Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии

§ 31. К проблеме высвобождения прошлого: в пределе абстракция полной реализации (или полного действия); но полная реализация даже малого невозможна, возможна лишь символизация ее чистой возможности. То есть реализация невозможна при жизни. Тогда высвобождения прошлого можно рассматривать в терминах смертной завершенности. То есть амплификации того, что было лишь исчезающе малыми флуктуациями. Иначе как случиться мысли впереди нас?! Смерть формы или вида есть прекращение онтогенеза определенного рода. А живая форма пожирает все больший ареал среды (обменивается деятельностью) и «выдает» все больший порядок, понижая окружающую энтропию и тому подобное. Эти энергетические или термодинамические метафоры обладают определенным удобством. Их можно продолжить и так: новый порядок, следовательно, только из амплификации беспорядочного фона предшествующего порядка. Обращение к беспорядку (нет непрерывности) и убивает предшествующую форму, то есть полностью реализует ее, превращая в вымерший вид. То есть в то, чего нет нормально в сфере нашего понимания и что мы должны реконструировать. Тела-то, «физика» смертны, а раз мы понимаем телом (до всяких ментальных, сознанием и волей контролируемых состояний видения мы уже работаем и действуем нашим экспериментально-культурным телом, наводящим многое в нашем видении), то нет единого, себе тождественного и универсального чистого понимания, чистого духа, вольно парящего независимо от пространства и времени (а без понимания есть не знания, а вещи). В этом смысле мышление Маркса (или то, как мы его поняли в 50-х годах) было исторически первым серьезным мышлением без Бога — не в смысле дешевого атеизма, а в смысле отсутствия в основах научного мышления посылок и постулатов, общих с теологически- абсолютистскими образцами, то есть с логическим пространством квазирелигиозного концепта сверхмощного божественного интеллекта и обнимаемого им статичного мира натура натурата, с предварительно предположенным порядком (базовые абстракции «хаоса» и «порядка» должны, следовательно, вводиться нами иначе).

§ 32. Из автономии «машин времени» мы черпаем неэнтропию и этими же актами повышаем энтропию, поскольку производим изменения, имеющие ненамеренные и необратимые последствия. Перестройка машин и так до бесконечности [в континууме со-бытия, то есть события знания как понимаемого обстоя- ния дел в мире, со-бытийствующего «в настоящем» со многими другими «понимательными точками» и с моей, со мной (в этом смысле вечное настоящее)]. Сдвиг («обращение»). На сдвиг нужна сила. Силу порождает создаваемая машина. Но на создание машины тоже нужна сила. Как же быть? («Машины времени» — ноогенные машины, то есть дающие, как природа, думать, дающие нечто для мысли). Эту ноогенную машину можно называть и «произведением», «порождающим артефактом», «opera operans». Во временной «сумке» отсроченного действия, которую я рисую, мы должны, следовательно, расположить машину времени, «ноогенную машину». Это, так сказать, в сумке с несомкнутым верхом и видимости прямого (абсолютного) контакта (он затем у нас сомк- нется в смысле недоступности того, что внутри) внешнему наблюдению, которое прямо видит воздействие объекта (удваивая мир). Хотя в действительности вовсе не он действует, а «локально» (в удвоенном мире можно перенести и требовать симметрии действия; но есть ли переносимое?) В ней и помещается экстатическая машина, «opera operans».

Мир «факта» (факты размазаны в мир). Структура должна формировать и артикулировать мир факта (как мир событий- смыслов и процессов), так называемой «данности». Например, целый психосоматический ландшафт тела и тому подобного (как показано психоанализом) для установления простого факта различения полов — как иероглифы во плоти (и даже криптограммы), расписавшие тело, телесные проявления и функции, объективные события поведения окружающей среды вещей и людей, собственного поведения и происшествий (факты биографии) и тому подобное (все это слышимые, видимые и так далее явления, любезные сердцу бихевиориста, и называемые им единственно «объективными»). «Культура тела» (столь мало понятая в силу спиритизма и психологизма!). Актуалгенез.

§ 33. Какая структура, откуда? Чем дается мировая точка-факт? (Конечно же, речевым смонтированным пространством и топосом производящих «машин=произведений»). Канализация через форму. И назад, оседание конспгитутивным для субъекта эффектом этой проработки.

Это не рассудочными актами, головными умствованиями делается, происходит — вот почему приходится, из языка событий и процессов, строить диаграммы пространства-времени (с расположением в нем мировых точек фактов и мировых линий наблюдателя), монад=индивидов и пульсирующей сферы, ноогенных машин и «тел понимания» и тому подобных. Этим не имеется в виду, что это сама реальная действительность познания и истории, а лишь строится диаграмма, позволяющая говорить и описывать, интеллигибельно представлять особые явления и свойства ума (как исторического объекта или субъекта истории), особую, свойственную ему «физику», тот факт, что теоретически-научные отражения предметов происходят не перекочевыванием (постепенным, по хронологической оси времени) их «объективных мыслительных содержаний» в голову в местах воздействий на нее этих предметов, в местах, где один-единый субъект наблюдал бы вне себя и изучал устойчивые, дистинктные предметы, обладающие свойствами и качествами, предметы и события «в себе», как бы ожидающие быть познанными в этих своих готовых качествах и свойствах, но — как события, феномены во времени смысла и понимания (для истории познания это последнее кажется тавтологией, но это не так, просто трудно очень феноменологический срез схватить человеку, феноменологическую абстракцию, а она единственно открывает онтологию истории, нужно лишь понять «феномен» в смысле существования). Это время протянуто пространственно, в пространственную протяженность (но вовсе не в непрерывную реальную), и с этим ничего не поделаешь. Не артикулируется мировой факт-точка (а он есть) актами понимания в психологическом смысле, не строится он потребностью и волей понимания как «скрытым качеством» (которое может быть развитым и мобилизованным или же неразвитым и быть в состоянии «психической астении»; см. Жане, у него же «потребность и способность синтеза» и тому подобное).

§ 34. Понять феномен в смысле существования означает, например, схватить то, что состояние не есть представление классической психологии и гносеологии: нельзя отстраниться от бытия в нем к представлению (что, наоборот, в феноменологическом смысле, является отстранением от представления). См. § 86 (См. также § 106). Бытие в нем неименное в смысле субъекта. «Оно само понимает» — способ редуцировать понимательные акты в языке исследователя-историка или гносеолога, способ говорить на языке, в котором нет зависимости от состояний исследователя. «Состояния» — абстрактная эмпирия историка или гносеолога, то есть имеют реконструктивный характер. Они должны обладать и феноменологической реальностью, то есть субъекты должны в них быть (или не быть), должны обладать «внутренним» в смысле собственного времени и пространства, выступающих внешне для исследователя в качестве знаменитого «феноменологического препятствия» (которое, конечно, соблазнительно редуцировать извне). Но феноменальность сразу остро ставит проблему объективации (в языке историка знания или аналитика сознания). Все, что можно сказать (при совместном рассмотрении физических и сознательных явлений), феноменологически полно (или лишь феноменологически полно). Изнутри языка-объекта все объективируется в реальном непрерывном протяжении (если отвлечься от сложностей неклассического символического аппарата анализа в теории относительности, квантовой механике, психоанализе и тому подобных). И это можно наблюдать извне по реальному поведению с вещами (собственно поэтому и есть универсальное пространство 3-х прилеганий). Но где объективирует аналитик действия, которые несомненно есть и которые не суть содержание, в понимательной связи с которым аналитик с самого начала находится как человеческое сознательное существо? Он не может объективировать в том же реальном топосе наглядно-предметного языка. А, следовательно, не имеет знания о знании. Поэтому и возникает вопрос о символическом протяжении («собственное время» и тому подобное), в котором можно было бы различать и которое было бы условием знания о знании. В языке-объекте символ или символический эстезис есть непосредственная жизнь сознания и непосредственно понимаются. А в языке анализа они вводятся как понятия через континуум бытия-сознания, сферу и тому подобное. И как сказал кто-то: «тот, кто берется расшифровывать символ, делает это на свой риск».

§ 35. Не в коммуникации, а в «телесном» embeddment символически артикулированное знание о поведении мира (отличное от определяемых и коммуницируемых значений, являющееся их условием и порождающей основой, «незнаемо знаемой») и неотделимое от языковой конструкции, или, вернее, «языка тела» (хотя и отделимое от субъекта). Общение — равно проникновение в него, обращение в него, конституирование себя им, а не понимание друг друга. «Не существует отдельно от тела» — означает, что в том числе и в языковых правилах и нормах. Существование этого как топоса, места общения, конституирующего общающихся, и порождает иллюзию, что средства коммуникации сообщают о самих себе, содержат себя, а не о чем-нибудь другом вне их.

§ 36. Должно случиться реальное развитие, иначе мы не можем овладеть этим, и все выступает прежде всего на уровне рефлексивно неразложимых образований, темных и застойных для рефлексии точек (но пока это есть, есть и жизнь). А после акта развития уже можем, после сдвига можем объективировать (и, следовательно, убиваем предшествующую жизненную форму), но на сдвиг нужна сила. Мы стремимся вступить во взаимоотношение с прошлым, а оно в разнопространственных мешочках (то есть генетические связи еще должны продействовать в функционировании). Развитие это то, в силу чего реализуется прошлое, деструктивное для до-развития. И сознательная наша жизнь не в универсуме полного знания (полного бытия) и абсолютной (бесконечной, божественной в пределе) мощи интеллекта совершается. Феноменологическое выделение (жизненного) мира (мира развития и превращения)[23]. И мы должны научиться рассуждать научно о таких предметах.

Переключение «гештальта» — неструктурное событие. Да, но пока у нас нет пространства и времени, кроме абстрактного и однородно абсолютного (то есть изменения здесь неразличимы по отношению к системе отсчета; какова же различительная система отсчета?). И наоборот — пространство и время есть способ структурно рассмотреть то, что иначе не имело бы структуры. Но это только формальное (= содержательное) представление возможной структуры. И, во-вторых, структуры у нас сразу же распадутся на микро и макро. «Тела-органы» генерируют продуктивно воображаемое, на которое замыкается созерцаемое. То есть реальное по отношению к воображаемому. Вектор состояния. Его переопределенность или недоопред елейность.

Сохраненный первичный хаос. Прошлое стучится нам в окно, прося высвобождения. Высвобождение прошлого. Найти чувственный опыт, независимый и внелогический. Бесконечное число полей созерцания, из которых — лишь некоторые реальны по отношению к определенным телам-органам, которые и генерируют замыкание, являющееся непосредственным видением, чтением законов в явлениях, а не продуктом интерпретации данных на уровне их рефлексивного воспроизведения и повторения. В зависимости от замыкания будем в разных пространствах. Мыслью должно овладеть телесно, телом, породить ее физикой [то есть предоставив дело выполненному физическому устройству, в котором или которым что-то сделается само, а не нами, не нашей произвольно выбирающей себя мыслью и хотением чистым; когда говорят о «произвольно выбирающей себя мысли», то имеют в виду мысль, решающую быть какой она есть на основе содержательных и логических соображений, то есть добровольно и бескорыстно считающуюся с законами вещей, подчиняющую себя им как предданным, предсуществующим (то есть и бытие полно и знание полностью определено), хотя на деле лишь ретроактивна аналитичность и непрерывное развертывание логической мысли, и в нашей области абсолютное[24] не может входить в существенные начальные условия вопреки простому допущению актуальной бесконечности (как в силу феноменологически-редуктивного запрета, так и в силу принципа относительности и независимости локального, без чего не может начаться естественноисторическое изучение духовного и ментального), и то, что есть «мы сами», неизвестно, где оно и когда, и есть, следовательно, неявные зависимости и нет предсуществующих законов вещей, с которыми просто надо было бы считаться, — кто их знал бы и откуда возвещал бы нам?].

§ 37. Речь идет о «разрушении» структуры (на возвращающемся по эту сторону «очевидной данности» куске линии пульсации) как в силу того, что не можем проанализировать и выявить просто чистой мыслью (ибо скрытые искомые условия входят элементом в те самые понятия, посредством которых мы их же пытаемся выявить), так и в силу телесности этого сдвига в сторону, телесности «развития», необходимости физически разыгранного в нем отстранения — что-то должно «само сделаться», бытием, а не нами. Помимо телесной нашей развитости (а она — то, чем мы понимаем, а не то, что мы понимаем), на уровне собственно знания и понимания нам дано лишь символическое знание и понимание бытия в указанном выше смысле. Мы знаем и понимаем его лишь символически (в смысле работы «Символ и сознание»). Ведь то, что вносит ин- теллигибельность, само неинтеллигибельно или владеемо нами на иных, не объективных основаниях. Эта «иноосновность» и воспринимается на уровне обыденного представления как «революционность».

