Конец Света

Дмитрий Мансуров

Конец Света

Часть первая. Дела земные

Глава 1. Кто ходит на работу по выходным…

Не зря говорят: работа дураков любит.

Но зря не уточняют: увлеченных людей она любит еще больше. А что касается профессора Грилинса, моего непосредственного начальника, так его работа и вовсе боготворит: профессор трудится от зари до заката, и подозреваю, даже во сне не перестает заниматься расчетами и опытами.

Я не спрашивал, почему он не разменивает жизнь на мелкие радости вроде отдыха хотя бы в выходные дни - своей жизнью профессор мог распоряжаться так, как пожелает. Но никак не мог понять, почему Грилинс заставляет и меня поступать аналогичным образом, ведь я в научные монахи не записывался.

Нет, я не спорю - работа в лаборатории мне нравится, но в отличие от некоторых хороших людей является не смыслом жизни, а следствием детского увлечения химией. Увлечением, благодаря которому я нынче зарабатываю на хлеб с маслом или икрой - в зависимости от того, выдают зарплату с премией или без. Но это - частности.

Перед тем, как я продолжу историю, позвольте представиться: меня зовут Томас.

Мне двадцать три года, и со временем я мечтаю открыть и возглавить собственный институт. Но до этого еще далеко, и в ожидании собственного светлого будущего я работаю первым заместителем профессора в его лаборатории. Должность звучная, но в подчинении у профессора я один, и в моем случае "первый заместитель" означает банальное "лаборант". Но я не обижаюсь. В двадцать три года рано обижаться на подобные мелочи. Тем более, когда я увлекся химией, то понятия не имел, что в будущем это увлечение позволит зарабатывать на жизнь. Все началось по чистой случайности, и я даже не задумывался о подобных последствиях увлечения.

В детстве мы с друзьями часто играли в шпионов и разведчиков, используя для этой цели новостройки или старые склады. Для этого приходилось вскрывать замки или находить лазейки в зданиях, и со временем процесс проникновения на склады или стройку заинтересовал меня намного больше игры в "войнушку". Не скажу, что я совсем ничего не брал с "завоеванных" складов, но все же интереснее было взять "новую высоту", а не совершить набег с мешком за спиной.

К десяти годам я успешно проник во все склады нашего района и переключился на соседний - хотел проникнуть в как можно большее количество складов, пока их вентиляционные и прочие тайные ходы не стали для меня слишком тесными.

Однажды я забрался в склад института химии. Теоретически, его охраняли лучше остальных - там хватало химреактивов, но на практике выходило иначе: кладовщик сидел в каморке с телевизором и носу на склад не показывал, считая это занятие бесполезным. Поэтому никто не мешал мне часами бродить по темному помещению среди бесчисленных полок, плотно забитых химикатами в пакетах, банках, больших емкостях, и основательно его изучать.

Именно в этом складе, как говорится, присказка закончилась и началась сказка: я случайно наткнулся на два бочонка, стоявшие в дальнем углу склада. На правом мелом было накарябано слово "Лак". На левый и вовсе приклеили бумагу с фразой "Средство для снятия лака". Если бы не названия, я никогда додумался бы смешать эти жидкости. В моих фантазиях оба вещества уничтожали друг друга и исчезали без следа, но реальность преподнесла сюрприз. Я использовал большую стеклянную бутыль для смешивания - хотел посмотреть, как вещества начнут уничтожать друг друга, - но в результате получил, образно выражаясь, самосмывающийся лак (штука оригинальная, но абсолютно бесполезная), и запоздало понял: лак и "антилак" - далеко не то же самое, что материя и антиматерия. Чтобы никто не заметил результатов проведения моего первого химического опыта, я закрыл бутыль и поставил ее за бочонки, надеясь, что на нее еще нескоро обратят внимание.

Желание бродить по складу после этого пропало: я понял, что не успокоюсь, пока не пойму, почему реальность не совпала с фантазиями, и вместо эффектного взаимоуничтожения веществ получилось нечто невразумительное.

Выбравшись из склада, я отправился в городскую библиотеку и отыскал справочники и энциклопедию по химии. Прочитал несколько статей и внезапно понял, насколько это интересно - заниматься опытами. Конечно, поначалу химия показалась мне довольно сложной, но понравилось то, что, в отличие от математики, химики чаще использовали не абстрактные термины, а вполне реальные вещества.

На следующий день я совершил очередной набег на склад и впервые в жизни стащил большую кучу реактивов и посуды. А попробуйте в наше время честно заниматься опытами - моментально разоритесь покупать необходимое.

Химические опыты являлись для меня аналогом сотворения мироздания, и ощущение того, что новое вещество в пробирке появилось благодаря моим стараниям, вызывало гордость и счастье, недоступные "математическим" смертным.

Со временем мою заинтересованность заметили, и особенно в этом преуспели ревизоры, года через два явившиеся на склад с плановой проверкой. А ведь я до сих пор воровал оттуда ингредиенты для опытов, и за два года перенес немало веществ в бесхозный гараж на краю города. Недосчитавшись сотен килограммов химреактивов (я основательно увлекся опытами, не спорю) и обнаружив в дальнем углу склада емкость со странной жидкостью, в списке хранимых веществ не значившейся, ревизоры вызвали другие органы, и те довольно быстро отыскали мою светлость и застукали ее, то есть меня, в гараже за изучением толстого талмуда по химии и проведением опытов.

От предсказуемого наказания за похищение чужой собственности меня спасло чудо: на юное ворование… то есть дарование приехал посмотреть лично директор института.

– Так, так, - говорил он, расхаживая по гаражу и время от времени строго посматривая в мою сторону.

Правопорядочники сидели на стульях, я стоял у противоположной от выхода стены гаража и думал о том, какое наказание придумают родители, намереваясь отбить у меня желание заниматься химией? Особо гадать не пришлось: родители стояли рядом с правопорядочниками и смотрели на меня куда угрожающе директора. Я понял: пора писать завещание. И написал бы, но существовала крохотная проблема: если шевельнусь без разрешения правопорядочников, то писать завещание будет некому.

Я посмотрел на представителей закона и нервно поежился: как-то жутко видеть нацеленные на тебя автоматы. С другой стороны, это просто смешно: взрослые дядьки с оружием против безоружного двенадцатилетнего мальчишки. Да я при всем желании против них не выстою, даже если закидаю их унесенными со склада веществами.

– А где ты хранишь порох и взрывчатку? - спросил директор, осмотрев верстак с оборудованием и не обнаружив искомое.

– Какой порох? - не понял я. - Не было на складе никакого пороха.

– Не было, - согласился директор. - Тот порох, который ты сам создаешь. Иначе, зачем тебе вот это? - он указал на верстак.

– Для опытов, - ответил я. Какие-то он глупые вопросы задает. А еще директор!

– Ладно, я сам найду, - сказал директор и достал из черного чемоданчика продолговатый прибор с кучей датчиков и кнопочек. Я захотел себе такой же, но с этим желанием сразу же пришлось расстаться: мне подобное чудо никто и никогда не выдаст ни за какие коврижки. Директор включил прибор и медленно провел им над верстаком, полами и перед шкафчиком.

Правопорядочники смотрели на действия директора, не моргая. Наверное, готовились услышать от него радостный возглас и команду "Фас преступника!". Я неуверенно пожал плечами: если кто-то украл порох со склада, то я не виноват. И вообще, им надо нормального сторожа на работу принять, тогда и пропадать ничего не будет.

– Хм, - произнес директор задумчиво. - Пороха и взрывчатки на самом деле нет…

Правопорядочники разочарованно вздохнули.

Директор повернулся ко мне.

– Парень! Признавайся: куда ты ее дел?

– Да нет у меня никакой взрывчатки! - возмутился я.

Правопорядочники мне явно не поверили: иначе с чего они ехидно заулыбались? Да и остальные решили, будто бы я капитально соврал.

"И почему эти взрослые так недоверчивы к детям? Как будто сами детьми никогда не были. Или… - догадка относительно всеобщего недоверия меня потрясла, - или у них самих кое-какие скелеты в шкафах припрятаны?! Ну, точно: они помнят, какими были в детстве, и думают, что я такой же! И кто они после этого?"

– Странный ты какой-то, - подметил директор. - Тогда объясни, сделай милость: ради какой цели ты занимаешься опытами, если не собираешься ничего взрывать? Видишь ли, я много лет работаю в химической промышленности и точно знаю: если химик-самоучка не создает взрывчатку, то он ненормальный или маньяк, задумывающий создать нечто пострашнее. Например, нечто термоядерное.

– Это вы о самогоне? - встрепенулся правопорядочник. - Нет, здесь этого точно нет, я бы почуял.

– А это обязательная часть программы? - растерянно переспросил я. - Не знал. Но если так положено, я займусь этим и сделаю вам термоя…

– Даже не думай! - пригрозил директор.

Он немало удивился, не обнаружив среди десятков созданных мною веществ ни одного грамма взрывчатки, но против фактов, как говорится, не попрешь. И спустя три часа расспросов правопорядочники все-таки поверили - или сделали вид, - что я на самом деле изучаю химию, а не пытаюсь превратить город в груду обломков. Да и мне стало ясно, почему они переполошились: директор рассказал немало историй о юных дарованиях, изучающих химию исключительно ради намерения потрясти мироздание и желания заставить людей пасть ниц в уважительном поклонении. Правда, сотрясали они в основном ближайшие от места опытов окрестности и нередко погибали по собственной глупости.

– На моей памяти, - заметил директор, - был единственный случай, когда люди действительно упали ниц - спасались от обломков разнесенного взрывом сарая, где молодое дарование создало нестабильную взрывчатку. Уважение к химику появилось, не скрою, но продержалось оно недолго - до тех пор, пока не стих грохот взрыва. После этого упавшие ниц поднялись и с громкими криками устроили революцию… то есть, бросились к оглушенному дарованию и доказали ему, что сотрясать мироздание вредно для здоровья.

В итоге, история моей поимки закончилась более-менее мирно и без катастрофических последствий. Конечно, за нелегальное использование химикатов мне влетело по первое число, но не настолько сильно, как охранникам склада: по причине малолетства моей светлости мордобой в качестве наказания не применялся, однако избежать классического "попохлеста" широким ремнем не удалось.

Зато я получил неожиданный подарок судьбы, одним махом перекрывший прошлые неприятности. Восхищенный моим миролюбием директор пообещал принять меня на работу, когда наступит пора самостоятельно зарабатывать на жизнь. У нас так принято: едва становишься совершеннолетним - с наступлением шестнадцатилетия, - как родительской опеке приходит конец. Закон ввели, когда обнаружили, что большая часть молодежи не желает спускаться с родительской шеи на землю и превращается в инфантильных взрослых. Проделав нехитрые расчеты, правительство пришло к выводу: подобная жизнь грозит цивилизации катастрофой и вымиранием, и приняло суровые, но жизненно необходимые меры ради сохранения человечества. По установленным правилам, начиная с двенадцати лет школьники пробуют силы в разных профессиях, а преподаватели следят за тем, как ученики справляются с заданиями, и выносят вердикт о предрасположенности подрастающего поколения к определенным видам работ.

Говорят, в давние времена с поступлением на работу было проще, но теперь, когда миром правят корпорации, а правительства и страны существуют в роли бесполезного пережитка прошлого, найти работу крайне сложно. Дело дошло аж до обсуждения закона о "принудительном регулировании численности населения согласно востребованию корпорациями рабочей силы" в Законодательном Собрании. Если закон пройдет - а корпорации активно занимаются его продвижением - то мир ждет глобальное очищение от лишних ртов.

В любом случае, нас вряд ли начнут усыплять миллионами. Скорее всего, после принятия закона корпорации всего-навсего снимут гриф секретности с документов о программе стерилизации беднейших слоев населения путем добавления химических добавок в дешевую еду. В скандальных газетах давно пишут о том, что в дешевые продукты добавляют стерилизаторы под видом консервантов, поэтому новость никого особо не взбудоражит.

