Возвращение Короля

— Посылать Лошадников ни к чему. Дикие увидят все, что можно увидеть в дурном воздухе. Они скоро придут и все мне расскажут.

Собрались воеводы. Потом из-за деревьев осторожно вышли новые «пукели», до того похожие на старого Гана, что Мерри удавалось их различать с большим трудом. Они заговорили с Ганом на странном гортанном языке.

Вскоре Ган повернулся к королю. — Дикие многое рассказали, — сказал он. — Во-первых, будьте осторожны! В лагере за Дином, вон там, в часе ходьбы отсюда, еще много людей. — Он махнул рукой на запад, в сторону Черного маяка. — Но от них до новых стен племени Камня никого не видно. Там трудится много людей. Стен больше нет: горгуны разбили их землетрясами и дубинами из черного железа. Они очень заняты и ни на что не обращают внимания. Они считают, что их друзья следят за всеми дорогами! — Тут старый Ган издал забавный булькающий звук. Похоже, он смеялся.

— Отрадно слышать! — воскликнул Эомер. — Даже в этой мгле вновь засияла надежда. Выдумки Врага нередко играют нам на руку! Даже эта проклятая тьма стала нам укрытием. А теперь, страстно желая уничтожить Гондор и разобрать его по камешку, орки устранили самую страшную для нас опасность. Внешнюю стену можно было долго оборонять. Теперь же мы проскользнем – если доберемся туда.

— Еще раз благодарю вас, Ган-Бури-Ган из лесов, — сказал Теоден. — Вы были нашим проводником и принесли добрые вести, так пусть же вас повсюду сопровождает удача.

— Перебейте горгунов! Перебейте орков! Для Диких не может быть ничего приятнее, — ответил Ган. — Прогоните блестящим железом дурной воздух и Тьму.

— Для того мы и заехали так далеко, — сказал король, — и попробуем сделать это. Но чего мы достигнем, покажет только утро.

Ган-Бури-Ган присел на корточки и в знак прощания коснулся земли дубленым лбом. Затем дикарь встал, словно собираясь уходить. Но вдруг остановился и принюхался, вскинув голову, как испуганный лесной зверь. Глаза его загорелись.

— Ветер меняется! — воскликнул он, и с этими словами он и его товарищи в мгновение ока растворились во тьме. Больше никто из роханских всадников их не видел. Далеко на востоке вскоре вновь послышалась слабая дробь барабанов. Но ни у кого в войске Теодена не возникло опасения, что дикари, какими бы странными и неприятными они не казались, предали их.

— Теперь нам более не нужны проводники, — сказал Эльфхельм. — В войске есть всадники, которые в дни мира бывали в Мундбурге. Я, например. Когда мы достигнем дороги, она резко свернет на юг, и перед нами пролягут еще семь лиг до внешней ограды пригородных полей. Обочины дороги заросли густой травой. Считается, что по таким полосам гондорские гонцы мчатся как ветер. Мы можем проехать там быстро и без особого шума.

— Тогда, поскольку нам следует опасаться нападения и поскольку нам понадобятся все силы, — сказал Эомер, — я советую сейчас отдохнуть, а выступить ночью и так рассчитать время похода, чтобы прийти на поля завтра, когда рассветет или когда наш повелитель даст знак.

Король согласился с этим, и воеводы ушли. Но вскоре Эльфхельм вернулся. — Разведчики ничего не обнаружили, повелитель, — сказал он, — кроме двух человек: двух мертвецов и двух мертвых коней.

— Ну и что? — спросил Эомер.

— А вот что: это гонцы из Гондора. Вероятно, один из них Хиргон. По крайней мере, в руке он сжимает красную стрелу... но ему отрубили голову. И вот еще что: судя по следам, они перед смертью мчались на запад. Я понимаю это так: они обнаружили врага у внешней стены или столкнулись с ним, возвращаясь, и, коль они взяли на заставе свежих лошадей, как у них принято, случилось это две ночи назад. Они не сумели добраться до города и повернули обратно.

— Увы! — огорчился Теоден. — Значит, Денетор не получал известия о нашем выступлении и не знает, что мы придем.

— Нужда не терпит отлагательств, но лучше поздно, чем никогда, — заметил Эомер. — Может быть, на сей раз старая поговорка окажется справедливей, чем когда-либо с тех пор, как человек научился говорить.

Наступила ночь. По обеим сторонам от дороги в молчании двигалось роханское войско. Дорога, обогнув отроги Миндоллуина, повернула на юг. Вдали, почти прямо впереди, под черным небом рдело зарево, и на его фоне склоны огромной горы казались черными. Всадники приближались к Раммасу у Пеленнора, но день еще не пришел.

Король ехал в середине передового отряда, в окружении челядинцев. Следом выступал эоред Эльфхельма, и вот Мерри заметил, что Дернхельм покинул свое место и под покровом тьмы двинулся вперед и так оказался в тылу королевской охраны. Всадники остановились. Мерри услышал негромкие голоса. Прискакали разведчики, которые рискнули уехать вперед, к самой стене. Они подъехали к королю.

— Там великий пожар, о повелитель, — сказал один. — Город в огне, а в поле полно врагов. Но все они увлечены нападением. А на внешней стене, насколько можно судить, врагов остается немного, они заняты разрушением и ничего не замечают.

— Вы помните слова дикаря, повелитель? — спросил другой. — В дни мира я жил на открытом нагорье, меня зовут Видфара, и мне воздух тоже приносит вести. Ветер переменился. Он дует с юга, в нем теперь соленый привкус моря, хотя и слабый. Утро принесет новые известия. Если эта вонь не сбила меня с толку, когда мы минуем стену, придет рассвет.

— Если вы говорите правду, Видфара, желаю вам пережить этот день и долгих лет благополучия! — сказал Теоден. Он повернулся к своей гвардии и заговорил ясным голосом, так что всадники первого эореда тоже услышали его.

— Час пробил, всадники Марки, сыновья Эорла! Впереди враг и огонь, а ваши дома далеко. Но, хотя вы сражаетесь на чужих полях, слава, которую вы здесь завоюете, навеки пребудет с вами. Вы дали клятву, пришла пора сдержать ее – клятву повелителю, родине и друзьям!

Воины ударили копьями о щиты.

— Эомер, сын мой! Вы поведете первый эоред, и впереди, в середине, пойдет королевское знамя. Эльфхельм, когда мы минуем стену, ведите свой отряд направо. А Гримболд пойдет налево. Остальные отряды пусть по возможности следуют за этими тремя. Ударим по врагу, где бы он ни собрался. Мы не можем придумать ничего иного, не ведая, что творится на полях. Вперед – и не бойтесь тьмы!

Передовой отряд устремился вперед. Несмотря на предсказание Видфары, было по-прежнему темно. Мерри сидел позади Дернхельма, держась левой рукой, а правой старался достать меч из ножен. Теперь он с горечью осознавал правоту королевских слов: Мериадок, что вы станете делать в подобной битве? «Только одно, — подумал хоббит, — мешать всаднику и надеяться, что меня не выбросит из седла и не затопчут кони».

До внешней стены оставалось не больше лиги. Скоро – чересчур скоро, по мнению Мерри, – рохирримы достигли ее. Послышались яростные крики и звон оружия, но это продолжалось недолго. Орков на стене было мало, их, застигнутых врасплох, перебили или разогнали. Перед развалинами северных ворот Раммаса король вновь остановился. Первый эоред окружил его с тыла и с боков. Дернхельм держался рядом с Теоденом, хотя отряд Эльфхельма повернул направо. Люди Гримболда тоже свернули и дальше к востоку прошли через широкую брешь в стене.

Мерри выглянул из-за спины Дернхельма. Далеко, милях в десяти с лишним от них, поднималось большое зарево. Между ним и всадниками широченным полумесяцем пылали огненные полосы, а до ближайшей его точки было меньше лиги. Мерри мало различал на темной равнине и пока что не видел никаких проблесков утра, не чувствовал ни перемены ветра, ни самого ветра.

