Игры с судьбой. Книга первая

Да-Деган выпустил девушку, подошел к решетке. Тонкие пальцы легли поверх прутьев с острыми шипами. В глазах плескалась запредельная нежность, на губах возникала кривая ухмылка.

— И не думай выполнить просьбу этой шлюшки. Хозяин присмотрел ее для себя. Понял?

— Вполне.

Он отступил на шаг, раскрыл веер. От огня, катящегося по венам вместо крови, дурманом застилало голову. Если б только хватило сил, выломал бы чертовы прутья, изранив пальцы в кровь. Только это невозможно.

Смысл слова «невозможно», как и смысл слова «навсегда» понимаешь, только ступив на поверхность Эрмэ. Как и истинный смысл слова «обреченность».

Посмотрев на Катаки, улыбнувшись свысока, он подошел к девушке, прятавшей глаза. Жалость стиснула сердце.

"Хозяин присмотрел ее для себя"…. Сожаление смешалось со злостью, с бешеной ненавистью. И разум отступал, под шквалом ураганной силы чувства.

Не было выбора. Хоть убей — не было!

"Что ж, милая, я выполню твою просьбу. Что б ни говорил Катаки. Пусть даже самому придется напиться огня!!!"

Вздохнув, раскрытым веером коснулся ее подбородка, заставив поднять полные слез, испуганные глаза, ища взгляда. "Если б мог, я украл бы тебя, — беззвучно прошептали губы, — Если б мог, я бы спас тебя. Не могу. Я всего — то могу лишь подарить тебе то, о чем ты просила. Прости меня".

Прости….

Чуткие пальцы нащупали кнопку, что приводила в действие скрытые пружины. Мгновение, и выпущена игла, и капля яда попала на тонкую кожу. И там где билась тонкая ниточка пульса в мгновение ока — тишина покоя, а на губах — недораскрывшая себя улыбка.

Он подхватил бессильное тело, помог опуститься на деревянный пол клетки.

— Эй! — грубый окрик Катаки, голос сарыча, хриплый смех. — Ты приведи ее в чувство рэанин! Объясни, что такой чувствительной быть нельзя….

Развернуться бы, вмазать по смазливой морде того, кто родился в человеческом обличье лишь по какому — то странному недоразумению, да не судьба!

Опустившись на пол, он положил голову девочки себе на колени, гладил роскошные рыжие пряди, понимая, что время не ходит вспять и ничего не изменить, не переделать. Не вдохнуть жизни и души в еще теплое, податливое тело. Если смерть уводит кого-то, это — навсегда.

И уже все равно, что творится там, за прутьями решетки. И смех Катаки, и его слова, и звук стремительного шага. Все это — неважно. Важно лишь одно — что б ее покой не нарушил никто, покуда где-то, совсем близко, еще ступает босыми ступнями по холодному полу ее душа. Не напугать бы!

"Ты права, моя милая юная роза. Смерть сама по себе не страшна. Ты б знала, как ты права".

И смотрят на него из дальнего угла затравленными зверенышами мальчишки, девчонки поняв то, чего не сумел понять Катаки. Смотрят тысячи удивленных донельзя, запуганных глаз, постигших в неволе умение чувствовать так, как не умели никогда.

13

Сутки промчались бешеным галопом. Ночь, посадка, свистопляска выгрузки, конвой и город….

Город под стеклянным куполом, за которым бушевала то ядовитая, кислотная зелень, то оранжевая мгла песчаных бурь. А под куполом текли ручьи, пели птицы, цвели цветы, наполняя воздух благоуханным волшебным ароматом, уносящим тревоги. Дивный город — столица Страха! Услада очей Императора.

Только второй раз он не позволит себе купиться на этот покой, на этот ласкающий взор обман. Здесь каждый лист излучает опасность и каждый шаг — по лезвию ножа.

А рядом идут, не понимающие куда попали мальчишки, девчонки. Юные, глупые зверьки. Блистающая красота лиц, совершенство юных тел. Эрмэ не любит старость.

Немногие будут живы через год. И скоро вновь придет корабль с данниками, полный молодой свежей крови, редчайшими произведениями искусства, золотом…. Эрмэ прожорливо поглотит все. Ее утроба ненасытна.

Слабых перемелет, а те, кто выживут…. Что ж Властители научат их ненавидеть, то, что прежде было любимо. Падшим ангелам нет дороги в рай. Не у многих через год останется в сердце росточек любви, тепла и доброты. На Эрмэ дует ледяной ветер, что выдувает из души самое лучшее, оставляя лишь холодные царапающие иглы острого льда.

