Инкассатор: До седьмого колена

Поймав себя на этом ощущении, Юрий усмехнулся и подумал, что он, как ни крути, человек настроения. Вчера с пеной у рта защищал Марину Медведеву от нападок господина главного редактора, а сегодня накрутил себя до того, что готов прямо сейчас пойти и раздавить ее в лепешку, как мерзкую ядовитую букашку. «Нельзя так, – подумал он, – некрасиво это, да и неумно. Надо бы с ней поговорить, что ли... Ох, трудненько это будет, тяжелехонько! Муженек-то у нее, по всему видать, ревнивый, да и потом, кто я для него такой, чтобы он позволил мне его жену допрашивать? То-то, что никто, и звать меня никак. Да только, похоже, без этого разговора и впрямь не обойдешься...»

Он понимал, что без очередного неприятного визита в дом Медведевых ему действительно не обойтись. При прочих равных условиях он бы, наверное, постарался этого избежать, но ему не давала покоя надпись, выцарапанная кем-то на борту разбитой машины Кудиева. Кто это мог сделать, когда? Ведь во дворе все время торчит охрана! Чужого они бы непременно заметили, как заметили фотографа Сеню, а заметив, скрутили бы в бараний рог или просто вытолкали взашей – в зависимости от того, в какой момент и за каким занятиям он попался им на глаза. Не факт, конечно, что это сделал кто-то из домашних, но все-таки у хозяйки дома возможностей для этого было больше, чем у кого бы то ни было. Она могла отослать охрану под каким-нибудь благовидным предлогом и, пока их не было, сделать дело – собственноручно или с чьей-то помощью... Могла ведь? Да еще как могла!

Юрий вбежал на спортплощадку и принялся прохаживаться по ней взад-вперед, чтобы восстановить дыхание. Коренастый крепыш был уже здесь – как обычно, потел на параллельных брусьях, – а вот очкарик отсутствовал. Юрий поздоровался с крепышом за руку, для чего тому пришлось спрыгнуть с брусьев. Ладонь у него была холодная и мокрая от соприкосновения с мокрым железом. Они перекинулись парой слов, как старые знакомые, сообща обругали погоду, а потом Юрий поинтересовался, где третий член их «группы здоровья» – уже ушел, что ли?

– Не, – мотнул головой крепыш, – не приходил.

– Забавный парень, – сказал Юрий.

– Забавный, ага, – с какой-то странной интонацией согласился крепыш. – У этого забавного, чтоб ты знал, денег куры не клюют, а он, видишь, не в тренажерном зале, а здесь, на свежем воздухе, потеет.

– Так уж и не клюют, – усомнился Юрий, чтобы поддержать разговор. «А сам-то я почему не в тренажерном зале, а здесь?» – подумалось ему.

– То-то, что не клюют, – с мрачной завистью повторил крепыш. – Он знаешь кто? Главный менеджер студии «Даллас Рекордз». У них недавно какой-то отморозок шефа грохнул, так что этот лысый у них теперь за главного. Поэтому, наверное, и не пришел. Большая шишка, дел невпроворот, какая тут, на хрен, зарядка? Да и толку ему от этой зарядки, уродуется только...

– Да, – сказал удивленный Юрий, – тесен мир.

– Чего? – не понял крепыш.

– Ничего, это я так, о своем, – сказал Юрий и пошел к турнику.

Дома, приняв душ, побрившись и опрыскав себя «редакторским» одеколоном, он сварил большую кружку кофе, соорудил многоэтажный бутерброд и позавтракал, стоя у окна и задумчиво глядя во двор. Во дворе тетя Паша шаркала метлой, разгоняя лужи и сметая в грязные кучки сбитую дождем листву. Потом она ушла; Юрий выкурил сигарету и пошел одеваться для выхода.

Он надел выглаженные накануне брюки, натянул на широкие плечи свежую белую рубашку и с приобретенной за последние несколько лет сноровкой повязал перед зеркалом галстук. Затягивая узел, он невольно подумал, что события по неизвестным науке причинам опять захлестываются вокруг него точь-в-точь как вот этот галстук вокруг шеи. Он начал ощущать это уже несколько дней назад, а открытие, что лысый очкарик из парка, оказывается, теперь заправляет на студии вместо покойного Далласа, служило этому наилучшим подтверждением. «Ну и хорошо, – подумал Юрий, – ну и превосходно. На студию тоже не мешает наведаться, Светлов намекал, что там не все чисто, да и Одинцов про то же говорил... Знакомый главный менеджер – это же подарок судьбы! Да еще такой, как этот, прости господи, физкультурник... Кулак ему издали покажешь, и он твой...»

