Помоги проекту - поделись книгой:
Мерри медленно и печально шел рядом с носилками, больше не замечая сражения. Он устал и испытывал невыносимую боль, все его члены дрожали, как в ознобе. С моря пришел сильный ливень – казалось, весь мир оплакивает Теодена и Эовин. Серые слезы дождя погасили пожары в городе. Вскоре, как сквозь туман, Мерри увидел авангард защитников Гондора. Имрахиль, князь Дол-Амротский, подъехал к ним и натянул поводья.
— Что вы несете, роханцы? — вскричал он.
— Короля Теодена, — ответили ему. — Он мертв. Но войска повел на битву король Эомер – вон его белый султан.
Тогда князь сошел с коня, и в знак уважения к павшему королю и его подвигу преклонил колени у погребальных носилок, и прослезился. Поднявшись, он взглянул на Эовин и поразился. — Неужто женщина? — спросил он. — Неужто даже роханские женщины идут на войну, если нам потребна помощь?
— О нет! Лишь одна, — ответили ему. — Это благородная Эовин, сестра Эомера. До сего часа мы не ведали, что она с нами, и горько сожалеем об этом.
Тогда князь, видя красоту девушки, хотя лицо ее было бледным и холодным, коснулся ее руки. Наклонившись, он внимательно присмотрелся к Эовин. — Роханцы! — воскликнул он. — Есть ли среди вас лекарь? Она ранена, быть может, смертельно, но еще жива! — И он прижал к ее холодным губам ярко сверкающий стальной нарукавник, и смотрите-ка! сталь едва заметно затуманилась.
— Нужно спешить! — сказал князь и послал одного из своих людей в город за помощью. Но сам, низко поклонившись павшим, попрощался и, сев на коня, поскакал на битву.
А на полях Пеленнора кипела яростная битва, и звон оружия, сливаясь с криками людей и ржанием коней, поднимался к самому небу. Ревели рога, гремели трубы, трубили
Но не вдруг пришла к рохирримам подмога: счастье изменило Эомеру, и собственная ярость предала его. Его гневный удар опрокинул переднюю цепь врагов, и большие отряды всадников, выстроенных клином, врезались в ряды южан, приведя в замешательство кавалерию и топча пехотинцев. Но лошади не желали подходить к мумакам, они останавливались и сворачивали в сторону, так что никто не сражался с огромными чудовищами – они возвышались, точно защитные башни, и харадримы собирались вокруг них. И если поначалу одни лишь харадримы втрое превышали числом нападающих, то вскоре положение рохирримов ухудшилось, ибо на поле боя из Осгилиата стали притекать новые отряды врага. Они собирались там, чтобы разграбить Город, на поругание Гондору, и ждали только сигнала своего вожака. Тот погиб, но Готмог, моргульский наместник, бросил ратников в битву, и они пошли – уроженцы Востока с топорами, жестокие северяне из Ханда, южане в алом, и черные люди из дальнего Харада, и белоглазые полутролли с красными языками. Одни быстро зашли рохирримам в тыл, другие отправились на запад, дабы задержать силы Гондора и помешать им соединиться с Роханом.
И вот в миг, когда удача отвернулась от Гондора и надежда его померкла, в Городе поднялся громкий крик. Утро было в разгаре, дул сильный ветер; он унес дождевые тучи на север, и ярко светило солнце. И в чистом воздухе часовые на стенах увидели такое, что внушило им ужас и лишило последних надежд.
Ибо русло Андуина за Харлондской излучиной таково, что видно из Города на несколько лиг, и тот, у кого острое зрение, может издалека разглядеть приближающиеся корабли. И, поглядев туда, горожане закричали в испуге: по блестящей воде, подгоняемый ветром, шел черный флот – большие парусные галеры и грузные многовесельные корабли; и ветер туго надувал черные паруса.
— Умбарские пираты! — кричали люди. — Умбарские пираты! Смотрите! Идут умбарские пираты! Значит, Бельфалас пал, Этир и Лебеннин захвачены! Пираты против нас! Это последний из ударов судьбы!