Войско Рохана бесшумно устремилось на гондорское поле, заливая его медленно, но неумолимо, словно вода через бреши в плотине, которую считали надежной. Однако мысли Черного Воеводы полностью поглощал гибнущий город, и он не получал никаких известий о том, что в его замыслы вкралась ошибка, что допущен просчет.

Через некоторое время король со своими людьми взял восточнее, чтобы пройти между огненным осадным кольцом и внешними полями. Рохирримов по-прежнему не замечали, и Теоден по-прежнему не давал сигнала. Наконец он снова остановился. Город приблизился. Запах дыма и смерти пропитал воздух. Кони волновались. Но король, созерцая агонию Минас-Тирита, сидел на Снежногривом неподвижно, словно внезапно пораженный болью или ужасом. Казалось, он съежился, ссохся от старости. Мерри и сам ощущал страшное бремя ужаса и сомнений. Сердце его упало. Они опоздали! Поздно оказалось хуже, чем никогда. Вдруг Теоден дрогнет, склонит убеленную сединами голову, развернется и ускользнет, чтобы спрятаться в холмах?..

И тут наконец Мерри вдруг ощутил несомненную перемену. Ему в лицо подул ветер! Чуть посветлело. На далеком юге смутно проступили серые силуэты медленно плывущих облаков: за ними начиналось утро.

Но в тот же миг в Городе блеснула вспышка, как будто там из-под земли ударила молния. На мгновение он обрисовался – далекий, черно-белый, с похожей на блестящую иглу верхней башней, – тьма вновь сомкнулась, и над полями прокатилось тяжелое бум.

При этом звуке согбенная фигура короля неожиданно распрямилась. Он вновь стал высоким и гордым и, поднявшись в стременах, громким голосом, звонким и ясным, какого до той поры никто не слыхал у смертных, крикнул:

Вставайте, вставайте, всадники Теодена! Лютуют пожары и резня! Будут трещать копья, будут ломаться щиты, День меча, красный день до захода солнца! Вперед! Вперед! Вперед на Гондор!

С этими словами он выхватил у Гутлава-знаменосца большой рог и так дунул в него, что тот разлетелся на части. И тут же откликнулись все рога в войске, и рев роханских рогов в этот час был подобен реву бури на равнинах и грому в горах.

Вперед! Вперед! Вперед на Гондор!

Вдруг король что-то крикнул Снежногривому, и конь понесся вперед. Ветер развевал королевское знамя – белого коня на зеленом поле, – но Теоден опережал его. За королем в громе копыт мчались рыцари королевского двора, но они не могли догнать своего властелина. Здесь же мчался Эомер, так быстро, что белый конский хвост на его шлеме плыл по воздуху. Передние ряды первого эореда летели вперед, как пенный вал на берег моря, но догнать Теодена было невозможно. Обезумел ли король или же ярость битвы новым огнем запылала в его крови, но только он походил на древнего бога, на Оромэ Великого в битве валаров на заре времен. И смотрите-ка! Его золотой щит, явленный на свет, сверкал, точно подобие Солнца, и трава вспыхивала яркой зеленью подле белоснежных ног Теоденова коня. Ибо пришло утро, утро и ветер с Моря, и тьма рассеялась, и мордорское войско в ужасе дрогнуло. И враги побежали. Они гибли, и копыта гнева топтали их. И тут все войско Рохана запело, и, убивая, воины пели, ибо их охватила радость битвы, и эта песнь, прекрасная и страшная, долетала даже до города.

Глава VI

Битва на полях Пеленнора

Но осадой Гондора руководил не просто вожак орков и не просто разбойник. Тьма рассеялась слишком быстро, прежде времени, назначенного господином, счастье на мгновение изменило этому воителю, и мир восстал против него. Победа в последний миг ускользала из рук. Но то были длинные руки. Он все еще располагал огромными силами. Король, Дух Кольца, повелитель назгулов – он владел многими видами оружия. Он покинул ворота и исчез.

