Помоги проекту - поделись книгой:
Да, Сибирь и Дальний Восток придали России огромную пространственную инерцию. Но, с другой стороны, наградили неслыханными богатствами. Несказанными дарами природы и духа – хотя бы и расхищаемыми на данном отрезке истории.
Её огромность и климатическая контрастность не вселяют надежд на то, что процесс её обустройства до «цивильного состояния» когда-нибудь завершится. Зато есть задачи для будущих поколений.
Да, Сибирь огромна и континентальна, но эта континентальность хорошо укрывала страну от внешних вторжений. Давала возможность выстраивать глубоко эшелонированные рубежи обороны.
Да, она огромна, но если надо – находятся причины и гуманитарные мотивации делить на части и крошечную Ливию, в которой и там и там живут исключительно бедуины, арабы-берберы с некоторыми племенными различиями.
Да, в Сибири довольно зябко, когда легко одет. Зато здесь выращивают лучшие крупы и самое богатое клейковиной зерно, а лето яркое и жаркое – и есть где отдохнуть.
Да, для неженок Сибирь и посейчас синоним каторги. Но вместе с тем она уже давно некая культурная форма, которой мы, как красотой, который век уже спасаемся и которую нередко ставим себе в образец.
Да, инфраструктурки маловато. И всё же она неплохо обустроена местами. Здесь немало городов с привлекательной аурой. И люди бы отсюда ни за что не уезжали, если бы не метаморфозы в экономике.
Да, идёт заметная миграция из неё, но этот отток ещё можно остановить.
И рабства, повторимся, не было.
Да, промышленная деградация Сибири и Дальнего Востока, если не считать ресурсных секторов, продолжается. По абсолютно рентабельному и эффективному в нормальных условиях алтайскому селу всё ещё бьют изо всех пушек – и ценовыми диспаритетами, и посредничеством, и запретами. Сущая правда.
Застой и в общественной жизни регионов. Все разговоры о модернизации не будут стоить и гроша, если не обуздать олигархические клики и не окропить регионы живой водой подлинного федерализма – реального участия масс в социально-политических процессах.
Но психовать и орать «Отделимся!» – это подростковый максимализм либо намеренная провокация. Да если бы и дошло до реального дела, гипотетически допустим, то плоды подобной «революции отделения» всё равно бы под неслыханную кровь и страдания достались вовсе не тем идеалистам, кто готов ныне процесс инициировать. Таковы законы истории. Так что если чувствуешь в себе готовность постоять за справедливость, копи силёнки для социальной борьбы – парламентской или иной, так оно вернее.
Россия и Сибирь – это две стороны одной и той же сущности. Сибирь – это большой разговор, который стоит и нужно вести.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,4 Проголосовало: 10 чел. 12345
Комментарии: 28.04.2011 10:28:34 - Валентин Иванович Колесов пишет:
Посидели, поговорили
Это несерьезное громкоговорение – длинное и бессодержательное. Интересно, как это можно представить практически? Собираются губернаторы Сибири и решают отделиться. Прецедент уже есть: отстраняют по недоверию. Хорошую систему внедрил Путин. Вон во Франции президент вообще без всяких местных парламентов назначает руководителей регионов, и никто не шумит насчет демократии.
27.04.2011 20:48:28 - борис иванович коростелёв пишет:
Кто кому нужней?
В Новосибирске стоит памятник Г.Потанину,в Омске его именем названа улица.Г.Потанин - учёный, один из идеологов "областничества".Был осуждён ещё при последнем Российском императоре за идею автономности Сибири.Бабурин, в 90-е годы, отвечая на встрече с московскими студентами, на вопрос о сепаратистских тенденциях в Сибире сказал,что они не получат развития,но идеологическое возрождение их имеет место.Я живу в Сибире и могу сказать,что в обывательсой среде бытует по отношению к Москве двойственность понятий:с одной стороны это нахлебники-с другой хочется перебраться в тучное место.Войны и революции сильно проредили коренное население Сибири.Но ныне живущие здесь хорошо помнят рассказы родителей,что технические новинки при царе появлялись сначало в Сибире,а уж потом в России.Тенденции есть и бездарная политика властей рано или поздно может поднять вопрос "самостийности" вновь!
