Игры с судьбой. Книга первая

— Я постараюсь, что б меня не разорвали…, - звучит мягкий голос многозначительным обещанием.

— На Эрмэ не любят Оллами.

— Мой повелитель волен не любить Оллами. И я с удовольствием не был бы советником этой захудалой Гильдии, а владел бы Иллнуанари. Но пока выбора у меня нет.

— Наглец!

И снова клонится вниз, словно отягощенная думами, голова. И блестят алмазами пронзительные серые глаза.

— На месте Анамгимара я не стал бы так тупо пытаться завоевать твое расположение, привозя тысячами рабов. Это банально. Ему б стоило стереть в порошок сырьевые колонии Лиги, хотя бы только Янаматэ и Вэйян, это надолго б подорвало ее военную мощь. Эти колонии значат слишком много, что б просто проходить мимо. Уж если мы не в силах ударить по заводам, то стоит бить по тому, что можно достать. Таскать хорошеньких мальчишек и девчонок — тут особого ума не надо, господин.

— Ты не любишь Анамгимара.

— Не люблю, — и вновь в глазах, спокойных словно замерзших, спящих под слоем толстого льда, озерах, появляется отблеск дальнего огня. — Я не люблю глупцов, господин.

— Ты считаешь его глупцом?

Да-Деган согласно кивнул головой. Улыбка коснулась губ. Достав из рукава тонкий свиток бумаги, он протянул его Императору.

— Право собственности на землю и развалины, которые некогда были особняком Ареттара, — небрежно обронил Да-Деган. — Он пытался купить у меня это за бесценок. Уж, не для того ли, что б бросить к твоим ногам? По его мнению, повелитель мира, должен удовольствоваться тем, за что уплачено не более гроша….

— Лжешь!

— Там, на Рэне, есть свидетели.

Обронив тонкий лист наземь, Да-Деган легко пожал плечами.

— Там на Рэне, многие видели наш торг. И я должен был уносить ноги, потому как Анамгимар разозлился на мой отказ. Так стоит ли он того, что б приписывать ему качества разума? Анамгимар глуп, мой господин. Этот шакал слишком любит удовольствия. И служит не тебе, а, прикрываясь именем Эрмэ, творит свои беззакония. Станет выгодно, он продаст тебя.

И вновь повисло молчание. Тишина. И слышно, как в тихом ручье, что течет у их ног, журчит, переливается вода. Прислонившись спиной к стволу дерева, Да-Деган вдохнул пьянящий, кружащий голову воздух, напоенный ароматами роз и орхидей, прохладной воды, меда и горькой прелестью потревоженных листьев.

Сердце билось, размеренно, неторопливо. Всему есть предел, даже дикому, липкому ужасу. Однажды привыкаешь и к тому, кто рождает его в душе.

Усмехнувшись, он стек по стволу дерева к корням, сел, подтянув к груди колени. Капали мгновения, проносились секунды. На спокойном лице Императора, привыкшем не показывать истинных чувств, бродили легкие отблески сомнений.

Тихий щелчок пальцев прозвучал в тишине подобно удару грома.

Воин — невысокий, поджарый, словно хищник, сгустился из воздуха, возник перед Императором, своим легким шагом не тревожа тишины.

— Отведи рэанина во дворец. Проследи за его жизнью. Он будет моим гостем. Дорогим гостем!

Воин чуть заметно кивнул. Воин мог позволить себе эту дерзость — легкий кивок, там, где другой обязан склонить голову. Меж воинами одного клана мало церемоний, и охрана Хозяина Эрмэ пользуется данной привилегией. Возвысившись однажды, Император возвысил и собственный род. Он опирается на воинов своего клана, зная, что на верность воина надежды больше, чем на искусство Властителя.

14

Золотые решетки на окнах, шкуры хищников на полу, невысокая кровать под шелковым пологом, зеркала на стенах — высоченные, от пола до потолка. И молчаливо прислуживают тени — мальчики, девочки с бесстрастными, покорными лицами, а на коже хрупких тел еще сияет сохранившийся загар дальних планет, как след поцелуев родного солнца. Пройдет немного времени, сойдет и он. Все утечет. Все забудется.

Закрыть бы глаза. Проснуться бы! Оборвать затяжной кошмар!!! Только разум неустанно повторят — "это не сон". И кривятся губы в ироничной ухмылке. Ну что тут еще сделаешь?

И воин, приставленный Императором — недалече. Пусть не видят очи его невысокой фигуры, но электрическими покалываниями, кожей между лопаток он чувствует — воин рядом, то ли стоит, скрывшись в складках портьер, то ли сидит, незаметный, за кованным, золотым изголовьем богатого ложа.

Забыть бы о его присутствии, но как забыть, что ты в одной клетке с тигром? И пусть у тигра сытые спокойные глаза, это соседство совсем нежеланно.

А за окном сгущается тьма. Подступает ночь. Тянет прохладной влагой из бойницы окна. И кваканье жаб не уступает птичьим трелям. Здесь, под хрустальным куполом — рукотворный кусочек рая. Там, за куполом, жизни нет.

Забыть бы все, что хранит память! Забыть, выбросив из головы. Смотреть на давно знакомое наивными глазами ребенка! Утонуть бы в чудесах, забыться. Но не забыть.

Никогда не забыть. Не избавиться, не откреститься. Даже чаша зелья оноа не вытравит из памяти ненависти, которая давно проросла в плоть и кости. Отними у него кто-то память, все равно останется ненависть. Как ни крути……

Обхватив руками плечи, он смотрел на кусочек сада, видимый из окна — золотые тропинки, фонтаны и ручьи, текущие по каменным ложам. Буйство разнотравья, богатство цветов. Статуи из драгоценного розового мрамора, статуи из золота и серебра. Женщины, мужчины, боги….. Статуи, многие из которых старше их Лиги. Невероять!

Загадочная улыбка на устах золотого истуканчика, словно б познавшего неведомое, то, что за горизонтом и невидимо чужим глазам. Словно ему одному что-то поведала судьба.

Кривятся губы Да-Дегана в совсем не безмятежной улыбке. Судьба, что ж ты, окаянная, делаешь?

Не забыть сотен иных ночей. Не забыть боли и унижения. И глядя в этот сад, через узкую бойницу окна не забыть и ее — плавных, текучих движений, глаз полных нежностью и добротой. Света ее души не забыть!

Жива ли?!

На Эрмэ долго не живут. И подступает к горлу ком.

Шеби!!!

Сколько лет он не позволял вспоминать, боясь сойти с ума. И тихий шепот колокольцев ее браслетов, и запах меда и аромат полыни, и вьющегося шелка ее волос.

Эрмэ! Сколь много отняла! Сколь много подарила!

Ах, если б дано было встретиться где-то, в другом мире, не под этим, давящим куполом, отсекающим Столицу Ужаса от всего остального мира, под другими небесами, в других садах! Так и шли бы, должно быть, рука об руку. Так и тянулись бы по песку времен рядом стежки их шагов.

Шеби! Невероятная, невозможная! Танцовщица Императора. Его забава, услада и сестра. Такая же невольница, как покорные тэнокки. Не имеет власти на Эрмэ тот, кто не имеет силы. А вся ее сила — ее доброта.

Но на Эрмэ доброта не в чести. Доброта — просто слабость. Слабые уходят первыми. И это — аксиома.

Но как же, как же хочется вновь заглянуть в огромные, синие очи, и исцелиться от ненависти, от тоски, от боли. Если б только вновь легла ее точеная рука на его лоб, перебирая пряди! Если б…..

И ее судьба отняла. Ревность судьбы сравнима с цунами.

Если б не она, не покинуть бы тогда ему Эрмэ, не сбежать. И не было б в живых его сына. Непокорного, гордого, дерзкого. Не было б ни счастья, ни несчастья. Оборвалась бы ниточка продолжения. Но она его род сохранила.

Шеби! Имя сладкое, словно поцелуй.

Невыносимо щемило сердце! Невыносимо ныло за грудиной. И слезы наворачивались на глаза. Но только плакать — нельзя. Надо держать себя в руках, надо.

Вдохнув свежую прохладу, он опустил голову, вспоминая…..

Ее всегда опережал легкий перезвон колокольцев, тихий шепот шелка. Невысокая. Милая. Нежная. Темные волосы, спадающие до бедер, словно ласковая волна. Тонкая талия, нежные ладошки. И дерзкая, высокая грудь, широкие бедра, сладкие, влажные губы.

Видя ее, он сгорал дотла, она была огнем, он мотыльком, стремившимся на свет. И познавший сотни женщин — высокомерных как лед и горячих как пламя, он влюбился словно мальчишка. Со всей силой первого трепетного чувства. Со всем пылом души.

Саму любовь нельзя не любить.

И было безумно странно смотреть в ее глаза и понимать, что по какой-то прихоти судьбы они встретились в мире, где сама любовь признавалась проклятьем.

И безумно странно было осознавать, что, несмотря на боль, огонь и ад, Судьба все ж была к нему благосклонна. Или хоть чуточку добра. Можно было вечность прожить, но не встретить такой второй. Просто нет в этом мире другой подобной. Просто не с кем, да и незачем сравнивать.

Шеби! Мечта….

И вновь горечь на губах….

Запах меда, горечь полыни… желание встречи. И не признают холодных доводов рассудка замерзшие чувства. Им хочется согреться, им нужно тепло. Тепло ее души и нежность ее глаз. Противоядие. Его спасение в городе боли.

Надежда. Мечта….

— Любуешься, рэанин? — мягкий, обволакивающий голос Императора вырывает из мира грез. — Мой мир красив. Мой мир полон неги для тех, кто служит верно.

Склонив голову, Да-Деган нарисовал улыбку на красивых губах, посмотрел на Хозяина Эрмэ, сидевшего на широком подоконнике.

— Я и не заметил, как вы вошли….

Оплошка! Еще какая оплошность! Нельзя позволять себе уноситься в мир грез. Эрмэ есть Эрмэ. Мир жестокий. Не успеешь сморгнуть, головы уже нет.

— О чем ты грезил? — Вопрошающий тон, интерес в глазах.

— О славе, — тихо ответил Да-Деган.

— Лжешь. У тебя были такие красивые глаза, когда ты грезил. О славе мечтают иначе. Она рождает на лице отблеск сияния силы, а не нежности. Так о чем ты грезил?

— Не знаю, — воздохнул Да-Деган. — Я засмотрелся на сад. Он свеж и прекрасен. Весна.

— Здесь всегда весна, — усмехнувшись, ответил Император. — Кто служит верно, живет в раю. И вечно юным. Ты б ведь не отказался продлить свою юность навечно?

Улыбка тронула уголки губ Да-Дегана, замерцала в выстывших озерах ледяных глаз.

Насмешка! Какая насмешка судьбы! Что она ему подарила, подлая, чем подкупала, разделяя, пытаясь, единая властвовать в сердце! Вечная юность кому-то казалась отрадною, да то не ему. Вечную эту юность он променял бы…. Да на многое.

— Не знаю, — отозвался Да-Деган.

— Ты не хотел бы жить вечно юным?

— Вечная юность не такое уж благо, — отозвался рэанин. — Я знаю много вещей получше.

И можно поклясться, что в глазах Императора мелькнула тень недоумения. Юность и сила. Что еще нужно зверю, что б выжить? Что б испытывать счастье?

— Тебя прельщает старость? — мягкий голос, похожий на мурлыканье кота.

— Хотя бы зрелость, — усмехнувшись, ответил Да-Деган. — Слышал ли Повелитель Мира о синдроме Тайнари?

— Слышал, случай редкий. Бывает у одного из триллионов людей какой-то генетический сбой. И человек живет долго, очень долго, юным.

— К сожаленью не бессмертным. Однажды юность закончится, как и все в этом мире, придет старость и быстро возьмет за горло. От первых морщин до момента смерти пролетит не более десяти дней. Так какой смысл мне мечтать о вечной юности? Я и так видел немало весен.

Пожав плечами, Да-Деган посмотрел на хозяина Эрмэ, который рассматривал его словно невиданную диковинку, забавную невидаль, наподобие хвостатой жабы.

— К сожалению, — промолвил Да-Деган, продолжая, — у синдрома Тайнари слишком много минусов, что б можно было завидовать. Когда мир меняется, с ним меняются и люди. И не всегда у бывших друзей хватает сил смотреть в твое, по-прежнему, юное лицо. Людей гложет зависть. И скоро, очень скоро ты остаешься один.

— Говорят, эта метка — наследие Аюми, — осторожно проговорил Император. — Знак того, что где-то давно, в твоем роду были Сыны Неба.

— Что толку с этого родства? — раздраженно отмахнулся Да-Деган. — С него не получишь дивидендов. Только уйму проблем. Оно несет с собой невозможность продолжения рода, одиночество, скуку. Рано или поздно начинаешь понимать, что все возвращается на круги своя, а ты как белка несешься в колесе, по сути, на том же самом месте.

— Лукавишь, — тихо протянул Император. — Жалуешься….

Да-Деган мягко пожал плечами, отошел к столику, на котором стоял бокал с вином и фиалы. Плеснув рубиновой влаги в фиал, он поднес его к губам. Затрепетали тонкие ноздри. Опрокинув в себя вино, словно б и не желая чувствовать вкуса он улыбнулся. Так как умели улыбаться только на Эрмэ, превратив улыбку в оскал, демонстрируя не дружелюбие, а силу — белые ровные зубы хищника, готового вцепиться в горло.

— Я, мой повелитель, просто человек. Со своими страстями, желаниями. Со своей смертельной скукой. Что мне делать там, в мире мною уже изведанном? Вечная юность благо, когда и чувства и ощущения свежи и остры. А если мир наскучил до предела? И это лазурное синее небо, и скалы и буйная зелень. Скажи, чем можно занять себя, когда надоедают ласки женщин? Чем жить? Поневоле начинаешь задумываться о том, что существу обычному не придет в голову.

— Бедолага!

Насмешка. Такая явная насмешка!!!

Да-Деган сменил оскал на улыбку, посмотрев в лицо повелителя Эрмэ. Скуластое, диковатое, и все ж отмеченное печатью не только силы, но и особенной, свойственной диким хищникам красоты.

— И что ж пришло в твою голову, рэанин?

— Шутка, — ответил рэанин негромко. Облизнув пересохшие от волнения губы, посмотрел в глаза Хозяина Эрмэ. — Хорошая шутка, а заодно мы накажем Анамгимара. Прикажи ему украсть с Софро камни Аюми. Пусть преподнесет тебе на самом деле нечто весомо-ценное. К тому же, старые легенды говорят, что Лига будет стоять, покуда Камни держит в ладонях хрустальная дева. Испытаем пророчество?

И вновь тень усмешки тронула губы Императора.

— Ты самонадеян и смел, — выдохнул повелитель Эрмэ. — Но что если я не Анамгимара пошлю на Софро, а тебя?

— Хозяин Мира думает, я не осмелюсь?

Легкий поклон, а на дне серых глаз словно выросли льдинки.

Камни Аюми. Живая синь. Бесконечность, заключенная в гранях камня. Сияние.

Вторых таких не было на свете. Подобных им не создавали человеческие руки. Творения Аюми всегда отличали безукоризненность и чистота. Творения Аюми словно б окружало гало душевного тепла. Они дарили тепло и любовь, стоило лишь к ним приблизиться.

Нет, не место творениям Странников в мире, где царит ненависть и страх. Но, прикажи Император, он не смог бы отказаться. Уже б не мог. Так распорядилась Судьба. И только б судьба решала — пан или пропал. Но судьба улыбнулась благосклонно. Судьба решила не мучить.

— Не думаю, — усмехнулся Император. — Ты осмелишься. И ты прав. Стоит проучить Анамгимара. Этот распоясавшийся пират давно требует того, что б его примерно наказали. Если он не принесет камни, ты получишь Иллнуанари. Но сумеешь ли удержать…?

И вновь поклон. Не слишком наглый, не слишком низкий. Долгий сольный танец хищника возле другого хищника. Танец, что в любой миг может перерасти в драку, которой бы хотелось избежать.

И сладкой музыкой в сердце слова — "сумеешь ли удержать"…. Что ж, было б дано. И не хочется думать о том, что камни, чудесные, дивные камни, чистые словно души Аюми, могли б оказаться в этом черном, мутном мире. В Столице страха, в юдоли ужаса.

И полыхает мрачное зарево алчности в невыносимо — разных, сбивающих с толку глазах. Жажда обладания сокровищами Аюми.