Теоден, король Марки, достиг дороги, соединявшей Реку с Воротами, и повернул к Городу, до коего оставалось не более мили. В поисках новых врагов он поехал чуть медленнее, и рыцари, а с ними и Дернхельм, догнали его. Впереди, ближе к стенам, у осадных машин появились люди Эльфхельма. Они рубили, кололи, загоняли врагов в огненные ямы. Захватили почти всю северную часть Пеленнора – там пылали палатки, орки, как дичь от охотников, толпами бежали к Реке, а рохирримы свободно передвигались во всех направлениях. Но они еще не сняли осаду и не освободили Ворота. Множество врагов сдерживало их, а на дальней половине поля мордорские войска еще не вступали в бой. Южнее, за дорогой, сосредоточились главные силы харадримов, там всадники с Юга собрались под знамена своего вождя. И вождь оглядел поле, и в прибывающем утреннем свете увидел, что знамя короля Рохана мчится далеко впереди и окружено лишь небольшим отрядом. Тогда, исполнившись лютой злобы, он с громким криком развернул свой штандарт – черного аспида на алом поле – и с великой тьмою ратников поскакал навстречу белому коню на зеленом поле, и блеск выхваченных из ножен кривых сабель южан напоминал мерцание звезд.

Тогда Теоден увидел это и, не пожелавши ждать нападения, криком подхлестнул Снежногривого и ринулся на врага. Громко зазвенела сталь, когда они сшиблись. Но, хотя раскаленная добела ярость северянина пылала жарче, рыцари короля оказались искуснее во владении длинными копьями и беспощаднее. Их было меньше, но они врезались в орду южан, как молния прожигает просеки в лесу. Прямо через толпу проскакал Теоден, сын Тенгеля, и его копье задрожало, выбив из седла вожака. Потом меч короля, вылетев из ножен, перерубил древко знамени и знаменосца, и черный аспид повергся наземь. Тогда уцелевшие всадники-южане обратились в бегство.

Но о диво! – вдруг в самый расцвет славы короля золотой щит потускнел. Новое утро померкло. На поле опустилась тьма. Кони загарцевали на месте и заржали. Люди падали с седел и ползали по земле.

— Ко мне! Ко мне! — кричал Теоден. — Вставайте, эорлинги! Не бойтесь тьмы. — Но Снежногривый в ужасе поднялся на дыбы, забил ногами в воздухе и с громким ржанием упал на бок, пронзенный черной стрелой. Король оказался под лошадью.

Огромная тень, как падающее облако, опускалась на поле. И что же! То было крылатое существо, и если птица, то больше всех иных птиц, и было оно голое, без перьев и пуха, а его огромные крылья походили на кожистую паутину меж когтистых пальцев, и от него исходило зловоние. Быть может, то было древнее существо, чьи сородичи, скрываясь где-то в холодных забытых горах, дожили до этих дней и вывели в отвратительном гнезде своего последнего птенца, рожденного не ко времени и злобного? И Повелитель Тьмы взял его, и кормил падалью, пока тот не перерос всех летучих тварей, и сделал крылатым конем своего слуги. Ниже и ниже спускалась эта тварь, и вот, сложив пальчатые перепонки, с хриплым криком уселась на тушу Снежногривого, впиваясь в нее когтями и вытягивая длинную голую шею.

Верхом на этой «птице» сидела фигура в черном, огромная и зловещая. На голове у нее был железный венец, но между венцом и одеждой не было видно ничего, кроме мертвенного блеска глаз. То был Глава Назгулов. Когда Тьма подалась, он призвал своего крылатого коня и вновь поднялся в воздух и вот явился, сея гибель и истребление, обращая надежду в отчаяние и победу в смерть. Назгул играл большой черной булавой.

Однако Теоден еще не был обречен. Его рыцари лежали вокруг убитые или, не сумев обуздать обезумевших коней, были унесены прочь. Но один рыцарь оставался с властелином – юный Дернхельм, чья преданность была сильнее страха. Он плакал, ибо любил своего повелителя, как родного отца. Мерри, невредимый, всю атаку просидел у юноши за спиной, но, когда пришла Тень, Виндфола в ужасе сбросил всадников и теперь, обезумев, мчался по равнине. Мерри пополз на четвереньках, как оглушенное животное, и такой ужас охватил хоббита, что он ослеп и оглох.

«Слуга короля! Слуга короля! — кричало его сердце. — Ты должен остаться с ним! Ты сказал: вы будете мне как отец!» — Но воля покинула Мерри, он весь дрожал, не смея открыть глаза и оглядеться.

Потом сквозь тьму, охватившую рассудок, ему послышался голос Дернхельма, но теперь он казался странным и напоминал чей-то иной некогда слышанный голос.

— Изыди, гнусная тварь, владыка падали! Оставь мертвых в покое!

Холодный голос ответил: — Не становись между назгулом и его добычей! Не то легкой смерти тебе не видать. Он унесет тебя в обитель плача, за пределы всякой тьмы, где плоть твою пожрут, а дрожащий разум нагим предстанет пред Оком-без-Вежд.

Зазвенел выхваченный из ножен меч.

— Делай, что хочешь. Но я помешаю, если смогу!

— Помешаешь мне? Глупец! Никто из мужей не может помешать мне!

И тогда Мерри услышал необычайный для того часа звук. Казалось, Дернхельм смеялся, и его ясный голос был подобен звону стали: — Но я не муж! Перед тобою женщина! Я Эовин, дочь Эомунда! Ты стоишь между мной и моим королем и родичем! Убирайся, если не бессмертен! Ибо живой ты или нежить, рожденная тьмой, я убью тебя, если ты притронешься к нему!

Крылатое существо испустило грозный вопль, но Дух Кольца не ответил и погрузился в молчание, словно во власти внезапных сомнений. Крайнее изумление на миг победило страх Мерри. Хоббит открыл глаза, и тьма отступила. В нескольких шагах от него сидела огромная тварь, и все вокруг нее казалось темным, а над нею призраком отчаяния высился Глава Назгулов. Чуть левее, лицом к ним, стояла та, кого хоббит звал Дернхельмом. Шлем, хранитель ее тайны, упал с головы девушки, и на плечах Эовин, освободясь от его оков, бледным золотом сверкали блестящие волосы. Серые, как море, глаза смотрели решительно и безжалостно, но на щеках блестели слезы. В руке Эовин держала меч и прикрывалась щитом от страшного взгляда врага.

То была Эовин – и одновременно Дернхельм. Ибо в сознании Мерри промелькнуло воспоминание о лице, которое он видел, уезжая из Дунхарроу, – лицо того, кто лишился надежды и ждет смерти. Жалость и великое удивление затопили его сердце, и в нем вдруг проснулась медленно разгорающаяся храбрость его племени. Мерри сжал кулаки. Она не должна умереть, такая прекрасная, такая отчаянная! Не должна умереть одна, без помощи!

Лицо врага было обращено не к нему, но Мерри по-прежнему не смел шелохнуться, боясь, как бы на него не упал взгляд ужасных глаз. Медленно-медленно хоббит начал отползать в сторону, но Черный Воевода, терзаемый сомнением и сосредоточивший всю свою злобу на стоящей перед ним женщине, обратил на него не больше внимания, чем на земляного червя.

Вдруг огромный зверь взмахнул исполинскими крыльями, подняв зловонный ветер. Он взмыл в воздух и с криком упал на Эовин, пронзительно крича и угрожая клювом и когтями.

И вновь она не отступила, девушка из Рохана, дочь королей, стройная и хрупкая, но прочная, как стальной клинок, прекрасная, но ужасная. Она нанесла сильный быстрый удар, искусный и смертоносный, разрубила вытянутую шею, и отсеченная голова упала, точно камень. Эовин отскочила: огромное существо, раскинув крылья, рухнуло и разбилось, и, едва оно коснулось земли, тень исчезла. На Эовин хлынул свет, и волосы ее заблестели в лучах утренней зари.

Высокий и грозный поднялся с мертвого зверя Черный Воевода и грозно навис над девушкой. С криком ненависти, жалившим слух, точно укус ядовитой змеи, ударил он булавой. Щит Эовин разлетелся вдребезги, рука была перебита. Девушка упала на колени. Воевода навис над ней, как туча, глаза его сверкали. Он поднял булаву, чтобы добить.

Но неожиданно сам пошатнулся, испустив крик боли, и булава, пролетев мимо Эовин, вонзилась в землю. Это Мерри, подобравшись сзади, полоснул Черного Воеводу мечом, пробил черный плащ и перерезал под кольчугой поджилки могучего колена.

— Эовин! Эовин! — закричал Мерри. И тогда, шатаясь, она встала, напрягая последние силы, и занесла меч, и, когда широкие черные плечи наклонились, ударила между венцом и плащом. Полетели искры, меч раздробился на множество осколков. Венец со звоном откатился в сторону. Эовин упала на поверженного врага. Но что это? Плащ и кольчуга были пусты! Они лежали на земле изорванные и разбитые, ни на что не похожие, воздух же сотряс вопль, который, затихая, перешел в тонкий вой, и ветер унес его – бестелесный крик, замерший, заглохший, которого никогда более никто не слышал.

И стоял хоббит Мериадок среди тел, моргая, как сова при свете дня, ибо слезы ослепили его: точно сквозь туман смотрел он на прекрасную Эовин (а та лежала неподвижно) и в лицо королю, павшему в разгар своей славы: Снежногривый в предсмертной муке придавил его. Лошадь стала причиной гибели своего хозяина.

Тогда Мерри наклонился и поднес руку короля к губам, желая поцеловать. Но вдруг Теоден открыл ясные глаза и заговорил с усилием, но спокойно:

— Прощайте, мастер Холбитла! — сказал он Мерри. — Моя телесная оболочка разрушена. Я ухожу к предкам. Но и рядом с этими богатырями мне нечего будет стыдиться. Я сразил черного аспида. Угрюмое утро, радостный день и золотой закат!

Мерри не мог говорить: он снова заплакал. — Простите меня, повелитель, — вымолвил он наконец, — я нарушил ваш приказ, но не могу больше ничем послужить вам, лишь оплакать расставание.

Старый король улыбнулся. — Не печальтесь. Я вас прощаю. Нельзя отвергать щедрое сердце. Будьте благословенны. И когда будете мирно сидеть со своей трубкой, вспомните обо мне! Ибо не сидеть мне с вами в Медусельде, как я обещал, не слушать ваших рассказов о травах. — Теоден закрыл глаза, и Мерри склонился над ним. Вскоре король снова заговорил. — Где Эомер? Ибо глаза мои застилает тьма, а я хотел бы повидаться с ним перед кончиной. Он должен стать королем после меня. И нужно послать весточку Эовин. Она не хотела отпускать меня, а теперь я не увижу ее. Она была мне дороже дочери.

— Повелитель, повелитель, — начал несчастным голосом Мерри, — она... — Но в этот миг раздался нестройный гул, загремели рога и трубы. Мерри огляделся: он забыл о войне и обо всем на свете, и ему казалось, будто с падения короля минуло много часов, хотя на деле прошло совсем немного времени. Тут он увидел, что им грозит опасность: войска вскоре должны были сойтись вновь, и они с Теоденом и Эовин попадали в самую гущу битвы.

По дороге от Реки спешно прибывали свежие силы врага, из-за стены выходили легионы Моргула, а с южных полей подтягивались харадские пехотинцы. Перед ними скакали всадники, а позади виднелись огромные спины мумаков с боевыми башнями на них. Но на севере перед огромным фронтом рохирримов, вновь собранных и построенных, мелькал белый султан Эомера, а из города выходили уцелевшие осажденные и впереди, отгоняя врага от ворот, – серебряный лебедь Дол-Амрота.

На мгновение в сознании Мерри вспыхнула мысль: «Где Гэндальф? Нет ли его здесь? Он мог бы спасти короля и Эовин!» Но вот торопливо подскакал Эомер, а с ним уцелевшие рыцари из королевской гвардии, которые справились со своими лошадьми. Они с удивлением смотрели на тушу свирепого чудовища, а их кони артачились и не хотели идти дальше. Но Эомер соскочил с седла, и печаль и отчаяние отразились на его лице, когда он подошел к королю и остановился в молчании.

Один из рыцарей взял из рук убитого Гутлава, королевского знаменосца, знамя и поднял его. Теоден медленно открыл глаза. Увидев знамя, он знаком велел передать его Эомеру.

— Приветствую тебя, король Марки! — проговорил он. — Скачи к победе! Попрощайся за меня с Эовин! — И с этими словами он умер, так и не узнав, что Эовин лежит рядом с ним. И те, что стояли подле него, залились слезами, восклицая: «Король Теоден! Король Теоден!»

Но Эомер сказал:

Не печальтесь чрезмерно! Могуч был погибший, погиб он, как подобает. Когда насыплют его могилу, женщины будут на нею плакать. Нас же зовет битва!

Однако сам плакал, говоря это. — Пусть его рыцари останутся здесь, — повелел он, — а тело короля с почестями унесите с поля битвы! И всех людей короля, что лежат здесь! — И он взглянул на убитых, припоминая их имена. И вдруг увидел Эовин, свою сестру, и узнал ее. На мгновение Эомер повел себя так, словно стрела оборвала его на полуслове, пронзив сердце. Затем лицо его смертельно побледнело, холодная ярость вскипела в нем, так что на мгновение он потерял дар речи. Безрассудство обуяло Эомера.

— Эовин, Эовин! — воскликнул он наконец. — Эовин, как ты оказалась здесь? Что за безумие, что за дьявольские козни увлекли тебя? Смерть, смерть, смерть! Смерть забери нас всех!

И, ни с кем не советуясь, не дожидаясь, пока подойдут люди из Города, он пришпорил коня и помчался вперед, навстречу врагу, трубя в рог и громкими возгласами призывая к атаке. Над полем звенел его голос: — Смерть! Вперед! Вперед, к уничтожению, вперед к концу мира!

И, заслышав эти крики, все войско пришло в движение. Но рохирримы больше не пели. Громким и ужасным хором они восклицали: «Смерть!» И все быстрее, точно огромный водяной вал, с ревом хлынули мимо своего павшего короля на юг, на битву.

А хоббит Мериадок все стоял, смаргивая слезы, и никто не заговорил с ним, никто не заметил его. Он вытер слезы, наклонился за зеленым щитом, данным ему Эовин, и повесил его за спину. Потом свободной левой рукой поискал меч, который обронил. И смотрите-ка! Меч лежал здесь же, но клинок его дымился, как сухая ветвь, сунутая в огонь, и на глазах у хоббита его оружие покорежилось, ссохлось и исчезло.

Так пришел конец мечу из Могильных курганов, сработанному на Западе. Но тот, кто не спеша выковал его в северном королевстве когда-то давно, когда дунаданы были молоды, а главным их врагом было страшное королевство Ангмар и его король-колдун, порадовался бы, узнав о его судьбе. Никакой иной клинок, даже направляемый более могучей рукой, не мог бы нанести врагу столь жестокую рану и рассечь плоть нежити, разрушить заклятие, делавшее Главу Назгулов неуязвимым.

Воины тем временем подняли короля и, набросив на древки копий плащи, понесли его на этих носилках в Город, другие же осторожно подняли Эовин и понесли следом. Но рыцарей королевской гвардии – их пало здесь семеро, и среди них начальник гвардии Деорвайн – унести не смогли. Лишь положили их в стороне от тел врагов и свирепого зверя и оградили частоколом из копий. Потом, когда все кончилось, люди вернулись сюда, разложили костер и сожгли тушу крылатого чудовища, но для Снежногривого выкопали могилу и установили на ней камень с надписью на языках Гондора и Марки:

Верный слуга, но погибель хозяину, Легконогий конь, быстрый Снежногривый.

Высокая зеленая трава выросла на могиле Снежногривого, но всегда голой и черной оставалась земля там, где сгорело чудовище.