Прекрасные и безобразные
Новейшая история
Прекрасные и безобразные
КНИЖНЫЙ
РЯД
Боброва Н.А. Мысли на острие. Яркие высказывания о политиках и политике. –
Всем известно, что слово – не воробей. Поэтому «нормальный человек просто смотрит телевизор, просто читает газеты, просто участвует в совещаниях…» и не пытается «ловить» чужие слова. А вот депутат Самарской губернской думы Наталья Боброва задалась целью ловить в свои «сети» интересные, цепляющие высказывания публичных деятелей, чтобы таким образом фиксировать «прекрасные и безобразные мгновения политического бытия». Что ж, можно сказать, что «адский труд», которому Наталья Алексеевна посвящала себя в течение 6 лет, не пропал даром. Возможно, тем, кто в будущем захочет почувствовать колорит нашего времени, гораздо больше, чем сухие документы и приукрашенные воспоминания очевидцев, скажут собранные под одной обложкой высказывания политиков, публицистов, деятелей культуры. Причём рядом с действительно глубокими, продуманными мыслями здесь соседствуют явно казусные изречения. Всё, как в жизни. И не беда, что о многих, впопыхах брошенных перлах сами их авторы давно забыли, у Бобровой «всё записано».
Дмитрий Азаров, глава городского округа Самары:
«Я считаю, что это глупо – подавать иск о выселении прокуратуры из здания прокуратуры. Прокуратура по определению будет там находиться…». «Как говорится, на Деда Мороза надейся, а сам… ну вы знаете».
Дмитрий Быков, поэт, публицист:
«Национальная элита – это люди, которые чувствуют себя чуть более виноватыми в происходящем».
Николай Губенко, актёр, режиссёр:
«Свобода даётся народу, чтобы он, обломав об неё зубы, больше не кусался».
Рашид Нургалиев:
«Пора нам действительно сказать: не надо бояться человека с ружьём, это добрый человек. Это человек, который придёт на помощь. Он должен быть в шаговой доступности».
«Ситуация с нравственностью у нас сейчас критическая, но на борьбу с проституцией мы должны подняться все вместе, в том числе и я».
Такой вот цитатный компот на самые разные вкусы.
Алексей ВЕРХОЯНЦЕВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,0 Проголосовало: 6 чел. 12345
Комментарии:
История и её «сыновья»
Новейшая история
История и её «сыновья»
КНИЖНЫЙ
РЯД
Владимир Шигин. Лжегерои русского флота . –
Во что превращаются реальные исторические события после того, как над ними «потрудятся» кинематограф, писатели, историки разной ориентации? Миллионы людей во всём мире с восторгом смотрели фильм «Броненосец Потёмкин» Сергея Эйзенштейна. Он стал одной из знаковых лент эпохи немого кино, образцовым примером работы режиссёра-новатора. Его классические эпизоды не утратили эмоциональной силы воздействия и по сей день – вспомните знаменитые и пронзительные сцены: коляска, катящаяся по одесской лестнице; расстрел матросов…
Но остаться просто золотой киноклассикой «Броненосец Потёмкин» не мог – ведь в нём была революционная идея, отношение к которой и по сей день далеко от бесстрастного. Само появление книги Владимира Шигина служит тому доказательством.
Знаем ли мы, что в действительности предшествовало восстанию на броненосце и как оно происходило на самом деле? Классическая версия этих событий, о которой в советское время вещали многочисленные книги и даже учебники, акцентирует внимание на тухлом мясе, которым собирались кормить команду, и злодейском убийстве офицерами революционного матроса Вакуленчука: «Командование корабля постоянно и вполне осознанно измывалось над своими матросами. Особенно тяжело пришлось матросам во время учебного плавания к Тендеровской косе. Чашу терпения голодной и замордованной команды переполнила весть о том, что их будут кормить на обед борщом из червивого мяса... Чтобы не доводить дело до крайнего обострения, наиболее сознательные матросы-большевики во главе с Григорием Вакуленчуком выходят из строя и говорят, что согласны есть борщ. Они считают, что время восстания на броненосце ещё не пришло и его надо устроить на всём флоте одновременно, причём несколько позднее. За матросами-большевиками соглашаются есть борщ и остальные. Инцидент, кажется, исчерпан, но командир корабля внезапно для всех решает жестоко покарать не желавших обедать матросов. Он приказывает отделить часть команды для публичного массового расстрела здесь же, на палубе. Матрос Вакуленчук пытается предотвратить расправу, но разъярённый старший офицер смертельно ранит матроса из револьвера».
