Подсолнух

Построив и пересчитав свой взвод Тишка рассадил всех на взлетке перед телевизором, разрешив подшиваться и писать письма, назначил старшего и пошел в каптерку. Через минуту в каптерке появился Виталик, старший сержант Тихоновского призыва, исполняющий обязанности старшины батареи.

— Здорово, Тиха, ты чего на ужине не был?

— Привет, да неохота было по такой жаре, я так чего–нибудь почифаню.

— А нет чифана – заулыбался Виталик. — Пацаны с собой в караул забрали. Давай бойца в столовую зашлем, там наш наряд, пусть картошки пожарят и банку тушняка выделят.

— Да неохота если честно. Жара такая. Кто ответственный сегодня из офицеров?

— Железо – ответил Виталик – он уже наетый по самое не могу.

— Ништяк. Я спать пойду, проведешь за меня проверку?

— Давай, вали. Я тоже сегодня с отбоем лягу, завтра в караул.

***

Казарма жила своей монотонной жизнью. Кто–то подшивал воротнички, кто–то писал письма, кто–то пялился в телевизор. Некоторые втихаря полировали иголкой патроны, изготавливая брелки, другие переписывали в блокнот идиотские армейские стишки типа:

Нас мяли как хлеб, нас вбивали в асфальт,

Кто учебку прошел, тот прошел Бухенвальд.

Атмосфера была напитана запахами ваксы, прелых портянок и копеешного одеколона «Доллар». Заканчивался еще один день, приближая своею смертью дембель.

Уже почти провалившись в сон Тишка стряхнул с себя дрему и позвал дежурного. Когда тот явился, настороженный и чуткий, Тихон сказал ему – запомни, дежурный, запомни и потомкам передай – полонез Огинского написал Огинский.

Когда дежурный, наконец уместив в своем мозгу сей невероятный факт, на цыпочках пятился от расположения Тихон уже спал, улыбаясь себе во сне дурацкой ухмылкой самого счастливого человека.

4.

Это был обыкновенный серый конверт. Отправителем на конверте значилось: США, Штат Чикаго, г. Галивут, Шэрон Стоун. Кроме этого, синей шариковой ручкой был нарисован корявый кругляш, обозначающий печать, в который не менее корявым почерком было втиснуто слово «почта».

Тихон, улыбаясь, разорвал конверт. В нем находился сложенный вдвое разлинованный листок с голубем в правом верхнем углу. Такие пошлые листки обычно идут в комплекте с конвертами и гордо именуются – почтовый набор.

Содержание письма полностью гармонировало с надписью на конверте. Жорик и его компания стояли и скалились на Тишку, предчувствуя потеху.

— Вслух, вслух читайте, товарищ старший сержант – гоготали они.

— Я вам почитаю – делал серьезный вид Тихон – вы у меня сейчас вслух будете устав учить. Статью про вынос боевого знамени. Чешите, давайте отсюда, не видите что ли, мне телка из Америки письмо написала. Дайте командиру забыть суровые будни службы. Тихон все больше входил в роль – ишь ты, пишет, не забывает. Ждёт меня, наверное. Все – обращаясь к духам сказал он – валите. Чапай рыдать будет.

Компания разочарованно поплелась прочь.

Письмо, написанное корявым Жориным почерком содержало следующие нетленные строки:

«Здрастуй дорогой мой и любимый Тихон,

Пишит тебе твоя падруга Шэрон Стоун.

Што жэж ты мне совсем не пишиш и не шлеш свои весточки и армейские фотки?

Хочу я тебе написать, мой любимый, что очень я вся по тебе заскучавшая что аж прямо вою и тоскую проливая по ночам в падужку свои девичьи слезы.

Здесь у нас на Галивуде все совсем неприятно и стремно. Скучно мне тут без тебя и я вся одинокая. На дискатеки и по кабакам я тут не хожу (хотя зовут миня туда часто твои кенты Сталлоне и Шварц) и тебе по прежнему верна. Недавно ко мне на улице приставал Ван Дамм и распускал свои грязные руки. Жду я не дождусь када ты приедеш в отпуск и даш жэж по соплям этому доходу и негодяю чтоп он не пристовал к чесным девушкам.

Тиша, я тебе здесь храню верность чесное слово. Я тебе верна по прежнему как и обещала тебе и тебя дождусь ты только не грузись и служи спокойно.

Тиша ты там не верь всяким про меня слухам бутто я снялась в кино где показывала ис под юпки свою бритую киску. Это все галимая не правда, Тиша, ты мне поверь. В кино я снималася сама только в скромных сценах чтоп не замарать свою реноме чесной девушки и не отбросить тень на тебя и всю доблестную Российскую Армию. А где в кино если ты ево видел ис под юпки показывают бритую писду – это меня заменяла дублерша, твоя быфшая подруга и профура Клавка Шифер, так что не вздумай меня бросать и к ней возвращаться.

И што роль в фильме мне дали за минет режиссеру это тоже ж гонево. Роль мне дали за таланты и красоту. А свои сахарные гупки я храню для тебя и када ты приедеш я покажу тебе райский сэкс во фсех позах. Но это только для тебя, мой миленький дурачок Тиша.

Что еще тебе написать? За роль ф кино я получила мильен баксов (а твоя бывшая, эта сучка Шифер только новые трусы — неделька) и хочу отремонтировать на них твою виллу в Маями, чтоп нам с тобой там потом жыть. Приежжай скорее я вся соскучилась. Как вспомню про тебя и моя киска тут же увлажняется и я вспоминаю наш райский сэкс.

Служи хорошо, слушайся старших, не обижай духоф и черпакоф. Особенно обрати внимание на твоих бойцов Жорика и Карена Карапетяна и их друзей. Мне про них рассказывали уважаемые в Галивуде люди что они четкие пацаны. Ты их не щеми и ваще.

Пока, целую.

Любящщяя тебя Шэрон Стоун».

Закрыв глаза Тишка лежал на кровати. Его не беспокоили ни команды с тумбочки дневального, ни какой–то случившийся в расположении взвода конфликт, ни гогот и беготня.

Перед глазами стояли картинки из другого мира. На них зеленая бахрома венчала стройные стволы пальм по обочинам шоссе. Мимо неслись красивые автомобили, полные веселых, беззаботных и счастливых людей. Змеи железнодорожных экспрессов выползали в разные стороны из логова вокзалов, переваривая в своем чреве дельцов, студентов, и путешествующих пенсионеров. Крылатые сигары авиалайнеров высаживали на океанском берегу туристов, гангстеров и рок–звезд. Огни реклам мотками цветных нитей опутывали казино, рестораны, театры, мюзик–холлы, бордели и бильярдные. Яркие вспышки фейерверков кромсали брюшину неба и вспыхивали слезами счастья на гладких щеках причудливых небоскребов. В этом мире ежесекундно создавались и рушились состояния, спортивные клубы в феноменальной и драматической борьбе добывали трофеи, а никому доселе неизвестные игроки становились звездами и кумирами. Их именитые оппоненты низвергались с пьедесталов и уходили в неизвестность. И у тех и у тех были одинаково беззаботные лица. Беззаботность царила вокруг и заполняла собой все пространство – от бесконечных высот неба до самой малой щели под плинтусом номера дешевого мотеля.

Беззаботные нищие сидели на газетах и пили виски. Беззаботные миллиардеры в казино легко просаживали бюджеты слаборазвитых государств. Беззаботные гангстеры улыбаясь грабили банк, а его работники с легким сердцем лежали под прицелами в холле и ждали шерифа. Полиция лихо и весело мчалась на происшествие, а веселый хирург с огоньком орудовал над раковой опухолью очередного оптимистичного пациента.

Этот мир в мелькал в Тишкином сознании изображениями огромного сферического калейдоскопа. Картинки зажигались, гасли, вспыхивали, мерцали.

Открыв глаза он увидел серый потолок, окно и верх прямоугольной кривоватой колонны. Воздух был поражен, как ядом, ни с чем не сравнимым армейским запахом – смесью тоски, глупости, тревоги и дешевой зубной пасты. Кругом сновали потные и неприятные люди, озабоченные и злобные. За окном шел дождь, деля пространство на косые серые полосы. Низкое серое небо мелким наждаком обдирало крыши и верхушки деревьев. Набухшие от влаги стены зданий военного городка сливались в одинаковые прямоугольники, своим строгим расположением и формами делаясь похожими на ряды могильных плит. Этот жуткий, громадных размеров некрополь опоясывала неровная лента бетонного забора с редкими, по выступам, караульными вышками. За забором стоял гнойно–желтый туман, будто желудочный сок, уже переваривший все остальное. И ясно было – этот клочок, паноптикум живых мертвецов и есть весь мир. Здесь и сейчас он вмещает в себя всю тишкину жизнь, и за его пределы никогда не вырваться. Все будет также как и сейчас.

_____________________

5.

Гулкая команда дневального вырвала Тихона из оцепенения.

Тихон медленно поднялся с кровати, привел в порядок форму и не торопясь пошел к тумбочке.

— Вас комбат вызывает, товарищ старший сержант – доложил дневальный.

Тихон зашел в канцелярию комбата. – Вызывали, товарищ майор?

— Игорь, ты в штаб когда заступаешь? – не предлагая сесть, спросил комбат. По–видимому, у него был какой–то знакомый Игорь и Тишка его чем–то напоминал. Игорем комбат называл его регулярно, сначала Тишка поправлял его, а потом забил на это дело, резонно рассудив что дурака учить, только портить.

— Сегодня вечером – ответил Тихон, уже лелея втайне мысль, что наряд накрывается, а его отошлют с каким нибудь спецпоручением в город, где он, «на дурачка» и прошляется до ночи, а то и до утра.

— Да нет, Игорь, — комбат дебильно хихикнул – в штаб ты заступаешь прямо сейчас. Там этот, с третьей батареи, Бородулин, залетел перед начштаба. Вобщем его на губу, а тебя в наряд. Додежуришь за него, а потом заступишь на свои сутки с новыми посыльными.

Тихон понял, что сука–комбат состроил ему очередную подставу.

— Товарищ майор, у меня парадка мятая, я не выгладил ещё…

— Ничего, заступишь на полдня в полевой форме, сапоги только почисти. А парадку тебе дневальный погладит, я распоряжусь. Пришлем потом с нарядом.

Пересекая плац в направлении штаба Тихон матерился на Женьку и гадал что случилось в штабе. В голову ничего не приходило кроме разве того, что Женька полез к телеграфисткам на «Свежак» и там спалился, либо прощелкал какие–нибудь важные документы. Хотя, может быть с родственниками несчастье, как в том году было у Ломотина со второй батареи. Того прямо с караула тогда сняли и прямо с подсумком на вокзал отвезли. Тихон ускорился и в штаб влетел уже бегом. Затормозив в холле Тишка сказал «Ша» посыльному, поправил форму, установил козырек фуражки на два пальца от бровей, глянул на себя в зеркало, застегнул крючок на воротнике и зашел в комнату дежурного.

Бородулин сидел и выводил на листке бумаги резкие росписи. Листок был уже весь исчеркан и в редкие белые промежутки Женька яростно и обреченно вписывал росчерки, заплетая бумагу синей мелкоячеистой паутиной.

— Жендос здорово, что за дела. Что за косяки? – По виду сменщика Тихон понял, что у того крупные неприятности.

Бородулин не глядя на него встал, взял журнал приема–сдачи дежурства и постучался в дверь к оперативному дежурному. Подполковник Марконин открыл дверь, оглядел обоих и тяжело вздохнул.

— Товарищ полковник, разрешите сдать дежурство старшему сержанту Радкевичу – обратился Женька.

— Давай, младшой, меняйся. – Подполковник расписался в поднесенном журнале. – Держись, сынок и главное не грузись, приказы надо исполнять – качая головой грустно произнес он.

Когда Женька, так и не проронив ни слова, исчез за дверями штаба недоуменный Тихон начал допрос доставшихся ему по наследству посыльных. Вкратце уяснив суть, он опрометью ломанулся из штаба. В палисаднике сиротливо торчал уже начавший подсыхать и клониться к земле шершавый зеленый стебель. Прокляв всеми темными силами Гоблина Тихон вернулся в каморку и набрал по телефону первый караул. Бодрый голос доложил в трубку – первый караул, рядовой Смирнов, слушает.

— Смирно, Смирнов. — скаламбурил Тихон. — Это из штаба тебя беспокоят. Как служба?

— Происшествий нет, караул идет по плану – доложил Смирнов, решив, что звонит кто–то из высоких чинов.

— А позови ка мне Смирнов, разводящего Курманаева.

— Никак нет, не могу – зачастил Смирнов – он не в нашей смене, их караул только завтра заступает.

Это было плохо. Давнишний, еще доармейский тишкин приятель, полковой сержант Курманаев, — опытный караульный служака, один из лучших разводящих первого караула, — он бы несомненно помог разместить на киче Бородулина со всевозможным комфортом.

Так или иначе, выручать сменщика было необходимо.

— Послушай, Смирнов – еще более вальяжно начал Тихон – ваш караул у меня на примете давно, вы хорошо службу несете. Ты как, Смирнов, долго служишь?

— Второй месяц, товарищ полковник…

— Девушка у тебя есть, Смирнов? Пишет тебе?

— Так точно, товарищ полковник!

— Хорошая девушка. И ты ей пиши, не забывай. Пишешь?

— Так точно!

— Поди на посту пишешь, устав нарушаешь?

— Никак нет!

— Смотри у меня, Смирнов! Я все вижу.

Тихон выдержал многозначительную паузу и выдал.

— Смирнов слушай приказ: к вам в караул сейчас поступит арестованный Бородулин. Сделай так, чтобы у парня были условия как в купе спального вагона, хорошо? Ездил когда нибудь в спальном вагоне? Ну поездишь еще, какие твои годы. Может быть на дембель, а может быть и в отпуск. Хочешь в отпуск, Смирнов? Вобщем камеру Бородулину хорошую дайте, сухую, выводному скажи чтоб сигареты у него не отбирал, чай ему носите когда сами пить сядете. Я Смирнов понимаю, что это не по уставу, так ведь и тебе отпуск по уставу через год еще только светит, а так есть у тебя возможность получить пять суток отпуска за отличное несение караульной службы. И к девушке в СВ. Представляешь, подкатишь к ней в спальном вагоне, а, Смирнов? Понял?

— Так точно, товарищ полковник – отрапортовал воспрянувший духом Смирнов.

— Начкар твой где, боец? – резко сменив тон с вальяжного на раздраженный рявкнул Тихон, прекрасно понимая что если начальник караула окажется рядом его блефу конец. Возьмет начкар трубку и Тишке обеспечен плацкарт рядом с Бородулиным. И уж точно без всяких удобств. Но роль надо было исполнять до конца.

— Так это, он это, товарищ полковник, с разводящим ушли посты проверять – сбивчиво булькал в трубку Смирнов.

— Смотри мне, Смирнов, узнаю что он дрыхнет сейчас, никакого отпуска тебе не светит. Ну да ладно – Тихон, поняв что начкара рядом нет опять перешел на игривый тон – я тебя Смирнов знаю, ты командиров не обманываешь. Не обманываешь ведь?

— Так точно!

— Молодец. Начкар вернется, ты ему за Бородулина не говори, что на него из штаба вводная, я по секрету тебе скажу, родственник он мне. Оступился парень, положено наказать, понимаешь, а сердце не на месте. Легко думаешь нам, сынок? Понял меня?

— Так точно, товарищ полковник, был бы дурак, не понял бы – расслабившись от доверительного тона начал фамильярничать Смирнов – не беспокойтесь.

— У меня служба такая, Смирнов, о всех беспокоиться – опять подпустив строгости ответил Тишка – выполняйте распоряжения.

Из летящей на аппарат трубки донеслось обескураженное – есть, товарищ….

Весьма довольный собой Тишка поднял голову и увидел стоящего в дверях кабинета Марконина. Он все так же грустно улыбался. – Ох и бедовый ты, старший сержант. Мало того, что товарища подставил, так и сам чуть под молотки не попал. Ты хоть, дурак, понимаешь что могло быть если бы ты залетел? Тихон понял, что опер его сдавать не будет.

— Сам погибай, как говориться, а товарища выручай.

— Нехер подставлять товарища было. Кто тебя просил в опись этот подсолнух гребаный вносить? Идиот! И опер скрылся в кабинете гулко хлястнув металлической дверью.

Глава 2

1.

В помещении первого караула творились странные вещи. Отдыхающая смена вертелась на своих топчанах вслушиваясь в долетающие из–за двери звуки. Вопреки старой армейской поговорке «солдат спит, служба идет» никто не спал.

Бодрствующая смена передвигалась по караульной на цыпочках. Часовой примыкающей к караулке гауптвахты, вопреки обыкновению, не трещал через решетчатую дверь с сослуживцами, а забился, настороже, в самый дальний от двери угол арестантского коридора. Молчал телевизор, никто не разговаривал. В душной атмосфере казенного дома плавало ожидание чего–то неизведанного.

Дело было не в перспективе проверки командира части, не во внеплановой тревоге, о которой, как и обо всех внеплановых мероприятиях в армии становиться известно минимум за неделю. Дело было в обыкновенном киселе.

Серега Курманаев, разводящий первого караула, два дня назад, гасясь от ПХД в автопарке, увязался с прапорщиком на медсклады. Эти самые склады представляли собой отдельную часть, стоящую километрах в пяти севернее военного городка. Охранялись склады полусотней солдат–срочников. Контролировало солдат два десятка офицеров и прапоров, контролировало слабо так–так под рукой у них всегда был стратегический запас чистейшего медицинского спирта. Серега с прапором, к слову, за этим спиртом и нагрянули. У командира полка намечался юбилей и шли приготовления.

Пока прапор о чем–то толковал с зав. складом, Серега разговорился с часовым. Между делом пожаловался ему на невыносимую уставщину, на постоянные караулы и вечные в них напряги с начкаром и проверяющими. Часовой, слыхом не слыхивавший про обязанности часового и прочую караульную муть посочувствовал его горю и подогнал горсть таблеток.

— Это – напутствовал часовой – со складов наших. Бери, не ссы. Если пару схаваешь, галюны пойдут летать–колотить! Так что на посту не хавай.

— Да ну – не поверил Серега – что это за колеса такие на военных складах, гонишь поди?

— Ну не надо, давай обратно – обиделся часовой – самому пригодятся. Но Серега не отдавал. Часовой, для приличия побухтев, продолжил рассказ.

— Говорю тебе, специальные таблетки. Вот идешь ты, скажем, в атаку, с автоматом на перевес. Знамя, все дела, ленты пулеметные крест–накрест как у революционного матроса, ура кричишь, буром прешь на врага.

Часовой разворачивал в своих фантазиях безумную картину наступления. Наблюдательному Курманаеву произнесенной речи хватило, чтобы понять, что таблетки на самом деле действуют, а инструкция не применять их на посту видимо делала исключение для самого рассказчика. Тот продолжал.