Помоги проекту - поделись книгой:
Слишком известна война, которую развязал Толстой в последнюю треть своей жизни против современной ему литературы, а также литературы с её художественностью вообще («Что такое искусство» и др.) Однако же Достоевского он корит как раз за недостаток художественности, сам, впрочем, признавая свою непоследовательность: «Я строг к нему именно в том, в чём я каюсь, – в чисто художественном отношении». Вообще по понятным причинам как вполне объективного, так и личного свойства этот сюжет – Толстой–Достоевский – занимает в эссе Игоря Волгина значительное место, – более четверти общего объёма. Не мне судить, насколько верны его суждения, но читать интересно, прежде всего как раз потому, что тема превосходит самоё себя, за текстом колеблется подтекст и, главное, контекст – контекст становящейся, столь ненавистной Толстому новой литературы.
Не менее известно, как любил Толстой повторять известную максиму доктора Джонсона: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». Настолько любил, что кое-кто у нас решил даже, будто это его собственные слова. В последнем дневнике и записных книжках 1910 года ссылок на великого английского просветителя и энциклопедиста нет, но сходные высказывания есть. Вот, например: «Как ни отвратительно само дело, ещё более отвратительно оправдание его, величаемое патриотизмом». Но не полной ли глупостью было бы искать в дневниках, а равно иных сочинениях текстуальных заверений в патриотизме Толстого (а равно, кстати, и Сэмюэла Джонсона – автора «Жизни поэтов» и «Словаря английского языка»)? Не зря И. Волгин дал своему эссе подзаголовок: «Лев Толстой как русский скиталец».
Ну и совсем безнадёжным, как и бессмысленным, занятием было бы устраивать соревнование высказываний Толстого о религии и Церкви. Достаточно будет, полагаю, одной строки из записи от 14 июня 1910 г.: «Истинная религия есть прежде всего искание религии».
Конечно, учитывая масштаб личности, такие противоречия существенны сами по себе, как существен дневник в своём информационном, как говорит И. Волгин, содержании. Но всё-таки ещё значительнее и интереснее он как образ и отражение (снова вздрагиваю) всемирного – не только русского – времени. Дневник Толстого – это в некотором роде эпилог эпохи, начавшейся, по словам Томаса Манна, на заре Нового времени, достигшей расцвета в пору Великой французской революции, а ныне агонизирующей и сходящей на нет. Иначе говоря, эпохи гуманизма. Эпилог к ней и предчувствие Вердена, ГУЛАГа, Треблинки.
Читатель мирный, никого никому не противопоставляю и уж тем более не сталкиваю лбами. Одной только вещи хотелось бы. А ещё лучше – двух. Во-первых, чтобы планка стояла высоко и содержание, а также стиль высказывания соответствовали предмету разговора. А во-вторых, чтобы сочинитель уважал своего читателя, то есть не наклонялся бы к нему.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 2,9 Проголосовало: 7 чел. 12345
Комментарии: 28.04.2011 16:23:16 - Vladimir Feldman пишет:
Колесову (вопрос)
В чем для вас Сталин авторитет?
28.04.2011 16:21:49 - Vladimir Feldman пишет:
Присоединяюсь к комментаторам
Такой легкий и ясный вопрос написан совершенно нечитаемым языком. Статью надо было сначала отдать на чтение и коррекцию, а потом публиковать.-------Но тема очень интересная. Льва Толстого в его отношении к церкви поддерживаю руками и ногами.
28.04.2011 12:31:50 - Мария Николаевна Садикова пишет:
Совершенно согласна с Вами Валентин Иванович. Я тоже из статьи поняла, что все вместе они, и Волгин, И Басинский, и Анастасьев, не до конца понимают великого русского писателя Льва Николаевича Толстого. И Анастасьев не понимает больше всех. Так что Вы абсолютно правы, не нужны эти напыщенные посредники, лучше всего обращаться напрямую, к самому писателю.
28.04.2011 10:31:50 - Валентин Иванович Колесов пишет:
Толстой написал книги. Басинский и Волгин написали книги про Толстого. Анастасьев написал статью про книги Басинского и Волгина. _____Я воспитался на трех авторитетах: Ленин, Сталин и Толстой. Вот так вот, сумел синтезировать – в советском моральном кодексе. Анастасьев, использовавший в заголовке часть ленинского определения, толкует Толстого не так, как я его понимаю, например, в части общности и различий разных религий. Я воспринял от Толстого тезис об их общности, а Анастасьев обнаружил противостояние. Многого я у Анастасьева не понял, наверно, по той же причине. Успокаиваю себя чеховской цитатой из «Свадьбы: «Они любят непонятно говорить, хотят свою образованность показать». Но в целом я ему благодарен: не буду читать Басинского и Волгина. Я в последние годы перечитываю Толстого по второму-третьему разу и получаю большое удовольствие. ______ А затраченной страницы ЛГ жалко.
27.04.2011 15:02:29 - Нина ивановна Курсова пишет:
Профессору Анастасьеву
Попыталась прочесть статью, но видимо я отношусь к тем "узколобым", о которых с сожалением говорит автор. Действительно, обороты, типа : "Главное же – только это, по-серьёзному говоря, и интересно, или, скажем, хотелось, чтобы было интересно, а всё остальное – праздное и не всегда безобидное любопытство, на что ещё Пушкин указывал в письме князю Вяземскому, советуя ему не печалиться по поводу утраты дневников Байрона." - не для средних умов. Вы говорите о Толстом, как о писателе " жизнь и творчество которого - потешаться". Помилуйте, вы о ком? Единственный плюс, что ваша статья "побудила меня к самостоятельному умственному усилию" и подобных поверхностных статей, я никогда уже читать не стану.
От первых лиц
Литература
От первых лиц
ПЕРЕЧИТЫВАЯ
Евгений РЕЙН
С. Есин. – Ленин. Смерть титана . –
Эту книгу невозможно закрыть, не дочитав последнюю страницу, то есть прежде всего это интересная книга. И трактует она вопросы и ситуации самые насущные, хотя и миновавшие, но до сих пор нас жгуче волнующие. Описанное в ней время – лет тридцать–тридцать пять от конца XIX века до тридцатых годов века последующего. Эта книга о том, как разрушалась Российская империя, как и почему к власти пришли большевики и начали строить своё царство, утопическое, квазимарксистское, могучее, кровавое и деспотическое, грозно нависшее в свои времена над всей остальной планетой.
И главное, эта книга о том, кто же были эти люди, стоявшие у руля грандиозного исторического поворота. Герои книги – всего несколько человек, о них написаны тысячи исследований и сочинений, их портретами завешаны и заклеены миллионы квадратных метров стен во всех концах мира – Ленин, Троцкий, Сталин и их ближнее окружение.
Книга эта называется «Ленин. Смерть титана». Написал её Сергей Есин. Прежде всего поражаешься обширнейшей эрудиции автора в разрабатываемой им теме. Горы самого разнообразного материала – исторического, архивного, эпистолярного, мемуарного – надо было перелопатить, изучить, чтобы так свободно, так многосложно оперировать деталями и цитатами, приметами времени, наблюдениями очевидцев, подчас тайными, почти подсознательными чертами характера своих персонажей.
Но главное достоинство книги – смелое и плодотворное композиционное решение, а может, и сам творческий импульс или замысел автора. Композицией книги Сергея Есина стал монтаж внутренних монологов (или даже, более того, потоков сознания) избранных автором героев. Книга написана как бы от первых лиц персонажей. Автор определённо полагает – и на страницах книги доказывает, – что судьба России, в общем, сложилась закономерно. Политический гений, тактическая смелость, ум и беспринципность Ленина не оставили шансов его конкурентам – ни Керенскому, ни главе эсеров Чернову, ни тем более лидерам помельче вроде функционеров левого эсерства – Камкову, Прокоповичу, Спиридоновой. Не говоря уже о прекраснодушных меньшевиках с их очаровательным интеллигентным лидером Мартовым.
А после смерти Ленина не было серьёзных шансов на власть и у Троцкого, хотя и возглавившего в 1917 году октябрьский переворот, но, во-первых, идиотски прозевавшего важнейший «момент истины» – похороны Ленина, а во-вторых и в прочих, явно уступавшего Сталину в жёсткости и прагматизме, в способности к аппаратным играм, в умении действовать в конкретной политической ситуации с утраченными лозунгами о радикальных преобразованиях и шедшими на спад постреволюционными переменами.
Можно в чём-то и не соглашаться с Есиным, но он свою аргументацию детально продумал и доказывает свою позицию с художественной точки вполне объективно. Именно повествование от первого лица и даёт такую возможность. У каждого из героев своя правда. Но есть ещё и другая истина – объективный расклад самой истории. И если автор полагает Ленина политическим титаном, то он, безусловно, имеет на это право, право художника и публициста, мало ангажированного современной политикой, исходящего из самого материала, собственного чутья и своей незаёмной позиции.
Кроме всего прочего, в этой книге возникают не только фигуры-персонажи, но ещё и архетипические прообразы: политического вождя – не столько стратега, сколько отличного тактика (Ленина) и его пресловутого спутника – острейшего трибуна, авантюриста, игрока и краснобая (Троцкого), прагматика, маньяка личной власти, вставшего над барьерами любой человеческой этики и искушённого во всех смыслах лицедея и позиционера (Сталина).
Второстепенный портрет Крупской, на мой взгляд, тоже не лишён интереса. Но, повторяю, это прежде всего художественное произведение. За айсбергами документального материала преобладают убеждённость авторской воли, зоркость видения, весьма искусная профессиональная рука.
Я перечитал эту книгу дважды и не зарекусь, что ещё когда-нибудь не вернусь к ней.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 2,8 Проголосовало: 5 чел. 12345
Комментарии: 28.04.2011 10:41:05 - Валентин Иванович Колесов пишет:
Господина Рейна можно поздравить: нет больше на планете СССР (Великой России), "могучей, кровавой, грозно нависшей над всей остальной планетой". Для него нет, а надо мной и всей остальной планетой теперь висит монопольно одна могучая и кровавая - США, которая единолично решает кого кзанить, кого помиловать. Перлов у г.Рейна хватает: то Ленин политический гений, то он вовсе не стратег. Забавно читать, впрочем поэт может позволить себе вольности.
27.04.2011 12:17:09 - Алексей Фёдорович Буряк пишет:
Это был не переворот, как сегодня модно его называть подпевалам, а Великая Октябрьская революция... И то, что это была революция сомнение вызывать не может, т.к. революция характеризуется сменой общественного строя, что у России. а потом и в СССР и произошло совсем не безболезненно и не спомощью либеральных методов.... -- -- Алексей Буряк, Днепропетровск burur@mail.ru
Хинди-руси, швайн, швайн
Литература
Хинди-руси, швайн, швайн
ЛИТПРОЗЕКТОР
Лев ПИРОГОВ
Илья Стогоff. Русская книга (Тринадцать песен о граде Китеже). –
Раньше я думал, что больше всего в мировой культуре курят на страницах повести Сэлинджера «Зуи». Или в фильме Годара «На последнем дыхании».
Теперь знаю, что нет.
Чаще всего это делают у Ильи Стогова в «Русской книге».
Если на одной из страниц герой почему-то вдруг не закуривает, то на следующей непременно исправляется и закуривает два раза.
И это понятно.
Задача у него непростая, не на одну-две трубки.
Издательская аннотация обещает перевернуть наши представления о российской истории. Вы думали, там что в ней? Щек, Хорив и сестра их Лыбедь? Академик Рыбаков, думали? Дудки. Оказывается, всё было (вы не поверите) в точности, как в книжке Льва Гумилёва «Древняя Русь и Великая Степь». Не читали?
Правильно. Автор тоже, разумеется, не читал. Не зря же он на Гумилёва не ссылается, даже когда цитирует.
Автор свой парень. Читал, как все мы, книжку «Русские богатыри» с картинками. Критически переосмыслил. Ездил по стране, много курил, встречался с интересными людьми, глаза всё время держал открытыми, и получилось вот что.
…Батюшка Надёжа-Гарант Владимир Красное Солнышко с дружинниками выпивал и закусывал. Вдруг за дубовой дверью раздался непротокольный шум.
– Куд-да прёшь?
Дщь, дщь. (Звук ударов, шорох оседающих на пол тел.)
– Как куда? К батюшке Надёже-Гаранту…
На пороге появляется загадочный человек в чём-то зверином. Он благоухает, как ведёрко опят, накрытое солдатской портянкой. Неустановленное лицо отчётливой финно-угорской наружности поскуливает у его ног и атмосферы дружеского застолья также не озонирует.
Дядюшка Надёжы, храбр Добрыня Никитич, укоризненно отодвигает чарку.
– Вот зе шит, – спрашивает он со скандинавским акцентом. («Кто таков?»)
– Муромские мы, – гундосит чудо лесное. – Нарушителя конституционного порядка привёз…
Закурим.
Книга изобилует подобными (или подобными подобным) живописными сценками. Она вообще отлично написана. Я не шучу. Очень будоражит фантазию.
…Хорошо жилось на берегах Днепра пришлым с Одера и Шпрее славянам. Да только скучно: орднунг, стабильность. Вот и стали некоторые из них наезжать в муромские да брянские леса за поживой. Ставили заставы-заимки. Облагали пушной данью местные племена. Провозглашали заимки «княжествами». Торговлишка добытой здесь мягкой рухлядью давала в метрополии до тыщи процентов прибыли. Земли, названные позже Россией, с самого начала исполняли роль сырьевого придатка.
Но захирела метрополия, захирел и фронтир. А тут ещё наведался в лесные края хан Батый. Видит, землишка так себе, негде разгуляться табунам на просторе, степи половецкие не в пример для жизни способнее. Кое-что пожёг для порядку, да и сел себе в степях половецких.
А в лесу, оно и правда житьё не очень. Вы пробовали? Представьте, что вас сняли со стула и перенесли в лес. Что будет? Сначала вас съедят комары. Потом вы замёрзнете. И умрёте.
Князь Ярослав, зависший здесь без видимых перспектив, был человек умный. Только ему нечем было кормить дружину, а без этого дружина его не слушалась. Не говоря уж о дружинах других князей, рыскающих по лесу в поисках чего бы поесть. Нужно было нестандартное решение. И Ярослав его принял.
Шасть к Батыю. Так и так, говорит. Земля наша велика и обильна, вот только вертикали власти в ней нет. Вы меня назначьте баскаком, дайте солдат, большой ясак соберу. Нахмурился хан Батый. Сидит, кумыс из бороды выковыривает. А шут с тобой, говорит. Почему нет.
И повелось. На смену Ярославу пришёл Александр, первый наш евразиец (на самом деле второй). А последним евразийцем был Иоанн Грозный, на котором пресеклась династия Рюриковичей. Хотя на самом деле никакой династии не было. Была система наследования должности наместника Золотой Орды, и сам Иоанн Васильевич предпочитал вести свой род не от Рюрика, а от римского императора Августа.
Ну и Куликовская битва, разумеется, – внутриордынская операция по принуждению к миру взбунтовавшегося полевого командира Мамая.
В общем, если мы всё-таки читали Льва Гумилёва, то оригинальный пересказ его книг не нанесёт большого ущерба нашему вестибулярному аппарату.
Главное не это, главное – выводы, которые пытливый ум способен сделать на основе прочитанного.
Из «Русской книги» выводы напрашиваются такие. Русский этнос – это химера. Фактов, подтверждающих существование Русского государства, на рассматриваемом историческом отрезке не обнаружено. Племена, населявшие здешние земли, пользовались русским языком даже в меньшей степени, чем сегодняшние жители Северного Кавказа, говорящие между собой в основном именно по-русски.
(Скрытый вывод: а значит, через немного лет самый чистопородный «русский» будет выглядеть как среднестатистический житель Махачкалы. И не только выглядеть.)
А мы, как эльфы, уплывём за океан. Этой трогательной сценой, замаскировав Толкиена под приступ неожиданно нахлынувшей религиозности, завершает автор «Русскую книгу». Очень красиво.
Лишь пара вопросов остаётся к нему.
Почему, согласно «Русской книге», становление Русского государства заканчивается в правление Иоанна IV, а не в пору Смутного времени, когда у Москвы была возможность взамен сошедших на нет ордынской и византийской легитимностей заполучить актуальную западноевропейскую? Вот именно тогда Русского государства как такового как раз и не было. И если не было при этом и самих русских, то что же помешало полякам и папе этим воспользоваться? Но эта история Илье Стогову оказалась неинтересна. Не вписывается в концепцию. И он спокойно оставляет её за рамками своего повествования.
Даже если рассматривать русскую историю в тех пределах, которые угодны автору «Русской книги», остаётся неясно: как случилось, что горстка полунищих самозваных князьков, помыкающая полудикими племенами, выросла в могущественную империю, а наследующее Киевской Руси Великое княжество Литовское и Русское расточилось? Как этим князькам, ползающим в Орду на коленях за каждым чихом, удалось использовать своих хозяев, с лёгкостью скрутивших в бараний рог и богатейшую Волжскую Булгарию, и могущественные половецкие племенные союзы?
Примерно понятно, как. Но Стогову это опять же неинтересно. Он не о том пишет.
Он пишет о том, чего не было. (Не было официальной истории, известной нам по сталинским учебникам, фильмам и детским книжкам.) И совершенно не пишет о том, что БЫЛО. Получается, что «не было ничего». Богу, мол, неугодны нации – Он берёт нас поодиночке. (Русские почему-то неугодны особенно.)
Я не историк и не буду делать вид, что лучше Стогова разбираюсь в том, в чём мы оба разбираемся плохо. Остановлюсь на том, что доступно моему разумению.
Есть у нас такое понятие – «правда характера». У персонажа для вхождения в конфликт обязательно должен быть правдоподобный мотив. Нет мотива – руководство киностудии увольняет команду сценаристов и отправляет сценарий в переработку. Как с этим у Стогова?
Раз за разом он показывает нам одну и ту же картину: приехал рассказчик в очередной русский город, сидит в кафе, мусолит сигарету, смотрит по сторонам – скучно. «Кто все эти люди?» То ли дело в большом городе, где нет «национальностей», где всё вокруг понятное и родное…
Если русских нет даже сейчас, что уж тогда говорить о том, чтобы разглядеть их в прошлом. Настроения понятны, не понятен мотив – что подталкивает автора к тому, чтобы приписывать свои элегические настроения «исторической объективности»? Какая необходимость?
Не думаю, что Стогов получил грант на книгу от какой-нибудь ложи «Бней Брит», о существовании которой я с испугом узнал из книжки бывшего ельцинского министра печати Полторанина «Власть в тротиловом эквиваленте». Не сомневаюсь, что Стогов не из таких. Но как хороший стилист он не может не замечать, что теперь носят. А заметив, – пусть не всерьёз, пусть бесплатно, дома перед зеркалом, – в этом не походить. Стогов человек порядочный, неудачник. Наше подлое время не любит таких. Не допускает до своей победной окончательной подлости. Но и слабостями нашими оно пользуется весьма успешно. И это главное, от чего тошно.
А с финальным пафосом книжки (где у пуляющего в закат последним окурком рассказчика прорезывается вдруг вера в Бога) я глубоко согласен. Бог действительно берёт нас поодиночке. С одним существенным примечанием.
«В чём застану, в том и сужу».
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,2 Проголосовало: 4 чел. 12345
Поделиться книгой: