного переносного прототипа.

Другие церкви – простые и необычные

В процессе описания значительных монументов эфиопской архитектуры я не уделил должного внимания более скромным деревенским церквям, в то время как последних подавляющее большинство и они в действительности составляют часть ландшафта Эфиопии (некоторое представление об их распределении дано на карте Дэбрэ-Дамо) (см. рис. 8).

Круглые церкви с коническими крышами встречаются повсеместно в Шоа, и в основном на христианском юге и западе, и, как и обыкновенные круглые хижины, могут быть сделаны из «плетня и обмазки» или же из камня. Большинство церквей этой формы или ее восьмигранной разновидности в наше время строятся даже на севере. Хотя и столь многочисленны в сегодняшней Эфиопии – по-видимому, эта популярность пришла к ним в последние несколько сотен лет, – круглые церкви не могут быть слишком раннего происхождения.

Типичная деревенская церковь в Тыграй и Эритрее, где древние традиции все еще живы, является прямоугольной и выстроенной исключительно из камня, с плоской крышей, сквозь которую часто возвышается верхушка святилища. Практически всегда на севере имеется набор из двух или трех каменных колокольчиков, или «фонолитов», подвешенных на деревянные рамки вблизи церкви.

Сопутствующий схематический план основания (рис. 29) показывает обыкновенное устройство современных эфиопских церквей. Круглые или прямоугольные, они утратили все следы древнего базиликального плана, несмотря на то что другие детали архаические. Макдас, обыкновенно квадратный и ничем не поддерживающийся, имеет алтарь плитку (табот) или несколько плиток, хранящихся в деревянном алтарном сундуке (манбара табот), эта часть церкви может быть доступна только для священнослужителей. Внутренняя галерея киддист используется причащающимися во время службы. Вторая внешняя галерея (если она есть) или любое другое имеющееся пространство, лежащее в западной части, будет отведено под кене мехлет – место, используемое дабтарами и доступное каждому. За исключением макдаса, святая святых, эти различные части церкви не всегда очень четко определены – в особенности в ранних базиликах. Сам я не слишком убежден в бытующей теории о том, что они отражают трехчастное деление иудейского храма.

Рис. 29. Современные планы прямоугольных и круглых церквей с изолированным святилищем: м = магдас (святая святых); к = киддист; км = кене мехлет

В более труднопроходимых регионах нагорий, особенно в Эритрее, Тыграй и Валло, можно увидеть много других церквей, не являющихся ни круглыми, ни продолговатыми. Они цепляются за скалы или кажутся вклинившимися в пещеры или расщелины среди каменных глыб. Существующие сооружения могут быть, а могут и не быть древними, хотя многие из этих мест вполне могли быть священными местами еще до прихода христианских времен. В некоторых из них внутреннее пространство может быть расширено за счет скального высечения, но их нельзя отнести к типу выдолбленных в скале церквей, и я не пытался показать их на археологической карте. Эти святилища посреди скал незначительные архитектурные памятники, но они достойны внимания за их неожиданные формы и часто за их удивительное местоположение среди гор и ущелий северных нагорий.

Глава 5

ЛИТЕРАТУРА

Как уже ясно из вышесказанного, ранние колонисты из Южной Аравии принесли с собой в Эфиопию не только семитский язык, чуждый для Африки, но также и Сабинскую, или Тимиаритскую, слоговую азбуку, подходящую для этого языка. И этот архаичный, но достаточно удобный алфавит, правда после соответствующих поправок и изменений, жив до сегодняшнего дня, как и три языка, произошедшие от геэз, или эфиопского. Этим и объясняется существование более чем 2000-летней абиссинской литературной традиции – феномен, нигде более в Африке не известный, поскольку все другие языки, и прежде всего египетские, вышли из употребления и забылись задолго до начала новой истории. Следует заметить, что Эфиопия к тому же, благодаря церкви, была еще и довольно грамотной страной.

И все же, несмотря на неподвластную времени ценность для абиссинцев древних письменных документов, эта традиция, к сожалению, прерывается. Из ранних письменных документов, представляющих не только исторический, но и некоторый литературный интерес, всего несколько датируются позже чем IV век и, пожалуй, нет ни одного позже IX века. Вряд ли найдется хоть один уцелевший документ за следующие 400 лет, будь то надпись на камне или рукопись на пергаменте. Некоторая литературная активность, должно быть, наблюдалась во время правления монархии Агау, но их гораздо более занимала архитектура.

Почти с полной уверенностью можно сказать, что самый древний известный манускрипт датируется XIII веком. Все документы написаны на пергаменте, на страницах размечены поля и столбцы, и текст на них процарапан булавкой тонкими линиями. Этими и другими особенностями они очень напоминают западные средневековые манускрипты. Многие из этих ранних книг написаны очень красивым почерком, а некоторые из Евангелий, датируемые XIV веком и далее, содержат иллюстрации, представляющие значительный интерес (см. главу 6). После этого, несмотря на перерыв во время тревожных событий XVI столетия, искусство эфиопских писцов и миниатюристов постоянно поддерживалось благодаря монастырям и королевскому двору. Каллиграфия была особенным предметом гордости абиссинского книжного искусства, достигнув своего второго пика совершенства (и наивысшего) в XVIII столетии, затем она пришла в упадок.

Предметом нашего интереса являются исключительно манускрипты. До конца XIX столетия печатные книги не были широко распространены. Но даже тогда произведенные массовым тиражом книги не смогли внушить того уважения, которым пользовались манускрипты, они до сих пор высоко ценимы и необходимы для священнослужителя. Иногда самые меньшие по размеру книги (особенно отрывки из псалмов) имеют кожаную папку для переноски или даже двойную папку, которая перекидывается через плечо странствующими священниками и дабтарами или монахами-пилигримами (рис. 30).

Рис. 30. Священный манускрипт отшельника с внутренним и внешним кожаным чехлом и плечевым ремнем. Если потянуть за узкий ремешок, книжка сама собой выскакивает. Общая длина – 20 см

Литературная проза абиссинцев в большей своей части состоит из писаний, переведенных с греческих или арабских источников, включая много работ, на Западе считающихся апокрифическими. Она также включает в себя множество агиографической литературы, прославляющей жизни и деяния местных святых, помимо тех, которые широко известны, а также определенное количество теологических трактатов. Снабжались этими религиозными текстами, многие из которых совершенно необходимы для литургического использования во всех абиссинских церквях, по большей части монастырские скриптории, в то время как светская литература, состоящая преимущественно из царских хроник, готовилась при дворе. В дополнение к прозаическим работам существует весьма популярный и более оригинальный жанр, относящийся скорее к духу поэзии. Здесь опять мы можем выделить две составляющие: религиозную – гимны и стихи, использующиеся для церковной службы, и светскую, включающую в себя песни военные и прославляющие великих людей.

Все эти книги написаны на местном языке геэз или переведены на этот язык. Он считался достойным средством для передачи всех литературных композиций, точно так же как продолжал быть языком церковной службы долгое время после того, как перестал быть полностью понятным. До XVII столетия не было даже хроники, составленной на амхарском языке, который постепенно становился наиболее распространенным. Именно по этой единственной причине не могло появиться ничего похожего на популярную литературу. Это стало возможным только в результате социальных изменений и введения печатной прессы в самые последние годы.

Ранние переводы с греческого

Великий ранний исследователь Людольф – первый, кто считал, что эфиопская версия Ветхого Завета была переведена с греческой Септуагинты. Более поздние исследователи подтвердили его правоту. Также принято считать, что Новый Завет тоже был взят из греческого варианта текста, а именно с текста, используемого сирийскими христианами в антиохийском патриархате, и, возможно, сверялся непосредственно с сирийским вариантом. Известно, что сирийские монофиситы прибыли в Эфиопию в качестве беженцев, спасающихся от византийского преследования в V и VI столетиях, среди них находились и девять святых, сыгравших значительную роль в деле сплочения и распространения абиссинского христианства. В составе этих эмигрантов вполне могли находиться ученые люди, посвятившие себя величайшей работе перевода священных писаний. И Ветхий и Новый Заветы были значительно позднее пересмотрены и исправлены, под влиянием христианского арабского текста, принятого коптской церковью, которой абиссинская церковь всегда выражала свою преданность.

Некоторые другие писания, полученные абиссинцами из греческих источников, всегда считались подлинными в Эфиопии, однако, как на Западе, их отвергают как неканонические. Ими являются: Книга Юбилеев, Апокалипсис Ездры, Вознесение Исайи и Книга Еноха (для большинства из которых эфиопский текст – единственный известный из уцелевших). В дополнение к этим имеются жития отцов-пустынников, святого Антония и святого Павла-отшельника, есть также и Правила святого Пахомия – фундаментальный для эфиопского монашества трактат. Среди теологических работ важным является Керлос (святой Кирилл); кроме фрагментов из собственных писаний святых он содержит цитаты из других греческих отцов церкви. Эта работа – полемическая, поддерживающая монофизитские взгляды против ошибок несторианства. Другая книга – Физиологус, переведенная в этот ранний период, – знаменитая работа по естественной истории, призванная скорее наставлять, чем обучать, в ней почти каждое растение или животное становится символом, а каждая история – моралью.

На протяжении пяти или шести столетий, следующих за эрой греческо-эфиопских переводов, абиссинцы, несмотря на политические волнения, продолжали поддерживать, хотя и с перерывами, контакты с их материнской церковью в Египте. Так как в это время коптская литература находилась в периоде своего расцвета, можно было бы полагать, что имеются эфиопские переводы непосредственно с коптского, но доказательств существования хотя бы одного такого текста нет. Факт, что эфиопская литература – хотя полного разрыва с традициями и не наблюдалось – находилась в состоянии стагнации, и как раз в тот период, когда коптская литературная активность была наиболее плодотворной. Когда же, после сотен лет, абиссинцы наконец подготовились вобрать в себя все новые творения их литературы, коптский язык заменили арабским – языком египетских христиан – и все писания стали доступны в арабских вариантах.

Расцвет эфиопской литературы: XIV и XV века

Великое литературное возрождение началось в XIV и продолжилось в XV столетии, благодаря поощрению со стороны двух выдающихся монархов: Амдэ-Цыйона I (1314–1344) и Зара-Якоба (1434–1468). Появилось много новых эфиопских переводов с христианских арабских версий текстов, бывших в употреблении у коптской церкви, а также и несколько оригинальных работ. Этот значительный литературный всплеск включал в себя как прозу, так и поэзию. Среди трудов более ранней литературы следует отметить впечатляющее преобладание религиозных работ, особенно жизней и деяний апостолов, святых и мучеников. Сенодос – книга из канона коптской церкви – также выпущен в это время.

Наиболее значительным из всего был великий Corpus праведных знаний, известный как Синаксариум (сенкесар), – календарь святых с текстами для чтения в церквях на каждый день года. Он обычно имел четыре огромных тома-манускрипта, каждый из которых посвящен трем месяцам года. Хотя это и был первоначально коптский Синаксариум, книга претерпела постепенную «акклиматизацию» в абиссинских скрипториях, они все больше и больше обогащали его житиями и деяниями местных святых, вносили многочисленные примечания к праздникам, специфичным для абиссинской церкви. Книга впервые появилась в своей эфиопской версии ближе к концу XIV столетия; она стала чрезвычайно популярной и стимулировала написание различных книг, посвященных местным святым в следующем столетии.

Примером явно оригинальной композиции позднего XIV столетия мы можем назвать «Книгу чудес неба и земли», показывающую практику религиозного мистицизма, небезызвестного в Абиссинии, хотя, вне всякого сомнения, замыкающегося в пределах немногих редких illuminati. Эта выдающаяся работа описывает откровения ангела, сообщенные автору – монаху Йесхаку (Исаак). Он был подготовлен к этой работе такими пассажами из Писания, как 2-е послание Коринфянам 12, 1–4. Мечтания Йесхаку выражаются в сложном и загадочном символизме, доступном для понимания только посвященным. В отрывке, цитируемом Черулли, мы читаем о «белых птицах – всех женского пола и оплодотворенных солнцем, которые погружаются в глубины океана и там дают жизнь первоначально своему собственному потомству, затем различному числу жемчужин и, наконец, единственной жемчужине невиданной красоты». (Символ жемчужины весьма популярен в восточно-христианской литературе, взявшей его из Физиологуса, но мистическое значение жемчужины в абиссинской трактовке перенесено со Спасителя на Деву Марию.)

Некоторые религиозные работы, включая «Книгу Света» и «Книгу Рождения», приписываются выдающемуся монарху, самому Зара-Якобу, хотя кажется более правдоподобным то, что эти книги написаны священнослужителями двора под царским руководством. Эти книги, полные увещеваний и страшных предостережений, предназначались для усиления авторитета суверена и борьбы с имевшейся в то время тенденцией к ереси и языческим практикам. Они таким образом демонстрируют личное вмешательство царя в церковные дела и интересы. Помимо этого они любопытны как труды, принадлежащие к сравнительно небольшому классу религиозной прозы исконно абиссинского происхождения.

Агиография XV века

В XV столетии впервые увидел свет огромный пласт агиографической литературы, как оригинальной, так и переводной. Некоторые из этих работ, хотя и вдохновленные, без сомнения, действительным почтением к великим местным и заимствованным святым государства, также отражали происходившие конфликты между монастырями и двором или между одним большим монастырским центром и другим. Это было неизбежным потому, что монарх, двор которого перемещался с места на место и который имел приставленного к нему иностранца Абуну, не испытывал особой симпатии к крупным монастырям, так как именно последние были единственными постоянными центрами образования и искусства в стране и настоящим домом эфиопской ортодоксии.

Еще более усложняло дело то, что отдельные императоры не отказывали себе в нарушении некоторых норм, например были замечены в полигамии или в таких публичных проступках, как симония, или вымогательство. Монахи иногда яростно и бесстрашно атаковали подобное поведение. Так, например, Филипп, третий настоятель Дэбрэ-Либанос, осудил неправедные поступки царя Амдэ-Цыйона в словах громкой инвективы. Эти высказывания сохранены и надлежащим образом повторены в Деяниях святого настоятеля, написанных около 1425 года; таким образом он снискал себе местную репутацию святости, в которую его смелые атаки на императора внесли свой весомый вклад. Но монахи Дэбрэ-Либанос считали неправильным то, что слава Филиппа может затмить собой славу основателя монастыря. В соответствии с этим Жизнь и Деяния Текле-Хайманота были составлены позднее. Разные их версии различаются достаточно значительно, так как многочисленные редакторы и копиисты, не раздумывая особенно, добавляли новые чудеса и легенды в изначальный текст, некоторые из них полностью брались из Деяний других святых – чего только не сделаешь, чтобы возвеличить память о своем основателе и небесном заступнике. Эти работы, по-видимому, сочетают в себе жизни двух святых, имеющих одно и то же имя – с одной стороны, раннего аскета, часто изображаемого в произведениях эфиопского искусства, и с другой – важного исторического деятеля, ставшего первым настоятелем Дэбрэ-Либанос около 1260 года.

Растущая популярность деяний Текле-Хайманота встревожила монахов северных монастырей, основанных в значительно более ранние времена самими девятью святыми. Таким образом были составлены биографии этих полулегендарных основателей и, как это полагается, улучшены переписывающими друг у друга писцами, становясь творениями чистой (если не сказать нелепой) фантазии, содержащими в себе лишь далекое эхо древней истины. Они включают в себя жизни Абба-Либанос, Абба-Тарима, Абба-Панталеоне и За-Микаэль Арагави, основателя Дэбрэ-Дамо.

Шоа, в свою очередь, не собирался пребывать в тени северных монастырей, и в позднем XV столетии были составлены вымышленные Жития шоанских святых, предшественников Текле-Хайманота. Один из них – Йоханнес Мисракави (Иоанн Восточный), апостол Менза – исторической области Северного Шоа, другой – Абуна Табра Манфас Киддус («Слуга Святого Духа»), основатель монастыря в Зуквале, и до сих пор существующего в виде маленького монастырского поселения, на краю кратера Зуквалы – вулканической горы, видимой из современной Аддис-Абебы. Он традиционно считался основанным в древности и на протяжении столетий являлся форпостом христианства на тогдашних южных границах царства. Его легендарного основателя – отшельника египетской пустыни – чудесно перенесли вместе со львами и леопардами, его друзьями, на землю Абиссинии. Здесь он окончательно прижился в качестве местного святого, а его имя сократили до популярного Або (образ святого). Легко узнаваемый из-за неизменного присутствия его зверей-компаньонов, постоянно появляется в живописи абиссинских церквей позднего периода, причем почти всегда в сопровождении Текле-Хайманота.

Другим иностранным святым, нашедшим в конце концов новый дом и огромную и по сей день не убывающую популярность в Эфиопии, был святой Георгий. Его Деяния, Чудеса и Восхваления получены от греков и через арабские христианские версии ближе к концу XV столетия переведены на эфиопский. В произведениях искусства он изображается часто неподалеку от упомянутых выше святых, сидящим верхом на белом коне и разящим пикой дракона (рис. 33).