Он надел пиджак, проверил карманы – все ли на месте, – прихватил сигареты и ключ от машины и вышел из квартиры. Он сел за руль, вставил ключ в замок зажигания, посмотрел в боковое зеркало и увидел, что со стороны своего подъезда к нему приближается Людмила Веригина. Голова ее была по-вдовьи повязана платком – хорошо еще, что не черным, – а правую руку заметно оттягивал битком набитый полиэтиленовый пакет с рекламой сигарет «Мальборо». «Передачу понесла», – догадался Юрий и, не придумав ничего лучшего, согнулся пополам, делая вид, будто что-то ищет у себя под ногами.

Пока он торчал в этой дурацкой позе, особенно неудобной из-за сдавившего шею галстука, его замучили угрызения совести. «Один вы, что ли, с ней во дворе встречаетесь?» – вспомнился ему иронический вопрос майора Одинцова. «Выходит, что один», – сердито подумал Юрий и выпрямился, больно ударившись затылком о руль.

– Твою мать, – выругался он и распахнул дверцу. – Люда! Вы к Сергею? Садитесь, подвезу!

Веригина, которая уже миновала машину, обернулась и молча пошла назад. Она не удивилась, не обрадовалась и не выразила протеста – дескать, спасибо, сама доберусь, – а просто вернулась и села в машину. У нее был отрешенный вид человека, который спит на ходу. Юрию доводилось видеть людей, находящихся под гипнозом, и Людмила в ее нынешнем состоянии от них практически ничем не отличалась, разве что глаза у нее были открыты, а не закрыты.

– Передачу несете? – спросил Юрий, запуская мотор.

Веригина молча кивнула и опять уставилась прямо перед собой ничего не выражающим взглядом. Юрий был искренне удивлен и обескуражен: он никогда не думал, что Людмила будет так убиваться из-за своего беспутного муженька.

До следственного изолятора они доехали в гробовой тишине. Юрию хотелось сказать что-то ободряющее, но, как обычно в такие моменты, нужных слов у него не нашлось. Подумав, он решил, что это к лучшему: Веригиной сейчас нужны были от него вовсе не слова. Все слова, которые были нужны, он ей уже сказал, когда обещал помочь Сереге освободиться; хороших новостей у него не было, а остальное просто не имело значения.

Он остановил машину и помог Веригиной найти на дверце нужную ручку. Она открыла дверь и неожиданно сказала:

– Суд через неделю.

– Как?! Так скоро?

– А чего тянуть? – Веригина пожала плечами. – Он ведь признался, все подписал.

Юрий открыл рот, но Людмила уже отошла от машины. Она пересекла проезжую часть и пристроилась в хвост длинной очереди, волновавшейся у закрытого окошечка в обитой железом двери.

– Черт, – сказал Юрий и поехал к Медведевым.

По дороге небо над ним прояснилось, ветер прогнал тучи, стало тепло, а потом и жарко. Проезжая Останкино, он заметил, что асфальт под колесами машины совершенно сухой, бледно-серый с пыльным коричневатым оттенком, и подумал, что Москва все-таки ненормально большой город: в одном районе льет дождик, а в другом можно смело выходить на балкон позагорать.

Было около одиннадцати утра, когда он остановил машину у знакомого проема в кирпичном заборе. Разбитый серебристый «Лексус» уже куда-то увезли – может, в ремонт, а может, и на запчасти; во дворе возились работяги в чистеньких синих комбинезонах, навешивая новенькие, с иголочки, створки ворот. «Быстро работают, – подумал Юрий. – Будем надеяться, что хозяева уже встали».

