Разумный, коль скоро нуждаешься ты в благостыне, Воздай славословье одной милосердной богине. Глупца в мудреца превратить, лиходея — в святого, И недруга — другом она тебе сделать готова, И тайное — явным, и яд халахала[196] — нектаром. Стремясь к добродетели, время потратишь ты даром! Из «Ста стихотворений о любви»
* * * Вот он, стихотворцев произвол! Женщины — неужто «слабый» пол, Если мановением ресниц Индру им дано повергнуть ниц? * * * В прическу воткнутый жасмин, И нега уст полуоткрытых, И тело, что умащено Сандалом, смешанным с шафраном, И нежный хмель ее груди — Вот рай с усладами своими! Все прочее — такая малость… * * * Корми лесных газелей побегами бамбука,[197] Травой священной «куша»[198], что срезана под корень Каменным ножом, иль угощай красавиц Листьями бетеля, бледными, как щеки Рослых шакских дев,[199] срезав эти листья Ногтем, что отточен и натерт шафраном. * * * О дивнобедрых без лицеприятья Вам, люди, говорю, и без пристрастья: Всего на свете слаще их объятья. Они — источник счастья и несчастья. * * * Кто сотворил устройство, Что женщиной зовется,— Смесь амриты и яда, Для смертных — западню, Ларец обманов, козней, Дорогу в ад, преграду Стремящемуся в рай, Уловок сорняками И тернием уверток Засеянное поле, Хранилище грехов, Твердыню безрассудства, Обитель своеволья, Сомнений круговерть? * * * Зачем нам величать лицо — луной, Иль парой синих лотосов — глаза, Иль золота крупинками — частицы, Из коих состоит живая плоть? Лишь истину презревшие глупцы, Поверив лживым бредням стихотворцев, Телам прекрасных служат, состоящим Из гладкой кожи, мяса и костей. * * * Чем красавицы взор, уязви меня лучше змея — Проворная, зыбкая, в переливно-сверкающих Упругих извивах, с глянцевитою кожей Цвета синего лотоса. От укуса змеиного Добрый целитель излечит, Но травы и мантры[200] бессильны Против молнии дивных очей! * * * Уста гетеры, будь они прелестны, Как полураспустившийся цветок, Достойный муж не станет целовать, Увидя в них вместилище слюны Распутников и проходимцев, слуг, Воров, лазутчиков и лицедеев. Из «Описаний времен года»[201]
В самом разгаре весны Томительно-сладостный голос Подругу зовущего кокиля, И ветры с вершины Малайя[202], что благоухают Белым сандалом, растущим на этой горе, Стали растравой тебе, разлученному с милой. Не удивляйся: в несчастье Амрита кажется ядом! * * * Восхитительны в месяце чайтра[203] Венки из цветов разновидных, Нежные руки, подобные лунным лучам, И возвышенное красноречье поэтов; Оплетенная сетью лиан, Веселящая душу беседка И кокиля томный призыв, Напевно звучащий в ушах; Разделенное с милою ложе — Неистощимый запас поцелуев и ласк! * * * Пламенеют бутоны маканды[204], Словно жертва в огне разлуки Странника с юной супругой. Кокилей самки в лесу Глядят на него с сожаленьем. Уносит прочь напоенный Сладострастным сандалом ветер Ароматы пурпурной ло́дхры[205], Утоляющие усталость. * * * О дивнобедрые, ваш дух Несокрушим до той поры, Пока, сандала духом напоенный, Не прилетит с горы Малайя ветер. * * * Когда наступает жара, девы с глазами газелей, С влажно-душистыми, от умащенья сандалом, телами, Благоуханье цветов, свежесть покоев, облитых водой, Сиянье луны, ветерка дуновенье И верхней террасы опрятность — возбуждают любовную страсть. * * * Венков благоуханье, прохлада опахал, Сиянье ночи лунной, Цветочная пыльца, усеявшая пруд, Сандал для умащений, Душистое вино, и легкие одежды, И верхняя терраса, промытая до блеска, И лотосы очей прекрасных — вот удел Счастливцев жарким летом! * * * Как радует сердце прохлада С грядой облаков ливненосных И, льющим густой аромат, Роскошным жасмином, чей куст Внезапно расцвел, обернувшись Внушающей пылкую страсть Красавицей с грудью высокой. * * * Объяты одинаковым томленьем Счастливый и отвергнутый любовник, Когда в лесах звучат павлиньи крики, Насыщен горный ветер ароматом Цветов кадамбы[206] и кутаджи[207] пряной, И молодой травой земля одета, А небо — дождевыми облаками. * * * Над головой хмурые тучи нависли.[208] Млея от страсти, пляшут павлины в горах. Цветом опавшим деревья усеяли землю. Странник, на чем ты остановишь свой взор? Нечем тебе сердце свое успокоить! * * * Слепящих молний блеск, Раскаты громовые. К танцующим павлинам Взывают нежно павы, И кетака[209] струит Свое благоуханье. Возможно ль дивноглазым, Глядящим сквозь ресницы, Разлуку пережить, Когда весь мир охвачен Любовной лихорадкой? * * * Когда низвергается ливень Из туч, горделиво грохочущих, Когда в черноте непроглядной Сверкнет златозарная молния, Пронзают блаженство и страх Сердца́ своевольных красавиц, Во мраке спешащих к любовнику. * * * Ливни мешают уходу любимой. Чем холодней, тем объятья теснее! Ветер, несущий дожди и туманы, Свежесть сулит изнемогшим от ласк. Эти счастливцы, в объятьях возлюбленной, Дни бесконечных дождей превращают В дни бесконечных услад. * * * Когда, под осенней луной, На верхней террасе дома Пройдет в наслажденьях любовных Половина пленительной ночи,— Тот, кто, охваченный жаждой, Не пьет из лианоподобной, Прохладной руки подруги, Изнемогшей от пылких услад, Воду, в которой дробится Сиянье ночного светила,— Тот неудачник, друзья! * * * Белоснежный, прекраснодушистый, Распустился жасмин, и нектаром Упиваются жадные пчелы. Если, страсти огонь разжигая, Дивноокая, хоть на мгновенье, Не обнимет хозяина дома, Осененного ма́ндарой красной, От студеного ветра дрожащей, Будет зимняя ночь для него Нескончаемо тягостной, длинной, Как великого Ямы[210] дворец. * * * Опрятный дом, что блещет чистотой, Златосиянный месяц в небесах И лотос дивного лица любимой, Сандал благоуханный, изобилье Венков, приятных сердцу и очам,— Всё обжигает пламенем соблазна Мужей, обуреваемых страстями, Но не того, кто бренный мир отверг. * * * С ухватками наглого виты[211] Неистовый ветер зимой Красавицам щеки целует. То, свистнув, размечет прическу, Закроет кудрями лицо, То сдернет с грудей покрывало, Пушок поднимая на коже Озябшей испуганной девы, То юбку с бегущей сорвет, Заставив дрожать пышнобедрую. * * * Он ей растреплет волосы, заставит Прикрыть глаза, как бы в порыве страсти; Сорвет с нее одежды силой, так, Что волоски поднимутся на коже; Ее походку сделает неверной, А пылкое дыханье — участиться Принудит, поцелуями своими Пронизывая губы до зубов. Не так ли каждой женщине — супруга Изображает буйный зимний ветер? Из «Ста стихотворений об отрешенности»
* * * Не насладились мы желанным наслажденьем — Желанье наслажденья нас пожрало. Не истязали мы подвижничеством плоть — Подвижничество истязало нас. Не мы беспечно проводили время, Но время нас, беспечных, провело! Желанья наши не увяли, Но из-за них увяли мы! * * * Я в суетной жизни с опаской великим дивлюсь добродетелям, Приносящим великие блага своим добросклонным владетелям, Оттого, что великие блага, уподобясь великим врагам, Великими путами вяжут их по рукам и ногам. * * * В каждом лесу плодоносных деревьев обилье. В реках священных вдоволь прохладной воды. Всюду найдется мягкое ложе из листьев. Трудно понять, зачем обездоленным людям Горькие муки терпеть у дверей богача? * * * Душевного довольства неистощима радость, И ненасытна алчность взыскующих богатства. Зачем же сотворил создатель гору Ме́ру, Вместилище сокровищ, вобравшее в себя Все злато трех миров? Не по нутру мне это! * * * Тигрицу, что зовется старостью, Не в силах мы преобороть. И, недругам подобно, с яростью Болезни ранят нашу плоть. И жизнь уходит нечувствительно, Как из горшка худого — влага, А люди — вот что удивительно! — Охотней зло творят, чем благо. * * * Твое величье славлю, Время! По изволенью твоему, ушли в страну воспоминаний Блистающий столичный град, и царь могучий, и вельможи,— Владетели земель обширных, — совета мудрые мужи И сонмы луноликих дев, кичливые князья, поэты И выспренние славословья. * * * В обиталище целого рода Одинокий остался жилец. Опустели дома, где семьи Разрослись от единого корня. День да Ночь, две кости игральных, Забавляясь, бросает Время. Наше племя людское — пешки Перед ним на игральной доске. * * * Рассветы и закаты уносят нашу жизнь! Благодаря тревогам и бремени забот Бег времени для нас почти неощутим. Без страха созерцает рожденье, старость, смерть, Хмель заблужденья пьющий, безумный этот мир! Из «Разговоров подвижника и царя»
* * * Из шелка тебе одеяние любо, А я утешаюсь одеждой из луба. С богатым сравняется нищий бездольный, Когда одинаково оба довольны. Но если желанья твои безграничны, Тогда ты и вправду бедняк горемычный. * * * Кто я — льстец иль певец, лизоблюд или шут, лицедей Иль красотка, что гнется под тяжестью пышных грудей? Не наушнику, не штукарю,— Для чего мне стучаться к царю? * * * Этот мир, издревле благодатный, Правосудными царями создан. Вслед за тем, он стал добычей ратной И, как сено лошадям, был роздан. Отчего цари полны гордыни, Отчего их распирает чванство Там, где царства целого пространство Две деревни составляют ныне? * * * Пылинка мирозданья,— Кусок ничтожный глины, водою окруженный,— Причина сотен распрей и войн между царями! Какого блага ждать от этих нищих духом? Плюю на них! Плюю и на того, кто грош Возьмет из царских рук! * * * Кто может избежать предначертаний? Угомонись, безумная душа! Зачем тебе скитаться, неприкаянной? Не вспоминай несбывшихся мечтаний! Грядущее провидеть не спеша, Ты наслаждайся радостью нечаянной. * * * Душа, ни на миг не вверяйся той шлюхе Удаче, Что пляшет послушно по манию царских бровей: Сбирать подаянье пойдем по дворам Варанаси. Да будут ладони нам чашей, отрепья — бронёй. * * * Проседь в кудрях у мужчины — красавиц природу Столь оскорбляет, что, не расставляя сетей, Девы обходят его, как собранье костей Или колодец, где ча́ндалы[212] черпают воду. Из антологий разных веков[213]
Перевод Веры Потаповой
Неизвестные поэты
* * * Брахман огню поклоняется, Прочие касты — властителю, Мужу — достойные женщины, Гостю — хозяева дома. * * * Книга, жена или ссуда. Уйдет безвозвратно: тем лучше! Худо, когда возвратится — Рваной, запятнанной Либо уменьшенной вдвое. * * * Сгодится и трухлявый ствол; Родит земля бесплодная. Но царь, утративший престол,— Вещь никуда не годная! * * * Порой не доверяет близким людям То сердце, что однажды ранил мир. Зачем, как малое дитя, мы будем, На молоке обжегшись, дуть на сыр? Чанакья[214]
* * * Истощают мужчину странствия, Отсутствие ласки — женщину. Размывают гору дожди, Разъедают ум униженья. Равигупта[215]
* * *
