Инкассатор: До седьмого колена

* * *

Юрий тряхнул головой, приходя в себя после двойного столкновения. В голове шумело, во рту ощущался неприятный медный привкус, но, как ни странно, он остался цел и невредим, потому что в последний момент успел упереться скованными руками в спинку переднего сиденья.

Он осмотрелся, пытаясь оценить ситуацию. Оперативник, ехавший рядом с ним на заднем сиденье, также не пострадал и, похоже, сумел сориентироваться в обстановке быстрее Юрия. Он возился, пытаясь открыть заклинившую дверь – дергал ручку, толкал плечом, но все без толку. Филатов посмотрел на водителя и увидел, что тот лежит, навалившись грудью на рулевое колесо и уронив на него голову. На лбу у него была кровь, по щеке тоже текла красная струйка, но Юрия это не очень взволновало: погибнуть при такой аварии можно было только при очень уж несчастливом стечении обстоятельств, так что водитель скорее всего просто потерял сознание, ударившись головой.

Зато Одинцов, черт бы его подрал, не пострадал ни капельки, хотя белый «Лексус» въехал в борт «Волги» именно с его стороны. Он толчком распахнул дверь машины, спустил на асфальт одну ногу, а потом спохватился и оглянулся назад. Лицо у него было злое, на лбу наливалась сливовым багрянцем изрядная шишка.

– Целы? – отрывисто спросил он. – Витя, присмотри за ним и позвони нашим, чтобы прислали машину. А я... Ах ты сволочь! – внезапно перебил он сам себя, глядя в заднее окно. – Ну, я тебя! А ну стой!

Юрий резко обернулся и успел заметить, как из протаранившего их грузового микроавтобуса выскользнула и бросилась наутек красивая, хорошо одетая женщина, в которой он с удивлением, близким к настоящему шоку, узнал Марину Медведеву. Он действительно был потрясен, поскольку ожидал чего угодно, но только не такого поворота событий. Вероятность того, что эта холеная, избалованная дамочка, которая к тому же в данный момент должна была находиться за границей, случайно оказалась за рулем старого грузового сундука, протаранившего милицейскую «Волгу», приближалась к нулю. Юрий не сомневался, что столкновение было преднамеренным; он не мог понять одного: зачем? Неужели она пыталась прикончить его таким ненадежным способом? Неужели она так испугалась того, что он мог рассказать ментам, что отважилась сама, без посторонней помощи, устроить это шумное и, главное, бесполезное безобразие? Или она всерьез полагала, что достаточно посильнее ударить «Волгу» в багажник, чтобы все, кто в ней сидит, погибли? Если так, то у госпожи Медведевой явно были не все дома.

Одинцов выскочил из машины и, оттолкнув с дороги владельца «Лексуса», который лез к нему выяснять отношения, бросился за Мариной. На бегу он слегка прихрамывал, но бежал все равно легко и быстро – чертов мент был в прекрасной спортивной форме, и можно было не сомневаться, что погоня будет недолгой. «Так тебе и надо, дура», – сердито подумал Юрий и мысленно поморщился: уж кем-кем, а дурой Марина Медведева точно не была, и совершенный ею странный поступок никак не вписывался в рамки их со Светловым версии.

Проводив быстро затерявшегося в толпе майора взглядом, Юрий решил временно выбросить Марину Медведеву из головы. В данный момент у него было навалом других, более насущных проблем, решение которых требовало полной сосредоточенности. Его сосед по сиденью все еще возился с дверцей, которая упорно не желала открываться. С момента столкновения прошло, наверное, меньше минуты; опер, конечно же, слышал, что сказал ему Одинцов, да и выходить из машины ему было, по большому счету, незачем, просто он еще не совсем пришел в себя и действовал, надо полагать, по инерции. Юрий знал, что слабонервных среди оперативников московского угрозыска практически нет, и понимал, что сидящий рядом с ним опер буквально через пару секунд окончательно очухается и начнет действовать осмысленно. Этого нельзя было допустить; еще раз порадовавшись более чем странной оплошности Одинцова, который велел сковать ему руки не за спиной, что было бы вполне логично, а спереди, Юрий окликнул соседа и, когда тот обернулся, схватил его скованными руками за рубашку на груди, резко рванул на себя и ударил головой в середину лица. Он постарался вложить в этот удар все силы, потому что от него зависело многое, а позиция была крайне неудобной. Удар получился на славу: оперативник с залитым брызнувшей из сломанного носа кровью лицом откинулся на спинку сиденья, криво завалился в угол и затих, не подавая признаков жизни. Глядя на него, Юрий остро пожалел о том, что это не Одинцов.

Кожаный чехольчик с ключами висел у мента на поясе. Не тратя времени на возню с застежкой, Юрий отодрал его с мясом, вытряхнул оттуда связку ключей, отыскал среди них трубчатый ключик от наручников и снял браслеты. На все ушло секунд двадцать; он еще успел после недолгих колебаний завладеть пистолетом оперативника Вити и даже засунуть его в карман, прежде чем через открытую переднюю дверь в салон просунулась широкая, красная физиономия со стрижкой ежиком и с выражением хмурой озабоченности. Это был водитель «Лексуса».

– Ни хрена себе; – сказал он, оглядев салон. – А вам, пацаны, крепко досталось. Нет, ты понял, а? Баба за рулем – что может быть хуже? И главное, убежала, как будто ее не найдут... Вот сука!

– Это она, наверное, с перепугу, – сказал Юрий, спокойно открывая дверь и выходя из машины.

– Все бабы – дуры, – сказал владелец «Лексуса». Он был высокий, с жирным лицом, большим, горделиво выпяченным брюхом и тонкими ногами, торчавшими из просторных, ниже колена, шортов. На шее у него сверкала и мягко переливалась толстая золотая цепь, запястье левой руки охватывал ремешок, на котором болталась сумочка с документами.

Юрий пробормотал что-то сочувственное, и, как только водитель «Лексуса» отвлекся от него, сосредоточившись на своей разбитой фаре и треснувшем бампере, боком вдвинулся в уже успевшую собраться вокруг места аварии небольшую толпу, протолкался через нее и быстрым шагом двинулся в сторону, противоположную той, куда убежали Марина Медведева и Одинцов.

* * *

Оставив жену на даче присматривать за дочерью и наводить порядок на разгромленной доблестным столичным ОМОНом веранде, главный редактор еженедельника «Московский полдень» Дмитрий Светлов оседлал свой видавший виды «Опель» и помчался в Москву со всей скоростью, на какую была способна машина. По дороге он, рискуя жизнью, сделал не менее дюжины телефонных звонков, не давших никакого положительного результата, если не считать парочки довольно расплывчатых обещаний посмотреть, что тут можно придумать.

Одинцову он так и не дозвонился – его телефон все время был занят, из чего следовало, что майор попросту не хочет отвечать на звонки господина главного редактора. Это нисколько не удивило Дмитрия; он уже давно отвык удивляться чему бы то ни было, коль скоро речь заходила о Филатове, но поведение Одинцова, который откровенно от него прятался, Светлов счел, мягко говоря, некрасивым и сделал в памяти глубокую зарубку по этому поводу.

Он звонил бы и дальше, но тут в его мобильнике села батарейка, и Дмитрию ничего не оставалось, как убрать телефон и сосредоточиться на управлении автомобилем. Въехав в город, он оказался в очень неприятном положении человека, который всю дорогу спешил куда-то, боясь опоздать, а когда добрался до места, вдруг обнаружил, что понятия не имеет, куда он, собственно, торопился. Куда увезли Филатова, он не знал, идти ему было некуда и обращаться не к кому; звонки на Петровку, по отделениям милиции и даже на Лубянку ничего не дали, как будто Юрия увез не ОМОН, а какая-то банда похитителей людей. Дмитрий просто не знал, что еще можно предпринять. Он мог, конечно, попытаться лично встретиться с людьми, которых все утро доставал по телефону, но было ясно, что это ничего не даст: тон телефонных бесед не располагал к личной встрече, Светлов понимал, что излишняя настойчивость тут приведет лишь к тому, что перед ним будут захлопывать двери. В то же время просто махнуть на все рукой и предоставить событиям идти своим чередом Дмитрий не мог: когда-то Филатов, которого об этом никто не просил, спас ему жизнь, и Светлов полагал, что этот долг не из тех, с которыми можно расплатиться словами и мелкими услугами, не говоря уже о деньгах.

Поскольку план дальнейших действий никак не желал вырисовываться, Дмитрий отправился в редакцию, собрал по телефону лучших своих репортеров и провел короткое совещание, в ходе которого распорядился отменить все текущие дела и сосредоточиться на поисках Филатова. Он рассуждал просто: кто-то из дежурных милиционеров солгал ему по телефону, не захотев признаваться, что в лежащем у него на столе списке задержанных значится имя Юрия Филатова. Лгать по телефону легко и просто, поскольку в качестве последнего средства у лжеца всегда имеется в запасе возможность бросить трубку. Вот пускай теперь попробуют обвести вокруг пальца его репортеров – людей бывалых, опытных, начисто лишенных стеснительности, ничего не боящихся, умеющих задавать правильные вопросы и обладающих отменным чутьем на ложь! Пусть попробуют солгать им в глаза, в объективы камер, в услужливо подставленные микрофоны, и солгать так, чтобы им поверили!

Коллектив принял поставленную шефом задачу близко к сердцу – Филатова здесь знали, помнили и любили. Из сейфа была извлечена подробная карта Москвы, кто-то приволок полный список отделений милиции, и в течение четверти часа каждый получил свой «огород», который ему следовало оперативно окучить. Разослав людей, Дмитрий подвинул поближе к себе телефон, поставил мобильник на подзарядку, включил компьютер и, почесав в затылке, приступил к подробному, высокохудожественному и предельно колкому описанию штурма собственной дачи. Сие творение, если понадобится, Дмитрий предполагал направить прокурору Москвы с одновременным опубликованием его в газете. Это был последний, отчаянный и очень рискованный шаг (нельзя принародно швыряться калом во власть имущих!), но Дмитрий хотел заранее подготовиться к самому скверному исходу, чтобы, когда придет время, врезать по Петровке со всех сторон.

После второго абзаца он поймал себя на том, что все больше увлекается составлением своей кляузы. Будучи главным редактором, он редко имел возможность заняться чисто журналистской работой, редко получал шанс мастерски, как он умел, дать кому-нибудь по соплям, и теперь, когда такой шанс ему представился, от души наслаждался процессом, испытывая, правда, некоторую неловкость из-за этого своего наслаждения. Впрочем, так бывало почти всегда: работа доставляла ему удовольствие, а писать, как правило, приходилось о вещах, в которых не было ничего хорошего.

В разгар творческого процесса дверь кабинета отворилась, как всегда без стука, и в щель из коридора просунулась лохматая голова одного из верстальщиков.

– Доброе утро, шеф, – прогудел он, поблескивая очками.

Светлов посмотрел на часы. Было начало первого, но для верстальщиков, которые работали в основном по ночам, это была несусветная рань.

– Привет, – отрывисто бросил он, перечитывая последнюю строчку, чтобы, отвлекшись, не сбиться с мысли и не потерять набранный темп. – Что у тебя?

– У меня дамочка, – ответил верстальщик. – Упакованная. Ищет главного редактора. Наверное, права качать явилась. Я сказал, что узнаю, на месте ли вы. Может, вы запретесь, а я ее тихонечко налажу куда подальше?

– Было бы неплохо, – задумчиво сказал Светлов, очень не любивший дамочек, время от времени приходивших в редакцию качать права.

Заняв после покойного Мирона пост главного редактора, Дмитрий долго и упорно боролся за то, чтобы на страницах газеты не было не только откровенной лжи, но и непроверенной информации. Это дало парадоксальный результат: количество желающих не оставить от редакции камня на камне не только не уменьшилось, но и, наоборот, резко возросло. Поразмыслив, Дмитрий понял, в чем секрет: опровергнуть откровенную ложь ничего не стоит, поэтому от нее частенько просто отмахиваются, как от назойливой мухи. А когда кто-то во всеуслышание произносит правду, которая тебе не по нутру, поневоле возникает острое, труднопреодолимое желание поскорее заткнуть правдолюбцу рот. И хотя любители доказывать, что черное – это белое, и наоборот, являлись в редакцию едва ли не каждый день, и притом не по одному разу, полюбить эту часть своей профессии Дмитрий Светлов так и не сумел. А если уж говорить начистоту, положа руку на сердце, то он не особенно к этому стремился, ибо не без оснований подозревал, что, полюбив склоки, незаметно для себя станет совсем другим человеком таким, от которого в ужасе сбежит любимая жена и которого тот же Филатов будет старательно обходить стороной, чтобы сгоряча не замарать рук о его физиономию.

Поэтому, а еще потому, что работа над статьей была в самом разгаре, известие о том, что его разыскивает какая-то упакованная дамочка, по виду – любительница качать права, не вызвало в душе господина главного редактора ни малейшего энтузиазма. Он совсем уже было решил принять предложение верстальщика и запереться в кабинете, чтобы тихонечко пересидеть ненужный и неприятный ему визит, как это частенько делал покойный Мирон, но тут его осенило, что упакованная дамочка может оказаться крупным рекламодателем. Если бы Дмитрий, возглавляющий газету, вечно балансирующую на краю финансовой пропасти, упустил рекламодателя, Мирон, создатель газеты, непременно поднялся бы из гроба и преследовал бы его до конца жизни. Впрочем, это было бы излишне: трепетное отношение к рекламодателям давно вошло у Дмитрия в плоть и кровь, ибо он был не только главным редактором, но и директором «Московского полудня», а следовательно, размеры получаемых журналистами гонораров также зависели от него.

Поэтому он тяжело вздохнул, оторвал взгляд от курсора, мерцавшего на экране после слова «произвол», и спросил у верстальщика:

– А чего ей надо, она не сказала?

– Тебя ей надо, – ответил верстальщик, который знал Дмитрия сто лет и потому в разговорах с ним постоянно сбивался с официального «вы» на дружеское «ты». – Персонально. Так и сказала.

– На взводе?

– Да нет, вроде спокойная. Даже вежливая.

– Даже так? Так может, она рекламу принесла?

– Я ей показал дверь рекламного отдела, – отрицательно покачал косматой головой верстальщик, – а она ни в какую. «Мне, – говорит, – нужен господин Светлов».

– Именно Светлов? – уточнил Дмитрий. – Не главный редактор?

– А разве это не одно и то же? – удивился верстальщик.

Некоторое время они, моргая, тупо смотрели друг на друга. Дмитрий попытался понять, что побудило его задать такой, мягко говоря, странный вопрос, не понял, мысленно махнул на это рукой и сказал:

– Извини, что-то я не то несу. Заработался. Денек у меня сегодня, понимаешь...

– Да, я слышал, – кивнул верстальщик. – Ничего, шеф, не бери в голову, Юрка выкрутится. Он мужик крутой, выдюжит. Хотя, с другой стороны... Говорят, до поры кувшин воду носит...

– Типун тебе на язык, – сказал Дмитрий. – Лучше позови эту свою дамочку, придется на ней сосредоточиться. Может, тогда она скорее уйдет.

– Ага, – согласился верстальщик. – А то, помнишь, Мирон однажды от какого-то графомана в сортире спрятался, мы сказали, что его нет, а тот: я, мол, подожду, мне спешить некуда.

Дмитрий невольно фыркнул.

– Помню, – сказал он. – Лида ему тогда раза три в сортир кофе таскала. С коньяком.

– А половина редакции по нужде на другие этажи бегала, – ухмыляясь, подхватил верстальщик. – Мы его потом долго между собой Мирон Сортирычем величали, а Леха предлагал табличку с его двери на туалет перевесить.

– Мирон об этом знал, – с грустной улыбкой сказал Дмитрий, – но виду не показывал, потому что тогда ему пришлось бы самого Леху к двери сортира приколотить, чтобы не подрывать свою репутацию. А вместе с Лехой, сам понимаешь, и всю вашу банду красноглазых... Ладно, иди зови дамочку-то, а то уйдет и рекламу унесет.

Верстальщик ушел, напоследок бросив на Дмитрия озадаченный взгляд, в котором ясно читался немой вопрос: а сколько нынешнему главному редактору известно о том, как его величают за глаза и что говорят о нем в редакционной курилке? Дмитрий об этом ничего не знал, но просвещать коллектив по поводу своего неведения не собирался: боятся – значит, уважают.

В дверь кабинета негромко постучали. Дмитрий подавил невольный вздох, щелкнул кнопкой мыши, переведя компьютер в спящий режим, и выжидательно уставился на дверь. Дверь оставалась закрытой, в нее никто не входил. Потом стук повторился.

– Да, – спохватившись, крикнул давно отвыкший от столь скрупулезного соблюдения правил хорошего тона Светлов, – войдите!

Дверь открылась, и в кабинет вошла женщина – судя по виду, та самая, которую верстальщик назвал «упакованной дамочкой». Несмотря на жару, на ней был безупречно сшитый и безукоризненно сидящий брючный костюм, коротко подстриженные волосы отливали золотом, а красивое, идеально ухоженное лицо имело выражение спокойной независимости и достоинства, яснее любых слов говорившее о том, что манера этой дамы стучаться в чужие двери и входить только после приглашения есть следствие отменного воспитания, а вовсе не робости и закомплексованности. Именно это выражение лица заставило Дмитрия вежливо подняться из кресла раньше, чем он сообразил, что собирается сделать.

– Здравствуйте, – сказала женщина, глядя на Светлова темными линзами больших, на пол-лица, солнцезащитных очков. Голос у нее был глубокий, ровный и какой-то такой, что Дмитрий сразу понял: уж если эта дамочка начнет качать права, мало ему не покажется. Впрочем, в данный момент она, кажется, ни о чем таком не помышляла. – Мне нужен господин Светлов.

– К вашим услугам, – сказал Дмитрий и указал на удобное кресло для посетителей, в котором частенько посиживал, потягивая коньяк и дымя сигаретой, Юрий Филатов. – Присаживайтесь, пожалуйста. Чем могу быть полезен?

Женщина уселась с непринужденным изяществом светской дамы, вынула из сумочки длинную сигарету и вопросительно посмотрела на Дмитрия. Тот засуетился, отыскал среди разбросанного по столу бумажного хлама зажигалку и дал ей прикурить. Потом спохватился, высыпал в корзину для бумаг содержимое переполненной пепельницы, протер пепельницу скомканным листом какой-то распечатки, зачем-то дунул в нее и поставил на край стола поближе к посетительнице.

– Благодарю вас, – сказала она. – Так вы, оказывается, главный редактор?

– Э... ну да, – растерянно ответил Дмитрий, моментально припомнив заданный верстальщику две минуты назад дурацкий вопрос. Теперь этот вопрос уже не выглядел таким дурацким, но легче от этого почему-то не стало. – А вы разве не знали?

– Ну откуда же? – с немного снисходительной улыбкой удивилась посетительница и изящным, предельно точным движением сбила пепел с кончика своей длинной тонкой сигареты. – Мне было известно имя и место работы, а должность... Впрочем, это очень удачно, что вы оказались именно главным редактором. Это многое объясняет. Скажите, Юрий Филатов – ваш подчиненный?

«Ага!» – с сильно забившимся сердцем подумал Дмитрий. Ему пришло в голову, что Филатов наконец-то допрыгался и влип по-настоящему. Можно было только гадать, где и кем работает эта женщина, но Дмитрий мог дать голову на отсечение, что она не имеет никакого отношения к столичной милиции.

– Нет, – сказал он осторожно, – такого сотрудника у нас в редакции нет. А в чем, собственно, дело?

Черные линзы испытующе уставились на него. Манера некоторых людей разговаривать, не снимая темных очков, никогда не нравилась Дмитрию Светлову; беседовать с таким человеком было все равно что общаться с роботом или манекеном из магазина готовой одежды.

– Видите ли, Дмитрий...

– Можно просто Дмитрий, – поспешно сказал Светлов, который до сих пор испытывал неловкость всякий раз, когда его называли по имени-отчеству.

– Благодарю вас. – По красивым губам сидевшей напротив него женщины снова скользнула тень снисходительной, немного печальной улыбки. Она была старше Дмитрия, но, пожалуй, моложе Филатова; Светлов поймал себя на том, что откровенно любуется ею, как шедевром неизвестного гения эпохи Возрождения, и опустил глаза, поскольку на нем, в отличие от посетительницы, не было темных очков. – Видите ли, Дмитрий, – продолжала она, – я отдаю должное той осторожности, с которой вы ответили на мой вопрос. Наверное, иначе просто нельзя, но я сейчас нахожусь в таком положении, что мне поневоле придется быть гораздо более откровенной, чем вы. Поэтому я прошу вас пообещать мне сохранить содержание нашей беседы в полной тайне. Если вы не дадите такого обещания, я просто уйду. Поверьте, я не буду в претензии, я же понимаю, какая у вас работа... – При слове «работа» ее губы едва заметно, но явно пренебрежительно искривились, из чего следовало, что журналистов она не жалует. – Но если вы дадите мне слово молчать, а после его нарушите, я позабочусь о том, чтобы ваша газета перестала существовать, а вы сами до конца жизни отрабатывали судебные издержки в должности дворника или водителя мусоровоза.

Угроза не перестала быть угрозой оттого, что ее произнесли безупречно вежливым и ровным тоном. Похоже было на то, что дамочка все-таки явилась качать права – правда, не после того, как ее имя попало в газету, а заранее, авансом, что было, пожалуй, первым случаем в практике Дмитрия Светлова. При этом оставалось совершенно непонятным, какое все это имеет отношение к Филатову. Дмитрий уже открыл рот, чтобы объявить, что не потерпит угроз и намеков на свою моральную нечистоплотность, как вдруг застыл, будто громом пораженный. Мельком виденная в разделе светской хроники какой-то бульварной газеты фотография всплыла в его памяти, и Дмитрий искренне поразился собственной тупости: как он мог не узнать ее сразу?

– Я вижу, Дмитрий, что невольно обидела вас, – продолжала она, глубоко затянувшись сигаретой. Дым толчками вырывался из ее красивых, со вкусом накрашенных губ. – Поверьте, я пришла не для того, чтобы пугать вас или оскорблять. Мне нужна помощь, и я почему-то вообразила, что вы – точнее, Филатов, от разговора о котором вы так ловко уклонились, – можете мне ее оказать.

Чтобы скрыть замешательство, Дмитрий полез в стол, вынул сигареты и тоже закурил.

– Видите ли, Марина... – сказал он и испугался, сообразив, что невольно передразнил собеседницу.

Та улыбнулась, показав, что заметила и оценила и его испуг, и причину, которой тот был вызван, и немедленно отплатила ему той же монетой:

– Можно просто Марина. Значит, вы меня узнали?

– Я узнал бы вас раньше, если бы не ваши очки.

Марина Медведева с улыбкой сняла очки. Глаза у нее были припухшие и красноватые, как будто она недавно плакала. Эти красные глаза разительно контрастировали с улыбкой, и Светлов поневоле задумался о том, какой силой воли надо обладать, чтобы улыбаться, находясь в таком положении. Впрочем, он понятия не имел, каково на самом деле положение Марины Медведевой и ее роль в этой истории. Судя по тому, что она сама, лично, явилась в редакцию, разрушив собственную легенду, положение это было отчаянным. Красивая женщина с заплаканными глазами автоматически вызывает у окружающих сочувствие и желание помочь; Дмитрию пришлось напомнить себе, что перед ним скорее всего сидит хитрый и опасный враг, чтобы это желание если не пропало совсем, то хотя бы уменьшилось до приемлемых размеров.

– Значит, Филатов явился к моему мужу не по заданию редакции? – спросила она. – Странно... В таком случае я пребываю в растерянности. Я думала, он просто охотник за сенсационными репортажами...

– Он охотник за черепами, – мрачно сказал Светлов. – Рыцарь без страха, упрека и царя в голове. В это, наверное, трудно поверить, но он абсолютно бескорыстен и влез в это дело исключительно из желания помочь пьянице соседу, который по глупости ухитрился не вовремя оказаться там, где ему быть не следовало, и до сих пор сидит в следственном изоляторе по обвинению в убийстве Артюхова и Шполянского.

– Боже мой! – воскликнула Марина Медведева, прижав к губам ладонь. Светлов отметил про себя, что она великолепная актриса: ее изумление казалось совершенно искренним. Еще он отметил, что на пальце у нее нет обручального кольца, а в ушах – бриллиантов, о которых упоминал Филатов. – Если бы я только знала! Если бы я только могла предположить... Боже мой, какая я дура! Я бы давным-давно к нему обратилась...

– Увы, – сухо сказал Дмитрий, – теперь действительно поздно. Сегодня утром его арестовали, и, как я понимаю, по тому же обвинению, к которому теперь добавились обвинения в убийстве известного вам Константина Кудиева, по кличке Кастет, и вашего мужа... – Он сдержался, не добавил: «По кличке Косолапый», а вместо этого все так же сухо произнес: – Кстати, примите мои искренние соболезнования.

– Судя по вашему тону, соболезнования не слишком искренние, – спокойно заметила Марина. – Но я пришла сюда не за ними. Видите ли, я очень надеюсь, что в данный момент Филатов на свободе. Во всяком случае, я сделала для этого все, что могла.

– Как? Вы сказали – на свободе? Каким образом?

– Я разбила машину, на которой его везли, – сказала Марина таким тоном, как будто речь шла о разбитом стакане. – Один из них – я имею в виду милиционеров – за мной погнался, но, к счастью, не догнал. Я, конечно, не могу утверждать, что Филатов этим как-то воспользовался, но очень на это рассчитываю. Вернее, надеюсь. Большего я действительно просто не могла сделать.

Спохватившись, Дмитрий закрыл рот и аккуратно сбил с кончика сигареты наросший на нем длинный кривой столбик пепла.

– Э, – сказал он, – гм... Что ж, могу вас заверить, что Филатов почти наверняка воспользовался шансом. Если, конечно, вы его не убили и не покалечили. Но...

Он осекся и махнул рукой. Сказать ему было нечего; строго говоря, в такой вот ситуации следовало попросту проснуться. Окутавшись облаком табачного дыма, господин главный редактор остро и испытующе посмотрел на Марину Медведеву. То, о чем она только что рассказала, не лезло ни в какие ворота. Для правды это было чересчур нелепо и фантастично, а для лжи – слишком глупо. Или Филатов прав, и она настолько далека от реальной жизни, что считает всех вокруг просто тупыми марионетками с набитыми соломой головами? Что ж, это было возможно; быть может, ее намерения шли гораздо дальше уже завершившейся серии убийств, и теперь, действуя в рамках своего дьявольского плана, госпожа Медведева явилась сюда, чтобы дергать его, Дмитрия Светлова, за привязанные к рукам и ногам ниточки. И пока что это у нее недурно получалось: только раз на нее взглянув, Дмитрий немедленно начал вести себя так, как было удобно ей, всячески стараясь услужить, уважить, не ударить в грязь лицом. Осознав это, Светлов разозлился на себя, а потом подумал: вот и хорошо, пускай думает, что я у нее в руках, пускай расслабится, выложит, чего ей от меня надо... Любопытно, что же ей в самом деле нужно? Зачем ей понадобилось освобождать Филатова? Или она врет? Может, никакого столкновения не было, а если и было, то устроила она его с совсем иной целью – например, прикончить Филатова под видом несчастного случая? А теперь, когда этот твердокаменный чертяка каким-то чудом уцелел, она прибежала сюда, ко мне, к его другу и, как она полагала, начальнику, наводить тень на плетень?

Все это здорово смахивало на бред; между тем пауза затягивалась. Покрасневшие глаза Марины Медведевой с интересом смотрели на Дмитрия – она ждала продолжения, а он по-прежнему не знал, что сказать. «Возьми себя в руки, болван! – мысленно прикрикнул он на себя. – Ты же журналист, черт тебя побери! Задавать вопросы – твоя профессия. Вот и задавай их, хватит сидеть как истукан!»

– Хорошо, – сказал он и, потянувшись через весь стол, вдавил в пепельницу окурок. – То есть ничего хорошего нет. Я не понимаю, зачем вы это сделали, не понимаю, зачем пришли сюда, и, если хотите начистоту, не очень-то вам верю. Как бы то ни было, я готов вас внимательно выслушать. Может, тогда хоть что-нибудь прояснится.

Тонкие брови Марины удивленно изогнулись; некоторое время она, хмурясь, смотрела на Светлова, как будто стараясь вникнуть в смысл фразы, произнесенной на языке индейцев майя, а потом морщинка у нее на лбу разгладилась, Марина печально улыбнулась и кивнула.

– Ну да, – сказала она, – понимаю. Вы неглупы, вы долго об этом думали, перебирали варианты, и этот показался вам наиболее приемлемым... Знаете, Кудиев при жизни придерживался того же мнения, что и вы.

Дмитрий почесал мизинцем бровь. Такого он, признаться, не ожидал. Марина шла ва-банк, и это было непонятно.

– Это угроза? – спросил он.

– Угроза? – Марина выглядела искренне удивленной. – Это просто факт. А содержит он в себе угрозу или нет, покажет время. Кудиев, повторяю, думал про меня то же, что думаете вы, и где он теперь?

– В гробу, – сказал Дмитрий. – Вот я и думаю: не потому ли он в гробу, что кое в чем вас подозревал?

– Именно поэтому, – неожиданно согласилась Марина. – Константин меня во многом подозревал, и, пока он косился на меня, к нему подкрались с противоположной стороны и спокойно отправили туда, где он сейчас находится.

Дмитрий устало вздохнул.

– Это все слова, – заметил он. – Вы ведь, кажется, хотели мне что-то рассказать?

– При одном условии, – напомнила Марина.

– При каком еще условии? Ах да! Полная тайна, да? Простите, этого я вам обещать не могу. Во-первых, если вы через меня хотите обратиться к Филатову, я должен буду передать содержание нашей беседы ему. А во-вторых, если мои подозрения в отношении вас все-таки верны, любые обещания теряют свою силу. Я, конечно, журналист, но совесть у меня есть, и в сговор с убийцей я вступать не намерен. Впрочем, я могу пообещать не раздувать вокруг этого дела газетную шумиху. Об этой кровавой бане столько сказано, написано и снято, что публику уже тошнит. Да и журналистов, признаться, тоже. Лично меня наизнанку выворачивает, если хотите знать. Если бы не Филатов, который вечно попадает в какие-то дурацкие истории, я бы вас и слушать не стал. Поэтому прошу меня простить: если хотите рассказывать – рассказывайте, а не хотите – воля ваша, я никому не скажу, что вы сюда приходили.

И, набравшись наглости, Дмитрий демонстративно посмотрел на часы.

Марина грустно улыбнулась.

– Обещания, данные убийце, теряют силу, – задумчиво повторила она. – Странно, мне всегда казалось, что обещания надо выполнять, кому бы они ни были даны... Впрочем, вам виднее, вы, вероятно, во всем этом разбираетесь намного лучше меня. Словом, меня вполне устраивает ваша позиция, да и деваться мне все равно некуда, я совсем запуталась и не знаю, как быть. Я не хочу обращаться в милицию, потому что... Ну, история жизни Андрея Тучкова вам, должно быть, известна, и в этом смысле вы меня поймете.

– И даже поддержу, пожалуй, – задумчиво кивнув головой, согласился Дмитрий.

Марина еще раз улыбнулась ему, закурила еще одну сигарету и стала рассказывать.

Глава 17

День уже начал склоняться к вечеру, когда Юрий устало опустился на скамейку в скверике, засаженном чахлыми молодыми деревцами. Посреди скверика в выложенной цветным кафелем цементной чаше журчал и плескался худосочный фонтан, в ярко раскрашенном киоске у входа продавали хот-доги, пирожки и напитки. Юрий подумал, что худшего места для отдыха он сейчас просто не мог выбрать: журчание воды и доносившиеся со стороны киоска аппетитные запахи буквально сводили его с ума. Усталые ноги гудели, как телеграфные столбы; Юрий попытался припомнить, когда он ел в последний раз, и с трудом вспомнил, что дело было на рассвете, на веранде дачи Светловых, где они с Дмитрием не ели, собственно, а просто пили кофе. Да и кофе допить им не удалось – помешали трикотажные хари в бронежилетах...