Алкоголь, к примеру, уже три года дорог или ядовит, а крематории работают в три смены, провожая в последний путь отравившихся. Лично я и вовсе не пью. Спирт для меня - это топливо для машин или конфорок. К сожалению, нефтяные магнаты считают иначе. Для них топливом являются производные нефти, а с несогласными они проводят жесткие беседы и всеми доступными методами, включая пытки и убийства, уговаривают людей принять их точку зрения. Они умеют уговаривать, уж поверьте - сам видел. Немало инженеров, создававших двигатели на растительном масле или спирте, пропало без вести. Соответствующие органы знают, кто за этим стоит, но ничего не могут доказать или втихую шантажируют и "доят" магнатов. Они ведь тоже люди и всегда готовы наплевать на ближнего своего ради больших денег и небольшого человеческого счастья.

При всем вышеперечисленном, мы живем довольно неплохо. Днем на улицах тишь да гладь, люди приветливые и добрые, искусство развивается, наука процветает - у нас много хорошего. Главное, не выходить из дома с наступлением темноты, и будет вам счастье и долгая жизнь.

Но я, похоже, отвлекся.

Итак, мое увлечение заметили и поняли, что в нем нет ничего криминально-террористического. И слава богу, а то я запросто мог повторить судьбу тех, кто шагнул на скользкую дорожку и покатился по ней к самому пеклу крематория: преступников у нас лет сорок как усыпляют и кремируют - земля стоит дорого, и строить на ней тюрьмы экономически невыгодно. Например, на месте последней тюрьмы построили новое казино, и это принесло немаленькую прибыль игровой корпорации. А что взять с тюрьмы? Рассадник монстров, возвращающихся ради новых убийств и грабежей, никогда не станет прибыльным.

Вы спросите, почему молчат правозащитники? А потому что нет их. Давно уже извели всем народом. Надоело, знаете ли, что они защищают не пострадавших от рук бандитов, а бандитов от рук и ног пострадавших.

Но что-то я опять отвлекся на серые будни…

В общем, в шестнадцатый день рождения я получил официальное уведомление о том, что отныне становлюсь первым заместителем профессора Грилинса. На самом деле я работал у него и раньше - с тех самых пор, как меня поймали за проведением опытов и пообещали правоохранительным органам заняться моим перевоспитанием - но именно теперь я считался официально устроенным на работу и мог получать зарплату за то, чем бесплатно занимался в прошедшие годы.

Но откуда я мог знать в тот счастливый момент, что смешивание лака и растворителя через десять с лишним лет приведет к появлению постоянной работы в выходные дни? Ни один человек не додумается до подобной причинно-следственной связи.

Впрочем, проблема с отсутствием выходных легко компенсировалась вовремя выплачиваемой зарплатой, да и новый проект оказался не настолько изматывающим, чтобы я после смены падал от усталости.

Вы не подумайте: я на самом деле считаю свою работу лучшей. А если бы высокое руководство передвинуло начало смены на час-другой, чтобы персонал института высыпался перед работой, то и вовсе посчитал бы ее идеальной. А то, бывает, только просыпаешься и открываешь глаза - и, к своему ужасу, понимаешь, что уже вовсю занимаешься работой. Словно в кошмарном сне, честное слово. Хоть вообще не просыпайся.

А вот профессор Грилинс - совсем другое дело. Сколько лет работаю под его началом, и за все время ни разу не видел его сонным или не выспавшимся. Я давно подозреваю - профессор тайком от общественности создал эликсир вечного бодрствования и при его помощи переносит сон поближе к смертному часу. Наверное, не желает тратить впустую треть жизни, ведь за выкроенное таким образом время можно совершить немало открытий.