Из всех этих книг, посвященных жизни и чудесам святых, ни одна не является столь характерной для страны и ни одна не иллюстрирует лучше эфиопский гений в восприятии и преобразовании чужеземных новшеств, чем Таамра-Марьям – Чудеса Девы Марии. Черулли, который детально исследовал эту очаровательную работу, прослеживает ее корни в средневековой Европе, где собрания этих чудес составлялись начиная с середины XII столетия и далее такими авторами, как Уильям Измальзбери и Готье де Коинчи. Они были основаны на легендах и чудесах, связанных с некоторыми величайшими европейскими центрами паломничества, как Рим, Толедо, Сантьяго-де-Компостела, Лаон, Шартр, Рокамадур, гора Сент-Мишель. Книга Чудес впервые появилась во Франции и англо-норманнском королевстве, но со временем были сделаны ее переводы практически на каждый европейский разговорный язык, даже в столь далеком уголке, как Исландия. Новые издания, как в стихах, так и в прозе, расширенные и дополненные, в соответствии с местной изобретательностью и местным вкусом, стали, не переставая, появляться вплоть до XIV столетия и продолжали далее вдохновлять поэтов и художников.

С нашей точки зрения, решающим поворотным пунктом в этой литературной саге был перевод Чудес (где-то в XII столетии, предположительно с французской версии текста) на арабский. Этот перевод проник через Палестину в Сирию и к коптам в Египет, собирая все время по дороге новый материал. Потом эту уже разношерстную коллекцию текстов перевели на эфиопский и к самому концу XIV столетия, вне всякого сомнения, она претерпела новые добавления, основанные на реальных местных событиях. Эфиопские версии обычно включают в себя «канон» из 33 официально признаваемых чудес вместе с меняющимся числом – вплоть аж до 283 – дополнительных, родившихся на плодородной почве фантазий следующих друг за другом редакторов.

Начиная с XV столетия и далее Чудеса регулярно читаются в церквях во все многочисленные праздничные дни, посвященные Деве Марии. В доверчивых глазах христианского сообщества они стали считаться равными по значимости и подлинности с самим Евангелием. Многие копии этой книги включают в себя предварительную главу «Завета милосердия», вдохновленную апокрифическими повествованиями Псевдо-Мелито. Она хорошо сюда подходит, так как размышления, следующие за этими Чудесами, непостижимы для разума, если только он не утвержден в непререкаемой вере в «Завет», в котором Христос обещал своей матери: «Каждая душа, воззвавшая к имени Твоему, да не будет осрамлена, и да найдет милосердие и утешение, помощь и уверенность». Дева Мария, следовательно, стала считаться главной среди небесных защитников всех грешных душ. Влияние этой веры видно из эфиопского предопределения судьбы добрых и злых душ, записанных Уолкером в Абиссинцах дома:

«Когда человек умирает, Михаил подхватывает его за правую руку, а дьявол за левую, и так они поднимаются на небеса. Там эти двое спорят перед Господом, как на судебном процессе, и дьявол вскрикнет: «Эта душа моя! Она постоянно совершала грех и зло!» А Михаил отвечает: «Она не твоя, а моя!» – и вместе с Марией воскликнет: «Принеси же весы! Давай взвесим душу!» Возможно, человек ел и пил месяцами с табала и тадика Михаили во славу его или нищий протягивал ему свою руку для милостыни, говоря: «Ради Девы Марии!» А мертвец давал ему серебро. И они могут положить душу на весы, взвешивая ее, и, если хотя бы тень Марии упадет на душу, она будет столь же тяжелой, сколь золото, и чаша опустится. И дьявол удалится, выпуская душу, и она войдет в Ганнат, который есть рай. Но душа того, который делал зло на земле, направляется вместе с дьяволом, который, разжевав ее, бросает в огонь Гахханаб, где забавляется с ней – погружая ее то в огонь, то в ледяную воду, заставляя таким образом ее кожу сжиматься, или заточая ее в совершенной темноте. Ибо останется в памяти тот, кто подает милостыню заключенным и бедным у церковных врат, благоговея и трепеща перед святыней. Ибо скажет он: «Да защитит святыня мою душу, и да исцелит ее, и да не сделает ее как у тех».

Царские хроники и исторические описания

Очевидно, светской литературой XIV и XV столетий являются истории царей Загве, из династии хотя и не ведущей свое происхождение от Соломона и не являющейся семитской, но все же весьма почитаемой эфиопами. Последний из этих царей отрекся от власти или был смещен около 1270 года, но хроники их правлений представляют собой сочинения или же редакции XV столетия. По большей своей части они агиографичны, перенасыщены чудесами, легко переходящими с одного жизнеописания в другое, хотя знаменитый Лалибэла, основатель выдолбленных в скале церквей, захватывает львиную долю.

Начиная с XIV столетия и далее было сохранено множество правдоподобных царских хроник – основных источников всей последующей эфиопской истории. Их литературная и историческая ценность весьма различна. Многие из них записывают только сухую и сжатую цепь событий с постоянными повторениями имеющихся в наличии литературных форм и чрезмерным использованием цитат из Священного Писания. Другие, однако, особенно «Хроника войн Амдэ-Цыйона Первого», заслуживают похвалу исследователей как живые и яркие документы.

Один исторический трактат, или скорее исторический роман, переведенный с арабского в первой четверти XIV столетия, имел экстраординарное значение для всех последующих веков эфиопской истории. Это был Кебра Нагаст, или Слава царей, в котором мы находим рассказ о визите царицы Савской к Соломону, рождении Менелика, их сына, и его последующем визите в Иерусалим, завершившемся похищением Ковчега завета и возвращением вместе с ним в Аксум. Это не было первым появлением в Эфиопии легенды о царице Савской, она должна быть известной абиссинцам на протяжении столетий, но в этом виде история обрела своего рода литературный авторитет и получила детальное историческое описание. С этого времени и впредь уже не было необходимости в подчеркивании семитского происхождения каждого правителя Эфиопии. История, изложенная в Кебра Нагаст, стала национальной сагой всей страны, в которую каждый из ее граждан безоговорочно верит.

Поэзия и песни

В области стиха, как светского, так и религиозного, исследователи нашли свидетельство более мощных и оригинальных форм эстетического выражения. Например, некоторые гимны XIV столетия представляют темы Страстей Господних и истории христианских мучеников, часто в форме куплета или диалога, все еще свободной от стереотипных условностей, связавших более позднюю абиссинскую поэзию. Особенный интерес представляют некоторые стихи, посвященные резне христиан Наджрана, происшедшей в 523 году, – событию большой исторической важности, повлекшему за собой захват Йемена абиссинцами. Восемь столетий спустя этот трагический, но славный эпизод все еще вдохновлял воображение христианского поэта.

Более популярным и, пожалуй, более спонтанным литературным жанром, рождение которого также можно отнести к XIV столетию, являлась военная песня, или шилалло, несомненно исполнявшаяся солдатами во время сражения в честь их боевого начальника в героические времена абиссинской истории. Очевидно, что подобные песни сочинялись не профессиональными literati, а поэтами из народа или же менестрелями, которые тогда, так же как и сейчас, сопровождали свою песню звучанием однострунной скрипки, или масенко. Языком этой песни является не геэз, остававшийся обязательным для всей классической литературы, а народный разговорный язык, такой, как амхарский. Военная песня была популярной на протяжении столетий и на самом деле сохранилась до наших времен в форме песни молодых воинов, исполняемой во время маскаля или других праздников. Среди ранних песен, дошедших до нас, достойным внимания является замечательный панегирик, адресованный царю Исааку (1414–1429), справедливо отмеченный Черулли (его итальянский перевод приведен в Storia délia letteratura etiopica) как драгоценный камень эфиопской поэзии.

Позднее, в XV столетии, во время правления Искиндера, или Александра (1478–1494), впервые появилась другая поэтическая форма – кене, по крайней мере в записанном виде. Многие из этих стихов имеют религиозный характер, но, в отличие от обыкновенных гимнов, кене – сложная форма стиха, намеренно скрытая, с жесткой метрической структурой и детально проработанным эпиграмматическим составом. Левин (в работе Воск и золото) пишет: «Более всего эфиопская поэзия восхищает достижением максимума смысла при минимальном количестве слов… Чем более изобретательно компактна и загадочна конструкция стиха, тем больше удовольствия получают поэт и его аудитория».

Кене может варьировать в длине от двух до одиннадцати строк, существует в нескольких признаваемых разновидностях. Наиболее интересный из них, однако сложный для интерпретации, так называемый вариант «Воск и золото», или саменна варк. Это определение взято у традиционного метода литья, которым пользуются абиссинские золотых дел мастера. Так же как драгоценный металл заменяет воск в этой технологии литья, так и поэзия «Воск и золото» представляет два параллельных смысла или, скорее, один, заключающийся во втором. Одно значение внешнее и очевидное – «воск»; другое, более важное, внутреннее и скрытое – «золото». Этот «двойной» образ достигается извлечением максимума из двусмысленности языка, использованием игры слов и завуалированных аллюзий. Сама природа этих стихов делает невозможным их перевод. Даже в самой Эфиопии только посвященные могут по достоинству оценить кене, а иногда и никто, кроме самого автора, не в силах до конца насладиться написанным.

Изначально все эти стихи были написаны на геэз и предназначались для религиозного использования; положенные на музыку, они пелись в церквях во время завершения службы. Но позже в связи со все более возрастающей популярностью они были приспособлены для светской жизни – один кене может быть использован для тайной критики царя и передаваем из уст в уста, другой, изложенный фразами Писания, может скрывать в себе любовную записку. В современные времена амхарский язык доказал свою идеальную приспособленность к этому типу эзотерической поэзии. Он на самом деле стал чрезвычайно популярным среди амхарцев и остается таким и по сей день: возможно, он окажется наиболее характерным проявлением эфиопского литературного гения. До сих пор существуют школы кене при монастырях в Годжаме и других местах.

XVI век и далее

Основная литература, необходимая для церковных нужд Эфиопии, имелась уже к концу XV столетия. Но страшные потрясения XVI века (см. главу 2) принесли с собой совершенно новые реалии, при них увидела свет новая литература. Старая вера в то, что войны с мусульманами и последовавшее вплотную за ними нашествие галла привели к полному окончанию какой бы то ни было культурной активности, оказалась совершенно несостоятельной. Эти события конечно же принесли с собой всеобщую разруху и анархию, обнищание, голод и преждевременную смерть. Тем не менее в самой этой гуще общенародного и личного несчастья нашлись образованные люди, сделавшие новые переводы с арабского и даже с латинского; и богословы тоже не прекращали работ, защищающих от нападок их христианскую веру. В это же самое время велись тщательные записи всех беспрецедентных событий, причем не только самими абиссинцами, чье существование как независимой нации было под угрозой, но и со стороны противника – мусульманскими летописцами.

Один из самых значительных персонажей в абиссинской истории литературы – некий Салик, араб неизвестного происхождения, поселившийся в Эфиопии при правлении Лебна-Денгхели – царя, принявшего в 1520 году португальское посольство. Салик перешел в христианскую веру и стал монахом под именем Ембаком (Хабаккук) и в конце концов возвысился до настоятеля великого монастыря Дэбрэ-Либанос. Это сделало его етчегхе, то есть главой всех монастырей, – положение, которое не занимал ни один иностранец, до него и впоследствии. Ембаком, ставший знаменитым за свою ученость и религиозное рвение, поскольку сам являлся мусульманином, написал апологетическую работу Анкаса Амин (Врата Веры). В ней он анализирует отрывки из Корана, чтобы продемонстрировать всеобщую притягательность Евангелия по сравнению с ограниченным призывом учения Мухаммеда. Также он защищал христианскую концепцию Троицы, вопреки утверждению мусульман (используемому тогда в качестве антихристианской пропаганды), что она равносильна политеизму; также он представляет продуманную защиту религиозных картин и изображений, запрещенных исламом. Ембаком также переводил книжки с арабского языка, включая широко распространенную легенду буддийского происхождения из Индии Баралан и Ееасеф.

Среди других религиозных работ беспокойного XVI столетия можно упомянуть Хайманота Абау (Вера отцов), содержащую отрывки из Афанасия, Кирилла, Амвросия и других отцов церкви: она заменила старого Керлоса (святого Кирилла) и с тех пор была в большом почете. Определенный исторический интерес представляет Метсехафа Кедар (Книга нечистоты), наказывавшая отступников, возвращающихся в христианское стадо. А таких было множество, ибо во время войн с мусульманами для абиссинских христиан переход в ислам – часто единственная альтернатива мученичеству. Также появилась в обращении новая агиографическая работа Деяния святого Себастьяна, очевидно переведенная непосредственно с латинской версии. Присутствие католиков имело ограниченное воздействие на литературу. Приблизительно в середине этого столетия царь Галавдевос, или Клавдиус, для обращения которого в свою веру иезуиты сделали все, что было в их силах, написал свою хорошо известную книгу «Исповедание веры», примечательное изложение эфиопской точки зрения на религию.