Возвращение Короля

— Если то, что я сделал, вам не по душе, отец, — спокойно сказал Фарамир, — то я жалею, что не испросил вашего совета прежде, чем взвалить себе на плечи бремя столь тяжкого решения.

— А это изменило бы его? — спросил Денетор. — Я думаю, ты все равно поступил бы так же. Я хорошо знаю тебя. Ты всегда желал быть величественным и щедрым, великодушным и добрым, как короли древности. Может, так и подобает человеку высокого происхождения, могущественному, правящему в покое и мире. Но в час отчаяния за великодушие может воздаться смертью.

— Да будет так, — сказал Фарамир.

— Да будет так! — воскликнул Денетор. — Однако речь идет не только о твоей смерти, властительный Фарамир, но о смерти твоего отца и всего твоего народа, который теперь, после гибели Боромира, ты обязан защищать.

— Означает ли это, что вы хотели бы, чтобы мы с братом поменялись местами? — спросил Фарамир.

— Да, хотел бы от всего сердца! — сказал Денетор. — Ибо Боромир был верен мне и не перенимал науки колдунов. Он вспомнил бы о нужде своего отца и не расточал бы то, что послала ему судьба. Он принес бы мне ее властительный дар.

На мгновение сдержанность изменила Фарамиру. — Отец, я просил бы вас вспомнить, почему в Итилиене оказался я, а не он. По крайней мере единожды, и не так давно, осуществился ваш замысел. Поручение Боромиру дал повелитель Города.

— Не добавляй горечи в мою чашу, — остановил его Денетор. — Разве не пил я ее много ночей, полагая, что худшее еще лежит на дне? Если бы можно было все изменить! Ах, если бы оно было моим!

— Утешьтесь! — вмешался Гэндальф. — Боромир ни за что не принес бы его вам. Он умер, и умер достойно. Пусть же покоится с миром. Он протянул бы к нему руку и, завладев им, погиб бы. Он присвоил бы его, и вы не узнали бы сына, когда бы он вернулся.

Лицо Денетора стало суровым и холодным. — Боромир оказался не столь уж послушным, не так ли? — негромко спросил он. — Но я, его отец, говорю: он принес бы его мне. Может быть, вы и умны, Митрандир, однако, при всей вашей тонкости и хитрости, не умнее всех. Мудрость можно отыскать не только в сетях колдунов или в поспешности глупцов. Я знаю больше и сужу мудрее, чем вы полагаете.

— В чем же ваша мудрость? — спросил Гэндальф.

— Ее довольно, чтобы понимать: следует воздержаться от двух опасных и безрассудных поступков. Использовать его опасно. А уж отдать его в такую пору в руки безмозглого коротыша и отправить в землю самого Врага, как сделали вы и мой сын Фарамир, – безумие.

— А что сделал бы повелитель Денетор?

— Ни то, ни другое. И уж во всяком случае ни за что не послал бы его навстречу опасности, руководствуясь лишь глупой надеждой и рискуя, что Враг, вновь вернув свою потерю, уничтожит все и вся. Нет, его следовало бы спрятать, укрыть глубоко и надежно. Я не говорю «использовать» – разве только в самом крайнем случае, – но хранить недосягаемым для Врага, так, чтобы тот сумел завладеть им лишь в случае победы столь окончательной, что то, что последует за ней, уже не потревожит нас, мертвых.

— Вы по привычке думаете лишь о Гондоре, повелитель, — сказал Гэндальф. — Но есть другие люди и другие жизни, и есть будущее. Что касается меня, то мне жаль даже его рабов.

— Но где же другие люди будут искать помощи, если Гондор падет? — спросил Денетор. — Если бы оно сейчас лежало в глубоких подземельях моей цитадели, мы не дрожали бы от страха в этой темноте, опасаясь худшего, и ничто не мешало бы нашим беседам. Если вы полагаете, что я не выдержал бы испытания, вы плохо меня знаете.

— Тем не менее я не верю вам, — сказал Гэндальф. — Не то я прислал бы его сюда, вам на хранение, и избавил бы и себя и других от больших тревог. А теперь, слыша ваши слова, я верю вам меньше прежнего... не больше, чем Боромиру. Нет, обуздайте свой гнев! Тут я не доверяю даже себе самому, я отказался от этой вещицы, даже когда ее отдавали мне по доброй воле. Вы сильны и до сих пор иногда способны владеть собой, Денетор, и все же, получи вы его, оно поработило бы вас. Даже похороненное под Миндоллуином, оно продолжало бы выжигать ваш рассудок, а ведь тьма наступает, и за ней скоро последуют худшие вещи.

Денетор взглянул прямо в лицо Гэндальфу. На миг в глазах наместника вновь вспыхнуло пламя гнева, и Пиппин вновь ощутил единоборство могучих и сильных, но теперь их взгляды показались ему скрестившимися клинками, от которых летели искры. Пиппин задрожал, опасаясь чего-то страшного. Но Денетор внезапно совладал с собой, и лицо его вновь стало холодным. Он пожал плечами.

— Если бы я! Если бы вы! — проговорил он. — Сейчас все эти «если» напрасны. Оно ушло в Тень, и только время покажет, какая участь уготована ему и нам. И долго ждать не придется. В оставшиеся же дни те, кто борется с Врагом, пусть держатся вместе и надеются, пока могут, а когда надежда иссякнет, можно будет все же умереть свободными. — Он повернулся к Фарамиру. — Что ты думаешь об осгилиатском гарнизоне?

— Он слаб, — сказал Фарамир. — Говорю же, я отправил свой отряд укрепить его.

— Я думаю, этого мало, — заметил Денетор. — Ведь именно туда падет первый удар. Там понадобится сильный командир.

— И там, и еще много где, — Фарамир вздохнул. — Увы, моего брата, которого я так любил, нет! — Он встал. — Отец, вы позволите мне уйти? — Молодой человек вдруг покачнулся и ухватился за кресло Денетора.

— Я вижу, ты устал, — сказал Денетор. — Ты ехал быстро и издалека. Мне доложили, что тебя преследовали по воздуху злые существа?

— Давайте не будем говорить об этом! — поморщился Фарамир.

— Что ж, не будем, — согласился Денетор, поняв жест Фарамира. — Иди отдыхать. Силы тебе еще понадобятся, и завтра больше, чем сегодня.

С разрешения повелителя города все отправились отдыхать, пока была такая возможность. Когда Гэндальф и Пиппин, который нес маленький факел, возвращались к себе, повсюду была беззвездная тьма. Они молчали, пока не оказались за закрытыми дверьми. Тогда наконец Пиппин взял Гэндальфа за руку.

— Скажите мне, — попросил он, — есть ли какая-нибудь надежда? Я хочу сказать, для Фродо... вернее, главным образом для Фродо.

Гэндальф положил руку на голову Пиппина. — Особенной надежды никогда не было, — сказал он. — Так, глупые чаяния, как мне сказали. А когда я услышал о Кирит-Унголе... — Чародей замолчал и подошел к окну, будто стремился проникнуть взглядом в Тьму на востоке. — Кирит-Унгол! — пробормотал он. — Почему туда, хотел бы я знать? — Он повернулся. — Мое сердце едва не остановилось, Пиппин, когда я услышал это название. И однако сейчас мне кажется, что в известиях, принесенных Фарамиром, есть росток надежды. Ибо вполне очевидно, что Враг начал войну и сделал первый ход, когда Фродо еще был на свободе. Теперь в течение многих дней внимание его будет устремляться к разным, далеким от его собственного края, землям. И все же, Пиппин, я даже отсюда чувствую его торопливость и страх. Он начал раньше, чем собирался. Что-то подтолкнуло его.

Гэндальф постоял в задумчивости. — Может быть, — пробормотал он. — Может быть, даже твоя глупость помогла, сынок. Посмотрим: дней этак с пять назад он обнаружил, что мы низвергли Сарумана и забрали Камень. Ну и что? Мы не могли воспользоваться им с большим толком или так, чтобы Он не знал. А! Понятно. Арагорн. Его время близится. На деле он силен и суров, Пиппин, отважен, решителен, умен и способен в случае необходимости на большой риск. Может быть, дело именно в этом. Возможно, он воспользовался Камнем и показался Врагу, бросил ему вызов – именно ради того, о чем мы говорим. Хотел бы я знать... Впрочем, ответ мы не узнаем, пока не прибудут всадники Рохана, если они появятся не слишком поздно. Нас ждут тяжелые дни. Спи, пока можно.

— Но... — начал Пиппин.

— Что «но»? Сегодня вечером я позволю тебе только одно «но».

— Голлум, — сказал Пиппин. — Как, скажите на милость, они могли идти вместе с ним и даже за ним? Я же видел, что место, куда Голлум повел их, по душе Фарамиру не больше, чем вам. Что там плохого?

— Пока не могу ответить, — сказал Гэндальф. — Но сердце подсказывает мне, что прежде, чем все закончится, Фродо и Голлум встретятся. К добру или к худу. А вот о Кирит-Унголе я сегодня говорить не буду. Предательства, предательства страшусь я, измены этого жалкого существа. Но будь что будет. Вспомним, что предатель может изменить себе и невольно совершить доброе дело. Иногда бывает и так. Спокойной ночи!

Новый день начался с темного утра, словно затянутого коричневой дымкой, и в сердцах людей, приободрившихся было после возвращения Фарамира, вновь поселилось уныние. В этот день Крылатые Тени не показывались, но время от времени высоко над городом раздавался слабый крик, и многие слышавшие его замирали, пораженные ужасом, а наименее стойкие дрожали и плакали.

Фарамир же вновь ускакал. «Ему совсем не дали отдохнуть, — ворчали некоторые. — Повелитель слишком жестоко обращается со своим сыном, а ведь тому сейчас придется послужить за двоих – за себя и за того, кто уже не вернется». И все поглядывали на север, спрашивая: «Где же всадники Рохана?»

И верно, Фарамир уехал не по своей воле. Но повелитель Города, глава минас-тиритского Совета, в тот день не склонен был прислушиваться к чьим бы то ни было словам. Совет созвали спозаранок. Военачальники единодушно решили, что из-за угрозы на юге их силы слишком малы, чтобы самим нанести удар, – разве что всадники Рохана все-таки прибудут. Пока же следует укрепить стены и ждать.

— Однако, — заметил Денетор, — нельзя так легко отказываться от внешней обороны, от Раммаса, созданного таким огромным трудом. А еще Враг должен дорого заплатить за переход через Реку. Чтобы напасть на город, он должен переправиться через Реку, но на севере у Кайр-Андроса этому мешают болота, а на юге, у Лебеннина, Река чересчур широка, потребуется много лодок. Враг ударит по Осгилиату, как в прошлый раз, когда Боромир помешал ему переправиться.

— То была лишь проба, — сказал Фарамир. — Пусть сегодня нам по силам заставить врага у прохода десятикратно заплатить за наши потери, нам придется пожалеть о подобной мене. Ибо ему легче перенести утрату войска, чем нам – потерю отряда. А тем, кого мы вышлем далеко в поле, придется отступить, если силы Врага переправятся через Реку, и отступление это будет ужасным.

— А Кайр-Андрос? — спросил князь. — Его тоже нужно удерживать, если мы обороняем Осгилиат. Не будем забывать об опасности, грозящей с запада. Рохирримы могут прийти, а могут и не прийти. Но Фарамир поведал нам об огромных силах, бесконечно движущихся к Черным воротам. Оттуда может выйти не одна рать... и ударить по нескольким проходам.

— Война всегда требует большого риска, — сказал Денетор. — В Кайр-Андросе есть свой гарнизон, и больше мы никого не можем послать туда. Но я не отдам Реку и Пеленнор без борьбы – не отдам, если здесь найдется военачальник столь храбрый, чтобы выполнить волю своего повелителя.

Тогда все примолкли, но в конце концов Фарамир сказал: — Я не противлюсь вашей воле, сир. Поскольку вы лишились Боромира, я пойду и, как смогу, заменю его, если прикажете.

— Приказываю, — наклонил голову Денетор.

— Тогда прощайте! — сказал Фарамир. — Но если я вернусь, перемените свое мнение обо мне!

— Смотря с чем вернешься, — отрезал Денетор.

Гэндальф последним говорил с Фарамиром перед его отъездом. — Не спешите расстаться с жизнью лишь из гнева или обиды, — сказал он. — Вы еще понадобитесь здесь. Отец любит вас, Фарамир, и вскоре вспомнит об этом. В добрый путь!

Так властительный Фарамир опять отправился в путь в сопровождении добровольцев и тех, кого удалось выделить ему в помощь. Горожане смотрели со стен в полумглу, на разрушенный город, и гадали, что ждет там Фарамира, но в той стороне ничего не было видно. Были и такие, что по-прежнему устремляли взоры на север и считали лиги, отделявшие от них Теодена Роханского. «Придет ли он? Вспомнит ли наш старинный союз?» — говорили они.

— Да, он придет, — успокаивал Гэндальф, — даже если придет слишком поздно. Но подумайте! Он получил Красную Стрелу в лучшем случае лишь два дня назад, а путь от нас до Эдораса неблизкий.

Ночью было получено известие. От брода спешно прискакал человек и доложил, что большое войско вышло из Минас-Моргула и направляется к Осгилиату. К нему присоединяются полки южан, жестоких и рослых харадримов. «И еще мы узнали, — сказал гонец, — что войско вновь ведет Черный Капитан, и страх перед ним пересек Реку прежде его».

Этими предвещающими беду словами завершился третий день пребывания Пиппина в Минас-Тирите. Отдыхать отправились немногие: ни у кого не осталось надежды, что Фарамир сумеет удержать брод.

На следующий день тьма, хоть и окончательно сгустилась и не углублялась более, тяжелее прежнего легла на сердца людей, и великий ужас овладел ими. Вскоре вновь пришли дурные вести. Враг захватил Андуинский брод. Фарамир отступал к Пеленнорской стене, вновь собирая своих людей у фортов при Дамбе, но враги десятикратно превосходили их числом.

— Если он все-таки сумеет пробиться через Пеленнор, враги будут преследовать его по пятам, — сказал вестник. — Они дорого заплатили за переправу, но не так дорого, как мы надеялись. Они все тщательно обдумали. Теперь ясно, что они в тайне построили в восточном Осгилиате большой флот лодок и барж. Враги кишели повсюду, точно муравьи. Но мы отступили лишь из-за Черного Капитана. Мало кто может выстоять при одном известии о его приближении. Собственные солдаты трепещут перед ним и способны убить себя по его приказу.

— Тогда я более необходим там, чем здесь, — решил Гэндальф и тотчас вновь покинул город, и белое сияние, исходившее от чародея, вскоре исчезло из вида. И всю ту ночь Пиппин, от которого бежал сон, в одиночестве простоял на стене, глядя на восток.

Едва колокола возвестили начало дня (их звон в беспросветной тьме прозвучал издевкой), как Пиппин увидел: впереди, на туманных просторах, где высились стены Пеленнора, вспыхнули огни. По крику часового все в Городе схватились за оружие. Время от времени полыхали красные вспышки, и в тяжелом воздухе медленно глухо раскатывался гром.

— Они взяли стену! — кричали люди. — Пробивают в ней бреши! Они идут!

— Где Фарамир? — в отчаянии воскликнул Берегонд. — Не говорите, что он погиб!

Первые новости привез Гэндальф. В середине утра он прискакал с горсткой всадников, сопровождая обоз. Повозки были битком набиты ранеными – теми, кого удалось спасти при разрушении фортов. Гэндальф незамедлительно отправился к Денетору. Правитель города сидел в высоких чертогах Белой башни, при нем был Пиппин. Денетор пытался сквозь тусклые окна разглядеть что-то на севере, юге и востоке и щурил темные глаза, словно желая пронзить гибельные сумерки, взявшие его в кольцо. Чаще и дольше всего он смотрел на север, по временам прислушиваясь, будто неведомое древнее искусство позволяло ему слышать топот копыт на далеких равнинах.

— Фарамир пришел? — спросил он.

— Нет, — ответил Гэндальф, — но он был еще жив, когда я уезжал. И все же он решил остаться с арьергардом, дабы отступление через Пеленнор не превратилось в бегство. Возможно, он еще какое-то время сумеет удерживать своих людей, но я в этом сомневаюсь. Враг чересчур силен. Ибо пришел тот, кого я более всего опасался.

— Но... не Повелитель Тьмы? — воскликнул Пиппин, от ужаса забывая о своем положении.

Денетор горько рассмеялся. — Нет, еще нет, мастер Перегрин! Он придет лишь в одном случае – торжествовать надо мной, когда все будет кончено. Он превращает в свое оружие других. Так поступают все великие властители, если они мудры, мастер коротыш. Иначе почему бы я сидел в своей башне, смотрел, размышлял и ждал, отправив на смерть даже родных сыновей? Ведь я еще могу владеть мечом!

Он встал, распахнул длинный черный плащ, и о диво! Под плащом оказались кольчуга и пояс, а на поясе – длинный меч с большой рукоятью, в черно-серебряных ножнах. — Так я ходил когда-то и так впервые за много лет проспал ночь, — сказал Денетор, — хотя за долгие годы тело мое утратило былую крепость и силу.

— Однако самый свирепый из полководцев повелителя Барад-Дура уже захватил вашу внешнюю стену, — заметил Гэндальф. — Король древнего Ангмара, волшебник, Дух Кольца, Глава Назгулов, Копье Ужаса в руке Саурона, Тень Отчаяния.

— Значит, Митрандир, вы нашли достойного врага, — усмехнулся Денетор. — Я давно знаю, кто главный над войсками Башни Тьмы. Вы вернулись лишь для того, чтобы сказать это? Или, быть может, вы отступили, потому что столкнулись с более грозной силой?

Пиппин задрожал, убоявшись внезапной вспышки гнева со стороны Гэндальфа, но опасения его оказались напрасными.

— Может быть, и так, — негромко ответил Гэндальф. — Но испытание нашей силы еще впереди. И если сказанные в древности слова справедливы, он падет не от руки человека и участь, ему уготованная, скрыта от мудрых. Но все же Вождь Отчаяние пока не идет вперед. Он скорее действует, руководствуясь вашими мудрыми словами, и гонит перед собой из тыла своих обезумевших рабов.

Я же пришел охранять раненых, которых еще можно вылечить, — продолжал Гэндальф. — Ибо в стене Раммас пробито множество брешей, и войско Моргула скоро прорвется в город во множестве мест. А главным образом я пришел вот зачем: скоро начнется битва на полях. Нужно подготовить отряд для вылазки, и лучше, если это будут верховые. В том единственная наша надежда, ибо только в этом Враг еще уступает нам: у него мало конников.

— И у нас их мало. Всадники Рохана явились бы сейчас очень кстати, — сказал Денетор.

— Но мы, пожалуй, скорее увидим прибытие других, — сказал Гэндальф. — К нам уже добрались беженцы с Кайр-Андроса. Остров пал. Вторая армия, вышедшая из Черных ворот, пересекает Реку на северо-востоке.

— Кое-кто упрекает вас, Митрандир, за страсть доставлять плохие новости, — сказал Денетор, — но для меня это уже не новость: я знал это еще вчера вечером. Что касается вылазки, то я уже думал о ней. Давайте спустимся.

Время шло. Наконец наблюдатели на стенах увидели отступление полевых отрядов. Горстки усталых и зачастую израненных людей поначалу прибывали в беспорядке; некоторые бежали со всех ног, точно за ними гнались. На востоке мерцали далекие огни. Теперь казалось, что они ползут по равнине. Горели дома и амбары. Потом из разных мест хлынули огненные речки и петляя потекли сквозь сумрак, сливаясь и направляясь к широкой дороге, соединявшей ворота Города с Осгилиатом.

— Враги, — переговаривались люди. — Стена прорвана. Вот они идут через бреши! И, кажется, несут с собой факелы. Где же наши?

Близился вечер, и было так темно, что даже самые зоркие люди в цитадели мало что могли разглядеть на полях помимо неуклонно множащихся пожаров и цепочек огней, наращивающих длину и скорость. Наконец примерно в миле от города появилась относительно упорядоченная масса людей – они шли, а не бежали, и держались вместе.

Наблюдатели затаили дыхание. «Там должен быть Фарамир, — говорили они. — Он умеет управляться и с людьми, и с конями. Он там!»

Большая часть отступающих была уже в полумиле от Города. Из полумрака позади них вылетела небольшая группа всадников – все, что осталось от арьергарда. И вновь они развернулись к наступающим шеренгам огней, чтобы дать бой. Вдруг послышались нестройные крики ярости. Появилась кавалерия Врага. Шеренги огней превратилась в стремительный поток: бесконечные ряды орков несли горящие факелы, а дикари-южане под красными знаменами, хрипло крича, мчались вперед, истребляя отступающих. С мрачного неба с пронзительным воем упали Крылатые Тени – назгулы, пикирующие на добычу.

Отступление превратилось в беспорядочное бегство. Люди мчались, не разбирая дороги, ничего не соображая, бросая оружие, крича от ужаса, падая на землю.

И тогда в цитадели пропела труба – Денетор наконец дал приказ начать вылазку. Все всадники, остававшиеся в Городе, ждали его сигнала, собравшись у ворот и в тени внешней стены. Теперь они галопом понеслись вперед и с великим криком ударили по наступавшим. Со стен донеслись ответные крики, ибо впереди под синим знаменем скакали рыцари Дол-Амрота во главе со своим князем.

— Амрот за Гондор! — кричали он. — Амрот и Фарамир!

Бурей налетели они на врага с обоих флангов отступления, но один всадник опередил всех, быстрый, как ветер в траве: его, сияющего, нес Обгоняющий Тень, и из его воздетой руки бил вновь явленный свет.

Назгулы с пронзительным сиплым криком свернули в сторону: их предводитель не ответил на белоогненный вызов своего противника. Войско Моргула, увлекшееся погоней за добычей и застигнутое врасплох в этой безумной гонке, дрогнуло и рассыпалось, точно искры под порывом ветра. Отступавшие с радостными криками развернулись и бросились на врага. Охотники превратились в преследуемых. Отступление перешло в атаку. Поле покрылось телами орков и людей, от брошенных факелов поднимался вонючий дым. Кавалерия наступала.

Но Денетор не позволил ей удалиться от Города. Хотя враг дрогнул и начал отступать, с востока подтягивались новые большие силы. Вновь пропела труба, призывая к отступлению. Гондорская конница остановилась. Под ее защитой отступавшие перестроились. Они спокойно, строем вернулись к Городу, достигли ворот и с достоинством прошли в них. Горожане с гордостью смотрели на ратников, выкрикивая похвалы, но на душе у них было тревожно: отряды сильно поредели, Фарамир потерял треть своих людей. И где он сам?

Он появился последним. Его люди прошли. Вернулись конные рыцари; последним под знаменем Дол-Амрота ехал князь. Он бережно вез перед собой подобранного на поле боя своего родича Фарамира, сына Денетора.

— Фарамир! Фарамир! — кричали люди на улицах, вытирая слезы. Но тот не отзывался, и его понесли по петляющей дороге в цитадель к отцу. В тот самый миг, когда назгулы отвернули от Белого Всадника, прилетела смертоносная стрела, и Фарамир, бившийся с предводителем харадримов, упал на землю. Лишь атака воинов Дол-Амрота спас его от красных мечей южан, которые изрубили бы лежащего.

Князь Имрахиль принес Фарамира в Белую башню, и молвил: «Ваш сын вернулся, повелитель, после великих деяний», — и рассказал о том, что видел. Но Денетор встал, и посмотрел сыну в лицо, и ничего не сказал. Он приказал устроить в своих покоях постель, и положить на нее Фарамира, и всем уйти. А сам отправился в одиночестве в потайную горницу на вершине Башни. И многие, кто в тот час обращал к ней свой взгляд, видели, что в узких окнах недолго мерцал и блестел бледный свет. Вновь спустившись, Денетор пошел к Фарамиру, и сел рядом, и долго молчал, но лицо правителя было землистым и даже более неподвижным, чем лицо его сына.

И вот в конце концов Город был осажден, заключен в кольцо врагов. Стена Раммас была пробита, и весь Пеленнор оставлен Врагу. Последнее известие, дошедшее извне, принесли люди, успевшие прибежать с северной дороги до закрытия Ворот. То были остатки отряда, охранявшего дорогу из Анориена и Рохана к предместьям. Ими командовал Инголд, тот самый, что неполных пять дней назад пропустил в город Гэндальфа и Пиппина, когда еще сияло солнце и утро несло надежду.

— Новостей о рохирримах нет, — доложил он повелителю. — Теперь уж Рохан не придет. А если и придет, то не спасет нас. До нас дошли вести, что из-за реки через Андрос пришло новое войско. Оно очень сильно: полчища орков со знаком Ока и несметные толпы людей, каких мы прежде не встречали. Невысокие, но широкоплечие, угрюмые, бородатые, точно гномы, и с большими топорами. Мы думаем, они пришли с далекого востока, из какой-то варварской земли. Они захватили северную дорогу и, должно быть, уже вторглись в Анориен. Рохирримы не могут прийти.

Ворота закрылись. Всю ночь часовые на стенах слышали, как шумел враг, кишевший снаружи: там жгли поля и деревья и рубили без разбора всех, кого заставали за стенами Города, живых или мертвых. Врагов, перешедших Реку, во тьме трудно было сосчитать, но когда на равнину прокралось утро – точнее, его тусклая тень, – стало ясно, что даже у ночного страха глаза не велики. Равнина потемнела от марширующих отрядов, и в сумраке вокруг осажденного города повсюду, насколько хватал глаз, будто грибы-поганки выросли большие скопления черных и багровых палаток.

Деловито, как муравьи, орки торопливо копали глубокие траншеи, огромным кольцом охватившие город на расстоянии полета стрелы. Когда траншеи были готовы, каждую заполнили огнем, хотя никто не видел, как его разожгли и поддерживали, умением или колдовством. Весь день продолжалась эта работа, а люди Минас-Тирита смотрели, не в силах помешать ей. Едва орки заканчивали рыть очередной отрезок траншеи, как подъезжали большие телеги, и новые отряды орков, укрывшись в ней, принимались устанавливать огромные метательные снаряды. На стенах же Города не было ничего подобного, чтобы обстрелять врага и прекратить эту работу.

Поначалу осажденные смеялись, не слишком опасаясь этих механизмов. Ибо главная стена Города, чрезвычайно высокая и толстая, была построена еще прежде того, как могущество и искусство Нуменора увяли в изгнании, и ее наружная поверхность была подобна башне Ортанка, гладкая, темная и твердая, неподвластная ни стали, ни огню, и разрушить ее нельзя было ничем, разве что содрогнулась бы сама земля, на которой стена стояла.

«О нет, — говорили жители Минас-Тирита. — Даже если бы Неназываемый пришел сюда, он не сумел бы войти, пока мы живы». Но другие отвечали: «Пока мы живы? А долго ли мы проживем? У него есть оружие, которое с начала мира привело к падению не одну крепость, – голод. Дороги перерезаны. Рохан не придет».

Но машины не тратили понапрасну снаряды, пытаясь пробить непробиваемую стену. Нападением на величайшего врага Мордора руководил не обычный командир или вожак-орк. Власть и злоба двигали им. Едва только среди неимоверного крика, под скрип веревок и колес были установлены большие катапульты, они начали метать снаряды, да так высоко, что те, перелетая через укрепления, с грохотом падали в первый городской круг, и многие, благодаря неведомому тайному искусству, коснувшись земли, окутывались пламенем.