Вот и кончена песня. Вот и смолкли трещотки, Вот и скорчено небо В переплете решетки. И державе своей Под вагонную тряску Сочиняет король Угомонную сказку…Итак, начнем, благословясь…Лет сто тому назад В своем дворце неряха-князь Развел везде такую грязь, Что был и сам не рад.И, как-то, очень рассердясь, Призвал он маляра.«А не пора ли, – молвил князь, – Закрасить краской эту грязь?»Маляр сказал: «Пора, Давно пора, вельможный князь, Давным давно пора».И стала грязно-белой грязь, И стала грязно-синей грязь, И стала грязно-желтой грязь Под кистью маляра.А потому что грязь есть грязь, В какой ты цвет ее не крась.Нет, некстати была эта сказка, некстати, И молчит моя милая чудо-держава, А потом неожиданно голосом Нати Невпопад говорит: «До свиданья, Варшава!»И тогда, как стучат колотушкой о шпалу, Застучали сердца колотушкой о шпалу, Загудели сердца: « Ма вернемся в Варшаву!Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!»По вагонам, подобно лесному пожару, Из вагона в вагон, от состава к составу, Как присяга гремит: «Мы вернемся в Варшаву!Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!Пусть мы дымом растаем над адовым пеклом, Пусть тела превратятся в горючую лаву, Но водой, но травою, но ветром, но пеплом, Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!»А мне-то, а мне что делать?И так мое сердце – в клочьях!Я в том же трясусь вагоне, И в том же горю пожаре, Но из года семидесятого Я вам кричу: «Пан Корчак!Не возвращайтесь!Вам будет стыдно в этой Варшаве!Землю отмыли добела, Нету ни рвов, ни кочек, Гранитные обелиски Твердят о бессмертной славе, Но слезы и кровь забыты, Поймите это, пан Корчак, И не возвращайтесь, Вам страшно будет в этой Варшаве!Дали зрелищ и хлеба, Взяли Вислу и Татры, Землю, море и небо, Все, мол, наше, а так ли?!Дня осеннего пряжа С вещим зовом кукушки Ваша? Врете, не ваша!Это осень Костюшки!Небо в пепле и саже От фабричного дыма Ваше? Врете, не ваше!Это небо Тувима!Сосны – гордые стражи Там, над Балтикой пенной, Ваши? Врете, не ваши!Это сосны Шопена!Беды плодятся весело, Радость в слезах и корчах, И много ль мы видели радости На маленьком нашем шаре?!Не возвращайтесь в Варшаву, Я очень прошу Вас, пан Корчак, Не возвращайтесь, Вам нечего делать в этой Варшаве!Паясничают гомулкулусы, Геройские рожи корчат, Рвется к нечистой власти Орава речистой швали…Не возвращайтесь в Варшаву, Я очень прошу Вас, пан Корчак!Вы будете чужеземцем В Вашей родной Варшаве!А по вечерам все так же играет музыка. Музыка, музыка, как ни в чем не бывало:
Сэн-Луи блюз – ты во мне как боль, как ожог, Сэн-Луи блюз – захлебывающийся рожок! На пластинках моно и стерео, Горячей признанья в любви, Поет мой рожок про дерево Там, на родине, в Сэн-Луи. Над землей моей отчей выстрелы Пыльной ночью, все бах да бах! Но гоните монету, мистеры, И за выпивку, и за баб! А еще, ну прямо комедия, А еще за вами должок – Выкладывайте последнее За то, что поет рожок!*А вы сидите и слушаете, И с меня не сводите глаз, Вы платите деньги и слушаете И с меня не сводите глаз. Вы жрете, пьете и слушаете, И с меня не сводите глаз, И поет мой рожок про дерево, На котором я вздерну вас! Да-с! Да-с! Да-с!«Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, как это делается».
Как я устал повторять бесконечно все то же и то же, Падать, и вновь на своя возвращаться круги.Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже, Я не умею молиться, прости меня и помоги!…// * Вариант:
О земле моих дедов и прадедов
Подпевай моему рожку
И плевать мне на сумму катетов,
Что вбивается нам в башку,
Плевать мне на белое знамя,
На проклятый ваш белый свет
И на ваши белые здания,
Коли черного выхода нет.
КОГДА Я ВЕРНУСЬ
…Когда я уезжал из России, я не взял с собой никаких бумаг. Ни черновиков, ни записных книжек, ничего решительно. Я не был уверен, что бумаги мои пропустят, и понадеялся на свою память. Память меня не подвела! Но, тем не менее, сегодня, сейчас, три года спустя, я с великим трудом заставляю себя закончить работу над составлением этого сборника. Многие стихи-песни, помещенные здесь, были сочинены еще в России, это последние стихи, которые подписаны словами – Москва, Жуковка, Серебряный бор, Переделкино. И мне очень трудно расстаться с этими стихами! Мне все время кажется, что было что-то еще, и еще, и еще, что я, все-таки, многое растерял, забыл… Может быть, я и вправду что-то забыл!