Вот и в нынешний выходной день профессор Грилинс резво взялся за работу. Явившись в институт с рассветом и, несомненно, разбудив и перепугав дремавшего сторожа, он поднялся в лабораторию, откуда сразу же позвонил мне и потребовал моего незамедлительного появления на рабочем месте. Я попытался его урезонить: мол, закон о ликвидации выходных как пережитка прошлого давно готов, но сами выходные еще не отменили, а я уже забыл, когда проводил их вне стен лаборатории. Тщетно. В ответ на мои стенания профессор сообщил: сегодня оплата пойдет по тройному тарифу, и чем раньше я появлюсь в лаборатории, тем больше мне заплатят.

Я мысленно выругался: профессор знает, как заставить меня проснуться и отправиться на работу. Ведь мне действительно заплатят по обещанным расценкам, а это в наше время - редкость. Знакомых, например, однажды обманули: начальство выплатило им премию за тяжелую, но срочную работу - чтобы ответственное задание выполнили побыстрее. Однако вычло ее же из зарплаты за следующий месяц, сделало вид, будто так и положено, и никаких вразумительных комментариев гордо не предоставило. Единственный плюс заключался в том, что дважды на одну уловку знакомые не попадаются, и к тому же они весьма болтливы насчет подобных дел. Поэтому в следующий раз начальству придется искать наивных работяг на подобную работу гораздо дольше, и не факт, что они отыщутся.

Автобус доставил меня на остановку за уже привычные двадцать минут вместо стандартных пятидесяти: с тех пор, как корпорация по производству мелких автомобилей провела агрессивную рекламную кампанию малолитражек с двусмысленным лозунгом "Большие машины покупают люди с мелким достоинством", количество пробок сократилось до минимума. А сейчас о них и вовсе забыли: из-за кампании модники неохотно, но всё же пересели с гигантских автомобилей на малолитражки, а остальной народ и так ездил в маленьких машинах или вовсе пользовался общественным транспортом.

Расстояние от остановки до института я обычно проходил за восемь минут. Но сейчас погода настраивала на неторопливое передвижение, и я медленным шагом направился на работу. Подумаешь - вместо восьми минут уйдет пятнадцать. Не смертельно.

На противоположной стороне улицы месяца три назад открыли огромный универмаг. Четырехэтажные торговые здания, построенные в каждом микрорайоне, с легкостью поглотили сотни мелких магазинчиков и торговых точек, очистив улицы города от ларьков и палаток. Он засверкал чистотой, но вскоре на месте ларьков появились огромные рекламные щиты. Надеюсь, во время первой же хорошей бури рекламу снесет ко всем чертям, а то надоело чувствовать себя букашкой, живущей на страницах рекламного журнала.

В универмаге довольно просторно и даже уютно, но я редко туда захожу: стараюсь не привыкать к фантастическому изобилию продуктов - после этого на зарплату смотреть невозможно. А здесь собрано столько товаров, что за день можно потратить накопления жизни нынешней и как минимум трех будущих.

"Не забыть бы после работы купить полкило еды на вечер, а то снова питаться одним чаем с ложкой вместо заварки и сахара" - подумал я, проходя мимо забора, огораживающего институт.

Когда-то вокруг здания располагался просторный парк, но однажды владельцы машин возмутились: мол, им негде ставить автомобили, а здесь пропадает уйма земли. Общественность поддержала, и с тех пор институт окружен десятком широченных автостоянок. От парка осталось двадцать деревьев, но и те чахли на глазах под злобными взглядами владельцев новеньких автомобилей. Думаю, на следующий год автостояночная корпорация срубит оставшиеся деревья и придвинет автостоянки вплотную к стенам института. Если это произойдет, то клянусь - одолжу на ночь большой каток и укатаю все машины под асфальт. Иначе на работу не пройти. Да и надоело слушать непрерывные хоровые завывания сигнализаций.

Охранники на входе проверили пропуск и проводили сочувственными взглядами: они хорошо знали, насколько работящий руководитель мне попался. Я попытался представить дело в радужном свете: мол, зато зарплаты целый мешок получу, но они резонно возразили, что всех денег не заработать, и отдыхать тоже надо уметь.

Если бы охранники только знали, насколько я с ними согласен…

Но отказаться от работы я могу лишь в трех случаях: из-за болезни, смерти или, не дай бог, увольнения. Ни один вариант не подходил, поэтому пришлось сделать вид, будто я обожаю приходить на работу по субботам и воскресеньям в семь утра. Глядишь, когда-нибудь и сам в это поверю. Например, когда выйду на пенсию и начну рассказывать внукам о делах давно минувших дней. Ведь, по большому счету, мне нравится здесь работать. Да и скучать в лаборатории не приходится. Особенно теперь, когда институт приступил к масштабному проекту под кодовым названием "Старинная книга".

В проекте принимало участие больше сотни ученых, и каждый из них должен был перевести по одной старинной книге из библиотеки мертвого города, недавно обнаруженного археологами на территории пустыни Хотро.

С этой пустыней связана большая страница нашей истории.

Глава 2. Пустыня Хотро

Пустыня Хотро находилась в четырехстах километрах от города, практически на побережье, и с древних пор считалась проклятым местом. Однако причины появления подобной славы до нашего времени не сохранились, и ученым оставалось только одно: гадать на кофейной гуще о произошедших в далеком прошлом катаклизмах.

Но всё же большинство склонялось к определенной версии. По их мнению, когда уровень океана понизился на восемь сантиметров, жителям прибрежных районов пришлось забыть о рыболовстве и постараться переключиться на животноводство, но песок бывшего океанского дна не позволил это сделать: он накалялся на солнце и приносил в цветущие края засушливые и песчаные бури. Из-за этого древние люди прокляли пустыню, плюнули напоследок и ушли.

Эта версия существовала не одно десятилетие. Однако двенадцать лет назад геологи пришли к неожиданному выводу: вода никогда не плескалась на месте пустыни, и ее существование противоречит всем известным законам природы.

Кто-то под шумок предложил придумать новые законы природы, но этот номер не прошел: общественность оказалась умнее ожидаемого новаторами, и на спекуляции не поддалась.

Желтая пресса по обыкновению выдала собственную версию: мол, в пустыне произошла битва древних людей с применением ядерного оружия, которое и превратило цветущий край в безжизненную пустыню. Дикая версия муссировалась средствами массовой информации почти два года и довела-таки стрессоустойчивых ученых до белого каления. Решив разобраться с причинами появления пустыни раз и навсегда, они собрали пресс-конференцию и объявили об отправке первой исследовательской экспедиции в район Хотро.

Подробно обрисовав план изучения пустыни, руководитель смело предложил журналистам задавать любые вопросы. Журналист из желтой газеты моментально воспользовался предложением и спросил у руководителя о его отношении к войне древних.

– Никакой войны не было, - ответил тот.

– Но доказательства ее проведения налицо! - воскликнул журналист. - Песчаная пустыня, огромные куски расплавленного в стекло песка - это говорит о том, что в древности применяли ядерное оружие. Как иначе вы объясните появление оплавленного песка? Сверхвысокие температуры…

– Ударами молний, - перебил его руководитель. - Молнии в пустыне Хотро - частое явление. А по поводу ядерного оружия могу сказать одно: если наши предки являлись достаточно умными и сумели не только создать ядерные боеголовки, но и применить их, то почему мы до сих пор не трехголовые мутанты? И где, разрешите узнать, развалины древних фабрик по обогащению урана?

– Так вы же только-только приступили к изучению пустыни, - отбился журналист. - Будущее покажет, кто из нас оказался прав.

– А вы могли бы и материально помочь, - укоризненно заявил руководитель. - Нас всего семь человек в археологической экспедиции. Такими силами мы будем перекапывать пустыню тысячи лет, пока наткнемся на нечто важное.

– Это не в моих полномочиях, - ответил журналист. - Но если хотите, могу взбудоражить толпу так, что мало не покажется.

– Неужели?

– Вы сомневаетесь в моих возможностях? - обиделся журналист. - Завтра же напишу такую статью, что вы устанете отбиваться от желающих оказать вам посильную помощь!

Руководитель скептически хмыкнул, но журналист не обманул.

В газете поместили пространную статью о работе в пустыне, и с тех пор экспедиции ежегодно отправлялись в края барханов. С каждым разом группы уходили все дальше и дальше вглубь пустыни, упорно докапываясь до истины, но возвращались в лучшем случае с новыми загадками: пустыня неохотно делилась своими секретами. Лишь через девять лет ученые получили ответы на многие вопросы, во время экспедиции, организованной по окончании бури столетия, унесшей большую часть песков в океан. Тогда-то нам и стало ясно, почему пустыня пользовалась дурной славой: она поглотила пять относительно больших городов и несколько десятков деревень, развалины которых и были обнаружены.

Развалины - это, конечно, роскошно сказано. На самом деле от зданий почти ничего не осталось, а сохранившееся выглядело крайне удручающе.

В скандальной прессе моментально появилась статья с броским заголовком "Буря столетия на службе ученых". Злопамятный журналист обвинил их в умении изменять климат ради эгоистичных научных целей. Статья оказалась бредовей обычного, но, как ни странно, заголовок отражал реальное положение дел: буря на самом деле сыграла на руку ученой братии и принесла определенные убытки строительной корпорации, использовавшей песок для создания стекла и строительства зданий - собранные горы песка унесло в океан. Правда, для корпорации собрать новые кучки - раз плюнуть.

Я видел современные города, полностью построенные из стеклянных панелей метровой толщины. Честно скажу: дивное зрелище. Стекло делают матовым, из-за чего даже в пасмурный день желтоватые стены создают ощущение солнечной погоды. Стеклянные полы и вовсе непрозрачны, а по цвету напоминают кристаллы из медного купороса. По вечерам, когда в квартирах включается свет, дома излучают приятное сияние, и города превращаются в нечто волшебное. Надеюсь, в нашем городе со временем тоже начнут возводить подобные здания - я с удовольствием поселюсь в такой квартире.

Вернувшись с раскопок, ученые устроили мировой "науч-поп-тур". Они делились с общественностью результатами исследований: выступали с лекциями и показывали фотографии. В частности, археологи отыскали в развалинах многочисленные отверстия неясного происхождения, и догадки насчет причин их появления привели к очередному спору между руководителем экспедиции и представителями желтой прессы.

– Возможно, - предположил руководитель экспедиции, проводя лекцию перед журналистами и спонсорами проекта, - города попали под метеоритный обстрел…

– Вы хотите сказать, у нас была война с пришельцами? - перебил его знакомый журналист. Он до сих пор злился на руководителя за проигрыш в боксерском поединке. К тому же, слово "обстрел" для него имело единственное значение, связанное с боевыми действиями военных.

Коллеги журналиста сверкнули глазами и застрочили в блокнотах сенсационные материалы об отголосках древней галактической войны, на ходу придумывая дикие вопросы и не менее дикие ответы. Речь руководителя мало кто конспектировал, а если его слова и записывали, то безбожно изменяли смысл сказанного на подходящий к придумываемому тексту.

– …и потому перестали существовать, - успел договорить руководитель. - Простите, что Вы сказали?

– Вы упомянули обстрел, - напомнил журналист. - В те времена у нас была война?

– А разве у нас когда-нибудь был мир? - вопросом на вопрос ответил руководитель. - В истории человечества мирное время является редким исключением. Впрочем, Вы правы, я неверно выразился: у природы не бывает обстрелов, это всего лишь мирные метеоритные бомбардировки, банальное астрономическое явление. Но все же города оказались разрушены и практически стерты с лица Земли.

– А как данное действие объясняет причины появления пустыни? - спросил спонсор.

Руководитель развел руками:

– Наша экспедиция не может в одночасье отыскать ответы на все поставленные вопросы.

– В таком случае, мы будем вынуждены урезать ассигнования на исследовательские работы, - объявил спонсор. Он давно думал над тем, как официально перевести выделяемую ученым полукруглую сумму на личный счет в банке. - Строительная корпорация потерпела убытки из-за бури столетия, и совет директоров вынес решение: вам не стоит рассчитывать на долгосрочную перспективу при столь малой отдаче.