И одни без приказа, ибо никто не руководил горожанами, побежали и забили в набат. Другие затрубили отступление. «Назад, за стены! — кричали они. — Назад, за стены! Возвращайтесь в город, иначе погибнете!» Но ветер, подгонявший корабли, уносил эти крики прочь.
Рохирримам же ни к чему было передавать тревожную новость. Они и сами отлично видели черные паруса. Ибо Эомер был всего в миле от Харлонда, и первый большой вражий отряд стоял между ним и гаванью, а со всех сторон его обходил новый враг, отсекая от князя. Эомер взглянул на Реку, и надежда в его сердце умерла, и он проклял ветер, который прежде благословлял. Но войско Мордора воспрянуло духом и с новой яростью и алчбой бросилось в атаку.
Однако Эомер ожесточился, и голова его вновь прояснилась. Он приказал трубить в рога, дабы собрать под свое знамя всех, кто сможет прийти: он задумал выстроить огромную стену из щитов, и так встретить врага, и биться пешими до последнего человека, и совершить подвиги, достойные песен о битве на полях Пеленнора, хотя на западе, быть может, и не останется ни души, чтобы вспомнить последнего короля Марки. И посему он подъехал к зеленому пригорку и установил там свой стяг, и Белый Конь на раздуваемом ветром полотнище, казалось, бежал.
Такие строки прочел Эомер, но при этом смеялся. Ибо в нем снова проснулась жажда битвы, с ним оставались жизнь и молодость, а еще он был королем, повелителем свирепого племени. И вот, смеясь от отчаяния, Эомер вновь взглянул на черные корабли и воздел меч, бросая им вызов.
И тут его охватили удивление и великая радость: он подбросил меч, сверкнувший в лучах солнца, и запел, поймав его. И все посмотрели туда же, куда и он, и о чудо! на головном корабле развернулось большое знамя, и, когда судно повернуло к Харлонду, ветер расправил его. На том знамени цвело Белое Дерево, знак Гондора, но над Деревом сияли Семь Звезд под высоким венцом – знаки Элендиля, которых уже много лет не носил ни один повелитель. Звезды пламенели в лучах солнца, ибо их вышила самоцветами Арвен, дочь Эльронда, а венец ярко сверкал: он был сделан из митриля и золота.
Так пришел Арагорн, сын Араторна, Элессар, потомок Исильдура, пришел Тропами Мертвых, ветер примчал его с Моря в королевство Гондор, и ликующие рохирримы приветствовали Скитальца взрывом хохота и блеском мечей, а обрадованный Город – музыкой труб и звоном колоколов. Мордорское же войско оторопело: ему показалось страшным колдовством, что их собственные корабли полны врагов, и черный ужас охватил ратников Мордора. Они поняли, что судьба повернулась против них и гибель их близка.
На восток поскакали рыцари Дол-Амрота, гоня перед собой врага: троллей, северян и орков, ненавистников солнечного света. На юг решительно двинулся Эомер, и враги бежали перед ним; они оказались между молотом и наковальней, ибо люди спрыгивали с кораблей на причалы Харлонда и, как буря, мчались на север. Там были Леголас и Гимли, размахивающий топором, и Халбарад со знаменем, и Эльладан, и Эльрохир со звездами во лбу, и суровые дунаданы, скитальцы Севера, ведущие за собой большое войско из Лебеннина, и Ламедона, и южных поместий Гондора. А впереди всех шел Арагорн с Пламенем Запада – Андурилем, горящим новым огнем, с Андурилем, восстановленным Нарсилем и столь же смертоносным, как в древности; и на лбу Арагорна горела Звезда Элендиля.
Так наконец Эомер и Арагорн встретились в гуще битвы. Опираясь на мечи, они взглянули друг на друга – с радостью.
— Вот мы и встретились, хотя все рати Мордора разделяли нас, — сказал Арагорн. — Не это ли я обещал в Хорнбурге?
— Обещали, — согласился Эомер. — Но надежды часто обманывают, а я в то время не ведал, что вы и есть человек, предсказанный пророком. Но дважды благословенна нечаянная помощь, и никогда встреча друзей не была более радостной! — И они обменялись рукопожатием. — И более своевременной, — прибавил Эомер. — Но вы не слишком спешили, друг мой. Большие потери и большая печаль обрушились на нас.
— Тогда давайте мстить, а не говорить о них! — воскликнул Арагорн, и они вместе поскакали на битву.
Им еще предстояла жестокая схватка и долгие труды, ибо южане были храбры и жестоки, а в отчаянном положении люты, а уроженцы Востока – сильны и закалены в боях и не просили пощады. И они упрямо собирались то тут, то там, у сожженного хутора или амбара, на пригорке или на насыпи, под стеной или в поле, и сражались, пока день не подошел к концу.
Наконец солнце скрылось за Миндоллуин и зажгло все небо пожаром, так что холмы и горы словно бы окрасились кровью. В Реке отражался огонь, и трава Пеленнора алела в сумерках. В этот час завершилась великая битва на гондорском Поле, и внутри Раммаса не осталось ни единого живого врага. Все лежали там мертвые кроме тех, что убежали умирать или утонули в багряной пене Реки. Мало кто вернулся в Моргул или в Мордор, а в далекую землю харадримов дошли лишь слухи – рассказы о гневе и ужасе Гондора.
Арагорн, Эомер и Имрахиль возвращались к городским воротам – такие усталые, что не чувствовали ни радости, ни печали. Эти трое уцелели, ибо такова была их судьба, таковы были искусство и мощь их рук, и мало кто дерзал противиться им или смотреть им в глаза в минуты гнева. Но многие иные лежали на полях раненые, искалеченные или мертвые. Топоры изрубили Форлонга, сражавшегося в одиночку и пешим, а Дуилина из Мортонда и его брата затоптали насмерть, когда они напали на мумаков, подведя своих лучников на расстояние выстрела, чтобы поразить зверей в глаза. Не суждено было вернуться и прекрасному Хирлуину в Пиннат-Гелин, и Гримболду – в Гримслейд, и суровому следопыту Халбараду – на Север. Погибли многие: славные и безвестные, полководцы и простые ратники, ибо то была великая битва и невозможно полностью рассказать о ней. Вот как много лет спустя пел о ней роханский сказитель в балладе о могилах Мундбурга:
Глава VII
Погребальный костер Денетора
Темная тень отступила от Ворот, а Гэндальф не шелохнулся. Но Пиппин вскочил на ноги, точно с плеч у него свалилась огромная тяжесть. Он стоял, слушая пение рогов, и ему казалось, что его сердце разорвется от радости (с тех пор всякий раз, как хоббит слышал далекое пение рога, на глаза ему наворачивались слезы). Но вдруг он вспомнил о деле и побежал вперед. В этот миг Гэндальф пошевелился, что-то сказал Обгоняющему Тень и вознамерился проехать в Ворота.
— Гэндальф, Гэндальф! — закричал Пиппин, и Обгоняющий Тень остановился.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Гэндальф. — Разве в Городе нет закона, согласно которому те, кто носит черное с серебром, должны оставаться в цитадели, если только сам повелитель не разрешит им уйти?
— Он разрешил, — выпалил Пиппин. — Он отослал меня прочь. Но я боюсь. Может случиться нечто ужасное. По-моему, повелитель лишился рассудка. Боюсь, он убьет и себя и Фарамира. Вы можете что-нибудь сделать?
Гэндальф посмотрел за зияющие ворота, на поля, откуда неслись звуки битвы. И сжал руку в кулак. — Я должен ехать, — сказал он. — Там Черный Всадник, он еще может все погубить. Мне некогда.
— Но Фарамир! — вскричал Пиппин. — Он еще жив, но его сожгут живьем, если их не остановить.
— Сожгут живьем? — переспросил Гэндальф. — Что это значит? Скорей!
— Денетор ушел к Усыпальницам, — объяснил Пиппин, — и забрал с собой Фарамира, и сказал, что все мы сгорим, но он не будет ждать, а потому надо сложить погребальный костер и сжечь и его и Фарамира. И послал людей за дровами и маслом. Я сказал Берегонду, но боюсь, он не решится оставить пост: он на страже. Да и что он может сделать? — Закончив рассказ, Пиппин дрожащими пальцами коснулся колена Гэндальфа. — Вы же можете спасти Фарамира?
— Возможно, — отозвался Гэндальф, — но если я это сделаю, боюсь, тогда умрут другие. Но так как никто другой не в силах ему помочь, придется идти мне. Однако это возымеет горькие и страшные последствия. Врагу хватило силы нанести удар даже в сердце нашей крепости, ибо это его работа.
Приняв решение, чародей не стал медлить: подхватив Пиппина, он посадил его перед собой и развернул Обгоняющего Тень. Они помчались вверх по извилистым улицам Минас-Тирита, а позади слышался гул войны. Повсюду люди, очнувшись от отчаяния и страха, потрясали оружием и кричали: «Рохан пришел!» Собирались отряды, звучали приказы; многие устремились вниз, к Воротам.
Им встретился князь Имрахиль. Он окликнул: — Куда теперь, Митрандир? Рохирримы сражаются на полях Гондора! Мы должны собрать все силы.
— Вам потребуются все и каждый, — ответил Гэндальф. — Торопитесь. Я приду, когда смогу. Но у меня есть неотложное дело к повелителю Денетору. Примите командование в отсутствие повелителя!
Гэндальф с Пиппином двинулись дальше. Близ цитадели им в лицо дохнул ветер, и в небе далеко на юге они увидели свет утра. Но в том было мало надежды: они не знали, что за опасность ждет впереди, и боялись опоздать.
— Тьма рассеивается, — сказал Гэндальф, — но она еще тяжелым покровом лежит над Городом.
У входа в цитадель они не увидели часового. — Значит, Берегонд ушел, — с надеждой сказал Пиппин. Они повернули и заторопились по дороге к Закрытой Двери. Та была широко распахнута, перед ней лежал привратник. Он был мертв, ключ от дверей исчез.
— Козни Врага! — сказал Гэндальф. — Он любит посеять вражду между друзьями. — Чародей спешился и попросил Обгоняющего Тень вернуться в конюшню. — Мы с тобой, друг мой, давно помчались бы на битву, — сказал он, — но меня отвлекают иные дела. И все же, если я позову, не медли!
Они прошли в дверь и спустились по извилистой дороге. Свет прибывал, высокие колонны и резные фигуры по сторонам дороги уходили назад, как серые призраки.
Неожиданно тишину нарушили крики и звон мечей внизу – подобные звуки не оглашали это священное место с основания Города. Наконец хоббит и чародей пришли на Рат-Динен и заторопились к усыпальнице Наместников, чей величественный купол возвышался во мраке.
— Стойте! Стойте! — крикнул Гэндальф, взбегая по каменным ступеням у входа. — Довольно безумствовать!
Ибо там с мечами и факелами в руках были слуги Денетора, а на площадке у верхней ступени лестницы стоял один Берегонд, в черно-серебряном гвардейском мундире: он оборонял дверь. Двое слуг уже пали от его меча, окрасив ступени своей кровью. Прочие проклинали гвардейца, называя беззаконником и предателем.
Рванувшись вперед, Гэндальф и Пиппин услышали донесшийся из усыпальницы голос Денетора: «Скорее, скорее! Исполните мой приказ! Убейте изменника! Или я должен сделать это сам?» Дверь, которую Берегонд придерживал левой рукой, распахнулась. За ней стоял повелитель Гондора, высокий и свирепый. Глаза его горели, а в руках сверкал обнаженный меч.
Но Гэндальф взбежал по ступеням, и люди расступились перед ним, закрывая глаза: появление чародея был подобен пришествию белого света во тьму, и шел он с великим гневом. Гэндальф вскинул руку, и меч, как от удара, вылетел из руки Денетора и упал в сумрак усыпальницы за спиной наместника, а сам Денетор отступил перед Гэндальфом, словно в великом изумлении.
— В чем дело, повелитель? — спросил чародей. — Усыпальницы не место для живых. И почему люди сражаются здесь, в священном месте, когда у Ворот кипит битва? Или Враг проник уже и на Рат-Динен?
— С каких это пор повелитель Гондора должен держать ответ перед тобой? — ответил Денетор. — Неужто я не волен распоряжаться собственными слугами?
— Вольны, — сказал Гэндальф. — Прочим же не возбраняется противиться вашей воле, когда та обращается к безумию и злу. Где ваш сын Фарамир?
— Лежит внутри, — ответил Денетор, — и горит, уже горит. Они поселили огонь в его плоти. Но скоро все сгорит. Запад погиб. Все погибнет в великом пожаре, все пойдет прахом. Прах! Прах и дым развеет ветер!
Тогда Гэндальф, убедившись в безумии Денетора и опасаясь, что тот уже совершил непоправимое, решительно двинулся вперед, а за ним Берегонд и Пиппин. Денетор же отступал, пока не остановился у стола внутри гробницы. На этом столе они увидели Фарамира, по-прежнему погруженного в горячечное забытье. Под столом и высоко вокруг него были сложены дрова, и все было обильно пропитано маслом, даже одежда Фарамира и его покровы, но огонь еще не подносили. И тут Гэндальф явил силу, которую скрывал, как скрывал в складках серого плаща блеск своего могущества. Чародей вспрыгнул на вязанки дров, легко поднял больного, соскочил вниз и понес его к двери. Но Фарамир застонал и в бреду позвал отца.
Денетор вздрогнул, будто проснулся, огонь в его глазах погас, и он заплакал и сказал: — Не отнимай у меня сына! Он зовет меня.
— Зовет, — ответил Гэндальф, — но вы еще не можете прийти к нему. Ибо он на пороге смерти должен искать исцеления, хотя может и не найти его. Вам же надлежит отправиться на битву за ваш Город, где, может быть, вас ждет смерть. В глубине души вы это сознаете.
— Он уж не проснется, — сказал Денетор. — Битва напрасна. К чему жить? Почему бы не умереть вместе, рядом?
— Не в вашей власти, наместник Гондора, назначать час своей смерти, — ответил Гэндальф. — Лишь языческие короли, обуянные Темной Силой, поступают так, в гордыне и отчаянии убивая себя и своих родичей, дабы облегчить свою смерть. — И, выйдя за порог, чародей вынес Фарамира из страшных стен и положил на носилки, на которых его принесли сюда. Денетор последовал за ними и стоял, дрожа и глядя на лицо сына. Все молча смотрели на муки Денетора. На мгновение тот заколебался.
— Идемте! — позвал Гэндальф. — Мы нужны там. Предстоит многое сделать.
Денетор вдруг рассмеялся. Вновь гордо выпрямившись во весь рост, он быстро отступил к столу и поднял изголовье, на которой прежде покоилась его голова. Подойдя к двери, он сорвал покров, и о диво! в руках у него оказался палантир. И когда Денетор поднял его, всем почудилось, будто внутри шара зажглось пламя, отчего изможденное лицо наместника словно озарилось красным огнем и стало казаться высеченным из твердого камня, резко очерченное густыми тенями, благородное, гордое и ужасное. Глаза наместника сверкнули.
— Гордыня и отчаяние! — воскликнул он. — Ты думал, Белая башня поражена слепотой? Нет, я видел больше, чем тебе ведомо, Серый Глупец. Ибо твоя надежда не что иное как невежество. Так ступай же и трудись, исцеляя! Иди и сражайся! Все суета. Ибо тебе по силам лишь отвоевать немного времени, на день торжествовать победу. Но ту Силу, которая поднимается ныне, победить невозможно. К Городу протянут лишь один ее палец. Весь восток пришел в движение. Даже сейчас ветер твоей надежды обманывает тебя, он несет к Андуину флот под черными парусами. Запад проиграл. Для тех, кто не хочет быть рабами, пришла пора уходить.
— Такие советы сделают победу Врага поистине несомненной, — заметил Гэндальф.
— Что ж, надейся! — насмехался Денетор. — Разве я не знаю тебя, Митрандир? Ты надеешься править за меня, стоять за каждым троном на севере, юге или западе. Я прочел твои мысли и разгадал твое коварство. Разве я не понял, что это ты приказал коротышу молчать? Что ты привел его шпионить за мной в моих собственных покоях? И все же из нашей беседы я узнал имена и цели всех твоих приспешников. Да! Левой рукой ты превращаешь меня в щит против Мордора, а правой приводишь сюда скитальцев с севера, дабы вытеснить меня.
Но говорю тебе, о Гэндальф Митрандир, что не буду твоим орудием! Я Наместник из дома Анариона. И не желаю стать безмозглым управляющим при троне выскочки. Даже если бы он представил мне все доказательства, все равно он происходит всего лишь от Исильдура. Я не желаю кланяться последнему представителю рода оборванцев, давно лишившихся власти и достоинства.
— Что же вы сделали бы, если бы могли? — спросил Гэндальф. — Чего вы хотите?
— Я хочу, чтобы все шло так, как во все дни моей жизни, — ответил Денетор, — и во дни моих праотцев: я хочу быть повелителем города и оставить свой трон сыну, который был бы хозяином самому себе, а не учеником колдуна. Но если судьба отказывает мне в этом, то не нужно ничего: ни жалкой жизни, ни половинной любви, ни униженной чести.
— Мне не кажется, что наместник, верой и правдой исполнявший свой долг, лишается чести или любви, — возразил Гэндальф. — И уж во всяком случае вы не должны лишать своего сына права выбора, пока его смерть под сомнением.
Тут в глазах Денетора снова вспыхнуло пламя. Взяв камень под мышку, он вынул нож и двинулся к носилкам. Но Берегонд бросился вперед и встал между ним и Фарамиром.
— Ах так! — воскликнул Денетор. — Ты уже украл половину любви моего сына. Теперь ты крадешь сердца моих рыцарей, так что те в последний миг отнимают у меня сына. Но в одном ты не помешаешь мне исполнить мою волю: я сам распоряжусь своей смертью.
Сюда! — позвал он слуг. — Сюда, если вы не изменники!
Двое слуг взбежали по ступенькам к Денетору. Наместник выхватил у одного из них факел и устремился в усыпальницу. Прежде чем Гэндальф смог помешать ему, он швырнул факел на дрова, и те мгновенно загорелись с треском и ревом.
Тогда Денетор вскочил на стол и, стоя там в дыму и пламени, поднял наместничий посох, лежавший у его ног, и переломил о колено. Швырнув обломки в огонь, он лег на стол, сжимая в руках палантир. И говорят, будто впоследствии, когда кто-нибудь смотрел в камень, если только у него не хватало силы подчинить палантир своей воле, в нем видны были лишь две старческие руки, охваченные пламенем.
Гэндальф в горе и ужасе отвернулся и закрыл дверь. Некоторое время он стоял в задумчивости, а изнутри доносился жадный рев пламени. Затем Денетор испустил громкий крик и умолк, и больше никто из смертных его не видел.
— Так уходит Денетор, сын Эктелиона, — сказал Гэндальф. Он повернулся к Берегонду и слугам наместника, пораженным ужасом. — А с ним уходит тот Гондор, который вы знали. К добру или к худу, но с ними покончено. Здесь творились злые дела, но теперь отбросьте всякую вражду, разделяющую вас, ибо она вызвана Врагом и служит его целям. Вы попали в сеть противоречий, сплетенную не вами. Но подумайте, слуги повелителя, слепые в своем повиновении: если бы не ослушание Берегонда, Фарамир, наместник Белой башни, уже сгорел бы.
Унесите погибших товарищей из этого злосчастного места. А мы унесем Фарамира, наместника Гондора, туда, где он сможет спокойно спать или умереть, если такова его судьба.
Тут Гэндальф и Берегонд подняли носилки и понесли их к Домам Исцеления, а Пиппин, поникнув головой, пошел следом. Но слуги повелителя стояли, ошеломленные, и смотрели на усыпальницу. И не успел Гэндальф дойти до конца Рат-Динен, как послышался оглушительный шум. Оглянувшись, они увидели, что купол гробницы треснул и оттуда вырвались клубы дыма, после чего он с громом и грохотом обрушился, и над камнями высоко поднялось пламя, и языки его привольно плясали среди развалин. Тогда слуги в ужасе побежали вслед за Гэндальфом.
Наконец они вновь подошли к Наместничьим Вратам, и Берегонд с сожалением взглянул на привратника. — Я всегда буду оплакивать этот свой поступок, — сказал он, — но меня охватило безумие спешки, а он ничего не желал слушать и обнажил против меня меч. — И ключом, отобранным у мертвого, гвардеец запер дверь. — Теперь этот ключ надлежит отдать повелителю Фарамиру, — сказал он.
— В отсутствие повелителя командует князь Дол-Амрота, — сказал Гэндальф, — но поскольку его здесь нет, я возьму это на себя. Сохрани ключ до тех пор, пока в городе вновь не установится порядок.
Наконец-то они вошли в верхние круги Города и при свете утра направились к Домам Исцеления: эти прекрасные дома, стоявшие на некотором отдалении один от другого, предназначались для тех, кто страдал тяжкими недугами, но теперь были подготовлены для ухода за ранеными и умирающими. Они располагались неподалеку от входа в цитадель, в шестом круге, близ южной стены, в саду с единственной в городе зеленой лужайкой, поросшей деревьями. Там жили немногочисленные женщины, которым позволили остаться в Минас-Тирите, поскольку они были искусны в лечении или в помощи лекарям.
Но, подойдя с носилками к главному входу, Гэндальф и его спутники услышали страшный крик, тонкий и пронзительный, взлетевший с поля перед воротами к небу и унесенный ветром. этот крик был столь ужасен, что на мгновение все замерли, но, когда он смолк, в их сердцах внезапно вспыхнула надежда, какой они не знали с начала тьмы, и им показалось, будто свет стал ярче и солнце пробилось сквозь облака.
Но лицо Гэндальфа было печально и серьезно. Попросив Берегонда с Пиппином отнести Фарамира в Дома Исцеления, он пошел к ближайшей стене, и встал там, точно каменное изваяние, и смотрел вниз. И данным ему виденьем прозрел все, что произошло. Лишь когда Эомер выехал из первых рядов битвы и остановился над павшими, Гэндальф вздохнул, вновь завернулся в плащ и ушел со стены. И, выйдя из Домов Исцеления, Берегонд и Пиппин увидели чародея, погруженного в раздумья, у входа.
Они посмотрели на него, но Гэндальф некоторое время молчал. Наконец он заговорил. — Друзья мои, — сказал он, — жители этого города и всех западных земель! Произошли печальные и славные события. Плакать нам или радоваться?! Случилось то, на что мы и не надеялись: уничтожен главарь наших противников, и вы слышали эхо его последнего отчаянного крика. Но он ушел не без борьбы и принес нам горькие утраты. Я мог бы предотвратить это, если бы не безумие Денетора. Как далеко протянулись руки Врага! Увы! Но теперь я постиг, как его воля смогла проникнуть в самое сердце города.
Хотя наместники мнили, будто лишь им ведома эта тайна, я давно догадывался, что в Белой башне хранится по меньшей мере один из Семи Видящих Камней. В дни своей мудрости Денетор и не думал использовать его, не желая бросать вызов Саурону и сознавая пределы собственной силы. Но мудрость его слабела, и боюсь, что когда опасность, грозящая его королевству, возросла, он заглянул в Камень и был обманут. Вероятно, со времени ухода Боромира наместника обманывали не раз. Он был слишком могуч, чтобы подчиниться воле Темной Силы, но тем не менее видел лишь то, что эта Сила позволяла ему видеть. Знания, которые он таким образом получал, несомненно, нередко оказывались полезны. Но великая мощь Мордора, которую показывали Денетору, сеяла отчаяние в его сердце, пока он не обезумел.
— Теперь я понимаю, что показалось мне странным! — проговорил Пиппин, вздрагивая. — Повелитель ушел из комнаты, где лежал Фарамир, и лишь когда он вернулся, я впервые заметил в нем перемену: он казался постаревшим и разбитым.
— В тот самый час, когда Фарамира принесли в башню, многие из нас видели в покоях на самом верху странный свет, — сказал Берегонд. — Но мы видели такой свет и раньше, и в Городе давно говорили, что порой повелитель мысленно борется с Врагом.
— Увы! Значит, моя догадка верна, — сказал Гэндальф. — Так воля Саурона проникла в Минас-Тирит, и это задержало меня здесь. Я вынужден буду еще некоторое время оставаться здесь, ибо скоро появятся и другие больные помимо Фарамира.
Поделиться книгой: