Подсолнух

Подсолнух

Повесть

— Видел, какой подсолнух вырос – спросил Гоблин.

— Так точно, товарищ полковник, яркий, как у Ван Гога.

— У кого? – опешил Гоблин – это с КПП который что ли? Где у них подсолнух. Я не видел.

— Никак нет, товарищ полковник. Ван Гог это художник. Он очень любил рисовать подсолнухи. — Сказал Тихон. И чуть помолчав, добавил. – Он их полюбил, после того как с ума сошел и ухо себе отрезал.

– Короче, — поперхнулся Гоблин, — подсолнух беречь как боевое знамя.Не то вместо уха причиндалами своими пожервуешь. И будешь мне после кичи еще один такой же рисовать, художник. На этом же самом месте. Ясно?

— Так точно, товарищ полковник.

Гоблин стал подниматься по штабной лестнице. Уже через полминуты со второго этажа послышался его гавкающий голос. Он воспитывал кого–то из офицеров.

— Товарищ майор, почему у вас ботинки неуставные?

— Жарко товарищ полковник, к тому же они черного цвета, почти как форменные.

— Я вас спрашиваю, почему вы нарушаете устав?

— Виноват, товарищ полковник.

— Идите домой, переоденьтесь.

— Есть.

— И не забудьте мне напомнить, чтобы я распорядился о внесении вас вне очереди в наряд на ближайший праздник.

В штабе части N начиналось обычное утро.

Глава 1.

1.

Тихон, дежурный по штабу из числа сержантов–срочников, отдав посыльным распоряжения по уборке, вышел на улицу. Командир, замы, начальник штаба — тот самый Гоблин, были встречены, рапорты произнесены, список заступающих в наряды и караулы офицеров еще не передан. Наступало то недолгое время в беспокойном распорядке дежурного, когда можно было спокойно покурить, посидеть на скамейке за штабом, в общем погаситься.

Подсолнух рос в палисаднике, слева от главного входа в штаб. Его крепкий, полутораметровый стебель, по военному прямой и строгий, венчала блинообразная серо–черная морда. Её обрамляла желтая грива крупных лепестков. Издали морда походила на косо прилепленную к торчащему из земли шлангу зажженную конфорку газовой плиты. Цветок, как заправский ПВОшник, сканировал сектор неба, с катящимся по нему солнцем. Он ни на секунду не упускал объект из вида и жадно высасывал из него необходимую для жизни энергию.

Это для гражданских цветок — объект восхищения. А для военных лишняя головная боль. Как я мог его прохлопать? — досадовал Тихон. — Как пропустил? Почему на корню не изничтожил гниду. Откуда он, падаль, вообще так вольготно раскинулся на вполне себе уставной, бедно–пестрой, как дешевый ситец, клумбе. Следи теперь за ним…

Тихон опасливо выглянул из–за угла штаба. Подсолнух был на клумбе.

И то — нет дураков резать его возле штаба и, тем более, днем. В части каждый знает, кто такой Гоблин, знает что без его ведома тут не то что подсолнух, василек расти не будет. Значит подсолнух растет санкционировано, и нечего на него покушаться, осложняя свою и без того неспокойную армейскую жизнь. Другое дело ночью. Ночью желающих досадить ненавидимому всеми Гоблину было более чем достаточно. В основном из числа гуляющих в соседнем «Залёте» офицеров. Но подсолнух рос рядом с окошком круглосуточно бодрствовавшего оперативного дежурного, и только какой–нибудь шустрый ловкач мог отважиться на подобный трюк. Тем более что «опер» наверняка тоже получил от Гоблина указания, и будет глядеть в оба.

Хотя до наступающей ночи Тишке совсем не было дела. Его наряд заканчивался сразу после развода, в 19.00. После этого следовала формальная сдача инвентаря, территории и недостатков. Недостатки всегда были одними и теми же: нет лампочки в кладовке, скол на писсуаре, трещина на стекле в приемной командира, не опечатан черный ход и прочая мелочь. После подписания стандартного рапорта приема–передачи дежурства, никогда никем не перечитываемого, следовал короткий доклад «оперу». И в казарму, отдыхать и отсыпаться. Недолгие, зыбкие радости в суетной службе сержанта учебки.

***

— Дежурный, — из раскрытого окна высунулся старший помощник начштаба подполковник Марконин – зайди ко мне, за книгой нарядов. Марконин, на первый взгляд казавшийся сухим как гриб и строгим, как топор, был, в сущности, неплохим мужиком. Свои хорошие качества он тщательно скрывал. Несмотря на напускную строгость его любили. Кроме этого Марконин имел сразу два прозвища и прозвища эти, несмотря на ироничность были добрыми и необидными. Что конечно же было в его пользу. Первое, более употребляемое прозвище было – «Радионяня». Оно произошло от фамилии офицера, созвучной с фамилией знаменитого изобретателя радио Маркони. А няня добавилась к радио уже потом, намекая на назидательные педагогические нотки, с которыми Марконин обращался к подчиненным. Вторым прозвищем было «Чапаев». Дело в том что имя и отчество «Радионяни» было Василий Иванович, а умение как–то залихватски, но не нарушая устава, носить военную форму совсем убеждало в сходстве Марконина с легендарным героем. Тихон Марконина уважал, хотя тот и обеспечивал ему самую нудную работу – доведение до офицеров очередности заступления в наряд. Завтра Марконин должен будет заступить еще и оперативным дежурным. Смена оперативных дежурных, вопреки всему остальному наряду начиналось не вечером, а утром, в 10 утра и Тихон никак не мог к этому привыкнуть. Наряд дежурного по штабу и без того суетный и суматошный, а тут еще приходилось иметь за одни сутки дело с двумя оперативными дежурными. Под каждого подстраиваться, каждого терпеть.

Получив книгу нарядов — планшетку с несколькими разлинованными под копирку листами, Тихон оставил за себя наиболее толкового из посыльных и отправился рыскать по части в поисках офицеров. Каждый из них где–то гасился, как мог, и каждого нужно было отыскать и довести под роспись заступление в наряд. На это нужен был нюх, как у лагерной овчарки на зековский бушлат. У Тихона он был и с заданием он справился на ура. Потом гасился. Потом был обед, подготовка к сдаче дежурства, руководство наведением порядка, проверка результатов уборки – обычные хлопоты дежурного по штабу. Покончив с этими делами и дав пару затрещин – «лосей» посыльному, плохо прополаскивающему тряпку Тишка сел за написание рапорта по сдаче дежурства. Рапорт состоял из дежурных фраз об отсутствии происшествий, описи имущества и недостатков. По давней договоренности его всегда писал сдающий наряд, а заступающий только подписывал. Это делалось для того, чтобы как можно раньше сняться с дежурства и со спокойным сердцем свалить в казарму. Автоматически заполняя строчки давно выученными наизусть формулировками Тихон, сам не зная зачем, внес в опись и подсолнух. Рапорт стал выглядеть примерно так:

… — телефонные аппараты общего пользования – 2 шт.

— ящик для документации – 1 шт.

— навесной замок – 1 шт.

— карманная печать дежурного – 1 шт.

6. Место для курения и прилегающая к штабу территория:

— урны – 8 шт.

— скамейки — 10 шт.

— фонари освещения – 6 шт.

— подсолнух – 1 шт.

— деревья – 29 шт.

Кстати деревья тоже появились в рапорте благодаря Тишке. Поначалу их никто не описывал, да и требований таких не предъявлялось. Но три месяца назад, Тишка, ради смеху отрядил посыльного их пересчитать и внес в опись. Он ожидал взбучки, но не мог удержаться от фронды в отношении армейского абсурда. Каково же было его удивление, когда строку с деревьями стали вписывать и остальные дежурные по штабу, а за исключение её из своего рапорта он неожиданно получил внушение.

Заканчивая рапорт он сидел сгорбившись, в своем предбаннике, когда неожиданно вошел Гоблин.

— Сиди сержант. Что, готовишься к сдаче дежурства, не рано ли, все проверил?

— Так точно, товарищ полковник! – молодцевато отрапортовал Тишка.

— Точно все? Ну–ка, дай журнал. – Гоблин перечитывал рапорт, сравнивая его с предыдущим, и одобрительно кивал.

— Хороший почерк, сержант. В штаб писарем не хочешь? – отвечать на такое предложение прямым отказом означало надолго вызвать подозрения начштаба.

— Я с радостью товарищ полковник, да пишу медленно.

— Почему?

— Перед армией был перелом лучевой кости, товарищ полковник, и теперь рука плохо справляется с мелкой моторикой. – Тихон знал как отмазываться, но походу переумничал с фразой.

— А почему у вас, товарищ сержант, не внесены в опись деревья – отчетливо выговаривая, как всегда когда что–то ему не нравилось, заговорил Гоблин. – Мелкая моторика не позволяет переписать из предыдущего рапорта? А может вам просто лень? Скорее всего — лень. Вам лень записать и лень проинспектировать участок. Рапорт переписать! Доложите вашему комбату, что я сделал вам замечание – и Гоблин выскочил из штаба.

Тогда Тихон сделал для себя вывод о том, что: «Ну его нафиг писать пером, чтобы потом до усрачки размахивать топором». И легкомысленно забыл свой собственный вывод.

Позднее, с легкой Тишкиной руки в рапорте появилась еще пара смешных, с гражданской точки зрения, но принятых начальством на–ура нововведений, а теперь вот и подсолнух.

2.

Тишка сидел на стуле и качал, в такт «Прощанию славянки» ногой. Марш отзвучал и по паркету в коридоре загрохотали сапоги заступающего наряда. Послышался бодрый голос Женьки Бородулина.

— На месте стой, нале – во. Принять наряд. Затем в каморку сунулась его жизнерадостная конопатая рожа.

— Здорово, Тишка. Гасишься?

— Здорово, Жендос. Угу, так гашусь, что аж вспотел весь. Давай, подписывай рапорт, и я пошел.

Женька хитро улыбнулся, — да погоди ты, вот заторопился, куда тебе спешить–то? До дембеля еще как до Китая раком.

— Да остопиздел мне этот штаб, походи сам через сутки, от одного воздуха здешнего завоешь.

— А я как будто не хожу – возмутился Женька – ты один тут Родину охраняешь и боевое знамя, да?

— Ну, тебе по сроку службы уставать рано — напомнил Тишка. Ты хотя и через сутки ходишь, но первый межпериод, а я уже второй. Плюс ко всему, когда межпериод закончиться, тебя по любому в караул скинут ибо кто с салабонами будет в караул ходить если не шарящие сержанты.. А мне в этом штабе до дембеля торчать.

Женька заулыбался – так ты Тихон, хочешь сказать что ты не шарящий, раз тебя разводящим в караул не ставят, так что ли.

— Мул ты, Жендос, — хоть и черпак уже, а мул. Во первых – я не просто шарящий, а супершарящий, хоть и залетный. Во–вторых – я еще и хитрый. Ты думаешь я в караулы не ходил? Походил, так походил что некоторые до сих пор с содроганием вспоминают. А почему вспоминают тебе никто не расскажет, ибо это — военная тайна! Понял?

Простоватый Женька вытаращил глаза – гонишь, Тиха? Тот сделал заговорщицкое лицо, поманил к себе пальцем и шепотом произнес – ты, младший сержант Бородулин точно ёкнутый, ты разве не видишь, как меня в штаб заперли? Это чтобы я на виду у них постоянно был. Боятся они меня тут все, боятся что проболтаюсь. Только об этом никому, лады? Иначе всей части звездец придет. Вплоть до расформирования. А из расформированных частей рассылают только по горячим точкам, на линию огня. Так что ты уж давай, не подводи меня. Тихон сделал озабоченную рожу, выдержал картинную паузу и добавил – я то ладно, я то фигня, а вот гвардейский наш дивизион подставим мы нехило.

Женька сделал умное лицо и закивал. Во всем его облике стремительно проявлялась важность причастного к тайне лица. Тишка стоял, поглядывая на сменщика искоса и слегка, одними уголками губ, улыбался.

3.

Сдав наряд и отпустив посыльных по подразделениям Тихон отправился к себе в казарму. Помня старую армейскую мудрость, что любая кривая короче прямой, проходящей мимо начальства он не пошел по дороге мимо КПП, а пересек Гоблин–стрит и нырнул в кусты. Из кустов он выскочил уже на плацу и двинулся по нему наискосок, тем самым почти вдвое сокращая путь.

В казарму он зашел, лихо заломив на затылок фуражу, засунув руки в карманы, ослабив до невозможности ремень и открыв с пинка дверь. Смирно – гулко разнеслась по казармам команда дневального – вольно – ответил Тишка и дневальный повторил не жалея голосовых связок. В казарме воцарилась тишина, батарея была на ужине. Тихон прошелся по взлетке, остановился возле расположения своего взвода, снял и бросил на кровать (стоящую отдельно, а не попарно как все остальные) ремень. Потом стянул с головы фуражку, подбросил, и со всего маху врезал по ней ногой. Фуражка упала куда–то за кровати, к окну. Не снимая сапог Тишка лег на кровать и закурил.

— Дежурный – рявкнул он с кровати.

— Дежурный по батарее, на выход – раздалось с тумбочки дневального. Откуда –то из глубины казармы послышалось торопливое цоканье подкованных сапог. Потом у тумбочки зашептались и цоканье, уже размеренное и спокойное, стало нарастать в Тишкину сторону. Дежурный — новоиспеченный младший сержант из числа окончивших учебку курсантов встал перед Тишкиной кроватью и выжидательно на него смотрел круглыми, мало что выражающими глазами.

— Опа, дежурный, а чё мы без доклада подходим, устав не соблюдаем, а? Ты команду «смирно» слышал?

— Ну слышал – буркнул дежурный.

— Не «нуслышал», а так точно, товарищ старший сержант, да боец?

— Да ладно, Тиха, ты чё, я ведь уже не курсант, я ведь сержант уже – начал оправдываться дежурный.

— Ага, ты еще скажи что по уставу при моем появлении и команду смирно не положено подавать – нехорошо заулыбался Тишка –ведь и вправду не положено же. Запомни дядя, то что ты получил две сопли на погоны ничего не значит, ты для меня пока авторитета не заслужил, ты пока как был мулом, так им и остался, понял. Хотя, как сержант, и имеешь теперь право обращаться ко мне на ты. Дежурный обиженно засипел – так точно, понял.

— Ну ладно, — сменил гнев на милость Тишка – старшина ключи от каптерки не оставлял? – дежурный протянул связку ключей на длинном кожаном шнурке.

Переодеваясь в каптерке из парадной формы в полевую, Тишка вспомнил что фуражку он запнул куда–то в расположение. Чертыхнувшись, пошел ее искать. Подняв с пола фуражку и обнаружив на ней клок свалявшихся ниток он нахмурился и опять заорал, вызывая дежурного. На этот раз цоканье подков по полу слилось в стремительную дробь и запыхавшийся дежурный возник через какие–то мгновения.

— Слышь ты, мул, — на этот раз Тихон злился по настоящему – это че за триппер? Это че за триппер у меня в расположении на полу валяется?

— Тиха, это, наряд двадцать минут назад мыл, это, чисто все было – от волнения дежурный запинался через слово.

— Я тебя, мул не спрашиваю когда мыл наряд, я тебя спрашиваю че за триппер здесь валяется.

— Я и говорю, двадцать минут назад мыли только..

— Ты тупой, да? Че это за триппер, я тебя спрашиваю? Похуй мне на твой наряд.

— Дак это, нитки это – просияв, словно совершивший потрясающее открытие естествоиспытатель, выпалил дежурный.

— И че?

— Ну, это, не знаю че?

— Не знаешь?

— никак нет.

— Ты тупой?

— Никак нет.

— Точно не тупой?

— Никак нет.

— Кто написал полонез Огинского?

— Никак нет.

— Никакнет написал полонез Огинского?

— Никак нет.

— Никакнет так–точно или никакнет никак нет?

— Не знаю.

— Не знаешь кто написал полонез Огинского?

— Нет.

Тихон скорчил свирепую рожу и заговорил — слышь ты, мул, я через сутки хожу в наряд, сутки меня дрючат в наряде все кому не лень, сутки меня дрючит комбат за охуевших без меня солдат, а тут ты мне совершаешь такой подгон, как неубранный триппер в моем расположении. Почему я, тебе, дежурному должен указывать на недоработки твоих дневальных? – Тихон перевел дух и продолжил – сейчас ты отдашь повязку дежурного дневальному, снимешь китель и проползешь под всеми кроватями в моем расположении. Весь собранный триппер представишь мне. И не дай бог его будет меньше чем две горсти. Выковыривай из щелей, заглядывай под тумбочки, от тапочек отскребай.

На лицо дежурного накатывались слезы, губы его дрожали от обиды.

Тишина казармы взорвалась громогласным «смирно» и вслед за ним, уже заглушая тихое «вольно» по взлетке загрохотали десятки сапог. Это вернулась, вместе с ответственным офицером, с ужина батарея. Дежурный был спасен от унизительной расправы.