По словам Владимира Шигина, эту историю трудно подтвердить официальными документами – в архиве ВМФ отсутствуют следственные материалы о восстании на «Потёмкине». Кто и когда изъял материалы расследования «потёмкинского дела» – до сих пор неизвестно.
Романтизирование образа «Потёмкина» началось в 1905 году, когда газета «Пролетарий» присвоила ему поэтичный титул корабля-скитальца. Помимо одноимённого фильма существовала и «народно-героическая» опера «Броненосец «Потёмкин»». В 1926 г. появилась поэма «Морской мятеж» Бориса Пастернака…
В чём же причина такой популярности по сути неудачной попытки бунта? «Идёт время, меняются политические системы и политические карты, но каждая новая власть старается приспособить далёкие события на «Потёмкине» под свои интересы. В советское время шла историческая большевизация участников мятежа… Нынче предприимчивее всех оказались украинские политики, которые внезапно для всего цивилизованного человечества объявили, что мятеж на «Потёмкине» был вовсе не революционным восстанием, а первым демаршем украинских самостийщиков против российских оккупантов и образцом создания первой в истории мира плавучей казацкой республики!» На самом деле экипаж броненосца был интернациональным.
Издание показывает, что тема переписывания истории, точнее её отдельных значимых эпизодов, по-прежнему актуальна в современной России. Очевидна пропасть между узкоспециализированными научными монографиями, основанными на фактах, и массовой нон-фикшн литературой, которая при каждом изменении политического курса приобретает ту или иную интерпретацию. Трудно сосчитать количество версий мятежа на «Потёмкине», возникших за минувшее столетие. Можно с уверенностью сказать, что мы ещё не раз столкнёмся с новыми представлениями о первых этапах революционной борьбы в России, которые так или иначе будут «переписаны» в очередных псевдонаучных трактатах, романах и пьесах.
Алекс ГРОМОВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 3 чел. 12345
Комментарии:
Бегущий человечище
Литература
Бегущий человечище
ОБЪЕКТИВ
Николай АНАСТАСЬЕВ
Лев Толстой : Бегство из рая. – М.: Астрель, АСТ, 2010. – 672 с. – 5000 экз.
Лев Толстой. Последний дневник. Игорь Волгин. Уйти ото всех. – ВК, 2010. – 580 с. – 1000 экз.
Осенью прошлого года появились две работы. Одна – книга Павла Басинского «Лев Толстой: Бегство из рая». Другая – пространное эссе Игоря Волгина «Уйти ото всех». Обе посвящены одному и тому же событию, в центре обеих один и тот же герой, окружённый одними и теми же персонажами, и хронотоп тоже сходен до малейших подробностей. Герой – Лев Толстой. Событие – уход из Ясной Поляны, к столетию которого и приурочены то и другое издания. Вот только судьба их складывается по-разному.
«Бегство из рая» ждал, как выяснилось, довольно шумный успех, удостоверенный, помимо всего прочего, многочисленными откликами в печати, часовой телевизионной беседой, наконец, премией «Большая книга». Эссе же Игоря Волгина, опубликованное в форме комментария к толстовскому дневнику и записным книжкам 1910 года, замечено, кажется, лишь в тесной среде знатоков. Во всяком случае, читающая публика интереса не обнаруживает, а литературная печать, не говоря уж о телевидении, не предпринимает ни малейшей попытки его пробудить.
Если кому-то почудилась тут тайная зависть к младшему товарищу по профессии либо, того не лучше, профессорская спесь, спешу возможные подозрения отвести. Больше того, меня немало покоробил пренебрежительный, явно расходящийся с нормами вкуса и воспитанности отклик обозревателя «ЛГ» А. Кондрашова на вышеупомянутую телебеседу Павла Басинского, а заодно уж и на «недостойную» позицию самого графа Толстого, разошедшегося, как известно, с православной церковью и российским самодержавием.
«Бегство из рая» – цельная, хорошая книга. Кому ж неизвестны сложные, мучительные отношения в треугольнике Толстой – Софья Андреевна – Чертков? П. Басинский их не только добросовестно реконструирует – это само собой, – но и набрасывает чрезвычайно убедительный, на мой взгляд, психологический портрет человека, покушающегося сделать гения своим личным достоянием. Притом, что намерения у него самые высокие и, как он искренне верит, бескорыстные. К тому же ведь впрямь не отнять того, что сделано во имя кумира, – зарубежные публикации, самоотверженная работа над полным собранием. Но фанатизм губителен всегда и в любой форме, будь то слепая любовь или слепая ненависть. Что автор и отмечает со сдержанностью и достоинством.
К слову о реконструкции. В издательской аннотации сказано, что П. Басинский именно что восстанавливает, а не предлагает версию того события, которое сто лет назад потрясло весь мир. Думаю, это всё же не так. На протяжении всей книги автор проводит, без чрезмерной, впрочем, жёсткости, мысль (то есть как раз версию) о том, что жизнь Льва Толстого – это постоянный уход или чреда уходов: «С бегства он начинает свой сознательный путь в жизнь, бегством его и завершит».
Думаю, именно верность общей идее – независимо, повторяю, от того, в какой степени она верна, – чаще всего удерживает автора от соблазнов беллетризма и увлечения детективной стороной истории, которые явно подстерегают хрониста, взявшегося проследить события последних десяти дней жизни Льва Толстого, да и не только этих дней. Короче говоря, свой успех и свои премиальные лавры Павел Басинский заслужил честно.
Из этого вовсе не следует, что эссе Игоря Волгина должно оставаться достоянием корпорации касталийцев. Но, увы, это так, что печально, хотя, кажется, Павел Басинский со своей задачей справился лучше, чем Игорь Волгин, у которого многое осталось недосказанным, со своей.
Только всё дело как раз в характере задачи и уровне разговора.
Скажу сразу: спорные просчёты Игоря Волгина представляются мне более продуктивными и, как бы сказать, интеллектуально провокационными, что ли, нежели безусловные достоинства Павла Басинского. Попробую объяснить почему.
«Бегство из рая» – это взгляд на финал, а во многом и на всю жизнь Толстого как на семейную драму. Аргументации этого взгляда ненавязчиво подчинено всё – стилистика, композиция, вообще вся материя повествования. Что в имени тебе моём? – на старый пушкинский вопрос автор этой, нарочно подчёркиваю, книги мог бы по совести ответить: домашняя, частная жизнь, прорастающая персонажами и сюжетами всемирно известных произведений. Наташа Ростова «списана» с младшей из сестёр Берс, «сватовство и женитьба Левина и Кити в мельчайших деталях совпадают с тем, что было между Толстым и Сонечкой» и т.д.
О нет, бывает, П. Басинский отклоняется в сторону от сугубо семейных сюжетов, пишет о тайне искусства, о гении Толстого, проживающего самоё жизнь художественно, либо, допустим, смело сводит в одной строке толстовский трактат «Критика догматического богословия» и «Антихриста» Ницше. Но тут же, словно убоявшись чего-то, либо обрывает себя на полуслове, как в данном случае, либо поспешно сворачивает разговор, возвращаясь на магистраль.
Что же так? По-моему, я догадываюсь, во всяком случае, предположение имеется. В связи со всяческими препятствиями, возникшими на пути издания 13-го тома прижизненного собрания сочинений Толстого, П. Басинский пишет между прочим: «Широкой публике наплевать на тонкости понимания Толстым эволюции своего творчества. Публика ждёт новинок, сенсаций. Сенсацией 13-го тома являлась «Крейцерова соната». Понимаю – несобственно-прямая речь, к тому же иронически окрашенная. Но явно непредусмотренным образом в ней отзываются речь и установки самого автора, уже без всякой иронии.
