Прогрессор

— Ха, — громко и отчетливо произнес Санчо, изображая улыбку. Дикари переглянулись, но ответа не последовало. С этого расстояния видно, что они отличаются от обычных неандертальцев. Эти были довольно высокие, и грудная клетка явно не такая широкая, как у Санчо.

Дикари еще раз переглянулись, и вождь издал кроткий звук:

— Ыр! — Услышав его, одна из женщин торопливо опустилась на колени и засуетилась, шаря руками среди шкур. Вытащив оттуда нечто, оказавшееся куском сушеного мяса, женщина протянула его в нашу сторону обеими руками.

«Кто вы такие, куда идете»? — сконцентрировавшись, послал мыслеообраз.

— Ыр, — снова произнес вождь, и все глаза уставились на нас. Около минуты я не мог понять, чего от нас хотят. Угроза в словах и действиях вождя отсутствовало, есть только ожидание. Но ожидание чего?

Обмена! Я едва не вскрикнул от неожиданной догадки. Обмен означает мир, отсутствие претензий и агрессии. В Европе каменного века, где практически одни неандертальцы, и их так мало, незачем сражаться. Животных и растений всем хватает. Только вот что им предложить? Пошарил по одежде, наткнулся на нож со сломанным лезвием сантиметров семь в длину. Хотел его выбросить, но жаба задушила, вот и оставил.

— Ыр, — с этими словами делаю около десяти шагов, протягивая нож. Дикарь смотрит заинтересованно, берет из моих рук нож и вертит его в руках, пытаясь понять его предназначение. Только собирался показать, как неандертальца озарило: он порезал палец и изумленно смотрел на кровь. Секунд десять его мозг анализировал и нашел верный ответ:

— Ыр, — радостно взревел он и схватив руку воина рядом с собой, полоснул лезвием по руке. Рука воина моментально окрасилась кровью, и он тоже восхищенно выдохнул:

— Ыр! — Пару минут спустя неглубокие раны получили все члены племени включая детей. Забыв о нас, неандертальцы сгрудились возле вождя, обладателя необычного предмета. Таких неандертальцев я еще не встречал: они напрочь рушили стереотипы кровожадных и агрессивных дикарей. Минут пять продолжалось веселье связанное с подарком, пока вождь не вспомнил, что они не одни.

— Эр! — веселье мгновенно прекратилось, женщины подняли и взвалили на себя связки шкур и еще раз крикнув в нашу сторону «Ыр», неандертальцы углубились в лесную чащу.

— Странные они, — нарушил молчание американец, — словно мозг застыл на уровне детского развития.

— Инбридинг, — я двинулся дальше, в противоположную от ушедших дикарей сторону.

— Инбридинг? — переспросил Тиландер, продираясь вслед за мной по подлеску.

— Да, близкородственное скрещивание. Первые несколько поколений усиливаются положительные черты, а затем начинается ухудшение. Развиваются тяжелые генетические заболевания. Но самое плохое в инбридинге — ухудшение когнитивных способностей, иначе говоря, со временем потомки становятся тупее и тупее, пока окончательно не выродятся.

— Да, умом они не отличались, — согласился Тиландер, вытирая вспотевший лоб.

— Они даже не в состоянии адекватно оценить ситуацию, — я тоже остановился, мы достигли подножья холма. — Не увидели в нас никакой угрозы, хотя мы сильно отличаемся и цветом кожи, и внешностью. На уровне инстинкта дикари произвели обмен и проследовали дальше. Их слишком мало, чтобы развивалась устойчивая популяция. А кроманьонцев будет много, и ведут они себя агрессивнее. Поэтому в нашем мире неандертальцы вымерли как мамонты. Прав профессор Александров, Европа сейчас лежит бесхозная, бери и осваивай.

— Макс, — только хотел Тиландер задать вопрос, как я шикнул на него: с верхушки холма показалось стадо оленей. Животные неторопливо спускались вниз, практически на нас.

— Лучники, нам хватит одного оленя. Еще две группы охотятся, не стоит здесь устраивать олений геноцид.

Когда до оленей оставалось меньше тридцати метров, трое лучников, синхронно послали стрелы в одно животное. Олень сделал пару прыжков, его ноги подломились, и он скатился вниз. Испуганные животные бросились вверх по склону и замерли наверху, оглядывая нас большими черными глазами. Через минуту олени снова начали спуск, обходя нас за пятьдесят метров. «Край непуганых животных, даже смерть товарища их не впечатлила. Что люди, что животные — на одном уровне интеллекта», — мысленно поставил диагноз увиденному за последний час.

— Разделайте оленя, понесем мясо во временный лагерь. Шкуру не берем, ее некогда обрабатывать, да и соли у нас маловато, чтобы она не испортилась. — Воины торопливо принялись за работу, и через полчаса мы шли обратно нагруженные мясом. Первая группа охотников уже отдыхала в лагере, они добыли двух косуль, которые уже жарились, насаженные на вертела. Третья группа охотников появилась через час, эти добыли сразу двух оленей.

На полуострове решил задержаться, требовалось засушить мясо на обратный путь. Посоветовавшись с Тиландером, решил держать курс прямо на Родос, а оттуда на Кипр. Послал часть охотников за шкурами, раз задержимся, зачем пропадать такому добру?

Пять дней прошло, прежде чем мясо завялилось. Пополнили запасы пресной воды из озерца, в которое впадал небольшой ручей. Пока мясо сушилось, предпринял несколько разведывательных походов. Животных встретилось много, но дикарей больше не видел. На четвертый день полил сильный ливень, уничтоживший следы дикарей и сделавший бессмысленными любые поиски. Мне хотелось снова увидеть дикарей, чтобы провести тест на психическое восприятие. Дождь уничтожил такую возможность, если к этому времени неандертальцы уже не находились за сотню километров.

Отплыли на утро шестого дня: отдохнувшие на твердой земле воины весело балагурили, вспоминая неделю сытной жизни. Тиландер носился по кораблю словно ошпаренный: течение тянуло «Стрелу» на группу рифов у испанского берега. Ветер наполнил паруса, и корабль начал обходить опасное препятствие, выходя на середину пролива.

За прошедшие пять дней между мной и Сед наметилось некое перемирие: мы уже могли говорить на нейтральные темы. Александров действительно постарался передать дочери знания. Если не знать всего, трудно поверить, что Сед дочь дикарки и воспитывалась в каменном веке. Ее знания не сильно отличались от знаний ее сверстниц восьмидесятых годов. Девушка знала про СССР, Америку, социализм и капитализм. Разбиралась во многих вещах лучше меня, особенно в ситуациях, связанных с выживанием, когда она рассказывала о методах поиска воды, съедобных растениях, силках и ловушках. Но стоило мне обмолвится, что мы муж и жена, а в браке есть и обязанности, девушка моментально закрывалась, словно рак-отшельник.

На пятые сутки отплытия из Гибралтара, попутный ветер начал свежеть, срывая белую пену с остроконечных волн, благодаря ему «Стрела» буквально летела на волнах, периодически окатывая всю палубу брызгами. Тиландер несколько раз замерял скорость, хмуро качая головой.

— Герман, почему хмуришься, ветер для нас попутный, с какой скоростью мы идем? — спросил капитана, оказавшегося рядом.

— Скорость отличная, тринадцать узлов, но меня беспокоит падающий барометр, — Тиландер хмуро всматривался на запад, где у самого горизонта появилась черная полоска.

— Да он постоянно падает, «Стрела» надежнее «Акулы» и «Варяга», а мы на них в штормы попадали, — попытался поднять настроение американцу.

— Да, но, боюсь, в этот раз шторм может оказаться куда серьезнее, — Тиландер не разделял моего оптимизма.

— Может нам переждать его в бухте, где мы сейчас находимся?

— До ближайшей земли не менее ста миль. И ближайший к нам берег африканский, прикажете поворачивать? — американец ждал моего ответа.

— Не хотелось бы идти в Африку и терять время. До Сардинии или Сицилии не успеем добраться? Могли бы там найти место, чтобы переждать шторм, — я не хотел приказывать американцу. Морское дело он знает лучше, решение принимать ему.

— Если ветер продержится так до ночи, до Сардинии полпути преодолеем, а там, глядишь, и шторм пройдет стороной, — Тиландер оставил меня на носу, сам уйдя на корму и встав за штурвал. Но шторм не прошел мимо, и американец ошибся в своих предположениях. Через час половина неба на западе практически почернела, а еще через час шторм обрушился на нас с невероятной силой.

Тиландер, опасаясь за мачты, сразу убрал паруса. Гигантские волны взносили корабль на гребень, откуда он стремительно скользил вниз. Отчаянно крутя штурвал, американцу удавалось встречать волны кормой, не подставляя борта. В какой-то момент море на пару минут немного успокоилось, волны стали меньше, а ветер стал стихать. Но это оказалась только передышка. Небо полностью заволокло тучами, видимость снизилась до нескольких метров. Кроме матросов, всех остальных согнали в трюм, чтобы ненароком не смыло. Я, Санчо и Бер после уговоров Тиландера тоже спустились вниз.

Зайдя в каюту, увидел дрожащую от страха Сед, которая сжавшись сидела в углу. В каюте ветра не слышно, но удары волн о корпус, на которые корабль отзывался натужным скрипом деревянных частей, были отчетливо различимы.

— Не бойся, Сед, это всего лишь шторм, мы и не в таких переделках бывали, — стараясь не упасть, двинулся к жене, чтобы успокоить и обнять. В этот момент «Стрела» остановилась, словно врезалась в стену: по инерции меня сорвало с места и швырнуло прямо на Сед. Еще в полете услышал оглушающий треск на палубе и человеческий крик, заглушивший завывание бури.

Глава 10. Мариттимо

Чудом не врезался в Сед, сжавшуюся в каюте у дальней стены. Удачно приземлившись и не сломав себе ничего, не сразу понял, что с кораблем что-то произошло. Понимание пришло через секунду: полностью исчезла выматывающая качка. «Налетели на риф», — от одной этой мысли похолодел. Воображение мгновенно нарисовало картину, как сквозь пробитое днище в корабль хлынула вода.

— Ты в порядке? — спросил Сед, в полутьме различив светлое пятно ее лица. Висевший в каюте светильник от удара сорвало, он упал на пол каюты и потух. Хорошо хоть пожара не произошло, — но мысль служила слабым утешением.

— Макс Са, у вас все в порядке? — Бер заскочил в каюту.

— Да, что с кораблем, Бер?

— Не знаю, Гера страшно ругается, наверху я слышал крики, — Бер поднял маленький светильник, освещая каюту. Воды нигде не видно: каюта размещается на уровне трюма, если была бы течь, мы бы уже ее увидели.

— Сед, я поднимусь на палубу, узнаю, в чем дело, и вернусь, — судорожно сглотнув, девушка кивнула.

Едва поднялся на палубу, порыв ветра чуть не сбил с ног, а очередная волна окатила, ударив в корму и пройдя почти по всему кораблю. Двое матросов впотьмах налетели на меня, схватив одного за руку, проорал ему на ухо:

— Где Герман?

— Мачта, мачта рухнула, Макс Са. — Больше ничего добиться не удалось, но и услышанного уже достаточно. И хотя сила ветра уменьшалась, и волны стали меньше, положение сложилось критическое: мы на мели или налетели на риф, одна мачта потеряна. Для парусника потеря мачты — критическое повреждение. Чёрная пелена туч немного посерела. За пару минут ветер стих до обычного свежего ветерка, волны перестали захлестывать палубу. Тучи расходились, сквозь разрывы в них пробивались солнечные лучи, давая возможность рассмотреть картину трагедии.

«Стрела» стояла неподвижно слегка задрав нос и с креном градусов десять на правый борт. Слышались крики с носовой части корабля, но слов не разобрать. Осторожно вместе с Санчо и Бером начал продвигаться к носу. Дойдя до бизань-мачты, остановился: сломавшись на уровне человеческого роста рухнула фок-мачта. Впереди образовался муравейник из человеческих тел, среди которых удалось различить фигуру американца. Ветер и шторм окончательно стихли, палубу заливал солнечный свет. Тучи, словно раздвинутые заботливыми руками, расходились к северу и югу.

— Раз, два, взяли, — донеслась команда Тиландера, и команда подняла упавшую мачту, из-под которой извлекли раздавленного матроса. Вероятно его страшный крик я услышал сквозь завывание бури.

— Герман! — на мой голос американец обернулся и сделал отмашку: мачту опустили на палубу.

— Вы с супругой не пострадали? — Только сейчас заметил, что лоб американца в крови.

— Нет, все хорошо, но у тебя, похоже, рана.

— Царапина, порванный фал зацепил кончиком, — отмахнулся Тиландер, снова переключаясь на работу:

— Осторожно положите его на палубу. Зим, снова проверь трюм, нет ли течи.

— Есть, — матрос пробежал мимо меня, спускаясь по трапу вниз.

— Мы наткнулись на риф?

— Нет, скорее всего, сели на мель, — Тиландер выпрямился, — если бы наткнулись на риф, корабль разломило бы от удара, и мы бы тонули. Это, скорее всего, песчаная «банка», они часто встречаются рядом с островами. — Проследив за движением руки американца, я едва не вскрикнул: слева, примерно на расстоянии трехсот метров высился скалистый берег незамеченный мной до этого момента.

— Сардиния, Сицилия?

— Не знаю, Макс, чуть позже попробую понять по солнцу, — американец начал деловито отдавать указания, я осмотрелся. Первое ощущение расстояния оказалось обманчивым: берег находился куда ближе. Практически сразу там начинались скалы, на которых виднелась буйная растительность.

— Есть течь, в трюме вода, — доложил вернувшийся матрос Зим, заставив побледнеть Тиландера.

— Твою ж кроманьонскую мать, — выругался американец и поспешил в трюм. Я тоже спустился: течь небольшая, вода не доходила и до лодыжек. При первом осмотре обнаружить место течи не удалось, но пошарив руками по днищу, Тиландер нашел, откуда прибывала вода:

— Разошлись две доски, — мрачно констатировал он и практически сразу заорал на матросов:

— Что стоите как остолопы? Несите шкуры, необходимо остановить воду. — Матросы бросились выполнять поручение. Подождав пару секунд, я уточнил:

— Насколько серьезно все? Сможем мы продолжить путь?

— Течь мелкая, ее можно заделать. Меня беспокоит другое, — американец, сделал паузу, оттирая кровь со лба.

— Мачта?

— Нет, нам хватит и одной мачты, чтобы вернуться домой. Правда, погиб хороший матрос, думал из него шкипера сделать, толковый был. Меня беспокоит, как сильно мы сели на мель. По крену и задранному носу, предварительно могу сказать, что сели крепко. Но и это не самое страшное, в конце концов, корабль можно разгрузить, чтобы снять с мели.

— А что самое страшное? — Меня бесила манера изложения американца. Вместо того, чтобы четко и ясно обрисовать ситуацию, он зачастую начинал вести пространный диалог, где больше половины слов просто не нужны.

— Сейчас мы плотно сидим в песке, и этот факт не дает воде поступать в трюм в значительном количестве. Как только сойдем с мели, течь может усилиться в разы, все зависит от длины повреждения обшивки, — наконец нормально пояснил Тиландер.

— В моей каюте нет воды, — попытался разрядить обстановку, — возможно повреждение минимальное.

— Каюта в кормовой части «Стрелы», она располагается выше трюма, — Тиландеру принесли куски шкур, которыми он начал заделывать невидимую мне пробоину. Закончив работу, он нанес отметку на доску, чтобы проверить прибывает ли вода. Пару минут мы напряженно ждали, пока американец не выдохнул:

— Вода не прибывает, будем надеяться, что повреждение минимальное. Сейчас дождемся прилива, перегрузим все с носа на корму и помолимся, что этого хватит.

— Герман, ты капитан, говори, что делать, я готов побыть матросом, — мои слова были искренни. Еще когда начали только осваивать плавание на «Акуле», признал, что на море может быть только один капитан. И всегда придерживался этого правила, не вмешиваясь в работу американца.

— Пока ничего. Будем ждать прилива. А вы, бездельники, переносите все с носа на корму, — отдал приказание матросам Тиландер.

Мы поднялись на палубу: небо окончательно очистилось, словно не было никакого шторма. Оглядевшись, Тиландер мрачно заметил:

— Только сейчас начался отлив, мы сели на мель во время прилива, это чертовски плохо. Вряд ли нам поможет прилив, а до него еще как минимум двенадцать часов. Попробую раскачку после перегрузки корабля, но, боюсь, это не поможет.

— Какие еще есть варианты снятия с мели? — мне совсем не улыбалось торчать у берега на корабле, меня ждут дома.

— Можно попробовать тянуть на шлюпках, если прилив не поможет, — неуверенно ответил капитан. Но по его голосу сразу понятно, что он мало верит в такую возможность.

— Высадим лишних на берег, — предложил я ему, — если от них нет пользы на корабле.

— Да, конечно, здесь они только станут мешать, — согласился Тиландер, отдавая распоряжения спустить обе шлюпки. На берег высадились все кроме американца и матросов. Мне стало интересно, что это за место, взяв с собой Санчо и Бера начал карабкаться на скалу, чтобы осмотреться. Подъем оказался затруднительным, крутизна порой доходила до шестидесяти градусов. Поднявшись на самую верхушку, осмотрелся: с этой высоты фигурки людей казались не больше крупного зайца, но главное не в этом. Это оказался остров овальной формы с изрезанными берегами, большая часть его представляла собой скалы и нагромождения валунов совсем небольшого размера, до дальнего берега едва ли больше пяти километров. Только треть острова покрывал кустарник, все остальное представляло собой лунный ландшафт.

Сколько не всматривался, не заметил ни одного животного, только морские птицы кружили на дальней стороне острова. Невеселая перспектива, если не удастся снять с мели «Стрелу»: при отсутствии животных долго здесь выживать не удастся. Есть, конечно, рыба и устрицы, но получится ли прокормить такое количество людей на дарах моря?

Спускаться оказалось тяжелее, десять раз проклял себя за подъем. Мелкие камешки осыпались из-под ног, грозя увлечь за собой вниз.

Сед уже хлопотала у костра, находясь под защитой Санчо и воинов Нака. Еще два костра разложены рядом, осмотревшись, увидел, что дров маловато. Третий костер пришлось погасить, неизвестно, сколько нам здесь придется пробыть, хворост лучше экономить.

Прилив произошел ночью: ярко светила полная луна, отчетливо вырисовывая силуэты людей на корабле. В тишине до нас доносились крики Тиландера, раздающего указания, перемежая их с матом. В последнее время американец ругался только на русском, признав невероятные возможности русского языка в построении новых фраз и слов. Устроившись во временной хижине, накрытой парой шкур, слушал как над водной гладью моря раздаются витиеватые ругательства, смысл некоторых до меня оставался загадкой. Сед заснула, утомленная штормом и происшествием. Около двух часов до меня доносились ругательства Тиландера, потом усталость сморила и меня.

Утро следующего дня испортило настроение: «Стрела» по-прежнему сидела на мели, а Тиландер дожидался окончания моего сна, нервно вышагивая вдоль воды.

— Макс, прилив корабль с мели не снимет, мы сели очень плотно, — пожаловался он, едва я открыл глаза. Потянувшись, я сел, отметив, что Сед уже хлопочет у костра, приветливо мне улыбаясь.

— Какие у нас варианты?

— Поставил матросов откапывать песок во время отлива, но мало верю в эффективность такого метода, — пожал плечами американец.

— Почему? — я зевнул, окончательно просыпаясь.

— Мы шли с большой скоростью, корабль сель на мель в виде горба. Нос проскочил, но почти треть передней части корпуса зарылась в песок на полметра. Такой объем матросам не осилить, тем более что каждый прилив будет наносить новые сотни килограммов песка.

— А другие варианты? Мы же не первый корабль, севший на мель.

— Поднимают понтонами, тянут вспомогательными судами, у нас ничего этого нет, — уныло ответил Тиландер, чертя незамысловатые знаки на песке.

— И будем сидеть, ожидая, пока береговая охрана США подоспеет на помощь? — Меня уже начинал злить пессимизм американца. Тиландер почувствовал, что я готов взорваться. От его былого пессимизма не осталось следа:

— Сэр, мы снимем корабль с мели, следующий прилив нам поможет! — по-военному четко отрапортовал он и с моего разрешения отправился к кораблю даже не позавтракав. Странные эти американцы: чуть что, распускают нюни и разводят руками. Но стоит показать недовольство, как у них срабатывает условный рефлекс, и они готовы свернуть горы.

Ожидая ночного прилива, пригласил Сед прогуляться по острову. За три часа неторопливой ходьбы обошли весь клочок суши, так и не встретив ни одного животного. Ночь все ждали с нетерпением, памятуя обещание Тиландера снять корабль с мели. Но прилив не смог поднять «Стрелу»: ночную тишину и шепот приливных волн заглушали неистовые ругательства Тиландера. Собрав команду на корме, он пытался раскачать корабль. Не получив ожидаемого результата, американец посадил матросов в шлюпки и попытался буксиром стащить «Стрелу» с мели. Засыпая, снова слышал, как ночную тишину разрывают в клочья сочные ругательства.

Еще пять ночей во время приливов команда прилагала титанические усилия, чтобы снять корабль с мели. На шестое утро я проснулся от пристального взгляда: осунувшийся американец сидел рядом. Его обветренное лицо выглядело старше, глубокие морщины залегли в уголках глаз, пересекали лоб, где заживал рубец от травмы.

— Макс, мы не сможем снять корабль с этой песчаной «банки». Каждый прилив все сильнее его закапывает в песок, матросы во время отлива уже не справляются с объемом приносимого песка.

— Где мы находимся, Герман? Ты определил координаты?

— Только ориентировочно, думаю, мы недалеко от Сицилии. Хотите на шлюпках доплыть до Сицилии, сэр? — Когда нервничал, американец всегда переходил на официальное «сэр».

— Сицилия тоже остров, хотя можно перебраться в Италию, а оттуда пойти по суше до Плажа. Сейчас посмотрим по атласу, что за остров, если мы у берегов Сицилии.

Минуты три я сравнивал контуры трех островков, обнаруженных в атласе у берегов Сицилии. Сомнений нет, я отчетливо помнил контур нашего прибежища, когда осматривался со скалы.