Александр Галич…Когда умирают травы – сохнут, Когда умирают звезды – гаснут, Когда умирают кони – они дышат, А когда умирают люди – поют песни!Велемир ХлебниковКогда я вернусь
Когда я вернусь… Ты не смейся, когда я вернусь, Когда пробегу, не касаясь земли по февральскому снегу, По еле заметному следу – к теплу и ночлегу – И вздогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь – Когда я вернусь.О, когда я вернусь!..Послушай, послушай, не смейся, Когда я вернусь И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней, И прямо с вокзала – в кромешный, ничтожный, раешный – Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь, Когда я вернусь.О, когда я вернусь!..Когда я вернусь, Я пойду в тот единственный дом, Где с куполом синим не властно соперничать небо, И ладана запах, как запах приютского хлеба, Ударит в меня и заплещется в сердце моем – Когда я вернусь.О, когда я вернусь!Когда я вернусь, Засвистят в феврале соловьи – Тот старый мотив – тот давнишний, забытый, запетый. И я упаду,Побежденный своею победой,И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои!Когда я вернусь.А когда я вернусь?!..СЕРЕБРЯНЫЙ БОР
СВЯЩЕННАЯ ВЕСНА
Собирались вечерами зимними, Говорили то же, что вчера… И порой почти невыносимымиМне казались эти вечера.Обсуждали все приметы искуса, Превращали – в сложность – простоту, И моя Беда смотрела искосаНа меня – и мимо, в пустоту.Этим странным взглядом озадаченный, Темным взглядом, как хмельной водой, Столько раз обманутый удачами,Обручился я с моей Бедой!А зима все длилась, все не таяла, И пытаясь одолеть тоску – Я домой, в Москву, спешил из Таллина,Из Москвы – куда-то под Москву.Было небо вымазано суриком, Белую поземку гнал апрель… Только вдруг, – прислушиваясь к сумеркам,Услыхал я первую капель.И весна, священного священнее, Вырвалась внезапно из оков! И простую тайну причащенияУгадал я в таяньи снегов.А когда в тумане, будто в мантии, Поднялась над берегом вода, – Образок Казанской Божьей МатериПодарила мне моя Беда!…Было тихо в доме. Пахло солодом. Чуть скрипела за окном сосна. И почти осенним звонким золотомТа была пронизана весна!Та весна – Прощенья и Прощания, Та, моя осенняя весна, Что дразнила мукой обещанияИ томила. И лишила сна.Словно перед дальнею дорогою, Словно – в темень – угадав зарю, Дар священный твой ладонью трогаюИ почти неслышно говорю:– В лихолетье нового рассеянья, Ныне и вовеки, навсегда, Принимаю с гордостью Спасение Я – из рук Твоих – моя Беда!ПИСЬМО В СЕМНАДЦАТЫЙ ВЕК
…По вечерам, написав свои обязательные десять страниц (я писал в Серебряном боре «Генеральную репетицию»), я отправлялся гулять. Со мною неизменно увязывался дворовый беспородный пес, по кличке Герцог. С берега Москвы-реки мы сворачивали в лесную аллейку, доходили до троллейбусной остановки, огибали круглую площадь и тем же путем возвращались к реке. Я садился на скамейку, закуривал, «Герцог» устраивался у моих ног. Мы смотрели на бегущую воду, на противоположный берег. Справа стояла церковь – Лыковская Троица, – превращенная в дровяной склад, а слева расстилались угодия государственной дачи номер пять. Там жил, еще член Политбюро в ту пору, Д. Полянский. Именно его вельможному гневу я был обязан, как выразились бы старые канцеляристы, «лишением всех прав состояния». Вертеть головой, то направо, то налево – было чрезвычайно интересно.
Уж так ли безумно намеренье – Увидеться в жизни земной?! Читает красотка с картины Вермейера Письмо, что написано мной.Она – словно сыграна скрипкою – Прелестна, нежна и тонка, Следит, с удивленной улыбкою, Как в рифму впадает строка.А впрочем, мучение адово Читать эти строчки вразброд!Как долго из века двадцатого В семнадцатый почта идет!Я к ней написал погалантнее, Чем в наши пишу времена…Смеркается рано в Голландии, Не падает снег из окна.Госпожа моя! Триста лет, Триста лет вас все нет, как нет. На чепце расплелась тесьма, Почтальон не несет письма, Триста долгих-предолгих лет Вы все пишете мне ответ. Госпожа моя, госпожа, Просто – режете без ножа!До кого-то доходят вести, До меня – только сизый дым. Мы с дворовой собакой вместе Над бегучей водой сидим. Пес не чистой породы, помесь, Но премудрый и славный пес… Как он тащится, этот поезд, Триста лет на один откос! И такой он ужасно гордый, Что ему и гудеть-то лень…Пес мне ткнулся в колени мордой, По воде пробежала тень.Мы задремлем. Но нас разбудит За рекой громыхнувший джаз…Скоро, скоро в Москву прибудет Из Голландии дилижанс!Вы устали, моя судьба, От столба пылить до столба? А у нас теперь на Руси И троллейбусы, и такси. Я с надеждой смотрю – а вдруг Дилижанс ваш придет на круг? Дилижанс стоит на кругу… Дилижанс стоит на кругу… Дилижанс стоит на кругу – Я найти его не могу!Он скоро, скоро, скоро тронется!Я над водой сижу опять. Направо – Лыковская Троица, Налево – дача номер пять. На этой даче государственной Живет светило из светил, Кому молебен благодарственный Я б так охотно посвятил! За все его вниманье крайнее, За тот отеческий звонок, За то, что муками раскаянья Его потешить я не мог! Что славен кличкой подзаборною,[23] Что наглых не отвел очей, Когда он шествовал в уборную В сопровожденьи стукачей!А поезд все никак не тронется! Какой-то вздор, какой-то бред…В вечерний дым уходит Троица, На даче кушают обед.Меню государственного обеда:Бламанже.Суп гороховый с грудинкой и гренками.Бламанже!Котлеты свиные отбивные с зеленым горошком.Бламанже!!Мусс клубничный со взбитыми сливками.Бламанже!!!– Вы хотите Бля-ман-же?– Извините, Я уже!У них бламанже сторожат сторожа, Ключами звеня. Простите меня, о – моя госпожа,Простите меня! Я снова стучусь в ваш семнадцатый век Из этого дня. Простите меня, дорогой человек, Простите меня!Я славлю упавшее в землю зерно И мудрость огня.За все, что мне скрыть от людей не дано – Простите меня!Ах, только бы шаг – за черту рубежа[24] По зыбкому льду…Но вы подождите меня, госпожа, Теперь я решился, моя госпожа, Теперь уже скоро моя госпожа, Теперь я приду!..Я к Вам написал погалантнее, Чем в наши пишу времена.Смеркается рано в Голландии, Но падает снег из окна.НОМЕРА
И. Б.
Вьюга листья на крыльцо намела, Глупый ворон прилетел под окно И выкаркивает мне номера Телефонов, что умолкли давно.Словно сдвинулись во мгле полюса, Словно сшиблись над огнем топоры – Оживают в тишине голоса Телефонов довоенной поры.И внезапно обретая черты, Шепелявит озорной шепоток:– Пять-тринадцать-сорок три, это ты? Ровно в восемь приходи на каток!Пляшут галочьи следы на снегу, Ветер ставнею стучит на бегу, Ровно в восемь я прийти не могу… Да и в девять я прийти не могу!Ты напрасно в телефон не дыши, На заброшенном катке ни души, И давно уже свои «бегаши» Я старьевщику отдал за гроши.И совсем я говорю не с тобой, А с надменной телефонной судьбой. Я приказываю:– Дайте отбой! Умоляю:– Поскорее отбой!Но печально из ночной темноты, Как надежда, И упрек, И итог:– Пять-тринадцать-сорок три, это ты? Ровно в восемь приходи на каток!ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
«Люди, я любил вас – будьте бдительны!»
Юлиус Фучик (Любимая цитата советских пропагандистов)Я люблю вас – глаза ваши, губы и волосы, Вас, усталых, что стали, до времени, старыми, Вас, убогих, которых газетные полосы Что ни день – то бесстыдными славят фанфарами! Сколько раз вас морочили, мяли, ворочали, Сколько раз соблазняли соблазнами тщетными… И как черти вы злы, и как ветер отходчивы, И – скупцы! – до чего ж вы бываете щедрыми!Она стоит – печальница Всех сущих на земле, Стоит, висит, качается В автобусной петле.А может, это поручни… Да, впрочем, все равно! И спать ложилась к полночи, И поднялась – темно.Всю жизнь жила – не охала, Не крыла белый свет. Два сына было – сокола, Обоих, нет, как нет!Один убит под Вислою, Другого хворь взяла! Она лишь зубы стиснула – И снова за дела.А мужа в Потьме льдиною Распутица смела. Она лишь брови сдвинула – И снова за дела.А дочь в больнице с язвою, А сдуру запил зять… И, думая про разное, – Билет забыла взять.И тут один с авоською И в шляпе, паразит! – С ухмылкою со свойскою Геройски ей грозит!Он палец указательный Ей чуть не в нос сует:– Какой, мол, несознательный, Еще, мол, есть народ!Она хотела высказать:– Задумалась, прости!А он, как глянул искоса, Как сумку сжал в горсти И – на одном дыхании Сто тысяч слов подряд!(«Чем в шляпе – тем нахальнее!» Недаром говорят!)Он с рожею канальскою Гремит на весь вагон:– Что с кликой, мол, китайскою Стакнулся Пентагон!Мы во главе истории, Нам лупят в лоб шторма, А есть еще, которые Все хочут задарма!Без нас – конец истории, Без нас бы мир ослаб! А есть еще, которые Все хочут цап-царап!Ты, мать, пойми: неважно нам, Что дурость – твой обман. Но – фигурально – кажному Залезла ты в карман!Пятак – монетка малая, Ей вся цена – пятак. Но с неба каша манная Не падает за так!Она любому лакома, На кашу кажный лих!..И тут она заплакала И весь вагон затих.Стоит она – печальница Всех сущих на земле, Стоит, висит, качается В автобусной петле.Бегут слезинки скорые, Стирает их кулак… И вот вам – вся история, И ей цена – пятак!Я люблю вас – глаза ваши, губы и волосы, Вас, усталых, что стали, до времени, старыми, Вас, убогих, которых газетные полосы Что ни день – то бесстыдными славят фанфарами!И пускай это время в нас ввинчено штопором, Пусть мы сами почти до предела заверчены, Но оставьте, пожалуйста, бдительность «операм»! Я люблю вас, люди! Будьте доверчивы!В Серебряном боре, у въезда в Дом отдыха артистов Большого театра, стоит, врытый в землю, неуклюже-отесанный, деревянный столб. Малярной кистью, небрежно и грубо, на столбе нанесены деления с цифрами – от единицы до семерки. К верху столба, прилажено колесико, через которое пропущена довольно толстая проволока. С одной стороны столба проволока уходит в землю, а с другой – к ней подвешена тяжелая гиря. Сторож дома отдыха объяснил мне:
– А это, Александр Аркадьевич, говномер… Проволока, она, стало быть, подведена к яме ассенизационной! Уровень, значит, повышается – гиря понижается… Пока она на двойке-тройке качается – ничего… А как до пятерки-шестерки дойдет – тогда беда, тогда, значит, надо из города золотариков вызывать… Мне показалось это творение русского умельца не только полезным, но и весьма поучительным. И я посвятил ему философский этюд, который назвал эпически скромно:
ПЕЙЗАЖ
Все было пасмурно и серо, И лес стоял, как неживой, И только гиря говномераСлегка качала головой.Не все напрасно в этом мире, (Хотя и грош ему цена), Покуда существуют гириИ виден уровень говна!ПРОЩАНИЕ
За высокими соснами виден забор И калитка в заборе. Вот и время прощаться, Серебряный бор,Нам – в Серебряном боре!Выходила калитка в бескрайний простор, Словно в звездное море. Я грущу по тебе, мой Серебряный бор,Здесь – в Серебряном боре.Мы с тобою вели нескончаемый спор, Только дело не в споре. Я прощаюсь с тобой, мой Серебряный бор,Здесь – в Серебряном боре.Понимаешь ли – боль подошла под упор, Словно пуля в затворе. Я с тобой расстаюсь, мой Серебряный бор,Здесь – в Серебряном боре.Ну не станет меня – для тебя это вздор, Невеликое горе! Что ж, спасибо тебе, мой Серебряный бор, Я прощаюсь с тобой, мой Серебряный бор, И грущу по тебе, мой Серебряный бор,Здесь – в Серебряном боре!ОТЧИЙ ДОМ
…Еще позволь желание одно Мне произнесть:
Молюся я судьбине.
Чтоб для тебя я стал хотя б отныне Чем для меня ты стал уже давно!
Е. БаратынскийУПРАЖНЕНИЯ ДЛЯ ПРАВОЙ И ЛЕВОЙ РУКИ
1. ДЛЯ ПРАВОЙ РУКИAllegro moderatoВесь год – ни валко и не шатко, И все, как прежде, в январе.Но каждый день горела шапка, Горела шапка на воре.А вор белье тащил с забора, Снимал с прохожего пальто, И так вопил: – Держите вора!Что даже верил кое-кто!2. ДЛЯ ЛЕВОЙ РУКИMaastozoТы прокашляйся, февраль, прометелься, Грянь морозом на ходу, с поворотца!Промотали мы свое прометейство, Проворонили свое первородство!Что ж, утешимся больничной палатой, Тем, что можно ни на что не решаться…Как объелись чечевичной баландой – Так не в силах до сих пор отдышаться!3. ДЛЯ ОБЕИХ РУКVivacheКто безгласных разводит рыбок, Кто – скупец – бережет копейку, А я поеду на птичий рынок И куплю себе канарейку.Все полста отвалю, не гривну, Привезу ее, кроху, на дом, Обучу канарейку гимну, Благо слов ей учить не надо!Соловей, соловей, пташечка, Канареечка жалобно свистит:– Союз нерушимый республик свободных…ПЕСНЯ ОБ ОТЧЕМ ДОМЕ
Ты не часто мне снишься, мой Отчий Дом, Золотой мой, недолгий век. Но все то, что случится со мной потом, –Все отсюда берет разбег!Здесь однажды очнулся я, сын земной, И в глазах моих свет возник. Здесь мой первый гром говорил со мнойИ я понял его язык.Как же страшно мне было, мой Отчий Дом, Когда Некто с пустым лицом Мне сказал, усмехнувшись, что в доме томЯ не сыном был, а жильцом.Угловым жильцом, что копит деньгу – Расплатиться за хлеб и кров. Он копит деньгу, и всегда в долгу,И не вырвется из долгов!– А в сыновней верности в мире сем Клялись многие – и не раз! – Так сказал мне Некто с пустым лицом И прищурил свинцовый глаз.И добавил: – А впрочем, слукавь, солги – Может, вымолишь тишь да гладь!..Но уж если я должен платить долги, То зачем же при этом лгать?!И пускай я гроши наскребу с трудом, И пускай велика цена – Кредитор мой суровый, мой Отчий Дом, Я с тобой расплачусь сполна!Но когда под грохот чужих подков Грянет свет роковой зари – Я уйду, свободный от всех долгов, И назад меня не зови.Не зови вызволять тебя из огня, Не зови разделить беду.Не зови меня!Не зови меня…Не зови – Я и так приду!РУССКИЕ ПЛАЧИ
На лесные урочища, На степные берлоги Шли Олеговы полчища По дремучей дороге. И на марш этот глядючи, В окаянном бессильи, В голос плакали вятичи, Что не стало России! Ах, Россия, Рассея –Ни конца, ни спасенья!И живые, и мертвые, Все молчат, как немые, Мы, Иваны Четвертые – Место лобное в мыле! Лишь босой да уродливый, Рот беззубый разиня, Плакал в церкви юродивый, Что пропала Россия! Ах, Россия, Рассея –Все пророки босые!Горькой горестью мечены Наши тихие плачи – От Петровской неметчины До нагайки казачьей! Птица вещая – троечка, Тряска вечная, чертова! Не смущаясь ни столечка, Объявилась ты, троечка, Чрезвычайной в Лефортово! Ах, Россия, Рассея –Чем набат не веселье!?Что ни год – лихолетье, Что ни враль, то Мессия! Плачет тысячелетие По России – Россия!Выкликает проклятия…А попробуй, спроси – Да была ль она, братие,Эта Русь на Руси?Эта – с щедрыми нивами, Где родятся счастливыми И отходят в смиреньи. Где как лебеди – девицы, Где под ласковым небом Каждый с каждым поделитсяБожьим словом и хлебом.…Листья капают с деревца В безмятежные воды, И звенят, как метелица, Над землей хороводы, А за прялкой беседы, На крыльце полосатом, Старики-домоседы, Знай, дымят самосадом. Осень в золото набрана,Как икона в оклад…Значит все это наврано, Лишь бы в рифму да в лад?! Чтоб, как птицы на дереве, Затихали в грозу, Чтоб не знали, но верили И роняли слезу, Чтоб начальничкам кланялись, За дареную пядь, Чтоб грешили и каялись,И грешили опять?..То ли сын, то ли пасынок, То ли вор, то ли князь – Разомлев от побасенок, Тычешь каждого в грязь! Переполнена скверною От покрышки до дна… Но ведь где-то, наверное,Существует – Она?!Та – с привольными нивами, Та – в кипеньи сирени, Где родятся счастливымиИ отходят в смиреньи…Птица вещая, троечка, Буйный свист под крылом! Птица, искорка, точечка В бездорожьи глухом. Я молю тебя: – Выдюжи! Будь и в тленьи живой, Что б хоть в сердце, как в Китеже,Слышать благовест твой!…КУМАЧОВЫЙ ВАЛЬС
Ну, давай, убежим в мелколесье Подмосковной условной глуши, Где в колодце воды – хоть залейсяИ порою, весь день, ни души!Там отлипнет язык от гортани, И не страшно, а просто смешно, Что калитка, по-птичьи картавя,Дребезжать заставляет окно.Там не страшно, что хрустнула ветка По утру под чужим каблуком. Что с того?! Это ж просто соседкаПринесла вам кувшин с молоком.Но, увы – но и здесь – над платформой, Над антеннами сгорбленных дач, Над березовой рощей покорнойТоржествует все тот же кумач!Он таращит метровые буквы, Он вопит и качает права…Только буквы, расчертовы куклы, Не хотят сочетаться в слова.– Миру – мир!– Мыру – мыр!– Муре – мура!– Мира – миг, мира – миф, в мире – мер…И вникает в бессмыслицу хмуро Участковый милиционер.Удостоенный важной задачей, Он – и ночью, и утром, и днем – Наблюдает за некою дачей, За калиткой, крыльцом и окном.Может там куролесят с достатка, Может, контра и полный блядеж?!..Кумачевый блюститель порядка, Для кого ж ты порядок блюдешь?!И себя выдавая за знамя, Но древко наклонив, как копье, Маскировочной сетью над нами Кумачевое реет тряпье!Так неужто и с берега Леты Мы увидим, как в звездный простор Поплывут кумачевые ленты:– Мира – миф!– Мира – миг!– Миру – мор!ПРИТЧА
По замоскворецкой Галилее, Шел он, как по выжженной земле – Мимо светлых окон «Бакалеи»,Мимо темных окон «Ателье»,Мимо, мимо – «Булочных», «Молочных», Потерявших веру в чудеса. И гудели в трубах водосточныхВсех ночных печалей голоса.Всех тревог, сомнений, всех печалей – Старческие вздохи, детский плач. И осенний ветер за плечамиПоднимал, как крылья, легкий плащ.Мелкий дождик падал с небосводаСветом фар внезапных озарен…Но уже он видел, как с Восхода, Через Юго-Западный район, Мимо «Показательной Аптеки», Мимо «Гастронома» на углу – Потекут к нему людские реки, Понесут признанье и хвалу! И не ветошь века, не обноски,Он им даст Начало всех Начал!И стоял слепой на перекрестке, Осторожно палочкой стучал. И не зная, что пророку мнилось, Что кипело у него в груди, Он сказал негромко: – Сделай милость,Удружи, браток, переведи!..Пролетали фары – снова, снова, А в груди Пророка все ясней Билось то несказанное слово В несказанной прелести своей! Много ль их на свете, этих истин,Что способны потрясти сердца?!И прошел Пророк по мертвым листьям,Не услышав голоса слепца.И сбылось – отныне и вовеки! – Свет зари прорезал ночи мглу, Потекли к нему людские реки, Понесли признанье и хвалу. Над вселенской суетней мышинойЗасияли истины лучи!..А слепого, сбитого машиной,Не сумели выходить врачи.ПСАЛОМ
Я вышел на поиски Бога. В предгорьи уже рассвело. А нужно мне было немного –Две пригоршни глины всего.И с гор я спустился в долину, Развел над рекою костер, И красную вязкую глинуВ ладонях размял и растер.Что знал я в ту пору о Боге На тихой заре бытия? Я вылепил руки и ноги,И голову вылепил я.И полон предчувствием смутным Мечтал я, при свете огня, Что будет Он добрым и мудрым,Что Он пожалеет меня!Когда ж он померк, этот длинный День страхов, надежд и скорбей – Мой бог, сотворенный из глины,Сказал мне: – Иди и убей!..И канули годы. И снова – Все так же, но только грубей, Мой бог, сотворенный из слова,Твердил мне: – Иди и убей!И шел я дорогою праха, Мне в платье впивался репей, И бог, сотворенный из страха,Шептал мне: – Иди и убей!Но вновь я печально и строго С утра выхожу за порог – На поски доброго БогаИ – ах, да поможет мне Бог!ЗАНЯЛИСЬ ПОЖАРЫ
…Пахнет гарью. Четыре недели
Торф сухой по болотам горит.
Даже птицы сегодня не пели
И осина уже не дрожит.
Анна Ахматова. Июль 1914Отравленный ветер гудит и дурит, Которые сутки подряд.А мы утешаем своих Маргарит, Что рукописи не горят!А мы утешаем своих Маргарит, Что – просто – земля под ногами горит, Горят и дымятся болота – И это не наша забота!Такое уж время – весна не красна, И право же просто смешно, Как «опер» в саду забивает «козла», И смотрит на наше окно, Где даже и утром темно.А «опер» усердно играет в «козла», Он вовсе не держит за пазухой зла, Ему нам вредить неохота, А просто – такая работа.А наше окно на втором этаже, А наша судьба на виду…И все это было когда-то уже, В таком же кромешном году!Вот так же, за чаем, сидела семья, Вот так же дымилась и тлела земля, И гость, опьяненный пожаром, Пророчил, что это недаром!Пророчу и я, что земля неспроста Кряхтит, словно взорванный лед, И в небе серебряной тенью креста Недвижно висит самолет.А наше окно на втором этаже, А наша судьба на крутом рубеже, И даже для этой эпохи – Дела наши здорово плохи!А что до пожаров – гаси не гаси, Кляни окаянное лето – Уж если пошло полыхать на Руси, То даром не кончится это!Усни, Маргарита, за прялкой своей, А я – отдохнуть бы и рад, Но стелется дым, и дурит суховей, И рукописи горят.И опер, смешав на столе домино, Глядит на часы и на наше окно.Он, брови нахмурив густые, Партнеров зовет в понятые.И черные кости лежат на столе, И кошка крадется по черной земле На вежливых сумрачных лапах.И мне уже дверь не успеть запереть, Чтоб книги попрятать и воду согреть, И смыть керосиновый запах!ЗАКЛИНАНИЕ ДОБРА И ЗЛА
Здесь в окне, по утрам, просыпается свет, Здесь мне, все, как слепому, на ощупь знакомо… Уезжаю из дома! Уезжаю из дома!Уезжаю из дома, которого нет.Это дом и не дом. Это дым без огня. Это пыльный мираж или Фата-Моргана. Здесь Добро в сапогах, рукояткой наганаВ дверь стучало мою, надзирая меня.А со мной кочевало беспечное Зло. Отражало вторженья любые попытки, И кофейник с кастрюлькой на газовой плиткеНе дурили и знали свое ремесло..Все смешалось – Добро, Равнодушие, Зло. Пел сверчок деревенский в московской квартире. Целый год благодати в безрадостном мире –Кто из смертных не скажет, что мне повезло?!И пою, что хочу, и кричу, что хочу, И хожу в благодати, как нищий в обновке. Пусть движенья мои в этом платье неловки –Я себе его сам выбирал по плечу!Но Добро, как известно, на то и Добро, Чтоб уметь притвориться – и добрым, и смелым, И назначить, при случае, – черное – белым,И веселую ртуть превращать в серебро.Все причастно Добру. Все подвластно Добру. Только с этим Добрынею взятки не гладки. И готов я бежать от него без оглядкиИ забиться, зарыться в любую нору!..Первым сдался кофейник: Его разнесло, Заливая конфорки и воздух поганя… И Добро прокричало, гремя сапогами,Что во всем виновато беспечное Зло!Представитель Добра к нам пришел поутру, В милицейской (почудилось мне!) плащ-палатке… От такого, попробуй – сбеги без оглядки,От такого, поди-ка, заройся в нору!И сказал Представитель, почтительно-строг, Что дела выездные решают в ОВИРе, Но что Зло не прописано в нашей квартире,И что сутки на сборы – достаточный срок!Что ж, прощай, мое Зло! Мое доброе Зло! Ярым воском закапаны строчки в псалтыри. Целый год благодати в безрадостном мире –Кто из смертных не скажет, что мне повезло!Что ж, прощай и – прости!Набухает зерно.Корабельщики ладят смоленые доски.И страницы псалтыри – в слезах, а не в воске, И прощальное в кружках гуляет вино!Я растил эту ниву две тысячи лет – Не пора ль поспешить к своему урожаю?! Не грусти! Я всего лишь навек уезжаю От Добра и из дома –Которого нет!ОПЫТЫ
…Не так ли я, сосуд скудельный, Дерзаю на запретный путь.
Стихии чуждой, запредельной, Стремясь хоть каплю зачерпнуть?
А. ФетУПРАЖНЕНИЯ ДЛЯ ПРАВОЙ И ЛЕВОЙ РУКИ
1. ДЛЯ ПРАВОЙ РУКИLargo…Хоть иногда подумай о других!Для всех, равно, должно явиться слово.Пристало ль – одному – средь всеблагих, Не в хоре петь, а заливаться соло?!И не спеши, Еще так долог путь.Не в силах стать оружьем – стань орудьем.Но докричись хоть до чего-нибудь, Хоть что-нибудь оставь на память людям!2. ДЛЯ ЛЕВОЙ РУКИModeratoКак могу я не верить в дурные пророчества:Не ушел от кнута, хоть и сбросил поводья.И средь белого дня немота одиночества Обступила меня, как вода в половодье.И средь белого дня вдруг затеялись сумерки, Пыльный ветер ворвался в разбитые окна, И закатное небо – то в охре, то в сурике, Ни луны и ни звезд – только сурик и охра.Ах, забыть бы и вправду дурные пророчества, Истребить бы в себе восхищенье холопье Перед хитрой наукой чиновного зодчества:Написал, Подписал – И готово надгробье!3. ДЛЯ ОБЕИХ РУКLentoЯ запер дверь (ищи-свищи!), Сижу, молю неистово:– Поговори! Поклевещи – Родной ты мой, транзисторный!По глобусу, как школьник, Ищу в эфире путь:– Товарищ-мистер Гольдберг, Скажи хоть что-нибудь!…Поклевещи! Поговори!Молю, ладони потные, Но от зари и до зари Одни глушилки подлые!Молчит товарищ Гольдберг, Не слышно Би-Би-Си, И только песня Сольвейг Гремит по всей Руси!Я отпер дверь, открыл окно, Я проклял небо с сушею – И до рассвета, все равно, Сижу – глушилки слушаю!ОСТРОВА
Ах, где те острова,
Где растет трын-трава,
Братцы?!
К. РылеевГоворят, что где-то есть острова:Где растет на берегу трын-трава, Ты пей, как чай ее, Без спешки-скорости, Пройдет отчаянье, Минуют хворости.Вот, какие есть на свете острова!..Говорят, что где-то есть острова, Где не тратят понапрасну слова, Где виноградные На стенах лозаньки, И даже в праздники Не клеют лозунги.Вот, какие есть на свете острова!..Говорят, что где-то есть острова, Где четыре – как закон – дважды два.Кто б ни указывал Иное – гражданам, Четыре – дважды два Для всех и каждого.Вот, какие есть на свете острова!..Говорят, что где-то есть острова, Где неправда не бывает права, Где совесть-надобность, А не солдатчина, Где правда нажита, А не назначена!..Вот, какие я придумал острова!..ОПЫТ НОСТАЛЬГИИ
…Когда переезжали через Неву, Пушкин спросил:
– Уж не в крепость ли ты меня везешь?
– Нет, – ответил Данзас, – просто через крепость на Черную речку самая близкая дорога!
Записано В. А. Жуковским со слов секунданта Пушкина – Данзаса …То было в прошлом феврале И то и дело Свеча горела на столе…
Б. Пастернак …Мурка, не ходи, там сыч, На подушке вышит!
А. АхматоваНе жалею ничуть, ни о чем, ни о чем не жалею, Ни границы над сердцем моим не вольны, Ни года!Так зачем же я вдруг, при одной только мысли шалею,Что уже никогда, никогда…Боже мой, никогда!..Погоди, успокойся, подумай – А что – никогда?!Широт заполярных метели, Тарханы, Владимир, Ирпень – Как много мы не доглядели, Не поздно ль казниться теперь?!Мы с каждым мгновеньем бессильней, Хоть наша вина не вина, Над блочно-панельной Россией, Как лагерный номер – луна.Обкомы, горкомы, райкомы, В подтеках снегов и дождей.В их окнах, как бельма трахомы (Давно никому не знакомы), Безликие лики вождей.В их залах прокуренных – волки Пинают людей, как собак.А после те самые волки Усядутся в черные «Волги», Закурят вирджинский табак.И дач государственных охра Укроет посадских светил, И будет мордастая ВОХРа Следить, чтоб никто не следил.И в баньке, протопленной жарко, Запляшет косматая чудь….Ужель тебе этого жалко?Ни капли не жалко, ничуть!Я не вспомню, клянусь, я и в первые годы не вспомню, Севастопольский берег, Почти небывалая быль.И таинственный спуск в Херсонесскую каменоломню, И на детской матроске – Эллады певучая пыль.Я не вспомню, клянусь!Ну, а что же я вспомню?Усмешку На гадком чиновном лице, Мою неуклюжую спешку И жалкую ярость в конце.Я в грусть по березкам не верю, Разлуку слезами не мерь.И надо ли эту потерю Приписывать к счету потерь?Как каменный лес, онемело, Стоим мы на том рубеже, Где тело – как будто не тело, Где слово – не только не дело, Но даже не слово уже.Идут мимо нас поколенья, Проходят и машут рукой.Презренье, презренье, презренье, Дано нам, как новое зренье И пропуск в грядущий покой!А кони? Крылатые кони, Что рвутся с гранитных торцов, Разбойничий посвист погони, Игрушечный звон бубенцов?!А святки?А прядь полушалка, Что жарко спадает на грудь?Ужель тебе этого жалко?Не очень…А впрочем – чуть-чуть!Но тает февральская свечка, Но спят на подушке сычи, Но есть еще Черная речка, Но есть еще Черная речка, Но – есть – еще – Черная речка…Об этом не надо!Молчи!СЛУШАЯ БАХА
М. Растроповичу
На стене прозвенела гитара,Зацвели на обоях цветы.Одиночество Божьего дара – Как прекрасно И горестно ты!Есть ли в мире волшебней Чем это (Всей докуке земной вопреки) – Одиночество звука и цвета, И паденья последней строки?Отправляется небыль в дорогу И становится былью потом.Кто же смеет указывать Богу И заведовать Божьим путем?!Но к словам, ограненным строкою, Но к холсту, превращенному в дым, – Так легко прикоснуться рукою, И соблазн этот так нестерпим!И не знают вельможные каты, Что не всякая близость близка, И что в храм ре-минорной токкаты Недействительны их пропуска!ВОСПОМИНАНИЕ ОБ ОДЕССЕ
Я жил тогда в Одессе пыльной…
А. Пушкин …Когда бы не Елена,
Что Троя вам, ахейские мужи?!
О. МандельштамНаучили пилить на скрипочке, Что ж – пили! Опер Сема кричит:– Спасибочки! – Словно: – Пли!Опер Сема гуляет с дамою, Весел, пьян. Что мы скажем про даму данную? Не фонтан!Синий бантик на рыжем хвостике – Высший шик! Впрочем, я при Давиде Ойстрахе Тоже – пшик.Но под Ойстраха – непростительно Пить портвейн. Так что в мире все относительно, Прав Эйнштейн!Все накручено в нашей участи – Радость, боль. Ля-диез, это ж тоже, в сущности, Си-бемоль!Сколько выдано-перевыдано, Через край! Сколько видано-перевидано, Ад и рай!..Так давайте ж, Любовь Давыдовна, Начинайте, Любовь Давыдовна, Ваше слово, Любовь Давыдовна Раз – цвай – драй!..Над шалманом тоска и запахи, Сгинь, душа! Хорошо, хоть не как на Западе, В полночь – ша! В полночь можно хватить по маленькой, Боже ж мой! Снять штиблеты, напялить валенки И – домой!..Я иду домой. Я очень устал и хочу спать. Говорят, что когда людям по ночам снится, что они летают – это значит, что они растут. Мне много лет, но едва ли не каждую ночь мне снится, что я летаю.
…Мои стрекозиные крылья Под ветром трепещут едва. И сосен зеленые клинья Шумят подо мной, как трава.А дальше – Таласса, Таласса! – Вселенной волшебная стать! Я мальчик из третьего класса, Но как я умею летать!Смотрите – Лечу: словно в сказке, Лечу, сквозь предутренний дым, Над лодками в пестрой оснастке, Над городом вечно-седым, Над пылью автобусных станций – И в край приснопамятный тот,[25] Где снова ахейские старцы Ладьи снаряжают в поход.Чужое и глупое горе Велит им на Трою грести. А мне – За Эгейское море, А мне еще дальше расти!Я вырасту смелым, и сильным И мир, как подарок, приму. И девочка С бантиком синим Прижмется к плечу моему.И снова в разрушенной Трое– Елена! – Труба возвестит. И снова……На углу Садовой какие-то трое остановили Меня. Они сбили с меня шапку, засмеялись и спросили:
– Ты еще не в Израиле, старый хрен?!
– Ну, что вы, что вы?! Я дома. Я – пока – дома. Я еще летаю во сне. Я еще расту!..
ВАЛЬС ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ИЛИ РАЗМЫШЛЕНИЕ О ТОМ, КАК ПИТЬ НА ТРОИХ
Песня написана до нового повышения цен на алкогольные напитки.
Не квасом земля полита. В каких не пытай краях: Пол-литра – всегда пол-литра, И стоит везде Трояк!Поменьше иль чуть побольше – Копейки, какой рожон?! А вот разделить по-Божьи – Тут очень расчет нужон!Один – размечает тонко. Другой – на глазок берет. А ежели кто без толка, Всегда норовит – Вперед!Оплаченный процент отпит И – Вася, гуляй, беда! Но тот, кто имеет опыт, Тот крайним стоит всегда.Он – зная свою отметку – Не пялит зазря лицо. А выпьет он под конфетку, А чаще – под сукнецо.Но выпьет зато со смаком, Издаст подходящий стон, И даже покажет знаком, Что выпил со смаком он!И – первому – по затылку, Он двинет, шутя, пинка. А после Он сдаст бутылку И примет еще пивка.И где-нибудь, среди досок, Блаженный приляжет он. Поскольку – Культурный досуг Включает здоровый сон.Он спит. А над ним планеты – Немеркнущий звездный тир. Он спит. А его полпреды Варганят войну и мир.По всем уголкам планеты, По миру, что сном объят, Развозят Его газеты, Где славу Ему трубят!И грозную славу эту Признали со всех сторон! Он всех призовет к ответу, Как только проспится Он!Куется Ему награда. Готовит харчи Нарпит. Не тревожьте его! Не надо! Пускай человек поспит!…ОПЫТ ПРОЩАНЬЯ
Сане Авербуху
Корабль готовится в отплытие. Но плыть на нем – Сойти с ума! Его оснастку, как наитие, Разрушат первые шторма. И равнодушно ветры жаркие, Не оценив его дебют, Когда-нибудь останки жалкие К чужому берегу прибьют!Но вновь гуляют кружки пенные, И храбро пьют: За край земли! И корабельщики степенные В дорогу ладят корабли.…Вот он стоит, Красавец писанный! Готовый вновь нести свой крест. Уже и названный. И признанный. Внесенный в Ллойдовский реестр.И я – с причала – полон нежности, Машу рукою кораблю. Позорным страхом безнадежности Я путь его не оскорблю.Пусть он услышит громы вечные, Пусть он узнает Счастье – быть. И все шепчу я строки вещие:– Плывем… Плывем! Куда ж нам плыть?!..ОПЫТ ОТЧАЯНИЯ
Мы ждем и ждем гостей нежданных, И в ожиданьи Ни гу-гу! И все сидим на чемоданах,Как на последнем берегу.И что нам малые утраты На этом горьком рубеже, Когда обрублены канатыИ сходни убраны уже?И где-то бродит в дальних странах Чужою ставшая строка. А мы сидим на чемоданахИ ждем проклятого звонка.И нас чужие дни рожденья Кропят соленою росой, У этой Зоны отчужденья, Над этой Взлетной полосой!Прими нас, Господи, незванных,И силой духа укрепи!Но мы сидим на чемоданах,Как пес дворовый на цепи!Как раб, откупленный на волю Уже не может без оков, И все сидим и внемлем вволю,Не слышим тихих Божьих слов.Ну, что же нам теперь осталось? Строка газетного листа? О, время осени, о, старость,Как ты тщеславна и пуста.И нет ни мрака, ни прозренья, И ты не жив и не убит. И только рад, что есть – прозренье,Надежный лекарь всех обид.БЕЗ НАЗВАНИЯ
…И благодарного народа Он слышит голос: «Мы пришли Сказать: где Сталин, там свобода, Мир и величие земли!»А. Ахматова. «Слава миру» 1950 г.Ей страшно. И душно. И хочется лечь. Ей с каждой секундой ясней, Что это не совесть, а русская речь Сегодня глумится над Ней!И все-таки надо писать эпилог, Хоть ломит от боли висок, Хоть каждая строчка, и слово, и слог Скрипит на зубах, как песок.…Скрипели слова, как песок на зубах, И вдруг – расплывались в пятно. Белели слова, как предсмертный рубеж Белеет во мгле полотно.…По белому снегу вели на расстрел Над берегом белой реки, И сын Ее вслед уходившим смотрел И ждал – этой самой строки!Торчала строка, как сухое жнивье, Шуршала опавшей листвой. Но Ангел стоял за плечом у Нее И скорбно кивал головой.ДИКИЙ ЗАПАД
…Странник идет, опираясь на посох, Мне непременно вспомнишься ты!В. ХодасевичУПРАЖНЕНИЕ ДЛЯ ПРАВОЙ И ЛЕВОЙ РУКИ
1. ДЛЯ ПРАВОЙ РУКИMODERATOВ этом мире Великого Множества Рождество зажигает звезду. Только мне, почему-то, не можется, Все мне колется что-то и ежится, И никак я себя не найду. И немея от вздорного бешенства, Я гляжу на чужое житье, И полосками паспорта беженца Перекрещено сердце мое!..2. ДЛЯ ЛЕВОЙ РУКИTrieteПодевались куда-то сны, Лишь вплывает в ночную лень Тень От той золотой сосны, Что припас я про черный день!3. СКЕРЦО ДЛЯ ОБЕИХ РУККакие нас ветры сюда занесли, Какая попутала бестия?! Шел крымский татарин По рю Риволи,Читая газету «Известия»!СТАРАЯ ПЕСНЯ
Владимиру Максимову
…Там спина к спине, у грота, Отражаем мы врага!
Джек ЛондонБились стрелки часов на слепой стене, Рвался – к сумеркам – белый свет. Но, как в старой песне: Спина к спинеМы стояли – и ваших нет!Мы доподлинно знали – В какие дни Нам – напасти, а им – почет, Ибо, мы – были мы, А они – они, А другие – так те не в счет! И когда нам на головы шквал атак (То с похмелья, а то спьяна), Мы опять-таки знали: За что и как, И прикрыта была спина.Ну, а здесь, Среди пламенной этой тьмы, Где и тени живут в тени, Мы порою теряемся: Где же мы? И с какой стороны – они? И кому подслащенной пилюли срам, А кому – поминальный звон?И стоим мы, Открытые всем ветрам С четырех, так сказать, сторон!МАРШ МАРОДЕРОВ
