Золотая осень

Поощрение в условиях нерыночной экономики было статусным – повышение по должности, вручение орденов. Брежнев любил вручать ордена еще при Хрущеве, ценил их как свидетельство общественного признания и считал справедливым, когда очередной раз награждали его самого. Раз дела идут хорошо – заслужил. Брежнев не замечал, что эта комичная нескромность дискредитирует его.

Распространенное мнение о Брежневе продолжает транслировать публицистика: «Ордена, почет, аплодисменты – это ему нравилось, он любил произносить доклады и принимать иностранные делегации, а заниматься чем–то конкретным ему не хотелось»[305]. Как и любое крайнее мнение – это миф. Во–первых, чтение многочасовых докладов, фиксировавших официальную позицию по десяткам проблем – это тоже нелегкое дело. Тем более, что Брежнев внимательно обсуждал тексты докладов со своими помощниками. Во–вторых, документы, с которыми работал Брежнев, касаются как раз конкретных проблем, таких как нюансы выступлений лидеров разных стран, судьба Олимпиады (не дорого ли ее проводить), недовольство интеллигенции планами реконструкции столицы, конституционное строительство, рост численности аппарата управления и др. [306] Так что даже забавно читать о Брежневе, что «Все его основные интересы лежали вне сферы государственных дел»[307]. Такие крайние мнения продиктованы чисто идеологическим обличительством.

Брежнев был жизнелюбивым человеком, любил комфорт, а после усиления болезней в середине 70–х гг. — и покой. Но он продолжал внимательно следить за ходом государственных дел, особенно за людьми, занимающими важные государственные посты.

Нужно отдать Брежневу должное – он почти всю свою жизнь подбирал людей, с которыми потом будет работать. Перечислим наиболее видных представителей брежневских кланов, указав в скобках посты, которые они получат при Брежневе). Днепропетровск дал Брежневу Н. Тихонова (председатель Совета министров), Н. Щелокова (министр внутренних дел), Г. Цинева (заместитель председателя КГБ), В. Щербицкого (первый секретарь ЦК КП Украины), К. Грушевого (начальник Политуправления Московского военного округа), Г. Цуканова (глава личного секретариата Генерального секретаря), Г. Павлова (управляющий делами ЦК КПСС). Молдавия добавила К. Черненко (член Политбюро, глава общего отдела ЦК), С. Цвигуна (заместитель председателя КГБ) и С. Трапезникова (завотделом науки и учебных заведений).

Брежнев обязательно направлял своих людей на руководящие посты в силовые ведомства, чтобы подстраховать «первое лицо» заместителями.

Однако ошибочно было бы думать, что Брежнев опирался только на днепропетровский и молдавский кланы. Он выдвинул таких членов Политбюро, как Андропов, Гришин, Романов.

Не всех лидеров СССР вывел наверх сам Брежнев. М. Суслов, А. Косыгин, Д. Устинов и А. Громыко уже занимали высокие государственные посты к моменту свержения Хрущева. Но они (в отличие от А. Микояна, А. Шелепина, В. Семичастного, Н. Егорычева, Н. Подгороного, Г. Воронова, П. Шелеста, Д. Полянского и К. Мазурова) остались на вершине власти потому, что вписались в разделение труда, где окончательное слово принадлежит именно Брежневу. Решения может готовить любой из членов Политбюро или секретарей ЦК (точнее – их помощников). Но в случае разногласий должен быть человек, который может своевременно сделать выбор. К началу 70–х гг. все признали это право Брежнева. Но добиться такого результата Брежнев смог путем напряженной аппаратной борьбы. И в дальнейшем он ревниво оберегал это достижение, внимательно следя за кадрами, перемещая тех, кто стал сомневаться в благотворности брежневской системы (но не уничтожая, как Сталин), но сохраняя лояльных чиновников на их уровне власти. Ведь замена кадров – это всегда риск.

В 1965 г., ликвидировав Комитет партийно–государственного контроля, Брежнев ослабил Шелепина. Тогда же на пенсию был отправлен А. Микоян. В 1967 г. с отставкой Семичастного и Егорычева группа «комсомольцев» прекратила существование, а Шелепин был отправлен «на профсоюзы». Однако до 1975 г. Брежнев должен был учитывать присутствие в ЦК критически относящихся к нему и вполне энергичных деятелей Шелепина, Шелеста, Воронова (до 1973 г.) и Мазурова (последним из могикан он был отправлен на пенсию в 1978 г.).

Сам Брежнев занял нишу координатора, за которым остается принятие окончательного решения, и успешно справлялся с этой важной миссией до конца своих дней. Другие Генеральные секретари обычно совмещали эту функциональную нишу с другими, что снижало эффективность работы всей системы[308]. Брежнев не стал этого делать. Но в распределении обязанностей на кремлевском олимпе отсутствовала одна важная ниша – стратега. Идеология режима была охранительной, консультанты членов Политбюро были скованы рамками заданий – по сути тактических. Никто кроме Брежнева не мог взять на себя роль стратега открыто – это было бы воспринято как претензия на высшую власть, на разрушение системы стабильности. Последующие события показали, что у членов Политбюро не было и достаточной подготовки к выполнению роли стратега, когда такая возможность появилась. Система «прополола» высшие кадры номенклатуры от потенциальных стратегов. В итоге возник паралич стратегического мышления, который способствовал нарастанию кризиса системы в конце 70–х – первой половине 80–х гг.

Брежнев был хорошим психологом и модератором клуба высших руководителей страны. До середины 70–х гг. Брежнев мог позволить себе стиль относительно свободного обсуждения, где он принимал сторону большинства. В 1973 г. Брежнев говорил на Политбюро: «Я, например, подписываю некоторые решения, хотя с ними не согласен. Правда, таких решений было очень немного. Так я делаю потому, что большинство членов политбюро проголосовало «за»»[309]. Разумеется, у Брежнева была возможность воздействовать на мнение большинства членов Политбюро и в большинстве случаев продавливать те решения, которые считал верными. При Брежневе эти решения готовил секретариат ЦК. Секретари и приглашенные первые секретари обкомов поддерживали «согласованную» позицию, оттесняя «аутсайдеров» Шелепина, Воронова и др. Но главы влиятельных ведомств, особенно связанных с внешней политикой (Косыгин, Устинов, Андропов, Громыко, Подгорный) могли отстоять свою позицию, убедительно обосновав ее. Политбюро оставалось местом окончательного согласования интересов.

В важнейших случаях решения принимал узкий круг наиболее влиятельных членов Политбюро, в который входили Л. Брежнев, М. Суслов, председатель КГБ Ю. Андропов, министр обороны Д. Устинов, часто — секретарь ЦК, глава общего отдела К. Черненко, председатель Совета министров А. Косыгин, министр иностранных дел А. Громыко. Решение узкого круга утверждалось Политбюро.

Но после того, как решение состоялось, его озвучивал Брежнев, а по вопросам хозяйственного развития – также Косыгин. Нюансы позиций членов Политбюро оставались строжайшей тайной. Единство партии ставилось превыше всего.

Соратники Брежнева были людьми многоопытными. Мы запомнили их глубокими стариками. Но не будем забывать, что виной тому – длительность стабильности. Эта команда пришла к власти, когда им в большинстве было до шестидесяти лет. Далеко до дряхлости. Собственно, когда в середине 70–х гг. сначала Брежнев, а потом и остальные геронтократы стали дряхлеть – система стала неотвратимо приближаться к своему концу. Потому что перемена людей приближала преобразования, а серьезные преобразования в этой системе были необратимыми.

Сама жизнь удачно распределила обязанности на кремлевском ареопаге, и Брежневу предстояло лишь шлифовать совершенное строение. Суслов следил за тем, чтобы бурно развивающаяся советская культура своим потоком не размывала устоев системы.

Устинов был докой в области вооружений, Щелоков – в сыскном деле, Андропов обеспечивал руководство разведывательной информацией и отслеживал диссидентов, Громыко вел дипломатическую текучку, в которой «съел собаку», находясь на посту с 1957 года. Вопросы внешней политики, требовавшие стратегических решений, решались ведущими членами Политбюро коллективно.

Ритмичная работа центрального партийного аппарата обеспечивалась четко налаженным документооборотом. Ее обеспечивал Общим отделом ЦК, который возглавлял Константин Устинович Черненко. Этот будущий глава партии и государства был идеальным чиновником с типичной для брежневских соратников биографией. Он родился 24 сентября 1911 г. в деревне Большая Тесь в Енисейской губернии. С 1929 г. – на комсомольской и государственной работе. Карьера сначала развивалась почти идентично брежневской. Черненко участвовал в проведении коллективизации, служил на границе. В 1931 г. вступил в КПСС. В 1941 г., пройдя многочисленные ступени партийной лестницы, стал секретарем Красноярского обкома КПСС. На партийной работе Черненко пережил войну. Не хватал звезд с неба и после нее. В 1945 г. окончил высшую школу парторганизаторов при ЦК КПСС и стал секретарем Пензенского обкома.

В 1948–1956 гг. завотделом пропаганды и агитации ЦК КПСС Молдавии, где близко познакомился с Брежневым и стал одним из его ближайших помощников. В 1956 г. Брежнев переводит его в аппарат ЦК – завсектором Отдела пропаганды и агитации, в 1960 г. — начальником секретариата Президиума Верховного совета (когда «парламент» возглавлял Брежнев). В 1965 г., после победы Брежнева в борьбе за власть, возглавляет Общий отдел ЦК — главную канцелярию Брежнева. В 1966 г. стал кандидатом в ЦК КПСС, в 1971 г. — членом ЦК, в 1977 г. — кандидатом в члены Политбюро, в 1978 г. — членом Политбюро. Черненко стал символом партийного аппарата, а затем и его лидером.

«Причину его влияния, помимо многих лет совместной работы с Леонидом Ильичом, я вижу в том, что именно Черненко сделал больше всех для создания имиджа Брежнева, его образа как выдающегося незаменимого политика. Вокруг Константина Устиновича сложилась группа людей, которая ориентировала соответствующим образом средства массовой информации, идеологические структуры партии, партийные комитеты»[310], — считает Горбачев. Но было и более существенное обстоятельство. Черненко был мастером организации документооборота. Именно он обеспечивал ритмичное рассмотрение дел, разделение их на более и менее срочные. Его служба – общий отдел – была информационным центром партии, а Черненко – главным аппаратчиком страны.

Черненко, долгое время игравший роль тени Брежнева, тем не менее, иногда высказывал оригинальные идеи о роли воспитания, о недопустимости засилья партийных органов над хозяйственными, о необходимости большей гласности.

Управление хозяйством было возложено на «незаменимого» А. Косыгина, с которым у Брежнева были сложные отношения, периодически обострявшиеся из–за ведомственных разногласий хозяйственников с другими секторами бюрократии, которым покровительствовал Брежнев, отвечавший за окончательное согласование интересов.

Конфликты с Брежневым и косыгинская реформа 1965 г., заглохшая в первой половине 70–х гг. породили легенду о Косыгине как антиподе Брежнева. Согласно этой легенде Косыгин как человек более компетентный, должен был бы занять пост первого секретаря, а Брежнев, понимая это, его «ревновал». Согласно легенде о Косыгине, не исполнялись именно его «справедливые и разумные предложения» (при этом как правило без разъяснения, в чем их разумность в сравнении с предложениями оппонентов). Еще интереснее утверждение Р. Медведева о том, что «в аппарате Косыгина бюрократизм хотя и существовал, но не господствовал»[311]. Что «господствовало» в бюрократическом по сути аппарате Совета министров, остается загадкой.

Стиль работы Косыгина отличался неритмичностью, которая далеко не всегда объясняется внезапными сбоями в хозяйственном механизме. Косыгин то тратил свое время, чтобы лично заняться производством строительных перчаток (правда, преодолеть дефицит перчаток нового образца ему так и не удалось), то с раздражением снимал с обсуждения на правительстве вопрос о качестве песка как малозначительный[312].

Жесткий технократ, Косыгин конфликтовал не только с Брежневым, но и с руководителями сельского хозяйства (от Полянского до Горбачева), культуры, профсоюзов (в том числе с тем же Шелепиным). Другие ведомства раздражали его своей бессмысленностью, и он стремился сокращать бюрократический аппарат за их счет, а не за счет хозяйственных ведомств. Косыгин с радостью говорил: «Вот недавно мы ликвидировали Комитет по культурным связям с зарубежными странами. Кто–нибудь заметил? Никто. И я тоже не заметил»[313]. Разумеется – заметили лишь те, кто занимался укреплением культурных связей с зарубежными странами.

До 1978 г. хозяйственная бюрократия, группировавшаяся вокруг председателя Совета министров А. Косыгина, противостояла центральной партийной и военной бюрократии, имевшей приоритет в распределении ресурсов. После принятия конституции 1977 г. в Совете министров были усилены начала коллегиальности, что ослабило позиции Косыгина. По мере ослабления клана Косыгина в 1978–1980 гг. ведомственно–местнические противоречия проступали все более рельефно.

Косыгин со своим титаническим хозяйственным аппаратом сводил балансы хозяйства, давая общие ориентиры для экономики согласований, которая уже стихийно замазывала оставшиеся прорехи. Это была сложная работа, и Косыгин справлялся с ней в целом успешно. Важнейшую роль в сведении балансов советского хозяйства играли работавшие в тесной связи с Совмином Госплан (Н. Байбаков) и Госкомфин (В. Гарбузов).

Когда Косыгина все же пришлось в октябре 1980 г. отправить в отставку из–за тяжелой болезни (которая всего через два месяца сведет его в могилу), экономический механизм не рухнул, а продолжил в 1980–1982 гг. все также работать под руководством Тихонова, как в конце 70–х гг. – под руководством Косыгина. Оказалось, что Косыгин все же не является «незаменимым».

Косыгинская легенда – один из элементов идеологической модели, в соответствии с которой время от времени возникала возможность передать власть КПСС в пользу государственных структур. Шанс такой декоммунизации связывают то со Сталиным, то с Берия, то с Маленковым, то вот с Косыгиным[314]. Одновременное существование партийной и государственно–хозяйственной систем управления государственники видят «вредный параллелизм»[315]. Но вот мечта сбылась, КПСС разгромлена, и в 90–е гг. «вредный параллелизм» возродился: одни и те же вопросы согласуются аппаратом правительства, министерств и администрации президента, которая разместилась на Старой площади, унаследовав и помещения, и функциональную нишу ЦК. Бесконтрольность чиновников – верный путь к галопирующей коррупции и развалу работы. Партийный и иной административный контроль – это, разумеется, плохая замена демократическому контролю, но раз уж его нет, то наивно надеяться на эффективность работы чиновников только потому, что они «непартийные».

Однако, как и Сталин с Берией и Маленковым, Косыгин не оставил нам достоверных свидетельств своего стремления разрушить существовавшую в СССР систему партийно–государственного управления в пользу власти государственной и хозяйственной бюрократии, совсем освобожденной от контроля партийных структур. Реальность скромнее – в СССР всегда шло соперничество различных секторов бюрократии за увеличение своего влияния, и Косыгин тоже вел «позиционные бои» в пользу своих ведомств. Если бы он волею случая стал бы первым секретарем ЦК, то кому–то пришлось бы поручить текущее руководство хозяйством (эту роль сам Косыгин выполнял при Хрущеве), и первый секретарь Косыгин неизбежно стал бы вступать с ним в конфликты по текущим вопросам. Такова непреложная логика взаимодействия функциональных ниш.

По той же причине Брежнев, при всех разногласиях и личной неприязни с Косыгиным, предпочитал сохранять разделение постов главы партии и правительства. Однако для активного участия во внешнеполитической деятельности Брежневу нужен был государственный пост (зарубежные партнеры не признавали верховную власть главы партии). В зарубежные вояжи отправлялся и Подгорный, чтобы в качестве главы государства поставить подпись под соглашением. Более того, аппарат Подгорного вносил коррективы в законодательные инициативы ЦК, в результате чего советский парламент перестал быть чисто декоративной структурой[316]. Важнейшие переговоры вместе с Громыко вели Брежнев и Косыгин. Ведь они должны были брать на себя окончательную ответственность, возглавляя партию и правительство.

Должность главы государства (Председателя президиума Верховного совета СССР) Подгорный превратил из почти формального аналога английского короля в важную позицию. Подгорный активно участвовал в принятии внешнеполитических решений, а его аппарат работал надо всеми законодательными инициативами ЦК, внося важные коррективы.

После резкого ухудшения здоровья Брежнева в 1974–1975 гг. он предпочел отказаться от прежнего стиля руководства «первого среди равных». Среди уволенных соратников оказался и Подгорный, которому пришлось освободить пост главы государства для Брежнева в 1977 г.

Так сложилась новая система власти, где в качестве безусловного авторитета, подкрепленного комическим культом личности, зиждился Брежнев, а реальная власть была разделена между его соратниками, безусловно поддерживавшими это равновесие.

«Дорогой Леонид Ильич» был символом равновесия, и когда в 1979 г. он поставил вопрос о перспективе своего ухода на пенсию, то соратники без труда убедили Генсека продолжить работу.

Андропов: осторожность и аккуратность

Юрий Владимирович Андропов своим кратким правлением внушил нашим соотечественникам надежды на Порядок с большой буквы. Чекист у власти – соединение суровой справедливостью с холодной эффективностью прагматика. Вскоре после смерти Андропова к власти пришел Горбачев, началась Перестройка со всеми ее потрясениями, распался СССР. Соответственно, Андропов превратился в антипода Горбачеву. Если бы не смерть Андропова, вот мы бы зажили…

Свой трудовой путь Андропов начинал не с КГБ. Он делал карьеру, как миллионы других партийно–государственных чиновников сталинского призыва. Сначала работал служащим телеграфа. В 1936 г. окончил техникум водного транспорта. В 1936–1944 гг. — на комсомольской работе. В 1939 г. вступил в КПСС. В 1938–1940 г. возглавлял Ярославский обком ВЛКСМ, в 1940 г. встал во главе ЦК ЛКСМ новоиспеченной Карело–Финской республики. Участвовал в организации партизанского движения в Карелии в 1941–1944 гг., что давало основания записывать Андропова в участники боевых действий. Эта точка зрения стала канонической и в современной России. «В некоторых мемуарах можно найти упоминание о том, что именно в годы войны в холодном и болотистом Карельском крае Андропов приобрел ту болезнь почек, которая так осложнила его жизнь»[317], — пересказывает легенду Р. Медведев. Если «можно найти», то почему не процитировать указания на конкретные операции, в которых принимал участие Андропов. Только в 1970 г., возглавляя КГБ, Андропов получил удостоверение ветерана партизанского движения. Понятно, чекисты не стали требовать от своего шефа доказательств его участия в боевых действиях, как требуют сейчас от ветеранов, претендующих на подтверждение своих прав. Но где конкретно Андропов ходил за линию фронта и мог застудить свои почки, осталось загадкой.

Уже в наши дни были опубликованы фрагменты воспоминаний первого секретаря партийной организации Карелии Г. Куприянова, который в годы войны был непосредственным начальником Андропова, руководя штабом партизанского движения. Он утверждает, что Андропов уже тогда ссылался на больные почки, если речь заходила о возможности покинуть тыл. Куприянов так и не послал Андропова за линию фронта: «Как–то неудобно было сказать: «Не хочешь ли повоевать?» Человек прячется за свою номенклатурную бронь, за свою болезнь, за жену и ребенка»[318]. Прямо скажем, недобрые воспоминания Куприянова связаны с поведением Андропова не только во время войны (все же комсомольский «вожак» так и не получил прямого указания поруководить партизанами на месте действия), но и после нее. Когда в 1949 г. в связи с «ленинградским делом» начались и чистки в парторганизации Карелии, под удар попала группа партработников – бывших организаторов «партизанщины», которых Маленков счел связанными с ленинградской группировкой. Когда началась травля Куприянова и партизан, Андропов публично отмежевался от участия в партизанском движении[319]. Мол, не участвовал, не состоял, не руководил. Осудив Куприянова и заручившись поддержкой влиятельного даже в Кремле Председателя президиума Верховного совета Карело–Финской ССР О. Куусинена, Андропов избежал репрессий. Биограф генсека Р. Медведев никак не отреагировал на эти свидетельства о партизанском прошлом Андропова в своей книге о нем – это не вписывается в легендарный образ смелого и аскетичного «чекиста».

После войны Андропов поработал вторым секретарем Петрозаводского обкома КПСС, а затем вторым секретарем ЦК КП Карело–Финской ССР. В 1951 г. его перевели в Москву, в центральный аппарат ЦК.

Покровительство Куусинена сыграло свою роль и в дальнейшем продвижении Андропова. Куусинен имел хорошие отношение с Молотовым, и когда после смерти Сталина тот занял пост Министра иностранных дел, в МИДе появился новый высокопоставленный сотрудник. Хотя прежде проблемами внешней политики Андропов не занимался, но, как мы видели – дипломат был отменный.

В 1953 г. Андропов возглавил 4–й европейский отдел МИД (курировал политику в отношении Польши и Чехословакии). В 1954–1956 гг. — посол СССР в Венгрии. Таким образом Андропову пришлось в непосредственной близости наблюдать развитие Венгерской революции 1956 г. и участвовать в ее подавлении. Этот опыт произвел на него сильное впечатление, породив страх перед реформами. Одно неосторожное движение – и они могут сорваться в «контрреволюцию».

В 1957–1967 гг. Андропов был завотделом ЦК КПСС по связям с социалистическим странами и их компартиями. В отделе Андропов собрал группу консультантов, среди которых были многие интеллектуалы, формировавшие стратегию Перестройки: Ф. Бурлацкий, А. Арбатов, Г. Шахназаров, А. Бовин, О. Богомолов, Г. Герасимов, Н. Шишлин и др. С 1961 г. Андропов – член ЦК КПСС. В 1962–1967 гг. он был также секретарем ЦК КПСС. В 1967 г. Андропов возглавил КГБ и стал кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. В 1973 г. Брежнев ввел Андропова в Политбюро вместе с Громыко и министром обороны Гречко.

Важная сторона андроповского образа – три магические буквы – КГБ. Они вселяют страх перед репрессиями, загадочность советской бондианы, уверенность в том, что «компетентные органы» были на деле самыми компетентными, все про всех знали и потому могли поправить сложившуюся ситуацию, основываясь на объективном, чуть ли не научном анализе. Имидж КГБ как «мозга партии» переносится и на самого Андропова, который как раз и был организатором пиар–кампании КГБ 70–х гг., призванной создать образ чекиста–интеллектуала. А пиар для того и нужен, чтобы прикрыть красивой формой недостатки содержания.

Андропов был интеллектуалом в той степени, в которой высокопоставленный чиновник вообще может им быть, так сказать, в свободное от текучки время. Ему было приятно обсуждать гуманитарные и социальные вопросы с высокопоставленными представителями интеллигенции – тоже, впрочем, зашоренными, живущими в рамках шестидесятнических или великодержавных мифов. Результативность этих бесед была не велика. Придя к власти, Андропов вынужден был публично признать, что «мы» все еще не изучили того общества, в котором живем, и потому перспективы движения вперед туманны.

Это признание вызвало прилив энтузиазма у авторов многочисленных марксистско–ленинских схем общественного развития. Однако эти схемы не вдохновляли Андропова. Его признание было призывом к прагматизму, по сути – утверждением безыдейности, свидетельством отсутствия стратегии развития страны в будущее.

Г. Шахназаров, который вел более–менее откровенные беседы с Андроповым в 60–е гг., вспоминал о таких его словах: «Машина, грубо говоря, поизносилась, ей нужен ремонт… Может быть и капитальный, но не ломать устои, они себя оправдали… Начинать надо с экономики. Вот когда люди почувствуют, что жизнь становится лучше, тогда можно постепенно и узду ослабить, дать больше воздуха. Но и здесь нужна мера. Вы, интеллигентская братия, любите пошуметь: давай нам демократию, свободу! Но многого не знаете. Знали бы, сами были бы поаккуратней»[320]. Андропов на всю жизнь сохранил эту философию, несущую на себе следы его венгерского опыта. Ей пытались следовать и продолжатели его дела. Эта последовательность — сначала экономические, потом — осторожные политические преобразования, соблюдалась Горбачевым до 1988 г., когда под давлением экономического кризиса и вышедших на улицу людских масс лидер Перестройки был вынужден отступить от алгоритма Андропова.

В период пребывания Андропова на посту председателя КГБ он отличился тремя группами свершений. Во–первых, с переменным успехом шла закулисная борьба шпионов. Здесь были свои провалы и успехи, о которых сегодня снимают занимательные фильмы, где романтический вымысел перемешан с реальными обстоятельствами. Что бы там ни было на самом деле, судьба мира определялась не тем, удалось ли шпиону украсть чертеж запчасти ракетного двигателя. Политбюро и президенты США переходили от «Холодной войны» к разрядке и назад, и Андропову приходилось следовать логике международных тенденций, маневрируя между кремлевскими «ястребами» и «голубями».

Во–вторых, Андропов держал в голове возможность когда–нибудь сесть в кресло Генерального секретаря, и потому по мере возможности подсиживал других членов Политбюро. В–третьих, он принадлежал к группе противников коррупции, и считал, что это социальное зло можно победить, время от времени сажая отдельных чиновников.

Аресты более или менее высокопоставленных «стрелочников» – самое распространенное, но и самое неэффективное средство борьбы с коррупцией. Ведь коррупция порождается общественными отношениями, а не аморальностью чиновника. Если он имеет широкие полномочия, может произвольно решать дело в ту или другую сторону, распределяет значительные ресурсы, не принадлежащие ему лично, то соблазн «отстегнуть» в свою пользу прямо пропорционален полномочиям. Коррупцию порождает не сам чиновник, а его место, обширность его власти. «Посадив» одного чиновника и усадив на его место другого, государство лишь создает нового потенциального коррупционера. Уровень коррупции могут снизить только структурные изменения, направленные на уменьшение полномочий чиновника в пользу четко сформулированного права.

Андропов предпочитал запугивать чиновников, надеясь, что посадки отдельных представителей касты заставят остальных держать себя «в рамках». То есть он боролся не с коррупцией, а с ее неконтролируемым разрастанием. При этом степень виновности арестованного волновала следователей далеко не в первую очередь. Кого «назначили» виновным, тот и будет отвечать по всей строгости. Если виновным назначили коллегу – молись, чтобы он не назвал тебя на допросе. Одновременно Андропов не забывал и о возможности использования «борьбы с коррупцией» в борьбе за власть.

В 1977 г. Прокуратура и КГБ занялись расследованием деятельности Министерства рыбного хозяйства СССР. По подозрению во взяточничестве были арестованы заместитель министра Рытов и начальник Рыбпромсбыта Рогов. Министру А. Ишкову пришлось уйти в отставку и внести в доход государства более 50 тысяч рублей, получение которых вменялось ему в вину. Но на этом дело «Океан» (название фирменных магазинов рыбной продукции) не закончилось. Нити потянули в Грузию и Краснодарский край. В Грузии дело не получило большого развития – там сидел Э. Шеварднадзе, с которым у Андропова были хорошие отношения. А с первым секретарем Краснодарского крайкома С. Медуновым отношения были плохие. Так что в Сочи прошла волна арестов чиновников торговли. После нескольких неудач прокуратуре удалось наконец арестовать сочинского предисполкома, серьезно поколебав позиции его покровителей. Удалось собрать компромат и на первого секретаря сочинского горкома А. Мерзлого и секретаря крайкома А. Тараду. Тарада, курировавший торговлю в крае, был арестован. У него обнаружили значительные денежные средства и ценности. До Медунова оставался один шаг, но тут Тарада скончался в тюрьме[321].

Тогда Медунов сделал удачный ход. Он сам обратился в секретариат ЦК с просьбой провести проверку деятельности Мерзлого. Таким образом в следствие вмешались партийные органы, где влияние Медунова было сильнее. 9 апреля 1981 г. Секретариат ЦК и Комиссия партийного контроля (КПК) поручили провести проверку на месте. Созданной ими комиссии «в процессе проверки не удалось получить достаточно убедительных доказательств того, что Мерзлый брал взятки. В то же время установлено, что он допускал факты неразборчивости в своих связях с торговыми работниками, использовал служебное положение в личных целях»[322]. Арестованный заместитель управления сочинской конторы «Курортпродторг» А. Скубиенко на следствии показал, что после содействия Мерзлого своему назначению на должность бесплатно снабжал первого секретаря горкома деликатесами. Те же обвинения исходили от руководителей оптовой базы рыбпромсбыта и рыбозавода. Мерзлый прием деликатесов подтвердил, но утверждал, что за все заплатил. Его версию опровергнуть не удалось. Крупным нарушением Мерзлого считалось строительство садового домика размером целых 25,8 квадратных метров (несколько меньше однокомнатной квартиры)[323]. На этом примере можно сравнить, что считалось непозволительной роскошью в «погрязшем в коррупции» брежневском СССР и в нынешней России.

В ходе проверки КПК выдвинула обвинения в адрес следственных органов: ”считаем необходимым доложить, что в ходе проверки ряд товарищей, приглашенных на беседу, указывали на факты неправильных действий отдельных работников прокуратуры, которые заставляли давать компрометирующие данные на секретарей городского комитета партии т.т. Гавриленко В.Ф., Тронова В.П., Мерзлого А.Т., председателя горисполкома Удотова А.И., его заместителей, секретарей районных комитетов партии и председателей райисполкомов г. Сочи»[324]. Сегодня уже нельзя установить, было это заявление вызвано давлением местной «мафии», или следователи на самом деле «перегнули палку». Во всяком случае в первой половине 80–х гг. они «перегибали палку» сплошь и рядом. Тайная война следствия и регионального партийно–хозяйственного руководства была тесно связана с насилием против свидетелей. Эта ситуация будет в массовых масштабах повторяться в Средней Азии и других регионах. Следователи «выдавливали» показания на виновных и невиновных, защищавшиеся чиновники жали на свои рычаги как могли. 16 июня 1981 г. дело Мерзлого рассмотрел секретариат ЦК, который принял решение отстранить первого секретаря сочинского горкома от должности и привлечь его к партийной ответственности[325]. Однако для Медунова это была победа: следствие было серьезно скомпрометировано.

В августе 1981 г. замминистра рыбного хозяйства Рытов был приговорен к смерти. Одновременно был арестован замминистра торговли РСФСР Лукьянов. Но материалы о злоупотреблениях следователей уже пошли в ход. Призрак 1937 г. неприятно будоражил память кремлевских старцев. В ноябре 1981 г. начальник следственного отдела Генеральной прокуратуры В. Найденов был снят с должности, и расследование курировавшихся им дел притормозилось.

После прихода Андропова к власти Мерзлый был арестован и осужден (также как и его жена Валентина – начальник управления общественного питания). А вот глава парторганизации Геленджика Погодин исчез – то ли сбежал, то ли пал жертвой подельников. Но до Медунова следователи добраться так и не смогли. Доказать его причастность к делам осужденных не удавалось.

С борьбой Андропова за власть принято связывать высокую смертность среди партийных руководителей в это время. В 1978–1981 гг. погибли или внезапно умерли Министр внутренних дел Азербайджана Гейдаров и его заместитель Кязимов, председатель совета министров Грузии Патаридзе, председатель совета министров Киргизии Ибрагимов, первый секретарь ЦК КП Белоруссии Машеров, Якутии — Черняев, Татарии — Мусин, Таджикистана — Расулов, секретарь Президиума Верховного совета Георгадзе, вторые секретари ЦК КП Украины Соколов и Ленинградского обкома Суслов. Но не будем забывать, что речь идет о четырех годах в условиях, когда руководители не отличались молодостью. Так что без некоторой смертности не обойтись. П. Машеров погиб в результате несчастного случая, и несмотря на все попытки, не удалось доказать, что авария была подстроена. Но иногда насильственный характер смерти можно считать установленным. Так, Ибрагимов был застрелен у себя дома (по официальной версии — ”маньяком»), Гейдаров и Кязимов — у себя в кабинете («недовольным» сотрудником МВД). Однако вряд ли Андропову могли мешать эти фигуры. Грядущим исследователям предстоит выяснить, в какие местные клановые конфликты были вовлечены эти люди.

Попытка представить советскую политическую жизнь в виде боевика, где Андропов выдает своим агентам лицензии на убийства чиновников, а те в ответ «заказывают» следователей – это очередной идеологический миф. Андропов, конечно, был жесток, но это свое качество он реализовывал в рамках обработанного механизма государственных репрессий.

Андропов считается аскетом и в этом видят мотив его борьбы с коррупцией. Он не любил застолий (здоровье не позволяло), редко принимал дорогие подарки. Рассказы об аскетизме Андропова перерастают в миф таких размеров, что уже не умещаются в рамки известных фактов. Так, публицист Л. Млечин утверждает, что Андропов не мог насладиться гостеприимством Рашидова, так как «не ездил по стране»[326]. Но хорошо известно, что Андропов позволял себе насладиться гостеприимством Горбачева на Северном Кавказе.

Антиподом «компетентного и аскетичного» Андропова предстает «коррумпированный сибарит» Николай Щелоков – глава МВД. Соперничество глав двух ведомств вполне естественно, хотя его напряженность и драматизм обычно преувеличивают.

Противоборство Андропова со Щелоковым обострялось время от времени. Так, в декабре 1980 г. произошло убийство майора КГБ группой пьяных милиционеров на станции метро Ждановская. Считается, что этот случай вызвал вспышку враждебности Андропова и Щелокова. Но убийцы были найдены силами самого МВД, так что этот конфликт уладился.

Андропов и Щелоков недолюбливали друг друга и в силу ведомственного соперничества, и по различию характеров, взглядов на жизнь, которые в условиях авторитарного режима заменяли идейные конфликты. Щелокову был чужд андроповский пуританизм, он позволял себе «жить широко» (в отличие от Андропова – и здоровье позволяло). Конечно, по сравнению с нынешними «новыми русскими» роскошества Щелокова были относительно скромны, но по советским меркам существенны. Когда Щелокова «разоблачат», и следователь будет осматривать антиквариат и ковры Щелокова, торопливо сволоченные в квартиру с ведомственной дачи, растерянный экс–министр будет выглядеть алчным накопителем, всю энергию потратившим на приобретение шмоток. Но это будет через два года, когда Щелоков потерпит жизненную катастрофу. А при жизни Брежнева, пока Щелоков чувствовал себя уверенно, он все же был преимущественно занят заботами по поддержанию правопорядка (куда как более надежного, чем при честнейших министрах РФ) и светской жизнью, привычной для политика брежневской эпохи: концерты, меценатство приемы, охота. «Живешь сам – давай жить другим».

Пока Щелоков был министром, он сумел добиться результатов, для нынешнего российского МВД остаются недосягаемым идеалом.???

Министр лично вникал в детали важнейших дел, так что основная часть его времени была занята все же борьбой с преступностью.

Отношения между Андроповым и Щелоковым до предела обострились в последней год жизни Брежнева. Об этом говорит тот факт, что Андропов считал отстранение Щелокова от должности делом срочным, одним из приоритетных дел после прихода к власти. Чего он боялся?

В 1982 г. расследование уголовных дел предельно близко подошло к семье Генсека, что может быть и не случайно.

Эта страница истории окутана множеством легенд и домыслов, так что остановимся на канве событий, нашедших подтверждение в проверяемых источниках.

В декабре 1981 г. произошли два преступления, связанные темой бриллиантов. 10 декабря 1981 г. погибла известная артистка З. Федорова, по версии следствия занимавшаяся перепродажей драгоценностей, в том числе – за рубеж. Под новый 1982 год у артистки цирка И. Бугримовой украли коллекцию бриллиантов. Милиция активизировала расследование сети подпольной торговли драгоценностями. За причастность к ней был арестован артист цирка Б. Буряце. Он был близко знаком с Галиной Брежневой. Но по свидетельству начальника ГУВД В. Трушина, ни Щелоков, ни Андропов не собирались санкционировать допрос Галины. Ограничились тем, что сообщили мужу — генералу милиции, заместителю Министра внутренних дел Ю. Чурбанову[327]. Возможно, семья Генсека попала в поле следствия потому, что это был самый надежный способ заблокировать расследование. По чьей инициативе оно было свернуто – не ясно, но почему при Андропове эти два дела раскрыты не были? Могла ли контрабанда бриллиантами долгое время проводиться без ведома КГБ? Судя по материалам, опубликованным генералом КГБ А. Стерлиговым[328], это маловероятно. А вот если бы расследование вскрыло чекистский канал нелегальной торговли бриллиантами (пусть и в интересах коммунистического движения), противники Андропова в самый неподходящий момент могли получить решающие козыри.

Важно учитывать, что расследование бриллиантовых дел вело не КГБ, а МВД. Так что главным борцом с бриллиантовыми злоупотреблениями в это время был недруг Андропова Щелоков. Учитывая срочность и суровость, с которой Андропов отстранил Щелокова от поста министра вскоре после прихода к власти, напрашивается вопрос: а не боялся ли Андропов, что соперник выйдет на какие–то незаконные операции КГБ?

Можно было бы поверить, что «дело замяли» Брежнев и Щелоков, если бы при Андропове преступление было бы раскрыто. Но, похоже, как раз он не стремился ворошить это дело. Во всяком случае версия о том, что Андропов был главным разоблачителем бриллиантовых махинаций «семьи Брежнева» – не более, чем исторический анекдот. И не единственный об этом времени.

19 января 1982 г. покончил с собой заместитель Андропова С. Цвигун. Какая удача для мастеров детективного жанра! Ведь Цвигун ориентировался на Брежнева и «присматривал» за Андроповым. Правда, у Цвигуна были и медицинские мотивы для отчаянного поступка (он тяжело болел, возможно считал, что смертельно). Так или иначе, у Брежнева оставался в КГБ другой заместитель Андропова Цинев. Так что «устранять» следовало обоих сразу. Получился бы боевик. Но Андропов на пути к власти обошелся аппаратными комбинациями.

Решение Брежнева

25 января «безвременно скончался» от глубокой старости М.А. Суслов. Стало ясно, что не за горами выборы приемника Брежнева – ведь тот, кто займет освободившееся кресло, значительно усилит свои позиции при дряхлом Генсеке.

В «верхах» обсуждался даже вариант, по которому мог быть избран новый Генеральный секретарь при живом Брежневе, который в этом случае переместился бы на специально для этого созданный пост Председателя ЦК[329].

Брежнев как–то сказал Капитонову, что место генсека может занять первый секретарь компартии Украины Щербицкий[330]. Но это не значит, что Брежнев принял такое решение. Щербицкий находился в Киеве, а спокойно «досидеть» в Москве Брежнев мог, давая «перспективу роста» именно Кремлевским соратникам. Учитывая дальнейшие события, в качестве альтернативы Андропову можно назвать и Черненко, но после осторожной попытки противостояния в середине 1982 г. многоопытный Константин Устинович пропустил вперед Юрия Владимировича.

В апреле 1982 г. уже открыто проявились претензии Андропова на место Суслова. Шеф КГБ «вдруг» выступил с речью, посвященной годовщине со дня рождения Ленина — с чисто идеологическим документом. Это не могло произойти без санкции Брежнева, который в это время отлеживался после травмы, полученной в Ташкенте.

Именно выдвижение Андропова гарантировало Брежневу спокойную жизнь. Человек с претензиями на высшую власть получал желанную перспективу, и в то же время терял позицию главы КГБ, что гарантировало политический, а не силовой характер передачи власти.

Когда Черненко стал саботировать выдвижение Андропова, продолжая вести заседания Политбюро в отсутствие Генсека, Брежнев вмешался и активно поддержал Андропова: ”По свидетельству А.Бовина, он был как раз в гостях у Андропова, когда раздался сигнал правительственной связи, и Юрий Владимирович поднял трубку. Говорил Брежнев. «Кто сейчас ведет Политбюро? — неожиданно спросил Леонид Ильич. «Сейчас ведет заседания Черненко,” — ответил Андропов. — «Для чего же мы избрали тебя секретарем ЦК? — сказал Брежнев. Теперь уж ты должен вести все эти заседания». Повернувшись к Бовину, своему ученику и другу, Андропов сделал неопределенный жест, выражающий явное удовлетворение. «Власть меняется», — сказал он»[331]. Горбачев, которому об этом эпизоде говорил сам Андропов, комментирует: ”Видимо, как это бывало не раз, кто–то стоял рядом и, как говорится, «нажимал». Таким человеком мог быть только Устинов»[332].

Горбачев здесь пытается представить Брежнева совсем уж безынициативным. Но что Брежнев с сентября 1982 г. заметно активизировался, и никакой Устинов не заставлял его это делать.

По свидетельству зятя Брежнева Ю. Чурбанова, Брежнев плохо относился к Черненко[333]. Это расходится с большинством свидетельств, касающихся более раннего периода, но в конце жизни отношения могли испортиться. Причины этого остаются неизвестными, но могут быть связаны и с раздражением от перегрузок, и подспудным сопротивлением Черненко выдвижению Андропова.

После звонка Брежнева Андропов решился действовать более решительно. Вспоминает Горбачев: ”Хотя Юрия Владимировича после Пленума посадили в сусловский кабинет, поручение ему вести Секретариат ЦК так и не было зафиксировано. Преднамеренно это сделали или нет, не знаю, но, воспользовавшись данным обстоятельством, Черненко, а иногда и Кириленко по–прежнему вели заседания Секретариата. Так продолжалось примерно до июля 1982 года, когда произошел эпизод, поставивший все на свои места. Обычно перед началом заседания секретари собирались в комнате, которую мы именовали «предбанником». Так было и на сей раз. Когда я вошел в нее, Андропов был уже там. Выждав несколько минут, он внезапно поднялся с кресла и сказал:

— Ну что, собрались? Пора начинать. Юрий Владимирович первым вошел в зал заседаний и сразу же сел на председательское кресло… Этот Секретариат Андропов провел решительно и уверенно — в своем стиле, весьма отличном от занудной манеры, которая была свойственна Черненко…»[334]

Характерно, что активность Генсека в последние месяцы жизни была направлена на поддержку реформистских инициатив. Генсек начинает критиковать бюрократию. 9 сентября 1982 г. он заявил на Политбюро: ”Хозяйство у нас гигантское. Взять любое министерство — это почти целая армия. Управленческий аппарат разросся. А вот просчетов и разного рода неувязок чересчур много…»[335] В сентябре 1982 г. Брежнев говорил на Политбюро: «И еще одно. В организации экономики социалистических стран сейчас наблюдаются значительные изменения. Наши союзники стремятся лучше сочетать директивные формы управления хозяйством с использованием экономических рычагов и стимулов, отказываются от чрезмерной централизации руководства.

Результаты усилий, предпринимаемых братскими странами, на практике еще не полностью выявились, и многое, вероятно, не подойдет. Но ко всему полезному мы должны присмотреться. Говорю об этом потому, что мы сами занимаемся совершенствованием управления экономикой…

Хозяйство у нас гигантское. Взять любое министерство — это почти целая империя. Управленческий аппарат разросся. А вот просчетов и разного рода неувязок чересчур много. Регламентировать все и вся из Центра становится все труднее и труднее…

Полагаю, что мы должны еще и еще раз основательно подумать, как поднять инициативу и хозяйственную предприимчивость трудовых коллективов. Вряд ли этого можно достигнуть без наделения предприятий и объединений большей самостоятельностью, большими правами. Если у предприятий будет больше прав в технико–экономической и коммерческой областях, то соответственно на них ляжет и большая ответственность. Стоит подумать и о повышении роли республик, краев и областей в народнохозяйственном планировании, в решении крупных региональных проблем.

Едва ли не ключевая проблема для нас сегодня это укрепление дисциплины — и государственной и трудовой»[336].

В этих словах – программа экономических преобразований Андропова (а значит – и начального этапа горбачевских реформ).

Для одних это мнение Брежнева – свидетельство его политической мудрости, для других – доказательство безальтернативности преобразований, проводившихся в середине 80–х гг. Не только Андропов и Горбачев, но и Брежнев понимал, что дальше так жить нельзя. Но страх неуправляемого разрушения системы сковывал кремлевских старцев.

Тогда же Брежнев обсуждал с Горбачевым возможность создания влиятельного органа по разработке проектов экономических преобразований. В этом вопросе Брежнев оказался даже несколько решительней Горбачева: «Еще летом, когда Брежнев находился в отпуске, мною была подготовлена записка по вопросам экономической политики… Они взяли мою записку, на дальше дело не шло. Вскоре до меня дошел слух, что кое–кто опять усмотрел в моем предложении претензии Горбачева через комиссию прибрать к рукам правительство… После этого ее передали Леониду Ильичу. Он позвонил мне из Крыма:

— Здесь вот записка твоя. Все правильно пишешь, но конец не тот — опять комиссия. Я их терпеть не могу, болтовня одна. Их уже черт знает сколько, и ты туда же. Так вот, у меня такое предложение: давай создавать в ЦК экономический отдел, и подумай, кого поставить. Надо, чтобы возглавлял толковый человек, который только этим бы и занимался»[337].

В последние два месяца жизни активность Брежнева возрастает — он едет в Баку, часто показывается на телеэкране. В. Соловьев и Е. Клепикова объясняют этот взрыв активности кознями Андропова, который мечтает довести Брежнева и потому составил для Генсека напряженное рабочее расписание, которое с трудом бы вынес и здоровый человек[338]. Однако рабочее расписание для Генсека составлял не Андропов, а аппарат Брежнева — Черненко. И. Земцов считает, что это было нужно Черненко для укрепления позиций «консерваторов» (то есть его собственных) — «ценой его (Брежнева — А.Ш.) здоровья и вопреки болезни»[339]. Трудно поверить, что Черненко мог заставить Брежнева ездить по стране вопреки его воле.

Избрав в связи с поддержкой Андропова определенную политическую линию, Брежнев не собирался назавтра помирать, и пытался показать своему окружению, что у него еще достаточно сил. Но окружение не дремало. В Баку Брежнева поставили в глупую ситуацию, подложив ему не тот текст речи. Обнаружив ошибку, Брежнев произнес историческую фразу: «Это случилось не по моей вине, товарищи. Я должен начать сначала.» Так телезрители лишний раз убедились, что руководитель государства лишь озвучивает кем–то написанные тексты, да и то не без накладок. Советологи и этот случай часто «списывают» на КГБ. Но тексты Брежневу готовило ведомство Черненко, и более логично предположить, что этот случай следует рассматривать в связи с их отношениями.

Все попытки Брежнева изобразить из себя полноценного политического деятеля были обречены на провал. 27 октября Генеральный секретарь встретился с руководителями армии. «В 10 часов утра, когда маршалы и высший генералитет, среди которого находился и автор этих строк, заняли свои места, в зал из–за кулис ввели Брежнева. Рядом с ним шел маршал Д.Ф.Устинов — министр обороны, с другой стороны — крупный молодец со стаканом чая. Одной рукой он держал чай, а другой — более крепко — поддерживал за локоть генсека. Так его неспешно довели до трибуны в зале… Его глаза перескакивали через отдельные строчки, и генералы слышали сплошную абракадабру…» — вспоминал об этом совещании Д. Волкогонов[340].

7 ноября несмотря на холодную погоду, Брежнев встал на трибуну мавзолея, чтобы приветствовать трудящихся, вышедших на праздничную демонстрацию. Это празднование было последним событием брежневской эпохи.

К моменту смерти Брежнева 10 ноября 1982 г. Андропов занимал место второго человека в партии, так что его избрание на пост Генерального секретаря было предопределено. Но это был важный момент в продвижении к власти не только Андропова, но и Горбачева.

Кто привел Горбачева к власти?

Михаил Горбачев стоит в ряду ведущих персонажей отечественной истории. Его личность уже окружена мифами, будто бы речь идет не о живом человеке, а о стародавнем правителе. Впрочем, иногда приходится убеждаться, что и нынешний Горбачев уже не очень хорошо помнит, что конкретно делала на заре своей карьеры та историческая личность, которой был Михаил Сергеевич двадцать лет назад. А для мифотворцев правитель Горбачев — настоящая находка. Возможность порассуждать о мировом добре и зле, о слабом правителе и заговоре глобальной закулисы.

Во всяком случае для нас важно, каким образом новый «царь–освободитель», он же «разрушитель державы» прокрался на вершины власти.