Он посигналил. Один из рабочих бросил на машину равнодушный взгляд, отвернулся и что-то сказал, адресуясь к кому-то в глубине двора. Оттуда неторопливо выдвинулся и подошел к машине охранник – широкоплечий, высокий, с румянцем во всю щеку. Это был тот самый тип, который давеча обыскивал Юрия и сопровождал «его до кабинета Медведева. Звали его, кажется, Виталием. Юрий еще вчера заметил, что этот Виталий поглядывает на него с плохо скрытой неприязнью. Фигура и выражение лица Юрия Филатова почему-то вечно вызывали у таких вот крепких, молодых, тренированных ребят острое желание подраться, выяснить, кто круче; насчет подраться Юрий и сам был не дурак, но с годами научился уклоняться от ненужного мордобоя – не будешь ведь, в самом деле, драться с каждым вторым встреченным на улице мужиком, так никакого здоровья не хватит!

Они сдержанно поздоровались, после чего охранник Виталий хмуро поинтересовался, что Юрию здесь понадобилось. Судя по всему, после вчерашнего позорного прокола с надписью на машине Кастета охрана рыла копытами землю и была полна решимости, если понадобится, отстреливать влет даже мух и комаров, пытающихся проникнуть на охраняемую территорию.

Юрий открыл рот и тут же его закрыл, очень некстати вспомнив, что не знает отчества Марины Медведевой. Однако просто молчать и пялиться на охранника было нельзя, и он, не без труда переформулировав вопрос, спросил:

– Госпожа Медведева дома? Мне нужно с ней поговорить.

– Госпожи Медведевой дома нет, – ответил охранник. – Она уехала.

– А когда вернется? Мне подождать или заехать позже?

– Когда вернется, неизвестно, – сказал охранник, и Юрию в его ответе почудилось тщательно замаскированное злорадство. – Она уехала за границу на неопределенный срок.

Это был удар, которого Юрий, признаться, не ожидал. Отъезд Марины Медведевой лишал его единственной возможности хоть как-то проверить выдвинутую Светловым версию. Если эта версия была близка к истине, то где-то здесь, в Москве, все еще оставался исполнитель, которым Марина легко могла руководить откуда угодно – хоть из Вены, хоть из Акапулько, при нынешнем уровне развития телекоммуникаций это не имело значения. Но где его искать, этого исполнителя? В одиночку охранять Медведева и Кастета от возможного покушения Юрий был просто не в состоянии; к тому же охрана – это пассивная оборона, а уход в глухую оборону в сложившейся ситуации означал неминуемое поражение. Нужно было действовать на упреждение, а как действовать, если не знаешь, кого ищешь?

Тут Юрия осенило. Отъезд Марины Медведевой мог означать только одно: следующим в очереди за местом на кладбище был ее муж, и она уехала от греха подальше, чтобы обеспечить себе алиби. Далласа и Шполянского убили вместе с семьями; если бы Марина осталась цела и невредима после смерти мужа, кое у кого могли возникнуть подозрения. Вот она и укатила, и дочь, наверное, с собой увезла...

– Извини, друг, – сказал он охраннику, – еще один вопрос. Дочь она с собой взяла?

Охранник посмотрел на него долгим, ничего не выражающим взглядом. Лицо у него было абсолютно бесстрастное, но Юрий мог бы поклясться, что румяный Виталий что-то напряженно обдумывает. Приняв наконец какое-то решение, охранник вынул из кармана портативную рацию, отвернулся от Юрия и стал что-то в нее говорить. Он стоял в метре от машины и говорил, не понижая голоса, однако Юрию не удалось разобрать ни слова, если не считать его собственной фамилии – Филатов. Он подумал, что тут есть какой-то профессиональный секрет, известный только охранникам банков и богатых особняков.

Потом Виталий повернулся к нему лицом, выключил рацию и сказал:

– Вам придется немного подождать.

Он отошел от машины еще на метр и встал возле кирпичного столбика ворот в классической позе охранника: ноги на ширине плеч; опущенные руки сложены впереди, как у футболиста, стоящего в «стенке» во время штрафного удара; в той, что лежит сверху, зажата рация, а глаза все время шарят из стороны в сторону. Юрий заметил, что левый бок у Виталия выглядит чуть толще правого, и задался вопросом, всегда ли охрана Медведева ходит при шпалерах, или это сделано как дань неординарной ситуации.

Ждать ему пришлось недолго – от силы минут пять. По истечении этого срока в воротах, обойдя кряхтевших под тяжестью дубовой створки работяг, появился господин Медведев собственной персоной.

– Зачем вы приехали? – спросил он, едва успев поздороваться.

– Странный вопрос, – сказал Юрий. – Вы поручили мне работу, я пытаюсь ее выполнить, а теперь вы же меня спрашиваете: зачем? Не понимаю.

– А я не понимаю, какое отношение ваша работа имеет к моей жене, – неприятным голосом сказал Медведев.

– Боюсь, что самое прямое, – ответил Юрий.

Медведев через плечо покосился в сторону охранника, но тот уже предусмотрительно удалился на приличное расстояние, откуда мог все видеть, ничего при этом не слыша.

– Боитесь? – переспросил Медведев. – Или хотите?

– Именно боюсь, – сказал Юрий. – Вам не приходило в голову, что Тучков здесь ни при чем?

– А кто при чем? – спросил Медведев еще более неприязненным тоном. – Моя жена? Бред! Оставьте вы ее в покое и занимайтесь порученным вам делом – ищите Тучкова.

– Позвольте уточнить, – сказал Юрий самым корректным тоном, на какой был способен. – Чего вы, собственно, от меня хотите? Кого я должен искать – настоящего убийцу или персонально Андрея Тучкова? В чем вы больше -заинтересованы – в сохранении собственной жизни или в смерти этого вашего Тучи?

– По-моему, это одно и то же, – сказал Медведев.

– А вот я в этом сомневаюсь, – возразил Юрий. – Да и вы, по-моему, тоже не вполне уверены. Так как? Кого мне искать – Тучкова или убийцу?

Медведев тяжело вздохнул и как-то обмяк.

– Вы правы, – сказал он с большой неохотой, массируя двумя пальцами переносицу. – Что за проклятая история! Да, мне приходило в голову, что убийца – не Тучков... Вы, надеюсь, понимаете, что, говоря «убийца», я подразумеваю не столько исполнителя, сколько заказчика. Да, такая вероятность существует. Просто я, наверное, привык думать, что это он. Так, знаете ли, проще, не надо ломать голову, не надо подозревать всех без разбору друзей, близких...

– Жену, – подсказал Юрий.

– Да оставьте же вы ее, наконец, в покое! – сверкая на Юрия глазами, прошипел Медведев. – Я запрещаю вам к ней приближаться, запрещаю ее подозревать! Она вне подозрений, вам ясно?

– Нет, – спокойно сказал Юрий, – не ясно. Не потому ли вы так нервничаете, что сами ее подозреваете? Поймите же вы, наконец, что я не на милицию работаю! Если я в конечном итоге выясню, что все дело в вашей супруге, вы будете первым, кому я об этом скажу. Вам решать, как быть дальше, – вам, а не суду!

– А как же ваш драгоценный сосед? – спросил Медведев.

– Чтобы вытащить его, достаточно взять исполнителя и чтобы при нем были неопровержимые улики – орудие убийства, еще что-нибудь...

– Понимаю, – сказал Медведев. – Что ж, запретить строить собственные версии я вам, наверное, действительно не могу, это я погорячился, простите. Но имейте в виду, Марина действительно ни в чем не виновата, вы только зря потратите драгоценное время, которого у вас и так кот наплакал...

– У вас, – поправил Юрий.

– Что?

– У вас, а не у меня. А вы почему-то упорно не хотите мне помогать – то есть не мне, а себе... Ну вот скажите, для чего ваша жена вместе с дочерью уехала за границу, да еще в такой спешке?

– А вы не понимаете? – сказал Медведев. – Решили, наверное, что она себе алиби создает? Дескать, ах, если бы я не улетела, меня бы тоже убили!.. Черта с два вы угадали! Я сам ее туда отправил, почти насильно – она, между прочим, не хотела ехать, у нас чуть ли не до скандала дошло. Да как вы не поймете, что я за нее просто боюсь! Вот вы сами женаты?

– Нет.

– Ну вот, видите, вам этого просто не понять...

– Может быть. А может быть, это вы настолько ослеплены эмоциями, что не замечаете очевидных вещей.

– Например?

– Например, того, что надпись на машине Кудиева легче и проще всего было сделать вашей жене...

Только договорив до конца, Юрий понял, что проболтался. Ему захотелось с маху удариться лбом обо что-нибудь твердое. Как там говорил питон Каа, обращаясь к Маугли? «Ты разобьешь себе голову, но это ничего: может быть, в трещину просочится хоть капелька ума». За верность цитаты Юрий бы не поручился, но смысл был именно такой. Угораздило же его родиться таким болваном!

– Простите, – подобравшись, сказал Медведев, – я что-то не пойму, о какой надписи вы говорите?

Юрий мысленно поблагодарил его за этот вопрос. Медведев тянул время, чтобы собраться с мыслями и подобрать веский контраргумент, а это, в свою очередь, давало Юрию возможность подумать, как ему выкрутиться из ситуации, в которую он угодил из-за своего не в меру длинного языка. Мозг его заработал на полную мощность, сортируя варианты, и наконец подходящие слова нашлись.

– Бросьте, – устало сказал Юрий, – вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Это та самая надпись, что была сделана на ветровом стекле машины Артюхова и на стене квартиры Шполянского, – «До седьмого колена». Только в первых двух случаях писали кровью жертв, а в этом нацарапали чем-то острым – за неимением крови, надо полагать.

– Так, – медленно проговорил Медведев. – А откуда такая информированность, если не секрет? Ведь надпись появилась после вашего отъезда! Неужели тот усатый фотограф...

– А вы думали, я намерен даром есть хлеб? – высокомерно осведомился Юрий. – Да, этот человек работает на меня. Признайтесь, если бы не он, я бы так ничего и не узнал об этой надписи. Убийца где-то рядом, Михаил Михайлович, а вы, извините за выражение, конопатите мне мозги!

– Ну хорошо, – нехотя сказал Медведев, – считайте, что вам удалось меня поколебать. Только это ведь ничего не меняет! Мой дом и я сам под надежной охраной, моя семья далеко отсюда... В данном случае неважно, убийца моя жена или потенциальная жертва. Главное, что она далеко отсюда – сама в безопасности и для меня не представляет непосредственной угрозы. А вы ищите, Филатов. Ищите исполнителя, Тучков это или кто-то другой – ищите! Это ведь и в ваших интересах тоже.

Юрий понял, что больше он здесь ничего не добьется; сухо попрощался с хозяином и поехал на студию Далласа. Зачем он туда едет, Юрий представлял очень смутно, но наведаться на «Даллас Рекордз» все равно было необходимо – хотя бы для очистки совести.

* * *

Подъезжая к студии, Юрий увидел; как от ее подъезда резко стартовали две машины – большой темно-серый джип и приземистая спортивная иномарка черного цвета. Машины с места взяли очень приличную скорость и скрылись за углом раньше, чем Юрий успел разглядеть номера.

– Видал? – сказал он вслух, адресуясь к своему автомобилю, который частенько заменял ему собеседника. – Братва понеслась, движков им не жалко. Ну и на здоровье. Мы ведь тоже так умеем, правда? Умеем, и даже лучше, только напоказ выставляться не хотим. Зачем это нам выставляться? Мы с тобой про это знаем, а другим знать необязательно. Интересно, что им тут понадобилось? Дочку своего бригадира в певицы проталкивают или это просто воронье на падаль слетается? Ты не знаешь? Нет? Ну ладно, сейчас сам все узнаю, а потом тебе расскажу...

Он аккуратно припарковался на том самом месте, откуда только что так поспешно стартовал серый джип, вышел из машины, запер дверь и закурил. «Маразматик», – пробормотал он вполголоса, имея в виду себя, а точнее, свою привычку разговаривать с автомобилем, как с живым существом. Затем Юрий осмотрелся.

Студия «Даллас Рекордз» помещалась в недавно построенном здании, состоявшем в основном из оправленного в металл и пластик тонированного стекла. Находясь снаружи, было решительно невозможно понять, сколько в нем этажей – синее с металлическим отливом стекло стояло сплошной зеркальной стеной. На глаз здесь было от четырех до шести этажей, в зависимости от высоты потолков; к просторному крыльцу под волнообразно изогнутым козырьком вела широкая пологая лестница, облицованная серым камнем – не гладким, а шероховатым, дабы новоиспеченные звезды телевидения и эстрады не ломали свои драгоценные конечности, поскользнувшись на припорошенных снегом ступенях. На зеркальном фасаде сверкало фальшивым золотом выписанное громадными латинскими буквами название студии, окруженное россыпью косых пятиконечных звезд. Судя по виду здания, при жизни дела у Далласа шли недурно.

Покуривая, Юрий неторопливо пересек выложенный цветной цементной плиткой тротуар и приблизился к лестнице. На крыльце стоял охранник в сером полувоенном комбинезоне и форменном кепи без кокарды. На рукаве у него виднелась какая-то яркая нашивка, широкий офицерский ремень был оттянут на одну сторону тяжелой резиновой дубинкой и наручниками в новеньком кожаном чехле, а на гладко выбритой физиономии застыло выражение полнейшей растерянности, как у малыша, потерявшегося в толчее столичного ГУМа. Смотрел он вслед уехавшим машинам, и Юрий ему от души посочувствовал: резиновая дубинка – не самое подходящее оружие, когда на тебя в полный рост наезжает московская братва.

Поднявшись по ступенькам, Филатов на всякий случай замедлил шаг, но охранник был настолько выбит из колеи, что даже не взглянул в его сторону. Юрий отметил про себя это обстоятельство как довольно странное, но, подумав, решил не обращать внимания: студия звукозаписи – не режимный объект, и здесь с утра до вечера толчется самая разнообразная публика. Посему он миновал охранника, который продолжал столбом торчать на крыльце, и вошел в услужливо разъехавшиеся перед ним стеклянные двери.

Вестибюль был просто роскошен. Юрий представлял себе студию немного иначе; судя по этому вестибюлю, дела у Далласа шли не просто хорошо, а превосходно – так, как никому из его конкурентов даже и не снилось. Не без труда отыскав на стене сияющий золотом список кабинетов, Юрий выяснил, что для встречи со знакомым очкариком из парка ему надлежит подняться на второй этаж и попытать счастья в комнате под номером двести восемнадцать.

Он немного помедлил, пытаясь высмотреть среди зеркал, мрамора и хрома такую прозаическую вещь, как лестница, нисколько в этом не преуспел и потому отправился на второй этаж, как барин, в лифте, приговаривая про себя: «Наши люди на такси в булочную не ездят».

Комнату номер двести восемнадцать он отыскал без труда. Ниже номера на обитой имитирующим красное дерево пластиком двери красовалась табличка с надписью «Главный менеджер».

– Кажется, мне сюда, – пробормотал Юрий и открыл дверь.

Он очутился в просторной, со вкусом обставленной приемной, в углу которой за причудливо выгнутой стойкой обнаружилась молодая холеная секретарша. В данный момент сия в высшей степени привлекательная девица пребывала в явно расстроенных чувствах: глаза у нее были красные, нос тоже, тушь на ресницах размазалась, а в руке секретарша держала пузатую рюмку с какой-то коричневатой жидкостью. Юрий попытался уверить себя, что там валерьянка, но цвет был не тот, слишком глубокий и чистый, да и пахло в приемной вовсе не валерьянкой, а хорошим, дорогим коньяком.

– Здравствуйте, – сказал Юрий, от растерянности решив для начала сделать вид, что не замечает странного состояния, в котором пребывала секретарша. – Скажите, а шеф ваш на месте?

– Нет его, – плачущим голосом ответила секретарша. Тон у нее был такой, словно Юрий предложил ей три рубля за оказание услуги интимного характера.

– А когда будет? – все еще делая вид, что ничего не замечает, спросил Юрий.

– Да откуда я знаю?! – с неожиданной злобой выкрикнула секретарша и залпом выпила коньяк, пролив немного себе на блузку. – Не знаю я ничего, и отстаньте от меня все! Уйду я отсюда, сколько можно терпеть, что же это такое?!

Она зарыдала в голос, размазывая по щекам тушь, и трясущейся рукой налила себе еще одну порцию коньяку. Юрий понял, что еще немного, и он от нее вообще ничего не добьется – девчонка просто упадет под стол и забудется блаженным пьяным сном.

– Э, – сказал он голосом доброго папочки, подходя к стойке и отбирая у секретарши бутылку, – так дело не пойдет! Кто вас обидел?

– Да никто меня не обижал! – сквозь слезы огрызнулась секретарша, хлопнула рюмку коньяку и потянулась за бутылкой. – Отдайте, что еще за новости?!

– Не отдам, – сказал Юрий. – Пить в одиночку некрасиво, особенно на работе. Я не напрашиваюсь, но все-таки...

– Да пейте сколько влезет! – рыдая, разрешила секретарша. – Что мне, жалко, что ли? Все равно добро пропадает, кому он теперь нужен, этот коньяк?