Игры с судьбой. Книга первая

То, что было радостью, стало проклятьем. Никогда, никого не любить. Никого. Никогда.

Слова, как гранитные глыбы могильных плит.

И лучше отказаться, смириться, забыть… Насилие не любовь. И лучше мучиться, чем мучить…. Это его боль, его проклятие. Это его судьба. Метка Хозяина, нить кода, прошившая все его существо, извратившая душу.

И шепчут, повторяют невольно губы.

— Убью!!!

Остаться человеком… Возможно ли?

Там, в Лиге казалось — все же возможно. Здесь, на Эрмэ?

Но почему ж так горько? Плачет душа, скулит побитой собакой!

Все, что дано — отвернуться, что б не видеть, не смотреть на соблазнительную поджарую фигурку Дианы-охотницы, не замечать длинных стройных ног с темным треугольничком у истока, ни гибкой талии, ни крепкой груди.

Все, что дано — напиться вдрызг, позабыв и страх, и совесть. Все что дано — только мечтать. В этой жизни — о мести, как когда-то мечталось о любви.

И вновь льется алое, как кровь, вино в услужливо поданный руками рабов бокал. А у вина, терпкого и пряного — ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Ни способности даровать забвение, ни данности изгнать печаль.

У алого вина не дождаться помощи. Но только и остается — глотать, проталкивая в пищевод, эту яркую влагу, заполнять желудок, дожидаясь, когда померкнет свет в глазах.

— Неразумно ты ведешь себя девочка, — голос, словно чужой, принадлежащий кому угодно, но не ему, — скользкий, слащавый, манерный. — Неужели не хочешь жить? Я ведь не злодей. Мне многого не нужно. Я даже пальцем тебя не трону. Мне от тебя — только слова.

Раздвинула губы усмешка, ну хоть какая-то реакция. Что ж…

— Как твое имя, красивая?

И вновь молчание. Только взмах ресниц укутал глаза. И судорожный вздох, словно всхлип.

— Не хочешь, значит? Говорить не хочешь. Что ж…. Только зря это. Хочешь отправиться за остальными в лаборатории Ингиз? Это запросто. Нет, милая, там мучить не будут. Там сделают иначе. Вживят электроды в мозг и будешь корчиться от наслаждения. Долго, пока не умрет разум….. А потом, ну важно ли что сделают с теплым телом? Какая разница тебе, уже мертвой на девяносто процентов, что будет потом. Будешь ли подстилкой воинам или просто материалом? Пойдет ли плоть и кровь твоя на наркотики и лекарства или повторят тебя, клонировав… Это Эрмэ, деточка. Здесь лучше дружить со мной.

— Да пошел ты… — хриплый голос, как карканье вороны с трудом разлепил запекшиеся губы.

Отведя упавшую на лоб прядь, он подхватил ее под шею. Приподнял голову, влил в сухой рот несколько глотков вина. Не противилась… Видно, не было сил. И безвольно стекала алая струйка из угла рта.

— Как твое имя?

— Иванна….

— Хорошее имя, — одобрил он, отпустив ее. — Умная девочка. Не надо спорить. Давай договариваться, дорогая. Мы ведь многим друг другу можем помочь. Нет, я не буду сулить тебе ни шелка ни бриллианты. Жизнь. Сносную жизнь. Желаешь?

— Пошел ты! — чуть громче. И чуть настойчивей.

Он рассмеялся, выплеснул остатки вина в ее лицо, бросил фиал под ноги рабам.

— Упрямая! Думаешь, самая крутая? Думаешь, те, кто служат Эрмэ, жизни не видели? Не надо злить меня, Иванна. Я не настаиваю на немедленном ответе. Я дам время подумать. Но немного. Не год и не два. И посылать меня не нужно. Вполне будет достаточно цивилизованного «нет». Поняла меня?

— Нет…

— Разумная девочка, думаю, мы договоримся.

Достав из кармана платок, мужчина отер липкие от вина щеки пленницы. Усмехнулся.

— Мощь Эрмэ ты видела, детка. Не стоит переть с голыми руками против такой мощи. Это глупо. Пройдет немного времени и от Лиги останется то же, что и от Вэйян. Пыль. Не думаю, что ты выбрала б участь побежденной, если б могла. Поможешь мне — будешь на одной стороне с победителями…

— Нет….

— Что нет?

— Да пошел бы ты, Дагги Раттера!

— Глупая ты…, - проговорил мужчина почти нежно. — Счастье твое, что я — терпеливый. Я подожду, когда «нет» сменится на «да».

Переведя взгляд на воина, отметил, что страж держится на порядочном расстоянии. Потянувшись к ножу, лежащему на столе, посмотрел на рабов, отметив дрожащие тени на лицах…

Нож. Сталь. Роза и шип.

Поиграв, проверив балансировку на руке, покачал головой. Не самое лучшее оружие, не самое худшее. Усмехнувшись, приставил сияющее жало к горлу девушки.

Миг и напряглась, как готовая выстрелить пружина. Миг…. Как же не хочется умирать. Как же хочется жить. И дышать. Любить….

Хрипло рассмеявшись, Да-Деган разрезал путы веревок на лодыжках и запястьях, откинув нож, стал разминать занемевшие руки. Если б и хотела ударить — сейчас бы не смогла. А на лице появилась гримаска — видно жгла кисти нежданно вернувшаяся кровь.

— Больно? — спросил он.

Она мотнула головой. Закусила губу.

Девчонка! Нежданная добыча. Случайная боль. И как хорошо, что ночь, эта ночь — последняя из тех, что ему придется провести на Эрмэ. Завтра, в полдень понесет его корабль в обратный путь. Назад. На Раст-Танхам. И вновь канет в былое, забудется кошмар. Пусть не навечно, но хоть на краткий миг, на чуть.

Там…. Там можно будет забыть очень многое. Взгляд разных очей Хозяина. Свой страх быть узнанным. Лицемерие. Там можно будет вздохнуть.

Просто набрать в легкие чистого воздуха прямо из поднебесья, чувствуя, как кислород пузырьками бьет в голову, подобно крепкому вину.

Там — вода из ручья и живительный солоноватый вкус хлеба и хмеля.

"Умереть никогда не поздно, Иванна. Когда-то я мечтал умереть. Это было давно. Так давно, что мир, знакомый тебе, был другим. Тогда… еще не забылись песни Ареттара, которого прозвали последним из Аюми. Тогда свежей новостью было открытие Араниррат. И достижением просто пройти по улочкам Раст-Танхам.

Тогда, вырвавшись из угара Империи, я стоял на отвесной скале возле дома, похожего на сказку, своего дома(!) и смотрел на волны, которые упрямо бились в скалы. И казалось — вот оно решение всех моих проблем. Шагнуть и….

А море в тех местах коварно. Широкое течение бьет в утесы Амалгиры, отражается от них водоворотами. Кто попал в их объятья — пропал навсегда, не оставив и следа. Перетрут течение и скалы тело в белую пену. Развеется оно с солеными брызгами утренним туманом. Сольется навсегда с морем, землею и небом!

Как хотелось тогда — вынуть занозу-боль. Пусть ценою жизни, но вынуть. Спасибо Вероэсу. Удержал. Спасибо — заметил. Вцепился в плечи дикой тварью. И как хватило сил — оттащить? Как хватило совести — солгать. Похоронить — навсегда. И дать надежду на жизнь.

Ты бы знала Ивонна, что это значит. Семь лет на транквилизаторах. А в душе — пепел и пустота. Такая звенящая пустота! Ни ненависти ни любви. Равнодушие.

Рос сын, а я не мог смотреть на него без боли. Каждый жест, самый звук голоса напоминал об Империи. О Хозяине. Не спасали и транквилизаторы.

Знала б ты, как это бывает. Словно в самую душу льют раскаленное масло. И нет сил на крик. Только сдавливает горло невыплаканными слезами. И смотришь ты, постоянно смотришь на свои ладони, отыскивая на них пятна крови. Хоть они и не зримы, ты-то знаешь, что руки твои по локоть в крови. И жертва и палач.

Такая вот ирония Судьбы, детка.

Прости меня, Иванна. За все прости. За жестокую грубость. За наглость. За Вэйян.

Прости и… смирись. Иначе мне тебя не спасти!

Умереть никогда не поздно. Умирают все. Так не глупи, девочка, выживи! Неужели не учили? Если это поможет, хоть внешне смирись…."

Усмехнувшись, мужчина отошел к окну. Тянуло прелью, сыростью. Словно плыл по воздуху морок. Потянул носом, чуя сладкую гарь, вернулся к ложу.

Скрипнула дверь. Тихий шаг. Почти бесшумный. Встрепенулось сердце и сжалось, узнавая!

Она!

Сладость меда, горечь полыни. Точеная фигурка, закутанная в черную, полупрозрачную, шелковую шаль. Шорох шелков, тихий пересуд колокольцев. И можно вечность любоваться на тонкие запястья, не смея взглянуть в глаза.

Шеби!

Спрятан взгляд под густыми ресницами, трепещут тени. И робок мягкий шаг. И как же совершенен каждый жест! На каждый шаг отзывается сердце сжимаясь. И хочется мурлыкать мартовским котом и кувыркаться в мягкой траве от счастья! Пришла! Сама пришла, когда он не звал!!!

Как прощение всех грехов. Его мечта, надежда. Его сказка.

— Господин Да-Деган….

— Для Вас не господин, а просто Дагги.

Дрогнули ресницы, и словно пружиной подбросило его с чертова ложа, где рядом — другая. И так сложно приблизиться.

— Господин Да-Деган, — проговорила Шеби тихо, словно боясь своих слов. — Я пришла вас просить. Помогите мне! Все, что угодно за Вашу помощь. Просить мне больше некого….

И такая глухая тоска в тихих, сухим песком опадающих словах, что застывают от холода кончики пальцев, словно в лютый мороз, и сжимаются в ниточку губы.

Быстрый жест и удаляются рабы. И воин, с поклоном уходит прочь. Встает у двери.

— Господин Да-Деган!

— Для вас — Дагги. Просто Дагги Раттера.

Она удивленно подняла взгляд. Бездонная синь! Пропасть! Ну почему, почему не встретились где-то в ином мире, не в Империи, под куполом столицы Ужаса? Нет, не тонул он в этих очах. Растворялся. Без остатка. Куда девалось строптивое, сильное «эго»? Что б вот так смотреть в ее очи чего б не отдал? Да всего себя — без остатка.

Ах, помани ее красотой Хозяин тогда — пять десятков лет назад тому, что ж, принял бы условия, стал бы верным псом. Вернее Анамгимара.

Лигу? Он принес бы ее в зубах, если б только….

Только всему свое время…. А сейчас — за все сокровища короны не купить Хозяину себе прощения. Слишком велик долг, и он заставит его оплатить. А нет, что ж падет бездыханным, но от своего не отступится.

" За все… За боль, за страх, за сына…"

За все в этом мире приходится платить. Иногда мудрость приходит наказанием за глупость….

— Не шутите, Господин…. - тихий, чуть низковатый голос. Воплощенная нежность.

— Как скажете, моя госпожа, — и сжимает горло нежданный спазм, придавая шутливому тону полнейшую серьезность.

А в отражении синих глаз он видит себя — светловолосого, надменного, злого и гордого. И влюбленного, как мальчишка. По самые уши влюбленного. Так полно, окончательно и безнадежно, что внезапно и она поняла это, и отброшен шутливый неискренний тон. Серьезно, все так серьезно! Длится миг, обернувшись бесконечностью. И тень надежды загорается в ее глазах.

Дрожат колени. Невозможно устоять на ногах, попадая в водоворот ее взгляда.

Подойти, так близко, что б почувствовать биение ее сердца, прижать к себе, зарыться лицом в темные кудри, от которых исходит дурманящий аромат, покрывать поцелуями лицо и плечи и руки. Стоять на коленях. Слагать стихи. Ей. Единственной!

Для нее, единственной, быть. Для нее — жить. Для нее, одной — отдавать все, обнажая сердце. Гореть. Плавиться. Меняться. Быть Богом и песком под ногой.

Шеби!

— Шеби! — то ли стон, то ли вздох, то ли всхлип. — Что прикажете? Я сделаю все. Лишь не бойтесь меня. Вы не бойтесь меня….

Любимая…. Как сказать, как вложить в каждый звук самого голоса всю нежность? Всю страсть! Все преклонение и смирение свое!!! Как не напугать ни словом, ни взглядом? Как не напомнить тебе, не причинить боли, заставив вспомнить того, кого любила ты. Когда-то давно…. Кто для тебя давно потерян, ведь ты знаешь лишь то, что смерть не отпускает тех, кого позвала за собой.

Помнишь ли? Помнишь, как рыдал на твоем плече, и как слова твои смягчали взгляд Хозяина? Помнишь, как смеялся темный демон, не карая, но милуя, откладывая казнь. На завтра, на послезавтра, на потом…

Видно, когда-то и ему было знакомо это слово — «любовь». Но гораздо ближе и доступней слово — «ревность». Потому и наказал так, не желая отдавать собственность, любимую игрушку никому.

Видно невыносимо было видеть нас рядом, смотреть, как ливень огня сплетается с черным вихрем волос твоих. Не мог отдать нас — нам самим. Уйти, приняв как данность, что для двоих любящих, третий — лишний.

Помнишь ли?

Лучше б забыла! В забвении твоем — надежда. Если б забыла, смог бы подарить тебе не пламя, но покой. Купол небес, полный звездами, неспешные разговоры. Дружбу…. Приятельские отношенья вместо страсти.

— Господин… Дагги, — облизнула пересохшие губы, вздохнула, вогнав очередную порцию иголок под ногти. — Я прошу вас. Вы — рэанин. Лигиец…. Но если откажетесь, не выдавайте меня! Я прошу.

Мольба на лице. В синих озерах глаз — тревога. И вдруг, внезапно бросившаяся в глаза дрожь ее хрупких плеч и лихорадочный румянец на щеках открыли страх. Ее страх.

— Я вас умоляю…. Вы улетаете завтра…. Я знаю. Захватите с собой, увезите отсюда…. Одного человека, мальчишку…

Тихо-тихо на грани слуха. Вздохом. Выдохом.

"кого угодно, моя госпожа…".

А вместо этого ироничный прищур. Вспоминается миг прощания.

Невысокая, милая хрупкая. "Я уговорила охрану. Они пропустят тебя. Уходи! И не возвращайся назад никогда! Слышишь, никогда!!!"

Сгорать натло, пеплом лететь по ветру…..

Не забыть никогда ни слов ее, ни соленой жгучей влаги в озерах глаз, сухих сдержанных рыданий, что искажали голос, заставляя звучать его, словно внутри все рвалось и горело.

Как горел он сам, уходя.