Не разрушив структуру сознания, то есть без события, называемого «развитие», мы не можем вернуться. Должно быть физически разыгрываемое отстранение. А классики как раз предполагали такую обратимость, предполагали, что можно проходить взад и вперед в любых направлениях. На этом основывался анализ и синтез различных сторон явления (разложение и синт. воспроизводство на собственных основаниях). «Время» не учитывается, различные стороны явления описываются одновременно. Но весь вопрос в том, можно ли заметить и зафиксировать необратимые изменения указанного выше рода внутри или изнутри структуры сознания? Заметить, то есть поставить «развивающееся событие» в транзитивную аналитическую цепь, — поставить естественный объект (каковым и является саморазвивающееся событие), упаковка в который происходит не относительно универсального абсолютного сознания и относительно последнего не обнаруживается, не различается, не разлагается (и наоборот: очевидно, именно как различительный принцип классикам и нужны были абсолютные пространство и время). Нет. Внутри мы не замечаем движения, изменений в принципе (как процесса, а не дискретных его результатов), как и в эйнштейновском космическом корабле. Мы не можем зафиксировать свое собственное движение, свое изменение состояния или необратимые события «реализации» сознания в отражаемом бытии, то есть те «объективизации», которые рефлексивно как раз необъективируемы (то, что наз. «мы сами», неизвестно, где и когда и, добавлю, кто). (См. ранее о Маллармэ и о понимательном «не то, не то…» (§ 14). И, соответственно, в обратно симметричном выражении этого обстоятельства, мы формулируем принцип относительности для всего рефлексивного уровня, для всякой объективации, на рефлексивности основанной (то есть абсолютное никогда не входит в существенные условия). Отсюда, кстати, вытекает однородная и стационарная Вселенная, или статичный мир идеальностей, сущностей. Но за тем, что представляется точкой, растянуто стоит «Время» (которое, очевидно, есть схема указанного выше изменения, движения). И, соответственно, у нас, наоборот, — нечто аналогичное расширяющейся Вселенной. Временная глубина, временная «пазуха», «складка», «полость», очерчивающая сингулярность [о которой, очевидно, нужно говорить, что она, как («квантовое») состояние, без какого либо классического «где», «когда», «кто», ибо оно само есть и «где» и «когда» и само (себя) понимает][25]. То, что в одном срезе точка, а другом срезе — интервал (эмпирический) сферы «бытие-сознание». Например, какой смысл некоторых вопросов, если условия физически не имеют места (имея в виду условия приложения понятия понимания, объективизируемые нерефлексивно и затем рефлексии же не поддающиеся) и не «реализуются» одновременно с концептуальными утверждениями? Это первый смысл «несообщаемости» миров. Такая «несообщаемость» просто вытекает из определения того, что вообще осмысленно. Здесь мы имеем дело с пространством и временем, являющимися превращенной деятельностью (которую нужно высвободить из превращения) и локализующими событие-феномен, являющимися формальным «как», состоянием содержаний (а не каким-либо содержанием). Формальное, но не дедуцируемое «как» (ср. Шеллинг: история-то, что нельзя априори конструировать).

[В связи с неразличимостью, о которой говорится выше, и принципом относительности интересно замечание Бора: «Мы висим в языке. Мы подвешены в языке таким образом, что не можем сказать, что верх, а что — низ». Мы завершаем другое (а не себя), чтобы быть какой-то возможностью. И нет времени времени. Мы должны завершать бывшее, чтобы самим быть возможными (с какой-то точки зрения это и есть реинкарн)].

§ 38. Конечно, и классики включали экспериментальную деятельность в определение бытия, инкорпорировали опыт (физически реализуемый) в концептуализацию (возможную)[26]. И собственно с этого они и начинали, считая (Кант), что мы можем о мире знать и высказывать объективно лишь то, что может быть схвачено в ситуациях, которыми владеем концептуально активно. Мы ничего не можем говорить о мире вне ситуаций экспериментальной его расчерчённости, независимо от последней. То есть то, что мы осмысленно говорим о мире, зависит от такой ситуации и ее наличия (см. § 128). В классике эта зависимость была. Но раз уж абстрагированная и заданная в связностях непрерывного и однородного опыта, она была универсальной и неограниченной[27]. Способность осознавания бралась как мыслимо максимально возможная и универсальная (охватывающая весь мир из одной точки) с фундаментально одно-единым созерцанием. И поэтому можно было обратимо двигаться и взад и вперед, и вправо и влево. И извлечение информации сознанием в квазифизической его позиции («включенной») было для них подвидом событий в мире как он дается рефлексивным дублированием его отражений и полным определением явления знания и наблюдения (в аппарате ли отражения или в интерпретирующей голове), поэтому оба ряда описываются на равных правах (ср. однородность микро- и макромира в классической физике). Определяемое по переносу причинной связи; оно же трансверсально является стороной монады. То есть на деле то, что и как дается в деятельностно-предметном знании, дается другим родом событий, чем те, в которых происходит аналитически оборачиваемая развертка больших систем. То есть «интерпретированность» в одном случае — одно, а в другом — другое, их надо расщепить и различить. Имеем дело с Янус-фактами и Янус-онтологией; где движение от «элементарного» на одном (к нам повернутом) лице, есть «произведение» совершенно другого движения на другом (нам невидимом) лице, как двустороннее домино [и мы сами это домино (с мнимыми соединениями)]. К первому нет прямого доступа. Проблема здесь в том, чтобы, сузив абстракцию наблюдения и предельного осознавания, расширить естественное, отдать ему кое-что из человеческих операций, то есть ое- стествить последние (в смысле наблюдателя, неизвлекаемого в качестве субъекта).

Таким образом, первые, то есть события предметно — деятельностного знания, — в четырехмерном континууме, с мнимостями сознательной и ментальной жизни, располагаются одновременно и по четвертой координате (+ к трем реального, эвклидового пространства моделей), а вторые, аналитически связываемые, происходят по эту, реальную сторону предметно-знаковых моделей и могут быть отделены в абстракции (что и говорит об исходной двойственности, разнородности микро и макро). Отсюда чудовищное высвобождение абстрактного математического и формального аппарата.

§ 38а. То есть есть гносеологический пример янус-космологии. Движение здесь (описываемое расчленением: формализм (математический аппарат) — теория — модели — семантика — интерпретация — чтения приборно-измерительных показаний) — эпифеномен движения там (в той мере, в какой речь идет о реальном движении и работе мысли, не отождествляемых с абстракциями, в которых они рассекаются). То есть возможно иначе организованное расчленение той же системы, того же объекта анализа: как множества элементов поля. (А фактически — в понятии пространства состояний и тому подобное).

§ 39. Особая эмпирия: не отраженные «факты» (например, наблюдаем то, что мы знаем, было кислородом) является ею; события помещаются в другой континуум (континуум сингулярностей, где решается одним наблюдением versus индукция, которую предполагает отношение «факт — значение»). Или для «событий» у нас другой континуум. Составленный континуум, чтобы мочь говорить о них в качестве таковых. Теория = особая действительность средств, не отделимых от объектов как предметных кристаллизации деятельности же. Бесконечное тело и его актуализация, или мировые тела и их актуализация (очевидно, первые будут в сфере сознания). Конечно, актуализация (для воспроизводства деятельности) через сферу сознания, что требует метасознательных сопровождений, фиксирующих или создающих в том числе и пространство-время (превращенное пространство-время деятельности; во-первых, события-феномены не в одном и том же времени и пространстве, во-вторых, должны быть хоть в каком-то времени и пространстве этого рода, в-третьих, переход из одних время-пространств в другие; то, что имеет смысл, имеет его внутри и для данного пространства времени, для каждого своя особая глубина вечности versus одноразовый акт творения). Априорные механизмы этой актуализации и реализации («априорные», то есть зависящие от предпринятого, от движения в мир и в мире и сознания- схемы этого движения, индуцируемой состоянием поля, а не от «обучения»): человек стоит (присутствует деятельно) там, где объекты (то есть за их представленностью ему же, за их ему предстоянием, мы уже там, откуда к нам приходит нечто (и приходит, следовательно, не всякое), и наоборот — есть специальные предметы, ставящие его туда, в и за объекты (в континууме воспроизводства деятельности) и являющиеся памятью (записью) нашего пребывания внутри мира (то есть мира, который содержит и объект и говорящего), от которого мы затем извне, во внешнем стороннем наблюдении воспринимаем интеллигибельно именно то, а не другое. Эти специальные предметы и выступают как сознание по отношению к психике, прорабатывают ее, на них мы рефлектируем свою сознанием и волей организуемую и контролируемую деятельность мышления и рассуждения. (Сознание1 и сознание2; символы = память предпринятого или его заместитель при утопленных обстоятельствах). В поле связки — «мы видим лишь тот мир, из которого мы вместе с ним идем к тому, что от него извне мы интеллигибельно отражаем (другого мы не видим)» — индуцированы мнимости, которые в аналитическом ряду объективированных представлений науки могут вводиться специально и контролируемо, а в человеческой реальности (в том числе и в научном познании, взятом в этом разрезе, то есть феноменологически) фонтанируют спонтанно, проявляют себя естественно и, значит, несводимо к работе субъекта, являясь, тем самым, завязкой на космос, а не на внутренний мир. Демонстрацией этому в теоретическом знании является тот факт, что к предметно- дея- тельностному знанию — а оно есть — и к сознательной содержательности у нас нет прямого доступа, они не выходят на уровень рефлексивной науки и философии в них же самих и не могут быть выведены прямо логическим способом (философия специально создает символы для этой сознательной содержательности, и это — символы во второй степени). Далее, поскольку мы не делаем привязки их появления к индивиду и субъекту, то, следовательно, в структурах предполагаются механизмы самореализации, это — самоконструирующаяся реальность, питающаяся живым трудом индивидов (проработки суть космические состояния; из ноосферы поступают к нам ответы на наши движения, ответы, расшифровывая которые мы развиваемся, то есть снова посылаем что-то в ноосферу). Для понимания этой самоконструирующейся реальности и говорим о «бесконечном теле», «мировых телах», их «точках пространства-времени» (имеющих состояния и структуры) и так далее.

Революция = их распад и реактуализация деятельности (versus пространство-время превращений). Актуализация из «нуля», где все возможности, виртуальный мир всех возможных миров (пример деструкции и распада: проблема редукции волнового пакета).

§ 40. При привязке к субъекту — пространство и длительность состояния (или «состояние» как пространство и время), то есть пространство и время деятельности и ее воспроизводства (а не содержаний и объектов). Это помещение вечного в конечное (во временное) творением, то есть «производящим произведением», натурой натуранс, вернее, opera operans (ср. «тело христово»). «Время» здесь: симультанизирующий синтез дискретного времени («дискретного», то есть не содержащего связи моментов без сознания — ни один определенный последующий момент не вытекает ни из какого определенного предшествующего, а раз связь появляется лишь с сознанием, то значит привлекается какая-то «содержательная» длительность, пребывающее (а, следовательно, эмпирия), ибо сознание — всегда «сознание о…»). Синтез дискретного времени = вплывание (в принципе конечное) в длительность символов, длительность, не имеющую ни начала, ни конца. То есть условия дискретны и конечны (так сказать, граничные условия): есть многое (предопределенность) и каждое из многого имеет свою линейную развертку в последовательности, а времени на все и вместе как раз нет (хик Родос, хик сальта), и к тому же никакая последовательность не синтезирует сама — откуда быть этому последующему моменту? Воспроизведение своих собственных оснований и удержание многого в вариативном одном (установление направленного или связанного времени), сковывание Многого в Одно и врастание Одного во Многое. (Развитие форм уже внутри направленного времени). Следовательно, сами по себе ни время, ни пространство не имеют никакой метрики или не являются вещью в себе (эфир интуиции есть лишь непрерывное и трехмерное топологическое многообразие).

Ср. декартовскую «дискретность времени». Лишь особый характер воспроизводства («второго шага») дает длительность, дление, внутри которого может осуществляться познание и его развитие (и, следовательно, дает «эмпирию», конечное — Бог как бы должен отличить себя от себя). Но столь же существенна для вообще возможности изменения и развития переопределенность (или недоопреде- ленность) символа. Многое есть, следовательно, потому, что мы конечны в символах бесконечного.

Невоплощенный Бог не мог бы познавать, that's why there is something rather then nothing. А, следовательно, не мог бы развиваться, и наоборот, развитие, потому что воплощение. Ничто не усваивается, но воспроизводится и повторяется лишь преобразованием, изменением усваивающего, то есть далее повторение (сохранение) одного и того же предполагает изменение сознания, а тем самым виртуально — наличие конгениального агента новых мыслей, вкладов; повторяем лишь измененной деятельностью, что обратно симметрично соответствует факту, что готовое знание не передается. [В строгом смысле нет дления, пребывания (созданного или существующего) как такового. Нужен дополнительный принцип, что прекрасно понимал Декарт.] Так называемое воспитание социальной средой есть чистейшей воды спиритуализм, предустановленная гармония и инстантизм (предполагаются скрытые неуловимые акты и тому подобное, перенос в себя чистой мыслью). (См. §§ 41, 72а, см. также § 23). Ничто само собой не может длиться, продолжаться, но нужно быть живым, это особый жизненный акт (не исчерпываемый, как у Декарта, сознанием себя в воспроизводимом сознании, то есть сознанием как формой; Гуссерль это чувствовал, когда говорил о живом, невос- произведенном, функционирующем сознании, но продолжал рассматривать его как особый род сознания — ирреф- ле::сивного, дорефлексивного и так далее — внутри субъекта). Но это тоже воспроизводимое сознание (хотя и самовоспроизводящееся — монадически, свободно), располагающееся структурно, а не какой-либо особый интимный слой, ставящий неразрешимые (и гуманистически насыщенные) проблемы в сопоставлении с когитальньш схватыванием на себе форм. Этот дополнительный принцип и есть принцип свободного действия (монадичного по своему строению).

§ 40а. Именно деструкция (мы не просто чего-то не знаем, или узнав, меняем формы, а мы в кризисе, неконтролируемо фонтанируем ирреальные, структурно-проекционные представления); и деструкция потому, что была не абсолютная реальность, не черты мира и предметов «в себе», а структура, с ее допущениями и тому подобное, имевшая проекцию во внешнюю реальность 3-х мерно протяженной плоскости, которая (проекция) вышла теперь из-под контроля внешними воздействиями, свидетельствами (познавательное пространство 3-х прилеганий есть проекционное познавательное пространство, но опытно контролируемое), которые более не интегрируются, интеллектуально не синтезируются, поступая вне какой-либо понятной связи (непоступление вообще — частный случай в экстремуме отсутствия интеллигибельной связи).

§ 41. Необъяснимая устойчивость свободного явления как исторического индивида (организованного и упорядоченного многообразия, тысяч и тысяч единичных актов мысли в разных местах и в разные моменты времени), находящегося в постоянном движении и изменении, необъяснимая согласованность очень длительных и пространственно далеких изменений. Это проблема, если не придерживаться, конечно, абсолютистского и, по сути, чисто менталистского взгляда, объясняющего устойчивость и пребывание по времени обучением и образованием через усвоение (извне) знаков и смыслов, определений, идеальных значений, ценностей и норм, идеальных систем готовых правил — в предположении (скрытом или явном) неконтролируемых и неуловимых духовных актов «нормального» восприятия и чистой мысли, своего рода чуда ассимилятивной транссубстанциации[28]. (Ср. §§ 23, 40, 136 и далее). Но это лишь остатки психологизма (понял, не понял, усвоил, не усвоил, догадался, не догадался, имел способность, не имел способности… — как описывать все эти скрытые качества?!). Иначе как силами (динамически), независимыми от нашего ума и предполагаемых скрытых качеств, нельзя объяснить (в том смысле, что о последних нельзя контролируемо рассуждать; ср. §§ 50, 99, 138 о смене языка описания и «не существовании» ощущений). Но это ни силы объективного строения предмета (кто его видит? а если видит, то это абсолют), ни силы заложенной внутри субъекта «программы», «плана» и тому подобное. И устойчивость является чудом, и пребывание объекта во времени не является само собой разумеющимся.

В основе указанной выше невозможности мышления лежит фундаментальное и простое, Декартом когда-то схваченное, онтологическое обстоятельство: нельзя считать, будто есть идея, предшествующая (по природе) во- левому определению (Бога), — так что «cette idee ait porte Dieu a elire 1'un plutot que I'autre».

Нет никакой идеи, представляющей благое или истинное, необходимое или пренебрежимое, требуемое или, наоборот, отбрасываемое, заслуживающее веры или нет и так далее, как предмет божественного понимания «до того, как его (Бога — М.) природа конституировалась как таковая определением его воли». Это, несомненно, первая формулировка принципа относительности versus абсолют (третий глаз) и тождество бытия и мышления. Из него вытекает явление самопричинной устойчивости или самоподдержания и, поскольку воссоздание «сделанного» является одновременно элементом циклического космического круговорота (способного выбить космическое включение), — принцип развития.

§ 42. Если нет этой машины (и ее тела), то ничего не будет происходить и структурироваться, в том числе не будет запоминаться, кумулироваться. Но в силу этого же есть нереализованная часть (она и есть и ее нет; ничто не ждет понимания; нет зависимости от последующего решения), что и выливается в разнопространственность и разновременность. Есть пространственно-временные сумки, мешочки с несомкнутым верхом. Реализация означает оставление нереализованного актуализацией в инопространственных и иновременных сумках, пазухах, с содержимым которых нет связи и к которым нет доступа.

Таким образом, исходя из того, что (1) никакими внутренними («внутренними», то есть из самой же теории взятыми и только из нее) средствами физической теории и никаким их продолжением мы не можем придти к событиям «мыслей», «формул», «вкладов» этой же теории, к которым нет непрерывности, что нарушает чистоту всеобщей (не знающей скидок и обстоятельств) логической дискурсии (и обоснования) «внелогическими» (неявными и неконтролируемыми) зависимостями и процессами, которые не «оговариваются» абстракцией логической бесконечности и которые не показывают себя как истина («истина показывает и себя и заблуждение»), исключая тем самым конвенцию (и, следовательно, заставляя предположить, что эти события — объекты в особой действительности[29], и что (2) тем более можно рассматривать теорию как функциональное отправление экспериментального тела, «органа», которое выделяет теоретическую мысль, как печень выделяет желчь, — мы приведены к необходимости феноменологической абстракции и редуцирования (эпохэ) объективаций, через которую нам открылась бы особая действительность, в свете которой усложняющий язык «неявных зависимостей» и «неконтролируемых процессов» имел бы простой логический смысл и получил бы простую онтологию, ставящую все на место (в этой онтологии, скажем, бытие не полно и так далее). Слишком много вспомогательных и дополнительных вещей, варьирующихся от случая к случаю, от места к месту, от группы исследователей к другой, так сказать, ad hoc («неявное знание» и всякие другие пособники гипотез — «телесные» embeddmcnts, «укорененные» — значения которых не вводятся заново теорией на ее собственной основе, укорененные словари-тезаурусы, относительно которых гипотеза сложна или проста и так далее). (Ср. § 44а). Более того, не только «неявное знание» (или «заднефоновое»), но и вообще бесструктурные события (вроде гештальт- переключения), да и вообще незнание (в силу переопределенности). И еще, более того, может не быть независимого evidence.

Нужно, следовательно, заниматься (и строить в качестве особого объекта, особой действительности для объектов, обладающих познавательным «эффикас») системой деятельности, структурами производства. Структуры порождают (творят) и пространство-время «вкладов». Последние осуществляются лишь пространством-временем, которые являются символическими состояниями («пониманиями»), и развиваются в историческом времени, творимом структурами. То есть осуществляются состояниями сознания как формальными «как» структур (ср. с категориальной, нечувственной интуицией у Гуссерля и формой как возможностью структуры у Виттгенштейна), а затем уже структурным расположением содержания. Без этого понимания нет знания, а есть лишь вещи. То есть нашим предметом являются предметно-деятельностные машины (и тела) понимания. Развитие и превращение отличаются от обычных (или обычно изучаемых) физических процессов тем, что они не в универсуме полного знания (= полного бытия) и гипотетически божественной мощи интеллекта осуществляются. Бытие неполно и конечен человек, но он производится как постоянно не наличный и постоянно воссоздаваемый виртуальный пониматель и делатель чего-то вполне определенного (не в непрерывно- детерминистическом смысле).

§ 43. Конечная представленность (превращенная) бытия — парс про тото — в точке, гарантирующая рациональность (несколько иная, чем та, которая описывается абстракцией «выполнения понятого»). Бесконечное должно быть дано конечным и сразу (непосредственно) понятным образом. Как предмет формальной способности, позволяющий одновременно непосредственно различать. Пифагорейцы видели числа (до развития какой-либо абстрактной математики), или видели числами? Вещи (символы) — > символизируемые ими мнимости сознательной и ментальной жизни. «Третьи вещи», конечные артефакты, являющиеся понимательной материей или понима- тельными заместителями, их нет в природе, природа их не производит (например, желания, фантазмы, аналоговые модели) и в то же время они не спиритуальные сущности, бесплотные призраки. Речь идет об интерпретативной превращенности действия вещей. Вмещение его (разрешающая способность) — > затем порождение, генерация (то есть речь идет о порождающих свойствах психики и сознания, а не отражающих). Это и когерентное или когерирующее действие. Когери- руя, амплифицирует все могущее быть связанным (использование понятий в непредвиденных проблемах, извлечение части бесконечных следствий, реализация или актуализация потенций, добавления и тому подобное — ведь в науке никто не повторяет просто!), оставаясь в одном пространстве (пространстве состояния) и заполняя его[30]. Многие содержания в одном состоянии[31]. Все близкие части системы (как по структурным различиям уровней, «способностей» и тому подобное, так и по ряду различных проблем и предметов) приведены в нечто, как раз и называемое «состоянием». Уплотняющаяся квазичастица ума вбирает в себя время (а пространство — овременивает) и когерентно, согласованно распространяет излучение знания (пространство преобразований и распространения состояния, характеризуемого в качестве состояния сознания «субъекта» независимо от дискретных наблюдаемых индивидов, и, следовательно, это не то пространство, которое индивиды видят во внешней действительности и которое обладает фиксированными реальными характеристиками). Я ведь имею в виду связность умов (пространственно-временную), а не просто пространственность мнимых вещей в созерцании одного ума (ср. § 127). Это связность, согласованность по координате 4-го измерения, трансверсально. Пространство — установление связности (через и в символе), возможного контакта (в терминах континуума «бытия-сознания», а не отдельно того или другого, например, не контакта мыслей индивидов). Так же как мы не можем хотеть и выбирать «правильные» мысли, таким же чудом является и согласованность все-таки установившихся «раз и только раз» мыслей во многих сознаниях, которые могли пойти тысячами иных путей и которые представляют собой хаос с обрывками и клочьями всего и воя на многих уровнях и во многих временах. Лишь экстатические ноогенные машины могут давать такую когеренцию в процессах. Время и пространство суть операторы такого рода процессов, состоящих из набора элементарных процессов. Термины «4-е измерение», «мнимости», «внутреннее познавательное пространство-время» («внутреннее», не в воображении субъекта, а по отношению к объективированному ряду утверждений о мире, расположенных в гиперплоскости 3-х прилеганий) и тому подобные суть язык описания проявлений работы такой машины, механизма, системы, которые (проявления) иначе описать нельзя. А это явно работа механизма, экстатической машины. Есть один объединительный уровень, на котором наука видна не как уникальный феномен (а сопоставима с искусством, моралью, правом, религией) и может изучаться в «семье», а также из которого развертывается вся специфическая (и развивающаяся) целостность (особую топологию выражающая), а именно — вровень отношения к жизненным сознательным явлениям и к изобретательству на этом уровне, то есть к феномену «человек» (к производству человека и его мира).

§ 44. Порождают не воздействия (закрепленные отражениями, нашими психофизическими силами и качествами), а машины. «Тело» (или «телоформа») должно вырасти, индивидуально- психический механизм должен проработаться сознанием (сознанием1 в смысле «сферы сознания»), приставить к себе насадки и амплифицироваться его инскрипциями — и тогда что- то породится. Породится в том смысле, что «человеческий объект» («причина») — «третья вещь», первичная символическая жизнь сознания, которая никогда не предстанет сама, — пришлет своего заместителя, понимательную материю своего отсутствующего присутствия: сон, метафору, желание, аналоговую модель, телесное видение, фантасматическое предметное значение (где мышление и есть действительность, где что- то из действительности есть «ходячее» мышление; но не в смысле унаследованной философии сознании с ее Я = Я), бесконечно (независимо от текучести интенсивностей чувствительных состояний) обновляемый познавательный эффект. Эти порождающие свойства психики и есть расширенная чувственность (но к тому, что в порождениях, что знаемо в них, 1) нет прямого доступа, 2) нет внешнего авторитета полного бытия, полного предмета, — это, действительно, «бесконечное тело» в сфере сознания; конечно, пульсирующее вместе с ней). Не природа порождает желания и тому подобное (то есть они не в пространстве реактивной рецепции и трансляции воздействий), и не человек выдумывает, составляет, желает. Их причина — «человеческий объект», понимающая тем или иным образом материя, артефакт. Но никогда не данный в первом лице. В этом смысле, напр., максвелловские модели суть порождения символического сознания, а не само это сознание. Они — производные первичной основы воображения, состояния (являющегося пространство-временем) и структуры сознания, располагающей уже содержания. Сначала нужно ее вместить, а потом пойдут порождения, жизнь в структурах, попадания в них и тому подобное (но к элементарным объектам здесь мы не можем придти ни извне физическими объективациями, ни изнутри ссылками на скрытые качества, способности, потребности и тому подобное). Или иначе: желания, фантазмы (как и аналоговые модели, дающие понимание вещей вместе с пониманием значений их знаков) производит не природа — в этом вся проблема. То есть проблема в создании того, что само будет порождать желания, стремления, идеалы и тому подобное и тем самым вырывать из естественного инертного хода вещей, из натурального потока сцепившихся причин и следствий (ср. § 106). Так и в познании: мы не можем хотеть думать то, что думаем, и потому подумать это. Не мысль нужно породить, а ее источник. Порождение порождающего (создание создающего): проблема не в том, чтобы выбрать мысль или породить ее (мы этого не можем), а в том, чтобы создать то, что породит (может быть!) мысль. Созданное создающее и есть «состояние». Это термин из числа терминов, которыми описывается факт работы ноогенных машин, артефактов и тому подобных, стоящих за «событием», которое и есть наш предмет. «Состояние» — его первая связность.

§ 44а. К знаемому в порождениях (ср. также § 86) нет прямого доступа (оно работает «само» в том смысле, что значения даны понятным вещественно-пространственным расположением и, соответственно, нет идеально-значимо формулируемых правил) — это значит, что знание как состояние не определено непрерывно и полным образом (ср.: область определений не покрывает область значений). В движении по знанию упираемся в «укорененность» (словарно-тезаурусную), которая, наоборот, со своей стороны скрыто определяет выборы и решения, в том числе о простоте гипотез (относительно себя). Обречены тогда на ad hос'ность (ср. § 42) и на бесконечно расходящиеся релятивизации а 1а Уорф (ср. § 16). Не проще ли тогда обернуть дело и начинать с «укорененного» (и, следовательно, с «неявного», неконтролируемого» и тому подобного), строя для него термины особой действительности квазифизического действия полевых сил мышления, ее живущих «естественной» жизнью объектов (особого типа — саморазвивающихся) и имея в виду реконструкцию одного предмета различных опытов (а не различных предметов одного опыта)? Состояние тогда — пространственно-временной индивид и так далее. Меняем здесь онтологию — например, бытие неполно и так далее.

(1) В состоянии растяжка hie et nunc, момента «между»,

(2) i-мерно протяженная величина (там напичкано все: и действие картины мира, и ограничивающих посылок, и здравого смысла, и топоса закона, и воображения, и так далее и тому подобное),

(3) свободная вариация меры,

(4) независимость от движения источников опыта и их направлений и, следовательно, неаддитивность знаний (здесь нужно рассмотреть вопрос о симметрическом распределении времени),

(5) дискретизация субъекта (отказ от абстракции одного- единственного субъекта, наблюдающего устойчивые, «выделенные» объекты с определенными свойствами) — как в картинах мира, так и в нем самом. (Ср. с мышлением в терминах неизменного и неподвижного «эфира» наблюдения, гипотетического Сенсориум Деи, каковым является заполненность «выполнением понятого» всего того, что охватывается системой координат, — один-единый субъект или опыт, покоящийся относительно этой абсолютной системы и связывающий изнутри.)

Аддитивность: например, измерение здесь отменяет результаты измерения там (если и то и другое в накрывающей плоскости 3-х прилеганий). Но у нас состояние — волна-пилот: ничего нет впереди. Поэтому если где-то в будущем пункт знания А или неизвестный (но оказавшийся существенным) закон, то, в действительности, явление-знание не зависит от движения к нему и нельзя прибавлять, складывать и тому подобное (нет симметричного распределения времени между связями): получаем аномалию — не можем обращать во времени зависимости.

§ 45. Но если мы понимаем, желаем и так далее «телом», то и платим мы телом, этой платой, кстати, и является патогенное (бессознательное). В силу взаимодействий как выражений сопротивления «естественного» преобразованиям и изменениям, в силу развязанного процесса. И должно погибать от развязанных последствий.

§ 46. Конечная вмещаемость, предоставляемая артефактами, «понимательной материей», «телом» (так, реально в науке всегда конечное число операций и решений — но каких? и почему этих?). Пространство, содержащее одновременно и объект и говорящего, — такие пространства различны. «Растяжка» интенции (см. §§ 27, 140, 141). Интенции, направленности сознания, формируемые предметно-практической включенностью и артикулированностью деятельности в самом мире, нами извне созерцаемом, обозреваемом, изучаемом. Снятие (и представленность) последней на уровне понятий в виде символов заместителей[32], устанавливающих строй, схему, стратегию, характер действий, тип (правило) связи эмпирии и теоретической структуры, связь конструктов описательного языка и формализованных теоретических утверждений (нечто вроде порождающего принципа бесконечного числа «правильных» образований, которые вовсе не усваиваются перебором), — связь, наглядно как-то (и с возможностью на ней рефлектировать себя в качестве говорящего эту правильную формулу) данную, не разлагаемую и несводимую. Такое, материально (а не как чистый витающий дух) основанное, «сингулярное» узнавание необходимо не только в подобных программах-предметностях сознания, но даже и для дедукции, для дискурсивной цепи (с другой стороны, явно, что опыт и обучение невозможны путем перебора и имитации и что эмпиризм такого рода дезавуирует эволюционистский взгляд).

Это уже действие превращенного пространства-времени, отражаемого обратно в натурально воспринимаемую эмпирию конституированием и интегрированием опыта. Схемы, стереотип действий даны наглядно как «предметности» сознания. Воспроизводство и трансляция вмещенного —> порождение, творение. Вечная память = вечное тело (ср. припоминание как вхождение в тело Христа).

§ 47. Мировые линии и состояния вокруг точек на них. «Машины времени». «Машина» потому, что (1) в нее нужно попасть, (2) раз попали, она производит действия, эффекты в особой действительности, в «том мире», не имеющие зачастую никаких реальных аналогов. Два языка: один, базовый в «том мире», другой, наслоившийся в евклидовом пространстве 3-х прилеганий, где формы должны проецироваться на соответствия, разрешимость. Фундаментальная двойственность и разнородность. Первый слой скрывается под интенсивным развитием второго, как качественная символическая математика скрывается под интенсивным развитием абстрактной математики. Лишь в исторических «точках роста», в геологических разломах становящегося («молодые науки» и тому подобное) мы видим действительный механизм и строение. Но только в слое трех прилеганий мы можем однозначно и недвусмысленно формулировать и сообщать понятия и описания. В другом слое сообщается и распространяется иначе — неязыковыми способами и формами, передается и сообщается «единичностями», принадлежностью к ним или не принадлежностью — при не сообщении («неязыковыми» — в смысле необъективируемыми в виде идеальных значений знаков и знаковых структур, определений и готовых систем правил). Иначе[33] не было бы истории: можно было бы сразу обо всем договориться и не договориться было бы непонятно — ведь наука рациональное предприятие и доказанное знание есть доказанное знание, логические и содержательные аргументы всеобщезначимы и всеобязательны и не зависят от того, признает ли их кто-то или нет. Поэтому и вынуждены обращаться к «внешнему». То есть факт истории, выставленный за дверь, допускают через окно и оказываются перед неразрешимой проблемой. Вынуждены о «внешнем» и тому подобном мыслить в терминах «отклонений», «бесконечного приближения» (в силу посюсторонней, несовершенной эмпирической натуры человека, его социальности и частнокультурности и тому подобное) и тому подобное. Но это старая просветительская точка зрения. Кроме того, раз ею предположена «истина в себе», то не спасает и линейное выстраивание истории и нагромождение суммируемых знаний в пустом зеве ума: это прокалывается основным парадоксом истории — если бы исторические явления знания в своем случании зависели бы скрыто от знания всего (и от соотнесения с последним — кем осуществляемым?), то не было бы вообще никакого знания нигде и никогда, мы не знали бы ничего. К черту это скрытое качество!

§ 48. Пространство преобразований, сохраняющее генерированную (то есть ни в одной эмпирической точке наблюдения не воздействующую из самого объекта и точно так же никак не преданную в терминах какого-либо вселенского наблюдателя) меру («неизменное число», «правильность», «норма», «решение», «предмет таков», «надо так», «выбор») — расположение как «близкого» и «далекого», «разделенного» и «неразделенного», «между», «связного» и «несвязного», «внутри» и «вне», «полного» и «дырявого» и так далее и тому подобное. Отвлеченно от изменения, последовательности, одновременно (в смысле вертикального, «стоячего» момента времени). Различительное (как условие знания) расположение таких мер, взятых как «система точек», элементы топологического пространства, являющееся условием возможного взаимодействия. Но каково время этой «одновременности», «одного времени»? Она растянута, конечна, со-стоит.

«До» «между» «после»

/

«сейчас» (ср. 10)

(под «временем» имеется в виду несодержательное строение, формальное «как» изменений; но никакой способ установления временных отношений не может нарушать смысл (определение) термина «временное отношение»). § 48а. Эту одновременность (равноправность моментов времени), квазипространственность что-то должно держать в про- странственности, одновременной протяженности. Реальное непрерывное пространство этого не может. С другой стороны, чрезвычайно важна эмпиричность состояния при независимости его от объекта, предмета (оно — никакое из содержаний!) (ср. § 124). Оно не потому, что таковы предметы, и, следовательно, представляет собой различимую, далее несводимую единичность, индивидуальность, ни к какой системе (например, предметов, в которой извне были бы различимы законы — например, марсианином) не приводимую и имеющую во всяком возможном языке- логосе, который двойствен по определению, статус актуальных («случайных») начальных условий (ср. с недедуцируемым «я могу» § 80)[34], а в то же время — многократно- расчлененную всеобщность, индивидуально-единично данную множественность (см. § 138) общего. Одного (то есть внутреннюю связность, не спонтанную, как бы из центра — монадную), поскольку речь идет о созданности виртуального источника именно этих актуализаций (см. §§ 44, 80) как их возможности, ноопоссибилии. «Субъект» здесь есть локус возможных эмпирических субъектов. Различима и для универсального наблюдателя (историка) и принцип различимости внутри самой себя. Эта внутренняя связность прежде всего трансцендентальна или метаязыкова, то есть задает самообраз деятельности, организующий ее и 1) символизирующий способность, источник, 2) нелокальный в смысле «эпистемологически далекого», 3) освобождающий поэтому от зависимых возникновении (которые универсальными силами индуцируются). И все это экранировано. О единичности: дело не только в независимости состояния от объекта, шире — факт, независимый от всего остального мира. И ее феноменальность в простом классическом смысле: сама о себе говорящая, сама себя в себе показывающая.

Снова, уже этим путем, с этой стороны, получаем, что, чтобы могло начаться естественноисторическое понимание и изучение мыслительных явлений, из начальных условий последних должны быть устранены всякие натуральные представления их предметов (всякое нечто, известное им свойственное «само по себе», в силу положения, в силу различающих и идентифицирующих «скрытых сил», «качеств», «способностей» и тому подобное). Лишь то можем допускать, что можем породить на собственной, созданной основе. Но этого нельзя сделать, не обобщив операционно-релятивистский принцип на неоднородности и сингулярности. Решив при этом проблему различимости и локализации (которые связаны). К сказанному выше: принцип индивидуации = принципу неотделимости. Он тогда и разрывает тождество бытия и мышления (то есть эфир «выполнения понятого» в полном бытии).

«Время» здесь — пространственно-предметно видимым (различимым непосредственно) смыслом представленная симультанность-синтез (синтез времени, возможность не перебирать в последовательности то, что и не проходимо в конечное время или чего вообще нет). Время — схема смены, перехода, движения, захвата движением разного в Одном. Вернее, время — схема возможного изменения, преобразования в то или иное состояние. Но сначала «качество» должно быть представлено пространственно как предельное или граничное условие взаимодействия (то есть не в том смысле, что оно пространственно, а в том, что представляется в нем — например, в «чистом»). За счет того, что в пространстве осимультанена схема направляющего изменения (свободного, самопричинного преобразования, а не рассеянно причинного) versus неконтролируемые, утекающие изменения. Для нас его (а вместе с ним и весь поток) держат символы. Это связанное время, потеряно оно или обретено. (Но у него и самого есть какие-то возможности.) С другой стороны, задание места, смотря из которого мы видим предмет таким (а не другим). Символ является этим местом. Время здесь — не движение, не последовательность, а временное состояние (символически, трансверсально), законченный и завершенный снимок бесконечно-многого (как раз не будет однозначного распределения прошлого, настоящего и будущего). А последовательность теперь уже будет по континууму событии (где прошлое, которое никогда не было настоящим, прочие странные связности). То есть (как сказано на след. стр.; см. также § 9—96) прикрытые накрывающими точками «между» (которые на деле не есть одна и та же точка пересечения) эмпирические «тела глубины» должны быть вынуты из них и для них должно быть составлено, задано, построено их целое поверх и поперек непрерывно сбитой внешней реальности цельного физического мира, данного нам классическим описанием-спектаклем, субъект-объектно разграниченной рефлексивной структурой знания.

§ 49. Виртуальные предметности <-> возможный человек (субъективно-деятельные силы). Возможный мир <-> возможный человек. Зов, обращенный к возможному человеку, ко всякому возможному человеку и во всякое возможное время. Не вневременное, а трансвременное, не внеисторическое, а трансисторическое. Продуктивное воображение — выйти в поле «Божьего усилия» и прорезонировать с ним в продукте и изменении сознания. История как «среда», порождаемая такой «выразимостью» или «зримостью» самого мира (ср. Мерло-Понти).

§ 50. Тогда в континууме «бытие-сознание» несколько иной срез и вневременных истин идеального мира. Иной, поскольку все время предполагается их непрерывное воспроизводство на некоторой оперативной основе. До этого можно было предполагать ее необходимость (и указывать на нее) лишь в объективациях утверждений [то есть для того, чтобы последние были знаниями, а теперь нам нужно, чтобы они были событиями, явлениями мысли, делать их не только эмпирическими, но частями явлений, состояний, что означает уже другую эмпирию — в первом случае они об эмпирическом, а теперь сами эмпирия; а раз эмпирия, то (versus ментализм, спиритуалистические сущности) изволь пространство и время, иначе невозможно знать об этой эмпирии, и это не различительное пространство время содержания (с его расположением в «настоящем моменте» воздействия или наблюдения — здесь всегда предположен объективируемый ряд в универсальной абсолютной системе отсчета), а различительность в измерении «третьих вещей», «третьей субстанции», в бытии мышления]. И сейчас мы идем к условиям объективации, которые сами не объективируются, являясь условиями самой возможности объективации. Континуум событий (и процессов), а не вещей и отражений. В разрезе последних первые не появляются в непрерывно связующей последовательности. Их континуум может быть составлен лишь совместно из бытия и сознания, что является другим измерением по сравнению с объективизированным рядом. У нас не будет статичного мира сущностей, идеального мира в классическом смысле (см. § 39).

§ 51. Не существует никаких ощущений, никаких «sensations». Существует лишь сила, со-рождающаяся среде и артикуляции формы-тела. Амплифицирующие приставки. В наших приставках воспринимаемая природа возрождается, живет заново, еще раз. Уже в экспериментальных устройствах и тому подобное. [В моем смысле, следовательно, не существует и никогда не существовало неэкспериментальной науки (если вдуматься в экспериментальность самого положения сознательных существ и в зависимости испытываемого от создаваемого)]. Так и превращенная феноменальная форма. Она тоже есть независимый эксперимент (в смысле дублирования и повторения в собственных контролируемых условиях). Феномены —> воспроизводство в мире культуры (?). Как выделить этот мир с его эмпирией? Его объекты (события) ведь и не в голове и не там, где жизнь отраженных содержаний, и не в идеальном мире. Как выделить эту проекцию? И объекты (естественные, я имею в виду)? Такой же ли это континуум сознания? При этом еще трансцендентальность пристроек или «насадок» на наш интеллект (что вообще имеет место не только в познании, где эти пристройки или насадки специально рефлексивны, вернее, на которых субъект отрефлектировывает себя в качестве познающего именно данным образом). Они, как и везде, дают амплификацию и избыточность, в силу которых бытие, показывая себя, в то же время себя и скрывает. Отсюда и исходная множественность. Структурирование места непрерывного воссоздания. Реконструкция себя в у-топосе (как проводника бытия — чтобы оно сказалось).

§ 52. Строением и состоянием должно обладать и время- пространство. Наличие у сознания (то есть у связи «знак — физический смысл, предм. значение») состояний и структур. Или же, наоборот, как было в классике, объекты лишь находятся в сознании (как своей универсальной, далее не разлагаемой мере и условии своей объективированности) и тем самым не дают о нем никакого понятия. Оно само их различительный принцип. Поэтому изучение этих объектов не может быть изучением сознания. Поэтому у меня, наоборот: по предметам знать сознание — то, что интенционально, а не то, что знает себя (но в то же время сознание невозможно изучать как объект, и это должно компенсироваться метапозицией). Наличие у мыслей и высказываний выполнении и реализации («кем-то где-то и когда-то») должно обнаруживать себя и как состояние (конечное, квазифизическое состояние) — иначе мы не знаем, что они значат. (Причем «состояние» чисто полевое определение, а не содержательное; форма, как говаривал Виттгенштейн, есть возможность структуры и «картина может отразить всякую ту действительность, форму которой она имеет» — 2.171. — то есть форма отражения есть общее отражаемого и картины[35]. Там, где поле сил искривлено, — состояние (почти замкнутая петля в перпендикулярном пространстве). «Единичные представления» (формальная интуиция) или созерцательные сращения предметностей сознания {замыкание воображаемого на созерцаемое, созерцаемое в пространстве воображаемого) —> состояния сознания как «геометрия» или «хроногеометрия». Гетерогенность в инд. завершенности и целостности, имеющей собственную историю: и воображение и математика, и понятие и эксперименция, и образ и знание, и видение и аффект (не говоря уже: и внутреннее и внешнее…) (ср. § 77). Быть в состоянии сознания = «я вижу сам» гуссерлевское, «само себя в себе показывает» (не- дедуцируемое «как»). В отличие от воспроизводимого в транзитивной цепи всегда и везде. Но структуры сознания, в которые ход через состояния сознания, уже не привязаны к субъектам или субъекту.

В дистанцировании преобразование или перекодирование. (Внешнее актуализируется лишь если информация вводится с помощью кода, приспособленного к системе). Постоянная инскрипция и реинскрипция понятий. В чем? «Как» — пространству = наличию (или отсутствию) преобразований и их связности. Не дедуцируемо. И наглядно. «Я могу». Что такое «как» временное? «Могу» ведь есть также продукт развития способности, свободное проявление деятельной функции, имеющей «орган» и зависящей от синтеза времени (дискретного» или «разделенного» в смысле Декарта). Например, зависимость свободного проявления от завершенной (то есть квазипространственно симультанируемой) последовательности versus спонтанные эмердженции и рассеяния в не охватываемых последовательностях и нелинейных пересечениях. Они-то бесконечные (в смысле неопределенного многого и не просматриваемого в далеком, в боковых, линейно не развертываемых пересечениях и тому подобных, мы не знаем все законы и не могли бы ничего сказать, используем неосознаваемые и неизвестные зависимости и так далее и тому подобное), но смысл завершен — символически. Метафорически: «обратное течение времени». Конституция «здесь-определения» в зависимости от «там-определения» и так далее. Иными словами, произведение производящей бесконечности, которая есть не предмет, а эффект действия «сделанной» вещи (странной, в том числе и вперед вынесенной испытующей и измеряющей множественности с передачей и распространением внутри нее осознаваемых явлений, ибо хотя восприятие принадлежит индивидуально-психическим механизмам и только ими осуществляется, содержание его не определено без общения и, более того, без давания действовать через себя в точке большим, чем сама, силам)[36]. Функция этого действия или «машины времени» тогда прежде всего в создании дистанции (неутилитарной и ненатуральной), которая бесконечно обновляет матричное состояние мысли (как, например, в случае эротики, а не порнографии, — призыв желания или желание желания, в случае искусства — эстетическое наслаждение наслаждения, которое только и есть наслаждение versus эстетическое потребление так называемого предмета искусства)36 как познавательный эффект, как понимание, которое само не дедуцируемо и в то же время предмет которого, тем самым, никуда не утекает, не распадается, не зависит от психической интенсивности как таковой и которое бесконечно открыто (все время многие и новые экземпляры). Я назвал бы эту дистанцию интервалом в континууме бытие-сознание и определял бы состояние сознания через этот интервал. (Чтобы дать эквиваленты пространственно-временным характеристикам как «местам» и орудиям, операторам воспроизводства). Объективирующее дистанцирование. Обучающиеся системы, то есть питающиеся порядком. Самоконструирующиеся и саморазвивающиеся извлечением порядков. Итак, мы познаем не головой, а во вне артикулированными машинами как органами (так же как художник сознает или мыслит через предметы, предметами, а не о предметах, которые оказываются изображенными). Организация машины, ее фантазмов, значений, сцеплений, силовых линий и тому подобного, ничего общего не имеющая с кондицированием и стимулами (мы не можем придти к элементарным явлениям ни извне физическими объективациями — ибо эти предметные конструкции не будут иметь операционального и конструктивного смысла в терминах сознательной жизни, — ни изнутри своего рода интроспекцией, ибо явления наслоены и иерархизированы, смещаются наблюдением и обладают эффектом феноменальности). Для построения (и последующей жизни) «тел», «саможивующих» (в том числе — самомыслящих) предметов, «естественных объектов» нужны состояния сознания и структуры, в которые эти состояния нас вводят. Но это содержание может выбиваться. И будет оставаться голая структура (собственно тогда мы и узнаем, что она была), развязывающая теперь деструктивные силы, деструктивный процесс.

§ 53. Если видение есть, то человек не может зафиксировать его в качестве такового — ему неоткуда получить о нем информацию. Волна=пилот: впереди ничего нет. Пока мы знаем, наблюдение не извлекаем (из абсолютной полной суммы информации). То есть мы не знаем, где мы сейчас; не знаем прошлое, настоящее и будущее (в смысле течения в последовательности), а знаем предметностями сознания (не нуждающимися ни в каком прикидывающем «третьем глазе», а лишь в экстазирующей интеллектуальной протоплазме личности и обмене с ней на месте), а это и есть вечность. Ибо что такое вечность, как не то, что в какое-то мгновение не знать, где ты находишься? — К сожалению, это только мгновение и длится. Но это мгновение имеет большие теоретические последствия, то есть больше теоретического значения для понимания жизни и истории ума, чем все другие наблюдения.

Поэтому знание и понимание могут в какой-то момент разойтись. Лишь на уровне «больших систем» и появляются несоизмеримости.

С другой стороны, видимость «теоретической нагруженности» эмпирии. Дело в том, что предметности мы формулируем (когда рефлексируем) всегда на теоретическом языке, но это язык метатеории, а не теоретический язык в объекте, предметности же не являются рассудочными конструкциями (например, пространство, время, символы, квазивещи и тому подобные), пространство и время суть недедуцируемые (и определением не даваемые) «как» (еще и при непостоянстве отображений, преобразований и непокрываемости области значений областью определений, при «качестве», так сказать, — опять кантовская «не-рассудочная конструкция»!). Просто у эмпирии и теории один источник, из которого они черпают (и он ив том и в другом случае не есть просто мир, а мимезисный артефакт). И тем самым эмпирия и теория различимы лишь в контексте, конкретно, а не абсолютно. Ср. § 26. § 54. Реконструктивный характер («абстрактный», «абстрактные эмпирические объекты») операционально задаваемых состояний наблюдения, разрешающих эмпирически действительно понятия и позволяющих их коммуникацию в тождественных и универсальных условиях, или порожденный (генерированный) характер этих состояний. То есть извне, со стороны исследователя-историка, это реконструктивно, изнутри — генеративно (следовательно, и там, и здесь нет ничего похожего на нейтральную и чистую «данность»). Одно- пространственность только с эксплицитным включением времени (то есть ограниченной возможности изменения наблюдения и его распространения по пространству)[37]. Тем более, что чтобы извлечь Б, приходится так переформулировать (а это — изменение, движение субъекта) субъект, что он не может извлечь А, и, следовательно, и наоборот. Разрешимость и связь с условиями восприятия, в принципе относительные для разных систем отсчета (вернее, пространств), не поддающиеся неограниченному подразделению (то есть выражению до конца в языковых правилах и нормах), содержащие абстрактные свойства эмпирических объектов, реконструируемые или генерируемые и «испытываемые» на основе знаемого, а не видимого (соответственно, наличие нереализованного, неиспытанного, непережитого — потому, что непонятого, то есть неизвлекаемого на основе этого знаемого). И важное — переопределенность или недоопре- деленность этой связи. Физические условия содержат (не содержат) условия применения понятия понимания (см. стр. 312 дисс.).

§ 55. Абстракция являющегося знания versus абстракция бесконечности показывает, что не учитывают:

1) нет «данностей»

2) субъект производится (косвенная, вынужденная констатация этого: «должно умереть, сойти со сцены поколение», — но это на деле не психологическая или педагогическая проблема)

3) знания — не рассудочные сущности в голове или в идеальном мире.

§ 56. К проблеме наличия (или отсутствия) в физических условиях условий применения понятия понимания: революция = восстановление последних в условиях деструкции. То есть революция это такие процессы, развязываемые открытием, которые 1) вызывают при попытке помыслить это открытие такую деструкцию, 2) восстанавливают условия понимания, то есть условия мыслимости. Это одно и то же в разных выражениях. Установление чего-то нелогическими или внелогическими (незаконными) средствами — не просто факт резкого изменения, а форма его имеется в виду.

§ 57. При использовании информации (то есть прошлых фиксаций сознательных наблюдений) иное, по сравнению с классическим правило: чтобы воспринять, нужно было знать (например, знать правила относительности, диаграмму Минковского), и, следовательно, наоборот — что-то не было в действительности пережито, испытано, потому что не было понято, и, следовательно, этот опыт нельзя использовать классически (перенос по всему полю наблюдения, одновременность сознательного знания), что ставит иначе вопрос о способе бытия испытанного во времени (его надо еще действительно пережить и дать ему этим существование во времени; прошлого уже нет, но оно никогда не было настоящим (выталкивание прошлого и втягивание будущим).

В аппарате философии меняется фиксация места деятельности (которой только и могли даваться — через субъекта — ноуменальные характеристики, негативно символические): оно не в человеке, не в головных целеполаганиях, а в предметах, в чувственно-сверхчувственных экспериментальных агрегатах. Та часть символов, которая утопает в вещах, утопает именно в них. И именно им отводится роль ноуменов в символическом отрицательном мышлении. Башляр, как мне кажется, именно в этой связи говорил о «ноогенном» ноумене, то есть о мысле-порождающей сущности мысли. Следовательно, не рост информативности, а рост ноогенности. (Как раз из меньшей по количеству информации может извлекаться больше порядка).

§ 58. Неизвестное в инопространственной области (в «абсолютно безразличной для нас области», в терминах физики). Резервуар случайного. Но производимого самой наукой и поэтому сопоставимого с научным знанием. Непредсказуемые события непонятны (в объективированном видении). Непредсказуемые события непонятны в феноменальном универсуме.

§ 59. Абстракции: 1) упорядоченное состояние (беспорядочное появление которого мало вероятно), 2) порядок только из порядка, 3) феноменологичность (редукция объективации), 4) в силу феноменологичности, неполнота бытия, 5) трансцендентальность воспроизводящих приставок в дырах бытия, 6) история как среда, порождаемая таким выражением бытия (мандат развития, творчества); символическая среда обитания, среда синтеза, 7) реальное событие (явление), а не знание (события мысли таковы же, как любые другие события свободного действия). Только через сознание мы выходим в инвариантный (относительно способа представления) мир, а оно не универсально и квантовано. Следовательно, множество ковариантных вырезок.

Встроенная в сознание не локальность (поэтому и нужно от особым образом задаваемой онтологии идти к сознанию, а не наоборот). А бытие неполно. Структура сознания располагается в этой неполноте, заполняет эту дыру бытия — в смысле условия превращений и развития. Полон лишь континуум «бытие-сознание», то есть бытие и сознание, взятые вместе. Но мы в нем и для нас как обучающихся и развивающихся есть состояния-пилоты, впереди которых нет чего-либо (неполнота), а с точки зрения его самого все уже есть. § 60. Прошлое еще существует, то есть в каком-то смысле оно еще не случилось, и надо дать возможность ему действительно случиться, «разродиться» наконец. «Время» смысла (осмысленности) и понимания (вернее, то, что мы называем временем и что, в действительности, является каким-то свойством или параметром, формальным состоянием поля наблюдения). Время понимания — не данного содержания данным субъектом, а наличия символа, квазипредметности, возможности актуализации символом мыслей. События происходят не только в пространстве эмпирического бытийствования содержания и «настоящем моменте» наблюдения, но и во времени пространстве смысла и понимания в указанном выше смысле, то есть в едином континууме бытия-сознания[38]. «Что же на самом деле, что же действительно?» — имеет смысл только в этом континууме. То, что можно сказать о событиях, происходящих не только в физическом пространстве, но ив пространстве смысла и понимания, относится ipso facto и к истории мысли, к способу жизни событий этого «мира»: еще не случившаяся мысль («прошлое») живет во мне, и в этом все дело, а не в эволюции, предвосхищении, повторении или памяти. Это способ жизни мысли, а не эволюционная схема во времени. Это ее саморефлексивность, которая мне кажется эволюцией и развитием. Смысл, ищущий себя. Это бытие культурного явления (а не память и тому подобное). На деле, отразиться в символическое пространство-время, найти себе в нем место — значит, самоосуществиться. Но никогда полностью. И, следовательно, способ бытия явления, а не память о нем. Поэтому речь и идет о живых существах, хотя и не эмпирических индивидах в человеческом смысле, и они исключают средства наглядного языка.

§ 61. Соображения, вытекающие из анализа фундаментальных взаимосвязей сознательного опыта и природы. (Ср. Кант; познание было бы невозможно, если бы природа «была дана сама по себе независимо от первых источников нашего мышления» — 3.710). Что и есть трансцендентальный аргумент. Разница исторического и логического понимании содержаний и операций. Время как средство анализа и повторения в первом случае. В универсуме деятельности имеет место это первое (причем вовсе не на стороне историка). «Сам знает» versus логическое понимание истин и значений. Конститутивное отложение = навсегда (например, понятое понято один только раз и раз навсегда). Это важная вещь, отличающая действия свободной генерации в структурах как от невечности вещей, так и от невечности психических состояний (и от вечных истин). Особая устойчивость и вечных истин и опытных ситуаций.

§ 62. Абстрактно-наглядные сочленения, связки сторон всеобщего предмета. «Созерцание» и «схватывание» до формулировки связи понятий и выводов теории. Именно в той мере, в какой связываются предметные воплощения и результаты деятельности, образуется мыслительное поле, в котором целое воспринимается раньше анализа частей (и более того — правильность и очевидность абстракций, в рамках которых этот анализ будет осуществляться рассуждением), предваряя формально-логическую связь понятий и всего целого мыслительного действия (общей идеей и стратегией решения, которые не излагаются при изложении решения). Наглядная символизация предметов и сторон предметов, позволяющая «разом», «моментально», «интуитивно» схватывать (и обработанная на эксперименте и создании предметов). Чувственно- конструктивная (то есть чувственно-сверхчувственная) модель, конструктивное поле созерцания, управляющие восприятием вещей. Снятие противоположности эмпирии и суждения, «идеи» и предмета. Это предметная форма культуры (а не предмет, данный извне). Эмпирия сама по себе не есть творческий принцип, не содержит его. Самообусловливание человеческой деятельности (через предметные воплощения и последствия). То есть всеобщий предмет саморазвивается (познание есть эффекты этого саморазвития в головах). На его стороне лежат условия, при которых и на которых анализ будет осуществляться в формах рассуждения и доказательства. Неважно, как назвать эту предметную форму — «творческим продуктивным воображением» или «интуицией». В качестве интуиции она — превращенная форма деятельности, снимающая путь. Создание квазинаглядности и непосредственной очевидности избавляет от необходимости каждый раз фиксировать происхождение исходных идеализации, их отношение к наблюдаемым явлениям, но более того содержит и дополнительный эффект — машину развития. Зависимость последнего от переопределенности или недоопределенности. Только развитием мы можем извлечь то, что есть. Абстрактные прообразы («атомы», квазичастицы ума), работающие на порождение, генерацию (Платон). Восстановить соприкосновение с первичным хаосом и снять превращенность — новое развитие (ибо каждая машина бесконечности конечна, не может быть беспредельно растянута в своем действии). Мир «вздрагивает» и каждый раз — через состояние — инонаправлен.

§ 63. Эвклидово (абстрактное) пространство трех прилеганий (то есть в нем и от того и от другого и от третьего)[39], в которое разворачивается то, что eclot в конечных областях моего пространства-времени, в моих «направляющих состояниях». Но при таком взгляде иначе видится и идеальный мир, вернее, на ином срезе — в нем видна вариация абстрактных (математических) структур теории. А на другом краю — культурная ниша пространства трех прилеганий, куда оно «вложено» (а в него, в свою очередь, вложены пространства-времена). Набор абстрактного пространства из точек n3.

Фон, облако прошлого (существенно влияющее на будущее — отсюда видимости движения из будущего, «втягивания» будущим). Эффект отключенных пространств и их судьбы. А до этого для объектов, которым негде в себе записывать свои предыдущие состояния, мы имели явления и процессы, вся «память» которых = информация, содержащая в абсолютно однородном пространстве-времени, в котором они протекают. Воздействие целого на части с помощью пространства, то есть выполнения предельного понимания, ситэ (как категориального пространства, наделенного структурами предельного перехода и логической бесконечности), равного полному предмету, полному бытию. Все они завершены, восполнены в пространстве наблюдения, в предельно понятом. И, наоборот, язык событии и процессов делает все относительным, инскриптивным — в случае, когда есть записывающие квазиобъекты. Логическое пространство <-> квазифизическое (то есть выполнимое определенными вещественными средствами) пространство. Но если ввести неметризованное категориальное пространство отображений и надстраивающихся расслоений, то расчленение и того и другого будет несколько иное, через феноменальный мир идущее к саморазвивающимся системам и их пространствам — к их особой (теоретически построяемой) действительности. Мои «третьи вещи» будут здесь элементарными выделенными объектами, ситэ которых — прерывчато-непрерывная сфера. То есть = универсуму полного бытия. Плюс внутри — дискретные, квазифические пространства. Связи и их развязывания, замыкания и размыкания, кристаллизации и снятия кристаллизации. Внутреннее информационное пространство- время. Есть дискретные пространственные многообразия (к тому же еще расслоенные), могущие быть отключенными одно относительно другого, и есть прерывчато-непрерывное пространство всех этих пространств, только в котором или через которое можно выявить накрывающую гомотопию первых [например, установлено — см. Ж.-П. Серр. Сингулярные гомологии расслоенных пространств. В сб. «Расслоенные пространства и их приложения», М., 1958, стр. 32 — что если мы установили разделение зависимых и независимых слоев, то характер такой зависимости должен все время сохраняться, что удивительно совпадает с моим анализом надстраивающихся явлений и расщеплений! И вообще — по К. Телеману («Элементы топологии и дифференцируемые многообразия» М., 1967, стр. 296 и следующие) — свойство накрывающей гомотопии выделяет из всего многообразия структур, зависящих от других, парамет- ризирующих их структур, класс инвариантных проекций, сохраняющих свой характер при произвольных непрерывных деформациях этих структур параметров; это свойство накрывающей гомотопии позволяет ввести в произвольные собрания объектов связности и инфинитезимальную метрику; это важно, ибо, если у меня на уровне пространства-времени1 невозможны произвольные собрания, то сферическое, пульсирующее пространство пространств как раз характеризуется такой произвольностью и требует дополнительной связности и метризации]. Смена ситэ не есть смена культур, ситэ это то, что в нас онтологично (versus Пространство-время 1 (или состояние сознания, Урбильд как пространство-время) есть формальное «как» квазиобъектов. Квазиобъекты — физические реализации сознания, «бессознательные» по отношению к макроструктурам. Их различная (и возрастающая) информационная емкость (или емкость абстрактно-символических протяжении, модулирующих преобразования предметов как интеллигибельных). Эта емкость всегда как минимум на порядок выше, чем содержание элементов. Генеративная сила + организация последовательности versus произвольная эмердженция. Новые симметрии и гармонии (которые «вырезаются» Урбильдом, скрыто работающей «картиной мира», машиной гармоний и развития).

§ 64. Со стороны мира — «возмущения». Новые понятия суть найденный способ объективирования «возмущений», в которых дает себя знать непокорная самостийность реальности, ее самозаконность. Каждый раз конструкция субъекта. Таков же и механизм смены теории: извлечение информации (уже проявившей себя в качестве таковой, то есть «смешанного» явления), неизвлекаемой без новой теории и ее субъекта. Все это не менталистские акты, а жизнь, телесные деяния. Значит ли это, что развитие в принципе рефлексивно? Выше о внутреннем пространстве: воспроизведение на своих (самим создаваемых) условиях — именно в этом смысле физическая реализация сознания.

§ 65. Мы действуем, познавая, но лишь образ этой деятельности позволяет нам извлечь информацию из произведенного действиями — так же как мы считаем, а сосчитать мы можем, только имея образ времени (времяоператор, хронон). Отсюда (рефлексивная) однопространственность и принадлежность одному времени — вхождение, тогда эта информация. Например, не реальное число, а оператор. Ср. пифагорейскую единицу. То есть образ времени сам есть время (в смысле времени состояния, а не умственного рассудочного построения или времени как последовательности).

Мы видим вещи (в смысле «понимаем как…») в своем пространстве и времени, то есть в пространстве и времени нашей первичной символической сознательной жизни.

§ 67. Хронотоп, то есть связь времени с пространством, его превращения в пространство и наоборот, подчинены определенным ограничениям: 1) вносятся мнимости, мнимые значения, 2) связь не универсальна, то есть мнимости имеют интерпретацию только для одного пространства. Следовательно, расцепление объекта и модели (человеческой) в пространстве-времени (всегда каком-нибудь).

§ 68. Орган зрения не есть глаз, а чувственная ткань, простирающаяся в мир вне отграниченной, видимой дискретной формы тела индивида. Но это именно «проработка», а не детерминизм: нет вынуждения к человеческому, нужен всегда дополнительный принцип «поддерживающего воплощения» (для которого нет наглядной механической модели). В проработке сознанием психики (и материи) и образуются органы, образуются квазивещественной укладкой, инскрипцией понятий и значений (живущих теперь своей собственной, неконцептуализируемой жизнью) и не существуют вне «проработочной» сферы сознания каким-либо натуральным образом (хотя проявления их действия и наблюдаемы со стороны физически, будучи, тем не менее, естественными законами не объяснимы). Это и не материя, и не дух. А в составе космоса есть. Штуки (артефакты) бесконечного, испытующего характера. И вот, вместо того, чтобы гадать о внутреннем… То есть речь идет не собственно об органах чувства, а об органах понимания и действия. Термин «органы» к ним применяется в силу их физикоподобности, в силу функциональности отправлений, не требующих прохождения через рефлексивную инстанцию, через некий «третий глаз». (Они в «среде свободного становления» versus актуальная бесконечность и один-единый абсолют).

§ 69. Как ни парадоксально, без допущения, что человек всегда логичен и всегда мыслит точно, мы не можем рационально понять историю. Для теоретической истории не существует глупости, ошибок или заблуждений (как инстанций объяснения) — так же как доказанное знание есть знание и существует независимо.

§ 70. Предоставленное самому себе, игре вероятностных механизмов (флуктуации и пр.), свободное действие не происходит (ничто предоставленное самому себе не ведет себя свободно, то есть ему не вырваться из инерции естественного, «заведенного» и тем непрерывного хода вещей с его накоплением невидимых следствий). Ему нет места, поток механистически непрерывен и в нем нет «причины» (в смысле лейбницевского основания) что-либо делать иначе, выпадать и вырываться из непрерывного действия (антиномии которого, кстати, прекрасно показаны Кантом применительно к естественно-причинной картине мира; несколько другой аспект выявили древние индусы в связи с проблемами личностного спасения и реализации тотальности сознательной жизни; впрочем, в античной греческой традиции было и последнее). Нужна сильная или сильно структурированная машина (машина преобразований или преобразовательная машина), самим свободным действием подставляемая под себя, чтобы энергия флуктуаций, громадного числа единичных разнородных мысленных актов (эта брешь детерминистического мира) становилась энергией, питателем свободного действия. К тому же, с точки зрения содержания возможного свободного изменения, течение абстрактного времени, как видно был еще Декарту, никак не связано, не содержит никакого синтеза: ни один последующий его момент в этом плане (хотя само время плотно и непрерывно) не вытекает ни из одного предшествующего[40], то есть полное отсутствие индивидуальной определенности (ср. в квантовой физике о нарушении в энергетических взаимодействиях эквивалентности ситуаций со временем, если эволюция во времени будет определяться в теории не преобразуемыми волновыми уравнениями). Поэтому речь об амплифицирующей или усилительной машине, «машине времени», «ноогенной машине»41. Тогда можно говорить о свободном действии как особой форме активности, принципиально выделенной, как я говорил, и наличной в мире в связи с существованием в нем сознательных существ, способных на опыте учиться и развиваться посредством этого, то есть превращать и размножать себя во множество других, подобных себе существ.

§ 70а. Напряжение (трансцендирующее) — время (синтез времени; он внесение вечности во временное, но вечности динамической, на напряжение держащейся). Напряжение — > историческая сфера или сфера исторического как порождаемая среда выражения и жизни этого напряжения, как бытие усилия в смысле Канта (что, кстати, = «религиозному» происхождению истории). Специфическая активность как признак мыслительной жизни (отличающий производимое жизнью от мертвой природы, не жизни). Синтез и история как его среда («божественная протоплазма» синтеза). Здесь мы должны найти экстенсивное (конечное) выражение для «действенностей», для качественной субъективности, интенсивностей, бесконечных, если их брать в качестве субстанциональных мировых точек (а не математически безобъемных, какими они предстают на гиперплоскости 3-х прилеганий, — в этом смысле круг замкнулся: мы вернулись к той проблеме, которую наука нового времени, в полемике со средневековым аристотелизмом, решала применительно к изучению физических тел, только теперь все это применительно к анализу сознательных явлений, вернее, логическому пространству совместного рассмотрения и физических и сознательных явлений). Напряжение — это жизнь в мире потенций, а не актуалий, и поэтому всегда возможность чего-то иного, непредсказуемого, бесконечного в этом смысле слова. [Но (ср. § 106) у меня «действенности» как раз конечны, растянуты по пространству и t области; бесконечность есть лишь отсутствие внешнего (и внутреннего) авторитета и источника]. В мире потенций, то есть в мире полного действия или через него, соединены все миры. История, ее поток рождаются самим поиском истины, то есть являются ее множественной растяжкой, стоянием одного (лишь в этом смысле нельзя в одну и ту же реку ступить дважды: если свободен и полон в А, то всегда будет другое. Б; если что-то действительно говорится, то в принципе нельзя сказать одно и то же). Но здесь нет времени, оно против потока реки. Так сказать, вечная молодость. Вот и непрерывность появилась: одно неотличимо от другого, старое — от нового, между ними нет времени. То есть не можем расчленять по времени, линейно увязывая моменты с последовательностью реального протяжения. Если я абсолютно понял сказанное Гераклитом (или Ньютоном), то, будучи другим, оно неотличимо от него самого (непрерывно и вечно) — время гомогенно плотно и его нельзя воспринять. И оно же (то есть говоримое в свободе, в предельной полноте действия) прерывно — в силу «конечного врастания», в силу того, что для того, чтобы это было, надо «запрокинуться назад» и дать породить себя впереди (то есть совершенно особого распределения прошлого, настоящего и будущего), поскольку мы свободны лишь в смысле акта создания акта мысли и последний, следовательно, не определен и не подразделим до конца. Тогда можно получить пульсирующую сферу, континуум бытия-сознания.

§ 71. На напряжении достроение мира, восполнение, завершение и дополнение ситуации, построение реальности, которой не было, версус наличная (символы, задающие строй мысли и понимания versus изобразительные элементы). Амплификация «возмущений» и лишь на этой основе завершенная последовательность (символическое время и пространство). Но сопротивление реальности (самостийной и самозаконной). Снова на напряжении разложение наличного мира, раскалывание порядка, раскалывание и преодоление мира. Из осколков мира, из изобразительных элементов, развязанных из своих обычных и естественных связей, осколков «реальности» строится картина мира (не обязательно всего мира, так… картинка). Тексты, то есть имеющие смысл материальные образования и композиции из них. Они характеризуются избыточностью (динамизирующей) versus изобразительность, включают обязательно конструкции, не имеющие никакого реального аналога. Тело квазиобъекта представляет собой алфавит, то есть всегда конечный список смысловых единиц и правил их композиции. Снова сопротивление реальности любым своим представлениям, в том числе и самопредставлениям. Это как бы ответ сферы сознания-бытия на наши вмешательства (ответы, в принципе поддающиеся пониманию, интеллигибельные). (Но нужно для начала различить, выработать понятие, в котором можно было ухватить и мыслить факт такого сопротивления, — то есть различить фактические отношения и представления о них. Этот шаг впервые сделан Марксом в своей области.)

§ 72. Но вернемся к сопротивлению (и флуктуациям). Создание экспериментальной, испытующей макроструктуры, усиливающей его, — это может быть как самоусилением, таким и усилением другим со стороны; во всех случаях две разные природы, новый принцип, то есть в машине времени что-то должно быть другой природы, чем реплицируемые ею (уже на ее собственных бесконечных основаниях) вещи. Внесение избыточности или же экспериментальная динамизация, осуществляемая живыми, сознающими существами. Условие перехода к новому порядку, интегрирующему большее число фактов и тому подобное, то есть развитие. Асимптотически исчезающие флуктуации ведут к радикально новым чертам (порядок из амплификации беспорядка), новым структурам и симметриям (с нарушениями на предшествующем уровне — например, симметрии между поступлением информации и ее извлечением, симметрии «я», времени и тому подобное). Последние могут быть инкорпорированы лишь через сферу (то есть через сверхпространство по отношению к символическим эстезисным пространственновременным протяжениям). То есть факт развития требует этого понятия или постулата (динамическое условие, в отличие от превращенности и кинематического формализма, лежит в интенсивности в указанном выше смысле, в сцеплениях и кристаллизациях, в накоплении и работе невидимых следствий и борьбе с ними усилием полного действия, верхушка волны которого и несет на себе «существование» вещей, их дление в воспроизводстве). Вселенная пульсирует, там, где макровзгляд видит пребывание, на деле пульсация. Основания (свободного действия, свободного явления) должны быть бесконечными. Но подставляются они на место натуральных всегда конечным образом.

§ 72а. Есть принципиальный разброс явлений (индивидуальное). Но невозможность контролируемо представлять изменения условий повторяющихся массовых явлений (результатом каковой и является их статистика) имеет не гносеологический лишь смысл, но и онтологический, касается элементарных процессов, индивидуальных явлений (физика показала, что последнее имеет смысл, лишь если термин «явление» означает «нечто + способ извлечения информации о нем», то есть относится ко всему целому ситуации наблюдения). Это ясно из постулата понятности в пункте 4 «Трактата». Хотя мы ничего не может сделать здесь такого, чтобы нечто обязательно подумалось там, и, по определению, производителен лишь труда производства силы — в одной экземпляре (готовое мы лишь усваиваем, а не производим); не задается ли исторический индивид тем, что на изменения условий накладывается избыточность и пароксималь- ность в интервале отсроченного действия — как бы контролируя неравное равнодобавленным?). Хотя невероятно, чтобы это подумалось (при вынуждениях инерции, дискретности времени, хаосе субъективности и индивидов), тем не менее думается и зачинает все более вероятные состояния порядка (что прямо обратно росту энтропии). И статистикой закона больших чисел описать этого нельзя. Необъяснимая устойчивость: столь сложно организованное и при этом устойчиво воспроизводящееся явление-многообразие не может производиться случаем и селекцией в слепом разбросе. Необъяснимы как устойчивость, так и множественное строение устойчивого. Если не придерживаться, конечно, чисто менталистского взгляда, предполагающего неуловимые акты «нормального восприятия», чистой мысли, обучающейся подчинением себя усваиваемым извне идеальным значениям, сущностям, нормам и ценностям. К тому же, нет основания или причины для свободного действия и случайно само собой оно произойти не может (ср. § 70, 94): в том смысле, что инертный ход вещей в себе вполне основан и не содержит причины, чтобы было иначе (в том числе и неизвестной причины). Случайно, «само собой» произойдет как раз не свободное явление, закон больших чисел будет производить явления внутри одного класса. Следовательно, за появлением индивидуальных явлений не может стоять машина, бросающая кости. Вероятность равна нулю, и тем не менее все более вероятные состояния (в силу этого же постулата понятности). Познание, то есть появление индивидуальных явлений (каковы, безусловно, познавательные акты и содержания), не может быть продуктом игры в кости. Напрашивается представление, что для того, чтобы случайные процессы могли производить законы, чтобы хаотически и в не выводимой связи появляющиеся индивидуальные построения или конфигурации мысли могли содержать упорядочения (довольно жесткие!) в объективизируемом ряду, должны быть все- таки какие-то направляющие или канализирующие траектории, «самосогласованные пучки» действия (стоит еще раз вдуматься в невероятность согласованности и устойчивости такого чудовищного множества разнородных актов). Нас ждут структуры (в точке, где мы воспринимаем и оцениваем, выбираем и решаем), которые нас «учат», «подсказывают» («природа» как guide). А не чистая статистика и слепой разброс, подвергающийся селекции или перебору. Их действие за нашей спиной, вернее, из-за спины вперед, в так видимое, выбираемое, решаемое, и есть естественное действие. Пространство — потенциалы порождения, генерационные потенциалы и функционалы (вернее, различительное расположение потенциалов). Быть в пространстве (я в этом пространстве, он не в этом пространстве…) = понимать, ибо пространство — условие всякого понимания. Всегда уже расчлененная понятность. Но двойственность в самом сердце сознания (янус-факт или янус- онтология?). Состояния сознания, независимые от сознания, и поэтому описуемые объективно. Качественно различные «действенности» как субстанциональные мировые точки. Таким образом, речь идет о творимом — с предпосылаемой топологией (метрика потом). Это теория одного творящего акта, одного события, события. Вся проблема в том, чтобы показать топологию (вернее, хронотопию) в «порядке порядков», в «законе законов».

Ряд нитей, какие нужно было бы тянуть:

1. «Данность» не есть первично ясное понятие описания работы ума или его истории. Она лишь сторона исторического индивида или «размазана» по нему.

2. Генерированность (а извне — неконструированность или абстрактные эмпирические свойства и предметы); поскольку факты — это янус-факты на границе соизмеримого, а разница представлена в фактах мнимостью, символической «понима- тельной материей».

3. Исторический индивид — физические и сознательные явления (вьщеленность этого как принципа и различения). Наличие «внутреннего» (внутренних продуктов, «собственного» пространства и времени), экранированного по отношению ко всему остальному миру. Таких состояний нет в числе или среди физических действий.

4. Космизм.

5. Внешнее и внутреннее (в смысле отношения к видимому в стороннем или вселенском наблюдении): внешняя непонятность, «космическая чудесность» продуктов, наблюдение поведения с видимыми, слышимыми и так далее знаками-вещами ничего не дает, можно знать словарь и не знать мир, надо с чем-то другим, ухватывающим внутренние продукты, научиться обращаться так же объективно, то есть не обращаясь к неконтролируемым допущениям механизмов, полагаемых в тайниках индивидуального сознания и даже самым индивидом неконтролируемых в его «чувстве сознания»; какой-то иной перевод внутреннего во внешнее с учетом сдвига и топоса.

6. Дихотомия законов и начальных условий в содержании объективного знания, и как выглядит она в феноменологическом срезе знания о знании, в континууме «бытие-сознание»?

7. Наложение организованной машины на их изменения и гармонизацию (связности организации условий производства знания).

8. Действия мира на нас определять с самого начала в континууме «бытие-сознание». Не можем чисто и отдельно выделить ни то, ни другое.

9. Множество сознании в смысле топологии (а не эмпирической множественности). Пространственно временной синтез многообразия, его бытийная хронотопия.

10. «Невидимая» история как среда или протоплазма кристаллизации; следовательно, механизм содержания в точке. Но это именно история, то есть упорядочение ни содержательно, ни аналитично. Лемма к феноменологической теореме.

Короче, если все предшествующее можно резюмировать тезисом: ничто не ведет эволюцию извне, то нужно добавить, что нет и эволюционного вызревания состояния (наличного): а) мы в цепи превращений, а не вне (ср. § 78, 98, 106), б) порядок в мире — о чем знали уже Декарт, Витгенштейн и Гуссерль — не преддан (в феноменологическом смысле). То есть порядок знания и понимания дискретен (по отношению к нашей попытке вывести его из мирового ряда или же из рефлексии). Дискретность (или дискретная выделенность) исторического индивида. Можно ввести лемму к феноменологической теореме (к тому, что упорядочение и не логическое и не содержательное): мы не можем предполагать, что знаем мир, который воздействует на субъекта, то есть знаем его помимо сообщаемого (самим же субъектом), мы в этом же ряду и не можем непрерывно восстановить (явление знания и наблюдения не только не определено полностью в момент явления, но и его определение не непрерывно; а когито такую непрерывность предполагает). Обратимость — необратимость.

§ 73. Развитие есть не то, что мы понимаем, а то, посредством чего мы понимаем (или: только развитием мы можем выявить то, что есть). А это значит проявление способа бытия (в отличие от небытия изменения). «Развитие» — человеческий термин. Третьи вещи являются особыми также и в смысле особого способа их схватывания: нечто мы усваиваем развитием, а не открытием и усвоением истины, и в этом смысле наше познавательное отношение к третьим вещам является особым, как и сами эти вещи. Глобальный со-бытийный континуум, глобальное пространство- время. Это космо- и микроанализ. Три взаимосвязанных условия специального континуума (событийно-бытийного) развития: 1) накопление «невидимых следствий», расшатывающих симметрии и ввергающих нас в непонятное абсолютное будущее — в силу множественной событийности того, что макровзгляду кажется одним событием, 2) факт нулевого высвобождения (соприкосновение с первичных хаосом), виртуальное априори и его генеративность, 3) сверхпространство для новых черт (вернее, эти обстоятельства требуют, для правил связности, изображения (монад или полей) через одно сверхполе пульсирующей, прерывчато-непрерывной сферы). «Вечно живое» — закон неслучания: события не случились, они длятся, со-бытийствут друг другу (то есть в этом смысле есть все, никогда не составляя законченного целого).

§ 74. Единица подхода — событие (вечно живое, небезразличное к тому, что было, и определяющее, что будет; тянущее за собой прошлое и предопределяющее будущее) волна распространения состояния (это формальная связность) естественные объекты (структуры), сверх — индивиды (имеющие форму-сущность и тело). (Они устроены определенным образом, и то, как они устроены, так они и развиваются.) Первая связность события (со-стояние) есть форма в смысле возможности следующей связности события — содержательной структуры (но это именно структура, а не предметное расположение содержаний).

Versus самому себе равный, единый, «высвечивающий» ум, в котором в определенной последовательности (фиксируемой по шкале абстрактного хронологического времени) выступали бы объекты, обсуждаемые, аргументируемые, критикуемые на основе некоторых «данных».

§ 75. Распространение состояния и вместе с ним генеративных условий смыслопорождения (незнания, к которым приложимы правила знания, то есть упорядоченности представлений); суть ведь порядка знания состоит в его способности порождать или потенциально в себе содержать другие упорядоченные и интеллигибельные состояния, вернее, объекты, которые интеллигибельно могут быть проведены в состояние (по определению: знание есть способ производства других знаний), принцип интеллигибельности новых связей.

§ 76. Из-за надстроенности (идеологичности) потеря объектами естественности, выплеск неконтролируемых сил и процессов (дающих, в частности, переносы из языка описания в язык-объект[41]; можно контролировать эти переносы вопросом: а понял ли бы дикарь, о чем я спрашиваю его общество, культуру и сознание? — и не обманывает ли он меня сознательно — злобное коварство?). Невозможность определенных вопросов в силу операционно релятивистских критериев. Ср. рассуждение Вигнера о том, не подсовываются ли нам начальные условия.

Ограничение возможности наблюдателя быть субъектом (то есть автономным и конечным деятельным источником содержаний, что допускало бы перенос себя в любую точку поля наблюдения в качестве сознательного носителя происходящих там событий). Они были в одной цепи, а теперь — нет. Диаграмма события. Через состояния сознания, независимые от сознания (здесь сознание1 и сознание2 — в мета-смысле и в языке-объекте; неизбежная двойственность языка). Затем структуры и так далее. У сознания есть пространственно- временные состояния (вернее, состояния, являющиеся пространством-временем воспроизводства деятельности и мира). Поэтому должна быть приведенность в состояние. И поэтому же нельзя будет выстроить в один временной ряд. С одной стороны, отсутствие предопределения. С другой стороны, будут лишь гомотопные симметрии и гармонии пульсирующей сферы (с расходящимися в каждый данный момент подпространствами — то есть без абсолютной одновременности и без возможности развертки в каком-либо непрерывно-одном реальном пространстве, проявлением чего является не аддитивность, не транзитивность, не дистрибутивность и так далее), а не статичный, упорядоченный мир, расположенный в единой последовательной цепи. Versus самому себе равный, единый ум, в котором, как в прозрачной нейтральной пустоте, выступали бы (по перемещению точки «настоящего момента») объекты, открываемые на основе определенных «данных».

§ 77. Система (множество) — > ее отображения (множество), являющиеся элементами самой же системы (в свою очередь производящими множества) и закодированные в индивидуумах рядом превращений (или трансформаций)[42]. Сама система реализуется с тем ее сознанием, которое имеется у составляющих ее элементов (каждый из которых внешней, или, что то же самое, она как целое является внешней действительностью по отношению к каждому и какими-то своими сторонами отраженно входит в их внутреннее). И эта реализация неотделима от этого сознания. Любая абстракция, которая постулирует внешнее в качестве определяющего (и тем самым задает его в независимом виде, известном помимо внутреннего каким-то образом) должна оставаться и работать в рамках этой неотделимости (неотделимости объектов от внешних условий их наблюдения или актуализации). Единая внутренняя (и меняющаяся) топология. Все это связано с не-непрерывностью сознательной фиксации и передачи наблюдения (то есть с невозможностью вычерпать деятельность непрерывно-одним движением при необратимости укладки, давшей это сознание, этот (априорно) интенди- руемый предмет). Для абсолютного наблюдателя время укладки теряется, выпадает. Топологически это — разрыв. Развертка не может быть произведена (то есть там точка, а не время) при единообразно и универсально фиксированном — наблюдательно и экспериментально — разграничении субъекта и объекта, ибо на деле вместе с условиями отражения, с «фактами» (рецептивно закрепляемыми и транслируемыми), содержательно принятыми решениями и выбранными операциями фиксируется и место наблюдателя, фиксируется «я» — фиксируется процессом распространения состояния (то есть переходов в него) в определенном выше смысле, «волны понимания» (чего-то определяемого по полю (конечно), а не в точке), условий генерации (а не отражения), имеющей прообразы («атомы»), которым я и приписываю черты протяжения. Вот этот процесс перехода и целостен, не делим неограниченно (фактически, квантована генерация или денатурализация, с ее «атомами» ума, квазичастицами, а дополнительно — свойства волны для «кванта действия» в терминах распространения усилия и напряжения). И нельзя развернуть этот процесс теми же актами, какими разворачивается (объективированное) содержание внележащего спектакля перед глазами этого «я». А с другой стороны, в спектакле зияющие иррациональные дыры — дыры «неестественного». Тем более, что собственная жизнь этих объектов (если они взяты феноменологически) однопорядкова с актами наблюдения (что и создает «ситуацию микромира», принципиально инородного макромиру). Действительно, язык событий и процессов отличен от языка предметов и их свойств (и логических свойств человека). Относительность versus абсолют (то есть само себе через себя понятное). Континуум для событий может быть составлен лишь из бытийных и сознательных определений вместе. Его «элемент» — 3.