"Ну и куда тебя несет, дурья твоя голова?" — шалая мысль запоздавшего раскаянья. Отступать уже некуда. Нет дороги назад. Значит — только вперед, по лезвию меча. С улыбкой на губах, с сияющим взглядом, холодным рассудком, остановившим огонь эмоций, укрывшим его под золой, под толстой шубой корки ледяного цинизма. Только так и иначе нельзя! Эрмэ любит рвать на клочки душу. Забудь о том, что у тебя есть душа, если желаешь выжить.

Остановка внезапна. И перехватывает горло спазм, а сердце падает к коленям. Невысокая фигура, черный ураган вьющихся волос, разные холодные глаза, сила, что словно щитом укрывает невысокого, поджарого и опасного зверя. Император! И дрожат губы Катаки, мучнеет красивое лицо, и голова клонится вниз, дай волю капитану — расплывется под ногами Хозяина лужей. Паршивая порода, и подобным ему цена — копейка за два десятка.

А Император не спешит. Смотрит, выжидая, оглядывая толпу, на некий бесконечно долгий миг на каждом из толпы задерживая взгляд. И пьют волю странные глаза. Давит, выворачивая душу, высокомерная улыбка четко очерченного рта. Пригибает и ставит на колени чужая недобрая воля.

— Который? — тихий голос отзывается в сердце громом. Нет нужды повышать тон голоса владыке половины мира.

— Этот! — плеть Катаки указывает на худощавую фигуру в белоснежных ирнуальских шелках.

— Значит, ты?

Мягок шаг. Словно ступает на бархатных подушечках лап большой кот. Совершенны, отточены движения. И можно только гадать, как воин по рождению завоевал себе трон. Впрочем, воля этого воина ломает камни. Ни один Властитель не выдержит взгляда разных глаз. У этого создания дар — сметать чужую волю. А против дара не устоит ни одно выпестованное годами умение. Потому как дар, это всегда свыше. Это — Судьба!

— Что, я? — ответ тих, но тон дерзок. Не дай Бог сейчас распластаться у ног Хозяина, подобно Катаки. Этой ошибки невозможно будет исправить. И лучше лихая дерзость, чем покорность раба.

— Ты убил девчонку?

— Глупо отрицать, — в мягких нотках ответа нет нежности, лишь холодность льда, спокойный расчет, да уверенность в собственном праве. — Не думаю, что оскорбил тебя. Данников много. Что значит одна девчонка для Хозяина мира?

Усмешка прорезает губы Императора, а в глазах злость на дерзость. Непринятие слов раба. Что ж, еще есть возможность все расставить на места, так, как задумал он сам, а не Хозяин и Катаки. И он не позволит себя оставить на той ступеньке, куда его определила воля шакала.

Раскрыв веер Дагги мягко гонит дурманный воздух на себя и в широко распахнутых серых очах сияет лишь беззаботность и отсутствие страха. Смерти бояться нельзя!

Знак! Нет, не движение пальцев, не взгляд, не кивок — тугой сгусток воли, адресованный не ему и потому задевший только краем. Не жди он этого, и пропустил бы миг.

Поджарый, гибкий воин словно вырос из-под земли, налетел сгустившимся туманом. Молниеносные движения, тугие мышцы. Но не зря его столько раз тыкала носом в землю судьба. Отброшены в сторону неторопливые жесты, и обманная маска изнеженного существа, которому неведома борьба. Лишь миг — и крепкие стальные иглы основы веера пробили горло воина, и хлещет алая-алая кровь, а с кровью уходит и жизнь.

Второго из воинов он заметил кожей на спине, шерстью, поднявшейся на затылке. В честном бою с этими справиться нельзя. А если бой будет длиться больше секунды и подавно! Эти ж лучшие из лучших. Элита! Охрана Императора. Среди них нет ни одного слабака. И лишь неожиданность может перевесить чашу весов в его пользу. И времени лишь та доля секунды, покуда воин — этот совершенный автомат убийства, ведомый рукой судьбы, не понял что произошло, не осознал крови и смерти.

А время качнулось, время замедлило ход. И словно на бумаге, погруженной в раствор проявителя проступает на лице удивление Императора, становясь все более явным и приближается воин, и длится бесконечное мягкое скользящее, как танцевальное па ему навстречу. Шаг и удар каблука, в котором руки мастера спрятали лезвие, легко рассекающее и плоть и кости. Смертоносное оружие.

И лишь на последних каплях мгновения, что длится вечность, приходит осознание происходящего и странно, словно глаза ребенка смотрят на него глаза воина. От смерти отвернуть, уйти нельзя. Если она позвала — не выпустит обратно.

Испачкан в крови белоснежный шелк. Кровь превращается в бурые темные пятна. Что за метаморфоза произошла с тобой, трепетная, белокрылая бабочка? Но стоит крови засохнуть, ветер стряхнет ее оземь. Не прилипает грязь к драгоценным шелкам Ирнуаллы.

Обернувшись, Да-Деган посмотрел в глаза Императора, внезапно осознав, что он выше темноволосого дерзкого человека, который так зол, надменен и ошеломлен. Опустившись на одно колено, спокойно склонил голову.

— Не рабом я желал предстать перед твоими очами, — прошелестел мягкий голос, ласкающими слух интонациями не знающего страха существа. — Прости мою дерзость. Мне жаль твоих воинов, но за их смерть накажи Катаки. Если б не его глупая заносчивость, мне б не пришлось их убить. Я шел с миром, хотел стать твоим вассалом, служить тебе.

Тишина, молчание…. Катит время старой арбой по разбитому тракту. И не предсказать, чем обернется следующий миг — смертельным ударом, словами прощения? Лишь в одном он уверен, так же как в звуках собственного имени — он вырвал у Судьбы право не быть рабом. А смерть воина — не смерть раба. В смерти воина нет развлечения, она быстра и легка. Смерть воина — привилегия. Эрмэ умеет проявлять уважение к силе.

— Встань, — все тот же тихий тон, но голос едва заметно дрожит. — Кто ты? Назови свое имя.

— Да-Деган Раттера, — ответил он, вставая с колен. — Рэанин.

— Новый советник Оллами, — не во время вмешался Катаки.

И вновь на самом дне разных глаз Императора угольками горят искорки интереса.

— С каких пор Оллами горит желанием служить? — безразличный вопрос, но безразличие не обманет того, кто три года провел подле черного трона.

— Я не сказал «Оллами», господин, — шелестит голос Да-Дегана. — Я сказал «я».

— Ты? — но в голосе нет насмешки.

Император смотрит на человека в белоснежном шелке с каким-то странным выражением лица. То ли удивляясь, то ли оценивая, то ли негодуя. Если б мог, Хозяин непременно заглянул бы и в душу, только нет у него этого дара, как бы ни убеждал Император свое окружение в обратном.

И снова в легком поклоне клонится вниз голова Да-Дегана. Поклон существа знающего свою силу.

— Что ты можешь один? — не насмешка. Оценка. Один в поле не воин.

— Я, господин, если прикажешь, смогу сделать многое. Того, на что не способны другие. Знаешь ли ты, что полтора десятка лет назад Лига едва не получила в свои руки вещь, которой цену трудно назвать.

— Флот Аюми? Так это не сказки?

— Думаю, господин лучше меня знает, что это реальность. Я знаком с капитаном корабля, который видел их своими глазами. И я б мог подобрать ключик к его памяти и устам. То, что не сумеют сделать Энкеле Корхида, Анамгимар Эльяна и лучшие из твоих вассалов, смог бы сделать я. Когда-то Аторис Ордо доверял мне. Я бы мог воскресить это доверие, — вздох, лукавый взгляд и скромная улыбка на лице с точеными чертами ангела, — Если мой Хозяин прикажет, я добуду для него силу Аюми.

Аюми! И вновь жадно смотрят на человека в белоснежных шелках разные глаза. С тем интересом, который явственно глаголет о прощении. И усмешка на губах уже не кажется оскалом. Просто непривычный жест приветствия. Незнакомый миру Эрмэ.

— Ты много сулишь…. А выполнишь ли обещанное?

— Я могу попытаться. Шансов на успех больше у меня, чем у кого-либо другого, мой господин. Аторис Ордо не доверяет посторонним. А меня он гнал с Рэны, что б защитить от врага. Я воспитывал его дочь когда-то…. Он не может заставить себя считать меня чужаком. Но он меня обидел….

— Врешь, — тихим змеиным шелестом, полозовым следом звучит голос повелителя Эрмэ.

— Вру, — легко согласился Да-Деган. — На Ордо обижаться нельзя. Тот случай, когда разуму перечат чувства. Мне б надо на него разозлиться, а я его прощаю.

— Тогда зачем?

Тихий вздох опавшим листом падает оземь. Сжимает сердце холодными пальцами страха. И смотрят в глаза повелителя Эрмэ, в эти разные, сбивающие с толку глаза, серые, словно ледниковые озера, очи.

— Каждому, кто приходит на Эрмэ, что-то да нужно. Кому-то месть, кому-то власть. Я не верю, что ты не ищешь выгоды для себя.

— Я, мой господин, — тихо выдохнул Да-Деган, — чувствую, что недолго Лиге осталось существовать. Я не хочу идти ко дну с проигравшими в этом противостоянии. Лучше склониться перед силой раньше, чем она сломает тебя.

— Тебя можно сломать?

— Сломать можно любого. Ты сам знаешь это. Было б желание.

И вновь тень усмешки отразилась на лице Императора.

— Что ж, — чуть повысив голос, отозвался повелитель, — Веди рабов дальше, Катаки! А рэанин останется со мной.

И уходит толпа. Мальчики, девочки. Уходит ненавистный капитан Иллнуанари. Но в сердце нет места покою. Ведь рядом тот, кого так истинно и истово ненавидит душа. Император! Черный демон. Хозяин! Хозяин половины мира, а когда-то и его. Невысокий человек, обладающим жутким даром лишать воли, возможности воплощать задуманное, себя.

— Как ты жил в Лиге, рэанин?

Нежданный вопрос. Ставящий все с ног на голову. Вопрос, на который нельзя не ответить.

— Разве это жалкое существование можно назвать жизнью, господин? — проговорил Да-Деган, осторожно роняя бисер слов.

— Нет?

То ли насмешка, то ли просто вежливый интерес.

Да-Деган мягко пожал плечами, укутанными в струящийся шелк. На губах возникла задумчивая улыбка.

— Мне б хотелось жить иначе, — проговорил Да-Деган. — Я пришел начать все с начала. Позволь служить тебе. Ты не пожалеешь.

— Обещания, — усмехнувшись, повторил повелитель Эрмэ, — это только слова.

И вновь встретились взгляды. В глубине серых глаз спокойствие льда. В разных, окаянных глазах — вопрос.

Усмехнувшись, Император отвел взгляд первым, пошел по дорожке, усыпанной золотым песком, сделав жест следовать за собой. Его шаги были мягки, плавны, и не рождали звуков. И можно было любоваться каждым его движением, как любуются грацией хищников. Выверен, точен каждый шаг и перекатываются крепкие мышцы под невесомой тканью одежд, как мышцы зверя под густой шерстью.

Эта стать, этот шаг не обманут. Как и легкий шаг существа, облаченного в белый шелк. Да-Деган шел следом за Хозяином Эрмэ, производя шума не больше, чем кошка, настороженно караулящая у мышиной норы.

— Чем тебе не по нраву Лига? Дай волю, половина моих рабов сбежит, и не вспомнит об Эрмэ.

— Так это рабы, — кривится усмешкой рот Да-Дегана. — Позволь себе не равнять меня с ними. Я рожден не для того, что б лелеять мечты раба.

— Что ж тогда ты лелеешь? Что греет твое сердце, рэанин? Богатство, удовольствия?

— Власть! Позволь, встав рядом с тобой, насладиться ее ослепительным сиянием.

Нежный голос журчит прозрачным ручьем по округлым камням. Мягкий голос, в котором нет ни тревоги, ни страха. И мечтательно сияют светлые глаза. Развевается белоснежный шелк, с которого ветер стряхнул бурые пятна.

— Позволь… — дальним эхо звучит насмешка Императора. — Знаешь ли, о чем грезишь?

Остановившись, Император лишь чуть, краем глаза смотрит назад, через плечо. Но от этого взгляда мурашки бегут по коже.

— Догадываюсь, мой господин.

— Догадываешься…. - вновь усмешка, недобрая, темная.

В душе клокочет буря. В душе — ураган. И плавятся чувства, бушует кровь, которой стало тесно в жилах. Черная воля Хозяина падает хищным коршуном из поднебесной выси на его плечи. И сжимается от страха сердце.

Боль. Власть. Любовь. Кровь на руках. И на разбитых губах — тоже кровь. Память, что ж ты окаянная делаешь? Отчего никак не взять себя в руки, не унять полымя чувств? Прав, ставший прахом тэнокки, сказавший, что, сведя с кожи метку хозяина, не снять ее с души.

Там, в душе — черная паутина, обвившая мысли и чувства, там тлен, чужая воля, крепко зажавшая в кулаке, все, чем он когда-то жил. И под запретом, под черной, незримой печатью Хозяина — любовь, полет и песня. И мается душа, не в силах скинуть этого груза, не в силах расправить крылья, взлететь в пронзительную высь.

Там, в душе — ненависть. Черный яд. Если б можно было вырвать у паука ядовитые жвала!!! Если б можно было скинуть нити липкой паутины, освободиться и встать. Но не рабу подняться против хозяина.

— Слишком смел, — срывается с губ Хозяина Эрмэ. — Знаешь ли ты, что подобные наглецы недолго живут? Нет, я тебя не убью. Ты даже забавен. Убью не я, другие. Трон — теплое местечко. Многие мечтают встать рядом. Конкурентов рвут в клочья.