К великому сожалению, Павел Басинский – литератор умный и одарённый, уступает императивам того, что называется массовым вкусом, запросами массового читателя, как ни назови. Вот именно «что называется» – надеюсь, всё же не является или хотя бы является не безусловно, хотя если, не дай бог, осуществится проект реформы школьной программы, где литература, как я понимаю, отодвигается на обочину, призрак может оплотниться, а незавершённая реальность вполне может стать реальностью завершённой.
Увы, жертвами этого негласного договора автора с читателем становятся все – и обе стороны его, и писатель, причём такой писатель, жизнь и творчество которого – потешаться, конечно, можно сколько угодно, – действительно стали зеркалом, хотя и не русской революции. Вот с этой стороны и подходит к рассказу об уходе Толстого Игорь Волгин.
Издание академического типа с приличествующим ему научным аппаратом – комментарии, примечания, приложение (составитель – И.В. Петровицкая). И вторая часть книги соответствует этому этикету – культурфилософское сочинение, написанное, однако, в стиле как раз вполне, а иногда даже избыточно свободном. Напрасно, по-моему, И. Волгин прибегает к современному жаргону – «бренд», «раскрутка», «медийное лицо», «дресс-код», – он здесь сугубо неорганичен и, даже взятый в кавычки, режет ухо. С другой стороны, эти стилистические огрехи с особенной резкостью свидетельствуют о том, что Игорь Волгин обращается не только к высоколобым знатокам, но и, подобно Павлу Басинскому, к широкой публике. То ли доверяет ей больше, то ли хочет – и желание это в высшей степени похвально – побудить к самостоятельному умственному усилию.
Семейная драма Льва Толстого, запечатлённая в дневнике, предстаёт в эссе И. Волгина, как оно и должно быть, драмой всемирного духа, а если говорить об искусстве литературы, то драмой перелома того художественного порядка, который творился на протяжении всего Нового времени, а вот теперь заменяется каким-то иным порядком. Скажем, не предстаёт, скажем, угадывается – это я, собственно, и имел в виду, говоря, что многое в эссе не договорено.
Игорь Волгин листает страницы дневника и, не уходя от бытового сора, сосредоточивается на жизни духа, его борениях – тех самых, пушкинских. Хотя бы потому, что «у Толстого всё внешнее неразрывно сопряжено с «доминантой существования» – с движением его собственной внутренней жизни, с миром его души».
Таким образом, в подобной оптике прежде всего нет никакой избирательности и никакого своеволия, ибо с самого начала, даже с некоторой, впрочем, в данном случае вполне уместной, торжественностью заявлено: «Толстовский дневник – один из величайших актов человеческого самопознания, когда «человеческое, слишком человеческое» судится высшим судом и соотносится с пределами вечности» (от оксюморона, самим же автором, правда, замеченного, всё же лучше было бы уйти).
Главное же – только это, по-серьёзному говоря, и интересно, или, скажем, хотелось, чтобы было интересно, а всё остальное – праздное и не всегда безобидное любопытство, на что ещё Пушкин указывал в письме князю Вяземскому, советуя ему не печалиться по поводу утраты дневников Байрона. Событие частной жизни лишь тогда событие, когда оно превосходит в своём значении себя самоё. Это справедливо в отношении всякой крупной личности, применительно же к Толстому – вообще императив, потому что… ну, просто потому, что это Толстой. Читая дневники вообще, дневник же последнего года в особенности, постоянно натыкаешься на всякого рода несоответствия.
«Поздний Толстой… не допускает посторонних вторжений в свой давно устоявшийся духовный мир; он не приемлет мнений, несовместных с выстраданной им и, по его крайнему разумению, единственной правдой. Можно сказать, что в своём тотальном всесокрушающем бунте Толстой принципиально консервативен», – пишет И. Волгин, и, возможно, он прав, во всяком случае, опору в толстовском самосознании, как оно запечатлелось в повседневных записях 1910-го и иных годов, найти можно. Но ведь здесь же Толстой с огромной страстью восстаёт как раз против единственных правд, когда все крупнейшие мировые религии – христианство, иудаизм, ислам, буддизм – утверждают себя одна в ущерб другой. «Какое ужасное преступление!»
Поделиться книгой: