Помоги проекту - поделись книгой:
Наспех одевшись, Мерри выглянул наружу. Мир потемнел. Сам воздух казался бурым, а вокруг все было черным или серым и не отбрасывало теней, и великая неподвижность сковала Харроудейл. Невозможно было и различить очертания отдельных облаков, лишь на далеком западе, где еще ползли вперед самые дальние щупальца великого мрака, виднелись скудные проблески света. Над головой навис тяжелый свод, мрачный и однообразный, и свет скорее убывал, чем разгорался.
Мерри увидел множество людей: они глядел в небо и что-то шептали. Лица их были серыми и печальными, а кое у кого испуганными. С тяжелым сердцем направился хоббит к королю. Перед королем стоял Хиргон, гонец из Гондора, а рядом с ним – другой человек, похожий на него и так же одетый, но ниже ростом и шире в плечах. Когда Мерри вошел, этот человек говорил королю:
— Она идет из Мордора, повелитель. Это началось вчера на закате. Я увидел, как тьма поднялась с Истфолдских холмов, что в вашем королевстве, и поползла по небу, и всю ночь, пока я мчался сюда, она пожирала звезды над моей головой. Теперь огромная туча нависла над всей землей отсюда до гор Тени, и тьма сгущается. Война началась.
Некоторое время король сидел молча. Наконец он заговорил: — Стало быть, в конце концов грянула величайшая битва наших дней, в которой многое сгинет безвозвратно. Но нет худа без добра: отпала необходимость скрываться. Мы поедем напрямик, не таясь и как можно быстрее. Сбор начинаем немедленно, запоздавших не ждать. Много ли в Минас-Тирите припасов? Ибо если мы должны теперь мчаться как ветер, придется ехать налегке, захватив с собой лишь столько еды и воды, сколько нужно, чтобы подкреплять силы в дороге.
— У нас давно заготовлены большие запасы, — ответил Хиргон. — Поезжайте налегке и как можно быстрее!
— Тогда зовите герольдов, Эомер, — приказал Теоден. — Пусть всадники построятся!
Эомер вышел, и вскоре в крепости загремели трубы, а снизу им ответили другие. Но их голоса уже не казались Мерри чистыми и задорными, как накануне вечером. Глухо, зловеще и хрипло ревели они в тяжелом неподвижном воздухе.
Король повернулся к Мерри. — Я еду на войну, мастер Мериадок, — сказал он. — Скоро мы отправимся. Я освобождаю вас от службы, но не от дружбы. Вы останетесь здесь и, буде угодно, послужите благородной Эовин, которая будет править народом Рохана в мое отсутствие.
— Но... но, повелитель, — пролепетал Мерри, — я принес вам свой меч. Я не хочу расставаться с вами таким образом, король Теоден. Все мои друзья будут участвовать в битве, и мне стыдно отсиживаться в тылу.
— Но мы поедем на высоких и резвых конях, — пояснил Теоден, — и сколь бы щедрым ни было ваше сердце, это вам не под силу.
— Тогда привяжите меня к спине лошади или дайте прицепиться к стремени или еще к чему-нибудь, — взмолился Мерри. — Бежать до Гондора далеко, но я побегу, если не смогу ехать верхом, пусть даже начисто сотру ноги и прибуду с опозданием на много недель.
Теоден улыбнулся. — Я предпочел бы домчать вас на Снежногривом, — сказал он. — Впрочем, до Эдораса можете ехать со мной – поглядите на Медусельд, ибо я поеду этой дорогой. Стибба сумеет довезти вас туда: главная скачка не начнется, пока мы не достигнем равнины.
Тогда встала Эовин. — Идемте, Мериадок! — сказала она. — Я покажу вам приготовленные для вас доспехи. — Они вышли. — Только об одном и попросил меня Арагорн, — сказала Эовин, когда они проходили между палатками, — снарядить вас для битвы. Я сделала, что смогла. Ибо сердце мое вещует, что эти доспехи вам скоро понадобятся.
И она проводила Мерри к палатке в расположении королевской стражи, и оружейник принес туда маленький шлем, круглый щит и прочее.
— Мы не смогли подобрать вам кольчугу, — сказала Эовин, — а времени изготовить новую нет. Но вот крепкий кожаный камзол, пояс и нож. Меч у вас есть.
Мерри поклонился, и Эовин показала ему щит, похожий на щит Гимли. На нем был изображен белый конь. — Возьмите все это, — сказала она, — и пусть вас ждет удача! Прощайте, мастер Мериадок! Но, может быть, мы с вами еще встретимся.
Так король Марки в сгущающейся тьме готовился повести своих всадников на восток. В сердцах поселилась тревога, и многие при виде Тени дрогнули. Но то были суровые люди, верные своему повелителю, и стенаний или ропота почти не было слышно, даже в крепости, где размещались беженцы из Эдораса, женщины, дети и старики. Судьба грозно нависла над ними, но они молча смотрели ей в лицо.
Пролетели два быстрых часа, и вот король сел на своего белого коня, сверкавшего в полутьме. Гордым и высоким казался Теоден, хоть волосы, струившиеся из-под высокого шлема, и были белы как снег, и многие приободрились, ибо повелитель держался прямо и не выказывал страха.
В широких полях близ шумной Реки выстроилось множество отрядов, почти пять с половиной тысяч всадников в полном вооружении и много сотен других людей с запасными, легко навьюченными лошадьми. Пропела одинокая труба. Король поднял руку, и войско Марки безмолвно снялось с места. Впереди скакали двенадцать королевских гвардейцев, прославленных воинов. За ними следовали король с Эомером. Теоден попрощался с Эовин наверху, в крепости, и память о разлуке печалила его. Но теперь его мысли занимала предстоящая дорога. За ним, рядом с гондорскими посланцами, трусил на Стиббе Мерри, а следом вторая дюжина гвардейцев. Они проехали вдоль погруженных в ожидание длинных рядов людей со строгими неподвижными лицами, а когда подъезжали к концу строя, один из ратников поднял голову и остро взглянул на хоббита. Встретившись с ним взглядом, Мерри увидел молодого человека, который был меньше ростом и стройнее большинства. Его серые ясные глаза сверкнули, и Мерри вдруг с дрожью подумал, что это – лицо человека, лишенного надежды и ищущего смерти.
Отряд спустился по серой дороге вдоль Сноуборна, шумевшего на камнях, прошел через деревушки Подхарроу и Верхнюю, где на всадников смотрело из темных дверей множество печальных женских лиц, и так, без пения рога или звона арфы, без музыки человеческих голосов начался великий поход на восток, о котором и много поколений спустя в Рохане слагали песни.
В сгущающейся тьме – хотя был полдень – король прибыл в Эдорас. Здесь он ненадолго задержался, чтобы усилить войско полусотней всадников, опоздавших на сбор. Подкрепившись, король вновь собрался в дорогу и захотел попрощаться со своим оруженосцем. Но Мерри в последний раз принялся упрашивать не оставлять его.
— Я ведь уже говорил вам, что это путешествие не для скакунов вроде Стиббы, — напомнил Теоден. — И что вы, мастер Мериадок, станете делать в битве, что ждет нас на гондорских полях, хоть вы и владеете мечом, а сердце у вас больше, чем можно судить по вашему росту?
— Кто может это знать? — ответил Мерри. — И зачем вы, повелитель, приняли меня на службу, коль не затем, чтобы повсюду сопровождать вас? Я не хочу, чтобы обо мне, пусть даже в песне, говорилось «тот, кого вечно оставляли в тылу».
— Я взял вас к себе ради вашей безопасности, — ответил Теоден хоббиту, — и еще, чтобы вы выполняли мои просьбы. Никто из моих всадников не сможет везти вас, обузу. Если бы битва была у моих ворот, может быть, ваши подвиги и вспоминали бы потом менестрели, но до Мундбурга, где властвует Денетор, сто две лиги. Больше мне нечего сказать.
Мерри поклонился, с несчастным видом отошел и стал смотреть на ряды всадников. Все отряды уже готовились к выступлению: воины затягивали подпруги, осматривали седла и ласкали коней. Кое-кто с беспокойством посматривал на низкое небо. Незаметно подошел всадник и тихо сказал хоббиту на ухо:
— У нас говорят: дорога открывается там, где не ждешь. — Мерри поднял голову и увидел молодого всадника, которого приметил утром. — Вы хотите отправиться туда, куда едет повелитель Марки, я вижу это по вашему лицу.
— Да, очень, — сказал Мерри.
— Можете поехать со мной, — предложил всадник. — Я посажу вас перед собой и буду укрывать плащом, пока мы не окажемся далеко в поле и тьма не станет еще гуще. Нельзя отвергать такие благие порывы! Никому ни слова – идемте!
— Вот спасибо! — обрадовался Мерри. — Благодарю вас, сударь, хоть я и не знаю вашего имени.
— Неужто? — вполголоса спросил Всадник. — Ну так зовите меня Дернхельмом.
Так и вышло, что, когда король пустился в путь, перед ратником Дернхельмом сидел хоббит Мериадок, а большой серый жеребец Виндолфа почти не чувствовал тяжести: Дернхельм весил меньше других всадников, хоть и был чрезвычайно гибок и ладно скроен.
Ехали в полутьме. В густом ивняке, там, где Сноуборн впадал в Энтвош, двенадцатью лигами восточнее Эдораса, на ночь разбили лагерь. Потом ехали через Фолд и через Фенмарч, где по правой стороне на подножия темных холмов в тени черного Халифириена, что близ гондорских границ, взбирались густые дубовые леса, а в тумане слева лежали болота, питаемые из устья Энтвоша. И в пути их настиг слух о войне на севере. От бегущих в страхе одиночек узнавали рохирримы о врагах, напавших на восточные границы, и об ордах орков, марширующих по пустынному нагорью Рохана.
— Вперед! Вперед! — вскричал Эомер. — Поздно поворачивать. Болота Энтвоша защитят нас с фланга. Нужно торопиться. Вперед!
Так король Теоден покинул свое королевство, и длинная дорога, петляя, миля за милей уводила его прочь. Умчались прочь маячные холмы – Каленхад, Мин-Риммон, Эреляс, Нардол. Но их огни не горели. Вся земля была серой и недвижной, а Тьма перед Всадниками сгущалась, и надежда в сердцах угасала.
Глава IV
Осада Гондора
Пиппина разбудил Гэндальф. В комнате горели свечи, ибо в окна проникал лишь тусклый сумрак; было душно, как перед грозой.
— Который час? — спросил Пиппин, зевая.
— Третий, — отозвался Гэндальф. — Пора вставать и привести себя в приличный вид. Повелитель города зовет тебя, чтобы растолковать тебе твои новые обязанности.
— А он накормит меня завтраком?
— Нет! Я накормлю – и до обеда ты больше ничего не получишь. Весь провиант распределен строго по приказу.
Пиппин печально осмотрел маленькую лепешку и (подумал он про себя) гораздо меньший, чем следовало бы, кусочек масла, которые лежали на столе рядом с чашкой жидкого молока. — Зачем вы привезли меня сюда? — спросил он.
— Сам знаешь, — ответил Гэндальф. — Чтобы уберечь от беды, а если тебе тут не нравится, вспомни, что ты сам пришел сюда. — И Пиппин прикусил язык.
Вскоре он уже шагал с Гэндальфом по холодному коридору к дверям Башни. В сером сумраке зала в сидел Денетор. Пиппин решил, что правитель напоминает старого терпеливого паука: похоже, со вчерашнего дня он не двинулся с места. Денетор предложил Гэндальфу сесть, а Пиппина на некоторое время оставил без внимания. Но вскоре повернулся к нему.
— Ну, мастер Перегрин, надеюсь, вы провели вчерашний день с пользой и удовольствием? Хотя боюсь, что трапезничают в этом городе скромнее, чем вам хотелось бы.
Пиппину сделалось неприятно: по-видимому, почти все, что он говорил и делал, каким-то образом стало известно повелителю Гондора. Он не ответил.
— Что вы будете делать у меня на службе?
— Я думал, сударь, вы объясните мне мои обязанности.
— Объясню, когда определю, к чему вы пригодны, — сказал Денетор. — Но если вы будете рядом со мной, вероятно, я узнаю это скорее. Оруженосец, состоявший при моих покоях, испросил разрешения отправиться в гарнизон, а посему вы временно займете его место. Вы будете прислуживать мне за столом, выполнять поручения и развлекать беседой, если война и совещания дадут мне такую возможность. Петь умеете?
— Да, — ответил Пиппин. — Во всяком случае, вполне прилично для хоббита. Но у нас нет песен, уместных в огромных чертогах или в трудные времена, повелитель. Мы редко поем о чем-нибудь страшнее ветра или дождя, и почти все мои песни о том, что заставляет хоббитов смеяться. И, конечно, о еде и питье.
— Отчего же такие песни не уместны в моих чертогах или в этот час? Мы, так долго жившие под покровом Тени, с безусловной радостью услышим эхо земель, не затронутых ею. Тогда мы почувствуем, что наша доблесть была не бесплодна, хотя за нее нас и не поблагодарят.
У Пиппина сжалось сердце. Его вовсе не радовала мысль петь повелителю Минас-Тирита песни Шира, особенно комические, которые он знал лучше всего: они были слишком уж... как бы это сказать... по-деревенски грубоватыми для подобной оказии. Однако его до поры избавили от этого испытания. Денетор повернулся к Гэндальфу и принялся расспрашивать его о рохирримах и их политике и о позиции Эомера, племянника короля. Пиппин дивился тому, как много знает повелитель о народе, живущем далеко от его владений, хотя (так решил хоббит) Денетор уже много лет никуда не выезжал.
Вскоре Денетор взмахом руки вновь отпустил Пиппина. — Ступайте покамест в арсенал, — сказал он, — и получите там мундир и доспехи гвардии Башни. Все будет готово. Я распорядился еще вчера. Оденьтесь и возвращайтесь!
Все было, как он сказал, и вскоре Пиппин облачился в необычные, черные с серебром одежды. Хоббиту выдали маленькую кольчугу, кольца которой, выкованные, возможно, из стали, были однако черны как агат, и высокий шлем с маленькими крылышками с боков, украшенный в центре налобника серебряной звездой. Поверх кольчуги надевался короткий черный камзол, расшитый на груди серебряной нитью – вышивка изображала Дерево. Старую одежду Пиппина сложили и убрали, но разрешили оставить серый плащ из Лориена с условием не носить его на дежурстве. Хоббит понял, что теперь очень похож на
Весь день было темно и пасмурно. С бессолнечного рассвета до вечера тяжелая тень сгущалась, и все в городе были подавлены. В вышине большая туча, принесенная ветром войны, медленно двигалась на запад из Черной земли, поглощая свет, но под ней воздух был неподвижным и душным, словно долина Андуина ждала порыва разрушительной бури.
Около одиннадцати часов, наконец-то ненадолго освободившись от службы, Пиппин отправился на поиски съестного, дабы развеяться и сделать ожидание более сносным. В столовой он вновь повстречал Берегонда, который только что вернулся от Сторожевых башен, что на дамбе за Пеленнором, куда ездил по какому-то поручению. Они вместе направились на городскую стену – в помещении Пиппин чувствовал себя как в тюрьме и задыхался даже под высокими сводами цитадели. Они вновь уселись у выходящей на восток амбразуры, где накануне беседовали за едой.
Был час заката, но запад заволокла бескрайняя пелена, и лишь когда она наконец ушла за море, солнцу удалось перед наступлением ночи послать короткий прощальный луч. Он-то и озарил на глазах у Фродо голову поверженного короля на Перекрестке. Но свет не пробился в сень Миндоллуина, на поля Пеленнора. Они оставались бурыми и унылыми.
Пиппину уже казалось, что прошли годы с тех пор, как он сидел здесь в какие-то полузабытые времена, когда он был беспечным хоббитом-путешественником, которого мало затронули пережитые опасности. Теперь он стал маленьким воином в городе, готовившемся отразить страшное нападение, и был одет в гордый, но мрачный наряд Башни Стражи.
В другое время и в другом месте Пиппину, возможно, пришлось бы по вкусу это новое положение, но хоббит уже знал, что игрой тут не пахнет: он вполне серьезно поклялся служить угрюмому хозяину в минуту смертельной опасности. Хоббит ощущал тяжесть кольчуги и шлема. Плащ лежал рядом на скамье. Пиппин отвел усталый взгляд от темных полей внизу, зевнул и вздохнул.
— Устали? — спросил Берегонд.
— Да, — ответил Пиппин, — очень. Устал от безделья и ожидания. Я истомился у дверей покоев своего хозяина за долгие медленные часы, пока он совещался с Гэндальфом, князем и другими важными персонами. Я, мастер Берегонд, не привык ждать голодный, когда другие едят. Это тяжелое испытание для хоббита. Несомненно, вы подумаете, что мне следовало бы больше ценить оказанную мне честь. Но что хорошего в такой чести? Что хорошего в трапезах под этой ползущей тенью? Что это значит? Воздух кажется густым и коричневым! У вас часто бывает такая тьма, когда дует восточный ветер?
— О нет, — сказал Берегонд, — это не просто ненастье. Это какое-то злое колдовство, дым, состряпанный в горе Огня и посланный Им омрачать сердца и мысли – что он и делает. Хотел бы я, чтобы вернулся благородный Фарамир! Он бы не испугался. Но кто знает, сумеет ли он во Тьме вернуться из-за Реки?
— Да, — сказал Пиппин. — Гэндальф тоже беспокоится. Я думаю, он был разочарован, не застав здесь Фарамира. А куда же девался сам Гэндальф? Перед обедом он покинул совет у повелителя и ушел, мне кажется, в дурном расположении духа. Возможно, он предчувствует... плохие новости.
Внезапно они лишились дара речи и окаменели. Пиппин присел, зажимая ладонями уши, но Берегонд, который, говоря о Фарамире, выглядывал из укрепления, так и оцепенел, вытаращив от ужаса глаза. Пиппин узнал услышанный ими крик, повергающий в дрожь: тот же вопль он давным-давно слышал в Шире, но теперь в нем звучало еще больше силы и ненависти, проникавшей в сердце ядом отчаяния.
Наконец Берегонд с усилием вымолвил: — Явились! Наберитесь храбрости и поглядите! Там внизу какие-то свирепые страшилища.
Пиппин нехотя взобрался на скамью и выглянул за стену. Перед ним, теряясь у едва различимой линии Великой Реки, лежал тусклый Пеленнор. Но хоббит увидел, что над ним, подобные теням нежданной ночи, быстро кружат пять птицеподобных силуэтов, ужасные, как стервятники, но величиной превосходящие орла и безжалостные, как смерть. Они то подлетали к стенам на расстояние выстрела из лука, то, кружа, отлетали прочь.
— Черные Всадники! — пробормотал Пиппин. — Летающие Черные Всадники. Но смотрите, Берегонд! — воскликнул он. — Они определенно кого-то ищут. Видите, как они кружат, как все время снижаются вон к той точке? А видите, как что-то движется по земле? Маленькие темные фигурки. Да, верховые: четверо или пятеро. Ах! Я больше не могу! Гэндальф! Гэндальф, спасите нас!
Вновь послышался резкий вопль, и Пиппин отшатнулся от стены, дыша, как загнанный зверь. Слабым и невероятно далеким после этого бросающего в дрожь крика показался ему звук трубы, оборвавшийся на долгой высокой ноте.
— Фарамир! Властительный Фарамир! Это его сигнал! — воскликнул Берегонд. — Храброе сердце! Но как он сможет пробиться к воротам, если у этих гнусных ястребов из преисподней есть иное оружие помимо страха? Но смотрите! Они не сдаются. Они успеют к Воротам! Нет! лошади понесли. Гляньте! Всадники вылетели из седел. Они бегут... Нет, один усидел, но возвращается к остальным. Это, должно быть, командир: он умеет управляться и с людьми, и с конями! Ах! Одно из этих страшилищ летит на него. Помогите! Помогите! Неужто никто не выйдет к нему? Фарамир!
С этими словами Берегонд умчался во тьму. Стыдясь своего испуга – ведь Берегонд в первую очередь подумал о своем капитане, которого любил, – Пиппин встал и выглянул наружу. В этот момент он мельком заметил на севере бело-серебряную вспышку – что-то неслось в сторону Города, словно звездочка падала на окутанные сумраком поля. Это сверкающее нечто летело стремительно, как стрела, и росло, быстро нагоняя четверку, бегущую к воротам. Пиппину показалось, что вокруг «звездочки» разливается бледный свет, а тяжелые тучи расступаются перед нею, и, когда она была уже совсем рядом, хоббиту, словно эхо среди каменных стен, почудился громкий голос.
— Гэндальф! — закричал он. — Гэндальф! Он всегда появляется в самую тяжелую минуту. Вперед! Вперед, Белый Всадник! Гэндальф! Гэндальф! — отчаянно вопил Пиппин, как зритель на бегах, подбадривающий ездока, вовсе в том не нуждающегося.
Но темные тени, кружившие в воздухе, заметили вновь прибывшего. Одна из них резко повернула в его сторону. И Пиппину показалось, будто Гэндальф вскинул руку и оттуда к небу ударил столб белого света. Назгул испустил протяжный вой и вильнул в сторону. Тогда остальные четверо дрогнули и, быстро набрав по спирали высоту, умчались на восток и исчезли в низких тучах. И на миг в Пеленноре как будто бы посветлело.
Пиппин смотрел – и увидел, как Гэндальф и всадник встретились и остановились, поджидая пеших. Из Города к ним спешили люди, и вскоре все исчезли за внешними стенами. Пиппин понял, что они вошли в Ворота. Догадываясь, что они незамедлительно отправятся в Башню, к наместнику, хоббит заторопился ко входу в цитадель. Там к нему присоединились многие свидетели нападения, наблюдавшие с высоких стен гонку и спасение.
Вскоре с улиц, которые вели от внешних кругов вверх, донесся нестройный шум и приветственные возгласы – выкрикивали имена Фарамира и Митрандира. Пиппин увидел факелы. Впереди густой толпы медленно ехали два всадника – один был весь в белом, но уже не источал сияния и в сумерках казался светлым пятном, точно весь его огонь был истрачен или пригашен. Второй, темный, ехал, поникнув головой. Всадники спешились и, когда конюхи увели Обгоняющего Тень и второго коня, направились к часовому у входа: Гэндальф ровной походкой, отбросив за спину серый плащ, и в глазах его все еще тлел огонь, другой, в зеленых одеждах, – медленно, пошатываясь, словно смертельно устал или был ранен.
Когда они проходили под фонарем близ арки ворот, Пиппин протиснулся вперед и при виде бледного лица Фарамира затаил дыхание. То было лицо человека, пережившего крайний ужас или боль, но поборовшего их и теперь спокойного. Гордо и серьезно заговорил он с часовым, и Пиппин, всмотревшись внимательнее, увидел, как Фарамир похож на своего брата Боромира – тот с самого начала понравился Пиппину своей чудовищной силой и величественной, но добродушной манерой держаться. Но вдруг при виде Фарамира в сердце Пиппина прокралось странное чувство, не знакомое ему раньше. Перед ним стоял человек царственного благородства, какое порой открывалось в Арагорне, – возможно, не столь царственного, но и не столь безмерного и отстраненного. Это был один из людских королей, рожденный в недавние годы, но отмеченный мудростью и печалью Древних. Хоббит понял, почему Берегонд с любовью произносил имя Фарамира. Это был вождь, за которым идут, – идут даже в тень Черных Крыльев.
— Фарамир! — громко закричал хоббит вместе с остальными. — Фарамир! — И Фарамир, уловив среди общего гула голосов горожан непривычный голос, повернулся, посмотрел на него и чрезвычайно удивился.
— Откуда вы? — спросил он. — Коротыш, да еще в мундире Башни! Откуда...
Но тут к нему подошел Гэндальф и сказал: — Он пришел со мной из земли коротышей. Однако не будем задерживаться. Нам многое предстоит сказать и сделать, а вы устали. Он пойдет с нами. Пойдет непременно, ибо если, как и я, не забыл о своих новых обязанностях, то должен сейчас вновь явиться к своему господину. Ну, Пиппин, ступай за нами!
Наконец они пришли в личные покои повелителя Города. Здесь у жаровни с углями были приготовлены глубокие кресла. Принесли вино. Пиппин, которого едва замечали, стоял за креслом Денетора и не чувствовал усталости, так жадно он прислушивался к разговору.
Отщипнув кусочек белого хлеба и выпив глоток вина, Фарамир сел в низкое кресло по левую руку от отца. С другой стороны, чуть поодаль, в резном деревянном кресле расположился Гэндальф. Сперва казалось, что чародей дремлет. Ибо поначалу Фарамир говорил лишь о поручении, с которым был послан десятью днями раньше. Он принес новости об Итилиене и о продвижении Врага и его союзников, живописал схватку на дороге, в которой были истреблены харадцы и их огромный зверь, – капитан докладывал начальнику о делах, давно известных мелких пограничных стычках, которые теперь казались пустячными, бесполезными и бесславными.
Потом Фарамир вдруг посмотрел на Пиппина. — А теперь я подхожу к изложению странных событий, — сказал он. — Это не первый коротыш, пришедший из северных легенд в южные края, которого я вижу.
Тут Гэндальф выпрямился и стиснул подлокотники кресла, но ничего не сказал и взглядом остановил восклицание, готовое сорваться с губ Пиппина. Денетор взглянул им в лица и кивнул, словно бы в знак того, что прочел по ним гораздо больше, чем понял из сказанного. Пока остальные сидели молча и неподвижно, Фарамир не спеша продолжил свой рассказ, глядя в основном на Гэндальфа и изредка посматривая на Пиппина, как бы для того, чтобы оживить воспоминания о других хоббитах.
Он рассказывал о встрече с Фродо и его слугой и о событиях в Хеннет-Аннуне, и Пиппин вдруг увидел, что руки Гэндальфа, сжимающие резное дерево, дрожат. Теперь они казались белыми и очень старыми, и, разглядывая их, Пиппин с содроганием понял, что Гэндальф, сам Гэндальф обеспокоен, встревожен, даже испуган. Воздух в комнате был душным и неподвижным. Наконец, когда Фарамир заговорил о расставании с путешественниками и их решении идти к Кирит-Унголу, голос его пресекся, молодой человек покачал головой и вздохнул. Тогда Гэндальф вскочил.
— Кирит-Унгол? Долина Моргула? — спросил он. — Когда, Фарамир, когда? Когда вы расстались с ними? Когда они должны прийти в эту проклятую долину?
— Я расстался с ними два дня назад, поутру, — ответил Фарамир. — Оттуда до долины Моргулдуина пятнадцать лиг, если идти прямо на юг, но и тогда проклятая башня все еще будет пятью лигами западнее. Как бы быстро они ни шли, они могли прийти туда только сегодня, а может быть, и сейчас еще идут. Я понимаю, чего вы боитесь. Но тьма не связана с их рискованным предприятием. Она пришла вчера вечером, и прошлой ночью тень окутала весь Итилиен. Мне ясно, что Враг долго готовился напасть на нас, и час был назначен до того, как путники покинули наше убежище.
Гэндальф расхаживал по комнате. — Позапрошлым утром, и почти три дня пути! Далеко ли отсюда до места, где вы расстались?
— Около двадцати пяти лиг по прямой, — отвечал Фарамир. — Но я не мог явиться быстрее. Вчера вечером я стоял лагерем на Кайр-Андросе, длинном острове на Реке, который мы удерживаем, коней же держат на другом берегу. Когда пришла тьма, я понял, что нужно торопиться, и выехал в путь с тремя воинами, которым тоже можно было дать коней. Остальной свой отряд я отправил на юг, укрепить гарнизон у бродов Осгилиата. Надеюсь, я не натворил бед? — Он взглянул на отца.
— Бед? — воскликнул Денетор, и глаза его внезапно сверкнули. — Почему ты спрашиваешь? Люди были в твоем распоряжении. Или тебе нужно знать мое мнение обо всех твоих поступках? Сейчас ты смиренно склоняешься передо мной, но нескоро же ты обратился ко мне за советом. Ты говорил гладко, как всегда, но разве я не видел, что ты смотрел на Митрандира, спрашивая его, хороши ли твои речи и не сказал ли ты слишком много? Он давно уже завладел твоим сердцем.
Сын мой, твой отец стар, но еще не выжил из ума. Я вижу и слышу по-прежнему хорошо, и мало из того, что ты скрыл или о чем умолчал, мне неясно. Я знаю ответ на многие загадки. Увы, увы Боромиру!
Поделиться книгой: